1 ЖУРНАЛИСТИКА 1855 - 1870

сотрудничеством Сал i ы-кова в различных изданиях (перерыв был вызван ссылкой в Вятку,

длившейся около 8 лет). Второй период продолжался почти 20 лег и был связан с руководством журналами: с 1862 по 1864 г. Салтыков-Щедрин — соредактор Некрасова в «Современнике», с 1868 но 1884 г. руководит с Некрасовым «Отечественными записками» (после смерти Некрасова становится официальным редактором журнала). Третий период, продлившийся с 1884 г. (после закрытия «Отечественных записок») до смерти в 1889 г. — это время вынужденного сотрудничества в чужих изданиях.

Литературная известность пришла к Салтыкову после публикации в 1856 г. (иод псевдонимом Н. Щедрин) «Губернских очерков» в журнале М.Н. Каткова «Русский вестник». Причина успеха «Губернских очерков» заключалась в их злободневности, антикрепостнической направленности, в обстановке общественного подъема в стране нашедшей отклик у читателя. Современники увидели в Щедрине продолжателя гоголевской традиции: в изображении мира провинциального общества публицист создает яркие сатирические образы мошенников-купцов, чиновников-лихоимцев и других социальных типов, которые характеризуют «болото» общественных отношений. Определяя свое кредо сатирика, он писал во «Введении» к «Губернским очеркам»: «Много есть путей служить общему делу; но смею думать, что обнаружение зла, лжи и порока также не бесполезно, тем более, что предполагает полное сочувствие к добру и истине».

Несмотря па успех «Губернских очерков», Салтыков продолжает состоять на государственной службе. Вернувшись из вятской ссылки, он с 1856 по 1858 г. служит в Петербурге в Министерстве внутренних дел, затем получает назначение вице-губернатором в Рязань, а с 1860 но 1962 г. определяется вице-губернатором в Твери. Эти годы, в которые многие просвещенные дворяне стремились служить, чтобы принять участие в продвижении реформ, стали для Салтыкова-Щедрина не только школой гражданского возмужания, но и богатейшим материалом для будущих публицистических циклов. С 1860 г. он публикуется преимущественно в «Современнике», помещая там рассказы и очерки («Невинные рассказы», «Сатиры в прозе»), а также статьи по крестьянскому вопросу.

В1862 г., оставив службу, Салтыков переезжает в Петербург и входит п редакцию «Современника». Это было трудное для журнала время, когда со смертью Добролюбова в 1861 г., арестом и заключением в Петропавловскую крепость Чернышевского

в1862 г. Некрасов лишился двух главных сотрудников и единомышленников. Салтыков-Щедрин не только принял на себя значительную часть редакционной работы, но и стал одним их самых пишущих авторов. Он участвует в

сатирическом отделе «Свисток», но большую часть времени отдает публицистике. Особое место занимают его ежемесячные хроники-обозрения «Наша общественная жизнь», в которых отразились кардинальные вопросы переломного момента в истории 1860-х годов — поворота правительства к реакции. Салтыковские хроники-обозрения, беспримерные по страстности обсуждения насущнейших вопросов современности, сразу привлекли к себе внимание читателей. К 1864 г. относится полемика между «Современником» и «Русским словом», связанная с различным пониманием литературного наследия 1840-1860-х годов Главными ее участниками с одной стороны были Салтыков-Щедрин (впоследствии его заменил М. Антонович), с другой — В. Зайцев и Д. Писарев. Полемическая перепалка изобиловала личными выпадами и эмоциональными издержками. В присущей ему язвительной манере, упомянув о новых тенденциях в русском нигилизме, о призыве Писарева к «скромному служению» естественным наукам, Щедрин писал, что так недолго сомкнуться с журналом Каткова «Русский вестник», олицетворявшим к тому времени крайние правые силы.

«Русское слово» не заставило себя ждать. Писарев в феврале 1864 г. напечатал статью «Цветы невинного юмора», в которой обвинил Щедрина в том, что тот «смеется ради пищеварения». Одним из драматических эпизодов этой полемики стал отзыв Салтыкова-Щедрина на роман Чернышевского «Что делать?». Высоко оценив новаторскую книгу о «новых людях», сказав о несомненных ее достоинствах, Салтыков со свойственным ему прямодушием и скептицизмом отозвался о присущей роману «некоторой произвольной регламентации подробностей», для «изображения которых действительность не представляет еще достаточных данных». Прежде всего имелись в виду социальные утопии из снов Веры Павловны. За эту и подобные оценки публицист подвергся критике как со стороны «Русского слова», так и со стороны «почвеннической» «Эпохи» Достоевских.

Вэто же время в самой редакции «Современника», оставшейся после ареста Чернышевского без идейного руководителя, у Салтыкова-Щедрина начались разногласия — прежде всего с М. А. Антоновичем, а также Г. Е. Елисеевым и А. Н. Пыпиным. Следствием этого стало то, что ряд его статей, в том числе и из цикла «Наша общественная жизнь», был отвергнут редакцией, а продолжение полемики практически было отнято у него и передано Антоновичу. Таким образом, Салтыков оказался в редакции в определенной изоляции. Он принимает решение выйти из нее. В № 11-12 «Современника» за 1864 г. Салтыков помещает письмо на имя Некрасова, извещающее, что в

будущем он может быть только сотрудником журнала, «не принимая более участия в трудах но редакции».

Салтыков вновь поступает на государственную службу, уже не связывая с ней никаких реформаторских надежд. Не желая возвращаться в Министерство внутренних дел, он выбирает Министерство финансов, которое возглавлял в ту пору его лицейский товарищ М. X. Рей-терн. И вновь начинается его служба в провинции: с 1864 по 1868 г. он возглавляет казенные палаты в Пензе, Туле, Рязани. Частая смена мест объяснялась тем, что появление Салтыкова в каждом новом городе всякий раз сопровождалось возникновением конфликтов между ним И местными губернаторами. Служба для писателя превратилась в несносную обузу. На основании жалобы рязанского губернатора Болдарева начальник III Отделения и шеф жандармов гр. Шувалов в докладе Александру II сообщал, что Салтыков «постоянно обращал на себя внимание высшего начальства как чиновник, проникнутый идеями, не согласными с видами государственной пользы и законного порядка». По повелению царя Салтыков в июне 1868 г. был уволен в окончательную отставку.

Когда осенью 1867 г. Некрасов арендовал у Краевского «Отечественные записки», он предложил Салтыкову и Елисееву стать его соредакторами и пайщиками журнала. С сентября 1868 г. Салтыков становится членом редакции и активным сотрудником обновленного журнала. После смерти Некрасова в 1877 г. публицист заменил его на посту ответственного редактора и вел журнальное дело, опираясь прежде всего на сотрудничество Г. Е. Елисеева и Н. М. Михайловского. Шестнадцать лет работы в «Отечественных записках» (1868-1884) составляют центральную и важнейшую главу в его биографии.

С Некрасовым их связывали не только общие творческие и производственные журнальные дела, но и теплые дружеские отношения. Когда Салтыков, тяжело заболев, уехал в 1875 г. для лечения за границу, Некрасов написал П. В. Анненкову: «Журнальное дело у нас всегда было трудно, а теперь оно жестоко. Салтыков нес его не только мужественно, но и доблестно, и

мы тянулись за ним, как могли. Не говорю уже о том, что я хорошо его узнал и привязался к нему».

Конец 60-х — 70-е годы — самый напряженный и плодотворный период в творчестве Салтыкова-Щедрина. Все свои новые произведения он печатает только на страницах «Отечественных записок». Открывается это десятилетие гениальной «Историей одного города». Читатели знакомятся также с циклами сатирических рассказов и очерков «Помпадуры и помпадурши», «Письма из провинции», «Признаки времени», «Господа ташкентцы», «Дневник провинциала в Петер-

бурге», «В среде умеренности и аккуратности» и др., романами «Господа Головлевы», «Современная идиллия», множеством публицистических, критических статей и рецензий.

Как редактор он много сделал для придания журналу демократического направления. Заслуга Салтыкова заключалась не только в том, что он умел находить и привлекать к сотрудничеству талантливых писателей; он был добросовестным редактором, тщательно шлифовавшим, а порой переделывавшим чужие произведения, когда они того требовали. «Всякий вновь появлявшийся в журнале беллетрист, — вспоминал о работе Салтыкова с новыми сотрудниками его соредактор Н.М. Михайловский, — встречал в нем наделе доброжелательнейше-го, усерднейшего покровителя и советника, даже расточительно тратившего свой труд и время на чужие произведения... Вообще Щедрин был образцовым редактором».

Ни в бытовой повседневности, ни в своем творчестве Салтыков-Щедрин не был способен к неискренности и фальши. При этом на его искренность и прямодушие не оказывало никакого влияния престижное положение его собеседника. Поэтому в редакции «Отечественных записок» считалось «опасным» посылать Щедрина решать вопросы о делах журнала с министрами, руководителями цензурных органов и другими высокопоставленными чиновниками. Он был чужд малейшего подобострастия но отношению к людям, от которых зависел, и высокомерия но отношению к тем, кто зависел от него. Он различал людей только по их внутренним качествам, более всего ценил прямоту характера и вовсе не терпел общения с людьми криводушными.

Непримиримость но отношению к враждебным ему направлениям общественной мысли определялась глубокой идейностью и принципиальностью его духовной жизни и литературного труда. «Обличать умеет каждый газетчик, издеваться умеет и Буренин, — говорил Чехов, — но открыто презирать умел только Салтыков. Две трети читателей не любили его, но верили ему все. Никто не сомневался в искренности его презрения». Сатирический угол зрения публициста — это всегда идейная позиция, осознанное отношение к действительности, но вместе с тем и особый склад ума и характера.

Горький писал, что Щедрин великолепно умел улавливать «политику в быте». Действительно, мысль и взгляд писателя проникали во все «подробности» русской жизни, в том числе в ее бытовой, предметный слой. Отсюда черпал сатирик материал для своих образов, всегда реалистичных и конкретных. Хорошо известны щедринские

«помпадуры» и «градоначальники», которые, желая на время освободить себя от тяготы «закона», прятали В шкаф тома «Свода законов Российской империи» или же садились на эти книги. Источник, из которого Щедрин заимствовал описания действии «правителей», испытывающих по обстоятельствам нужду на какой-то срок «остаться без закона», кроется в бытовых фактах служебной биографии писателя, в тех его поступках, которыми он в жизни выражал сатирическое отношение к официальному укладу административной жизни. Когда ему, занимавшему крупные посты вице-губернатора или председателя казенной палаты, хотелось закурить в присутственном месте (а это не полагалось «из-за уважения к закону»), он снимал золотой герб-символ державной власти и, пряча его в шкаф, говорил: «Ну, теперь можно и вольно!», — после чего расстегивал вицмундир и закуривал сигару или папиросу.

Щедрин создал своего рода сатирическую энциклопедию русской жизни. Достойное место в ней отведено отживавшим свой век помпадурам, бюрократам пореформенной выучки. За очертаниями Глупова проступают контуры государства Российского с его горестями и уродствами, с его удержу не знающими самодержавными правителями и оглушенными деспотией обывателями. Главное зло в русской жизни, основной тормоз в экономическом и политическом развитии страны публицист видел в сохранении и господстве множества пережитков крепостничества, которые проявились в особенности в капитализации русской деревни. Щедрин показывает, что новый хозяин жизни — сельский буржуа недалеко ушел от старого крепостника. В изображении публициста спор оскудевающего помещика с процветающим кулаком — это спор из-за дележа добычи одного тина эксплуататоров с эксплуататорами другого типа — хищниками более сноровистыми, более умелыми и гибкими.

Рождение пореформенной буржуазно-капиталистической России, появление и торжествующее шествие но стране «чумазого» показаны в «Письмах о провинции», «Благонамеренных речах», «Убежище Монрепо» и др. Наряду с изображением новых «столпов» Разувае-вых и Колупаевых — образов, ставших классическими, публицист создает сатирические портреты новой буржуазной интеллигенции — литераторов иодхалимовых, адвокатов балалайкиных, ученых ноло-сатовых. Блестяще представлена сатириком галерея русского пореформенного либерализма — «умеренного» и «аккуратного» российского прогрессиста, героя левой фразы и практика «применительно к подлости». В «Признаках времени», обращаясь к характеристике зем-

ской реформы, публицист пишет; что либералы с радостью встретили положение о земствах, шуму было много. Однако усилия дворян-земцев свелись в основном к тому, чтобы снабжать друг друга фондами и подрядами. Оставалось лишь утешаться мыслью о том, что как ни обширно кладбище, созданное реформами, но возле него все-таки ютится жизнь.

Щедрин вводит в свои произведения литературных героев Фонвизина, Грибоедова, Гоголя, Тургенева, Гончарова. Сатирический цикл «В среде умеренности и аккуратности» раскрывает психологию новоявленных молчалиных, верных и послушных исполнителей любых начальственных указаний. Крупные злодеи, размышляет нублицист, мало в чем могли бы преуспеть, если бы не были окружены легионами молчалиных.

В1875 г. Салтыков серьезно заболел и по настоянию врачей выезжал несколько раз на лечение за границу. Впечатления от поездок по Европе легли в основу очерков «За рубежом». За внешне привлекательным фасадом европейской цивилизации публицист увидел и описал хищную буржуазную предприимчивость, а за ней — неотвратимую угрозу бездуховности.

Вцентре забот Салтыкова по-прежнему находятся редакционные дела «Отечественных записок». После убийства 1 марта 1881 г. народовольцами Александра II Россию захватила волна реакции. Участившиеся административные кары даже в отношении умеренных изданий вынуждали руководителей «Отечественных записок» усилить внутреннюю цензуру. «Печать не

ослабляется, но обуздывается, — писал Салтыков-Щедрин 5 марта 1881 г. своему соредактору Елисееву. — Посылаю статью о провинциальной прессе, с моей корректурой, в которой я сделал некоторые помарки... Уж очень худое время наступает».

Введение новых «Временных правил» в 1882 г., значительно ужесточивших либеральный закон о печати и цензуре 1865 г., не сулило ничего хорошего демократическим «Отечественным запискам». Однако несмотря на административные запреты, цензурные репрессии политическая и общественная реакция в стране становится одной из основных тем журнала. Программными публикациями, определявшими направление журнала, стали выступления самого редактора.

Первым сатирическим откликом на послемартовскую реакцию была VI глава цикла очерков «За рубежом». В ярком художественно-публицистическом образе «торжествующей свиньи, чавкающей правду», раскрыты жесткие действия правительства, оправившего-

ся от растерянности. В образах «торжествующей свиньи и униженной „правды" сатирик точно определил расстановку общественных сил в новых условиях. В программных послемартовских произведениях Салтыкова-Щедрина («Письма к тетеньке», «Современная идиллия», «Сказки») читателям были представлены в художественной и публицистической форме губительные последствия правительственной и общественной реакции. Понятной для читателей системой иносказаний публицист раскрывает коварные методы вдохновителей реакции.

Деятельность «Отечественных записок» протекала в крайне трудных условиях: редкая книжка, несмотря на усилившуюся автоцензуру, выходила в свет без цензурных изъятий. 20 апреля 1884 г. в «Правительственном вестнике» было напечатано постановление властей о запрещении журнала, в котором «Отечественным запискам» предъявлялся ряд политических обвинений, в том числе и то, что «статьи самого ответственного редактора, которые по цензурным условиям не могли быть напечатаны в журнале, появлялись в подпольных изданиях у нас и в изданиях, принадлежащих к эмиграции». На этом закончилась работа Салтыкова-Щедрина — редактора.

Салтыков-Щедрин воспринял запрещение журнала очень тяжело: «... вижу, что связь моя с читателем порвана, а я. признаться, только и любил, что эту полуотвлеченную персону, которая называется читателем». Однако деятельная натура публициста не примирилась с этим «отлучением» от читателя. Он идет к «чужим людям», обращается в редакции петербургского журнала «Вестник Европы» и московской газеты «Русские ведомости». И хотя в «Вестнике Европы» он чувствовал себя маложеланным и даже едва терпимым сотрудником, он должен был довольствоваться ролью сотрудника, который находится под особым цензурным надзором как со стороны официальных органов, так и со стороны редактора «приютившего» его журнала. В эти годы публицист создал свои блестящие циклы: «Сказки», «Мелочи жизни», «Пошехонская старина». Он мастерски использовал богатейшую изобразительность и выразительность русской речи, ее многозначность. Эзопова манера помогала проводить через цензуру самые крамольные мысли.

Гениальный мастер в труднейшем искусстве «проводить положительные идеалы в отрицательной форме», Салтыков-Щедрин создал бессмертные образы помпадуров, пенкоснимателей, чумазых, глу-новцев, пошехонцев, ставшие нарицательными и отразившие вечные проблемы русской жизни.

§ 9. Журналистика славянофилов

С воцарением Александра II в славянофильском кругу возникли надежды на решение двух важнейших задач — уничтожения крепостной зависимости и созыва «общей земской Думы». Весной 1855 г. славянофилы стали обсуждать идею издания собственного журнала. К осени А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин и А. И. Кошелёв приняли решение о совместном выпуске нового журнала «Русская беседа» с периодичностью четыре номера в год.

Хлопоты по разрешению цензурных препятствий тянулись до февраля 1856 г. Первый номер «Русской беседы» вышел в свет 28 апреля 1856 г. К этому моменту журнал имел только 660 подписчиков, и еще 120 читателей получили его в подарок. Максимальное же число подписчиков журнала никогда не превышало 1800.

Журнал был основан «на паях»: 40% всех средств вносил Кошелёв и по 20% — Хомяков, Ю. Самарин и князь В. А. Черкасский. Кошелёв стал издателем-редактором. Его соредактором в первый год являлся Т. И. Филиппов, один из участников «молодой редакции» «Москвитянина». Формируя журнал, редакция не ставила главной целью его высокую популярность и тираж. Так. князь Черкасский, понимая, что пренебрегающему беллетристикой изданию не привлечь большого круга читателей, тем не менее, предлагал «поставить „Беседу" на ноге серьезного журнала, в роде "Edinburgs Review", и дать ей преимущественно историко-юридическо-статистическое направление», что и было сделано в немалой степени.

В«Русской беседе» было пять отделов: «Изящная словесность», «Науки», «Критика», «Обозрение» и «Смесь», иногда их дополнял отдел «Жизнеописания». В журнале приняли участие свыше 120 авторов, не считая многочисленных публикаций исторических документов и посмертно напечатанных произведений Г. Р. Державина, А. С. Пушкина, Н. М. Языкова, В. А. Жуковского А. Мицкевича и др. Среди наиболее активных его авторов выделялись К. С. Аксаков, П. И. Бартенев, П. А. Безсонов, И. Д. Беляев. А. Ф. Гильфердинг, Н. П. Гиляров-Плато-нов, А. И. Кошелёв, II. А. Кулиш, М. А. Максимович, М. П. Погодин, Ю. Ф. Самарин. А. С. Хомяков и князь В. А. Черкасский. В журнале были напечатаны посмертно две философские работы и незаконченная повесть «Остров» И.В. Киреевского, который скончался в 1856 г.

Вотделе «Изящная словесность» увидели свет стихи И. С. Аксако-ва, П. А. Вяземского. И. С. Никитина, А. К. Толстого, Ф. И. Тютчева. А. С. Хомякова, Т. Г. Шевченко, а также прозаические произведения С. Т. Аксакова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Марко Вовчок (М. А. Ви-линской-Маркович), очерки В. И. Даля и пьесы Н. А. Островского.

Споры вокруг «Русской беседы» возникли еще до выхода первого номера, с момента публикации ее программы в «Московских ведомостях». Потому уже в нем как возражение оппонентам появились с ran ьп Ю. Ф. Самарина и К. С. Аксакова.

Вответ на заявленную в программе задачу журнала содействовать «развитию русского воззрения на науки и искусства» «Московские ведомости» выразили удивление: «Науки и искусства допускают лишь одно воззрение, просвещенное, следовательно, общечеловеческое». Самарин разъяснял, что под понятием «народность» подразумевается не только предмет изучения, но и «свойство постигающей мысли», своеобразие воззрения на мир, которое способно проявиться и проявляется в развитии наук, «занимающихся человеком». В свою очередь, К. Аксаков, подчеркивая, что «дела человечества совершаются

народностями», утверждал, что именно славянофилы, через развитие русского воззрения, стремятся к общечеловеческому, а западники же «стоят за исключительно европейскую национальность, которой придают всемирное значение». Затем на эту же тему выступили А. С. Хомяков и Н. П. Гиляров-Платонов.

Так разгорелась основная дискуссия 1856 г. В обсуждении проблемы народности славянофилам оппонировали «Современник», «Отечественные записки», «Атеней», но главным образом — «Русский вестник» со статьями М. Н. Каткова и Б. Н. Чичерина.

Еще одно поле для полемики открыли исторические статьи К. С. Аксакова, А. С. Хомякова, Ю. Ф. Самарина, И. Д. Беляева и др. Обращаясь к событиям давно минувшим, они нередко демонстрировали их связь с современными проблемами. К. Аксаков, к примеру, в рецензии на работу Соловьева разъяснял славянофильский идеал общественного устройства: «правительству — сила власти, земле <т. е. народу> — сила мнения». Используя исторический материал, славянофилы развернули дискуссию о роли крестьянской общины как первоосновы русской жизни. С наиболее резкими выражениями вновь выступил Чичерин, а за ним и Соловьев, одну из статей которого незадолго до этого напечатала «Русская беседа».

Все время существования журнала цензура не оставляла его в покое. Отнюдь не каждая с тат ья проходила в печать даже ценой внесенных в нее исправлений.

За время существования «Русской беседы» не однажды менялся состав редакции. К концу 1856 г. из нее вышел Филиппов. На его место вступил П. И. Бартенев, будущий издатель журнала «Русский архив». Когда же в ноябре 1857 г. тот отправился за границу, тго место полгода занимал М. А. Максимович. В марте 1858 г. Кошелёв начал

выпускать в виде «особого прибавления» к «Русской беседе» ежемесячный журнал «Сельское благоустройство». Новое издание требовало много сил и времени, а летом 1858 г. Кошелёв стал также членом Рязанского губернского комитета но улучшению быта крестьян. Поэтому с августа он сложил с себя обязанности редактора «Русской беседы». Единственным человеком, которому он мог передать журнал, был И. С. Аксаков, хотя они часто и не сходились во взглядах. «.. .Вы в „Парусе", а я в „Благоустройстве", — писал он И. Аксакову, — будем высказывать наши мнения без всякой воздержки, а в „Беседе", как в издании моем по имени и вашем по труду, мы должны держаться середины. — И добавлял: — Я желаю слыть органом правительства, только либерального правительства».

Оставив текущие заботы но «Русской беседе», Кошелёв продолжал быть ее издателем. При этом содержание журнала они определяли вдвоем с И. Аксаковым по общему согласию. Когда же Кошелёв уезжал в имение, Аксаков должен был отправлять ему «сомнительные статьи» для согласования. В итоге, в качестве таковых И. Аксаков присылал почти все материалы.

И. Аксаков намеревался создать в журнале особый славянский отдел, материалы для которого организовывала бы агентская контора, устроенная совместно с его газетой «Парус». Уже вышло объявление об этом в четвертой книге «Русской беседы» за 1858 г., однако и отдел, и устройство конторы были категорически запрещены.

Тем не менее истории, культуре и современному положению славянских народов «Русская беседа» посвятила несколько десятков публикаций. Авторами большой части этих статей являлись уроженцы славянских земель. С некоторыми из них редакцию познакомил служивший в Вене протоиерей Михаил Раевский. Налаживать корреспондентскую сеть ему приходилось в непростых условиях: австрийское правительство не поощряло подобные действия и препятствовало распространению русских книг на своей территории. Не редкостью на страницах журнала были и рассказы о поездках по славянским землям его авторов

— А. И. Кошелёва, Ф. В. Чижова, Н. А. Ригельма-на, А. Ф. Гильфердинга, а также директора департамента Министерства иностранных дел Е. П. Ковалевского.

Ряд глубоких работ славянофилы посвятили вопросам литературы и искусства. Журнал не раз писал о творчестве С. Аксакова, о котором А. С. Хомяков говорил: «Тайна его художества в тайне души, исполненной любви к миру Божьему и человеческому». Когда же в мае 1858 г. после двадцатипятилетнего отсутствия вернулся из Италии в Петербург А. А. Иванов со своим полотном «Явление Мессии»,

Хомяков, едва оправившись от болезни, поспешил в столицу, чтобы увидеть картину и познакомиться с художником. Анализируя творчество Иванова на страницах журнала, Хомяков одним из первых признал в нем явление новой художественной школы, способной стать выражением «всенародного Русского духа». Труд же самого Иванова он сравнил с монашеским подвигом.

Как и в прежних изданиях славянофилов, в «Русской беседе» заметное место занимали материалы по этнографии и народному творчеству. Например, П. И. Якушкин, первый в России профессиональный собиратель фольклора, совершил в качестве корреспондента и на средства «Русской беседы» поездки по Новгородской и Псковской губерниям. Их результатом явились путевые заметки, опубликованные в журнале в 1859 г.

Во время путешествия фольклорист носил крестьянскую одежду, что, несмотря на имевшееся у него письмо редактора журнала, вызвало подозрение псковской полиции, и его дважды подвергали аресту. Случай этот был описан в статье Якушкина «Проницательность и усердие губернской полиции». После этого по представлению министра народного просвещения вышло высочайшее повеление, запрещающее газетам и журналам направлять корреспондентов для собирания сведений о быте крестьян. Такое право оставлено было только за утвержденными правительством учеными обществами, да и то — с обязательным оформлением «надлежащих видов» и уведомлением о своей поездке министерства внутренних дел и местной полиции.

Энергичная деятельность И. Аксакова в 1859 г. обеспечила выход шести книг «Русской беседы» вместо прежних четырех. Как было сказано в самом журнале, издатель ходатайствовал об официальной передаче его И. Аксакову, однако после неудачной попытки последнего издавать газету «Парус» это оказалось невозможным. В январе 1860 г. Аксаков отправился в заграничное путешествие.

Когда в последней книге журнала за 1859 г. славянофилы подводили итоги деятельности «Русской беседы», они отметили: «Многие мысли, за которые так горячо ратовала „Беседа", сделались ныне уже общим достоянием». Примером тому служили поднятые журналом вопросы о народности, об общинном устройстве и славянская проблема. Ссылаясь на статью Кошелёва 1857 г., редакция не без гордости констатировала: «Мысль об освобождении крестьян с землею, необходимо истекающая из изучения народного быта, печатно впервые была заявлена в „Беседе"».

Тем не менее читателей у журнала было катастрофически мало. «...Нас подрезало равнодушие общества», — говорил по этому по-

воду Хомяков. Ему вторил И. Аксаков: «Серьезный и честный журнал еще не по плечу нашей публике. Тысяча подписчиков... не выкупали и половины расходов издания». Один только Кошелёв к концу 1859 г. израсходовал на «Русскую беседу» около 40 тыс. рублей серебром. Заявив о временной приостановке журнала, редакция обещала продолжить свою деятельность выпуском отдельных сборников. В 1860 г. Кошелёв действительно сформировал и напечатал еще два номера «Беседы», которые по своему составу более походили на сборники. К выходу последнего из них славянофильский круг стал еще теснее: в 1860 г. умерли Хомяков и К. Аксаков.

Впоследней из книг «Русской беседы» отдельным разделом были напечатаны речи, произнесенные в память о Хомякове на заседании Общества любителей российской словесности, которое он возглавлял. Здесь же публиковались его собственные произведения — отрывок из историософских записок и незаконченная статья по философии. Заключал номер некролог К. Аксакова, написанный М. Погодиным. Номер вышел из типографии 3 января 1861 г., в день похорон К. Аксакова. На этом завершилась история «Русской беседы», наиболее фундаментального и самого продолжительного по времени коллективного органа славянофилов.

Еще в 1856 г. Кошелёв обсуждал планы издания вместе с «Русской беседой» двух других журналов. Ежемесячный «Сборник иностранной словесности» он предлагал возглавить Филиппову, а затем Чижо-ву. Другой, менее объемный журнал, называемый «Московский толк», предполагалось печатать два раза в месяц под редакцией того же Чижова или И. Аксакова. Однако проекты эти не осуществились в первую очередь по недостатку сотрудников. Тем не менее впоследствии Кошелёв сумел наладить выпуск славянофильского журнала «Сельское благоустройство».

Его появлению предшествовало обнародование в ноябре 1857 г. рескрипта на имя виленского генерал-губернатора В.И. Назимова. Именно оно положило начало гласному обсуждению вопроса о крестьянской реформе. Ободренный развитием событий, Кошелёв уже в конце декабря этого года решил создать журнал, посвященный исключительно «делу уничтожения крепостного состояния». Ежемесячное издание, предназначенное для обсуждения конкретных вопросов будущей реформы, в тог момент не встретило у власти подозрений, и разрешение на него выдали без лишних хлопот.

Вначале, как вспоминал Кошелёв, журнал расходился хорошо, и сотрудники являлись со всех сторон. Он объяснял это тем, что публиковал статьи «без всякой исключительноети», следя только за тем, что-

бы они были «дельные и прилично написанные». Задачей издателя-редактора являлось выбрать лучшие статьи и подготовить примечания к тем, что противоречили его мнению. Большинство авторов журнала составляли помещики, причем зачастую жившие в провинции. Эпизодическое участие в издании приняли близкие к славянофилам Н. В. Елагин, Д. Ф. Самарин, П. И. Бартенев и Н. А. Ригельман. Среди основных его авторов были Ю. Самарин и князь В. А. Черкасский, которые, как и Кошелёв, в 1857 г. составили собственные проекты освобождения крестьян и, так же как он, являлись членами губернских комитетов по крестьянскому делу.

Вцелом «Сельское благоустройство» предлагало более радикальное решение крестьянского вопроса, чем то, что имело в виду правительство. Кошелёв и другие славянофилы отстаивали освобождение крестьян за выкуп, непременно с землею, с сохранением общинного землевладения и круговой поруки. Община в их представлении являлась не только формой экономического и социального устройства, но и хранительницей религиозно-нравственных устоев. Споры об общине, о ее роли

вжизни русского народа, о путях ее развития в России и об ее отличии от форм общественного устройства на Западе стали естественным продолжением дискуссии, развернутой в 1856 г. между «Русским вестником» и «Русской беседой».

С этого момента и на несколько десятилетий проблемы общины и общинного устройства стали одним из основных предметов идейной борьбы. Роль славянофилов в их разработке весьма существенна.

Хотя при обсуждении крестьянской реформы чаще всего звучали доводы экономического порядка, определяли позицию славянофилов все же иные соображения. «Стыдно и непонятно, как мы можем называть себя христианами и держать в рабстве своих братьев и сестер... Уничтожение рабства надо главнейше основать на Христовом учении о братстве», — писал Кошелёв в своем дневнике еще в 1848 г.

Издатель-редактор «Сельского благоустройства» был одновременно и самым активным его автором. Для 14 номеров журнала он подготовил около 30 статей, а также библиографические заметки и редакционные примечания к чужим материалам.

Заметным препятствием для «Сельского благоустройства» стали «высочайше одобренные» цензурные правила от 16 января 1858 г., предписывавшие все статьи о крестьянском вопросе представлять не только в местную цензуру, но и в Министерство внутренних дел. Уже в июне 1858 г. Кошелёв столкнулся с серьезными проблемами: из столицы пришел запрет на печать двенадцати из числа отправленных им статей, а еще пять вернули с такими сокращениями, что он не хотел их

печатать. «Дозволяют говорить против крестьян, против эманципа-ции, против начал, положенных в Рескриптах, а строжайше запрещают что-либо писать в пользу крестьян и эманципацпп. Слова „освобождение от крепостной зависимости" вычеркивают», — сообщал он князю Черкасскому.

Вскоре в почте открытого для выступлений оппонентов «Сельского благоустройства)» стали превалировать статьи антилиберальной направленности. «Я получаю их в изобилии и не знаю, что с ними делать, — писал об этом Кошелёв князю Черкасскому, — а статей благонамеренных крайне мало. Я слезно прошу Вас и Самарина мне помочь, ибо иначе „Сельское благоустройство" сделается плантаторским журналом».

Однако следующая же публикация князя Черкасского оказала «Сельскому благоустройству» плохую услугу. Предложив свой взгляд на нормы будущего сельского управления, он счел возможным сохранение телесных наказаний, ограничив их до 18 ударов розгами. На это с нескрываемым возмущением откликнулись многие издания. А в редакцию журнала из Петербурга пришла посылка, оцененная в красноречивую сумму 30 рублей серебром. В ней оказались два пучка розг, подписанные: «Князю Черкасскому» и «Издателю».

Вто же время росли упреки в адрес журнала и со стороны помещиков. «Дворяне так сердиты на журнал „Благоустройство",

— отмечал в марте 1859 р. В. Ф. Одоевский, — что перестали подписываться; теперь всего 500 подписчиков». И это при том, что

еще осенью 1858 г. подписчиков было 1800.

Вначале 1859 г. цензурные затруднения стали невыносимы. «Почти все статьи отправлялись в Петербург, — вспоминал Кошелёв, — гам они задерживались по два, по три месяца и возвращались оттуда не только с помарками, но иногда даже со вставками, противоречащими главной мысли автора». Вследствие этого февральский номер «Сельского благоустройства» вышел только в апреле. Он открывался объявлением, о прекращении издания «по причинам совершенно от редакции не зависящим».

В1857 г. на собственные средства начал издавать еженедельную газету К. Аксаков. Такой шаг может показаться странным для человека, предпочитавшего журналам, с их торопливостью, легкостью и «рыночностью», сборники, «где все статьи полновесны». Однако одновременное издание сборника (каким по сути была «Русская беседа») и газеты, как позже заметил Хомяков, оказалось хорошим практическим ходом.

Впамять о надеждинском издании, где в начале 1830-х печатался

С. Аксаков и где увидели свет юношеские стихи К. Аксакова, новую газету окрестили «Молвой». Программой ее направление определялось как «преимущественно критическое и литературное». В то время тго была единственная литературная газета в России, хотя ее содержание касалось также многих сторон русской действительности. Основными отделами газеты были названы «Изящная словесность», «Критика и библиография», «Современные записки» и «Смесь». Объем «Молвы» составлял от 8 до 16 страниц. Официальным редактором был назначен кандидат Московского университета С. М. Шпи-левский.

Первый номер вышел в свет 13 апреля 1857 г. Весна считалась неудачным временем для проведения подписки, поэтому, когда в июле у газеты собралось 600 читателей, И. Аксаков отметил это как хороший результат.

Помимо К. Аксакова, ставшего фактическим редактором и основным автором «Молвы», здесь выступали С. Т. Аксаков, Шнилевский, Хомяков, Чижов, А. П. Чебышев-Дмитриев, Н. С. Толстой, М. Н. Лон-гинов, Н. Н. Голицын и др. С первого же номера газета вступила в спор с «Русским вестником», затем — с «Отечественными записками», «Современником» и другими изданиями. На страницах «Молвы» появлялись полемические отклики на статьи Б. Н. Чичерина, М. Н. Каткова, П. М. Леонтьева, а также на исторические работы С. М. Соловьева, И. Е. Забелина, Ф. И. Буслаева.

Не один номер газеты заняла полемика вокруг воспоминаний востоковеда В. В. Григорьева о Т. Н. Грановском. Их автор, рассуждая о проблеме самостоятельности русской науки, назвал Грановского «пассивным передатчиком усвоенного им материала», а западники сочли это оскорблением памяти замечательного ученого.

Бесспорным достижением «Молвы» явились ее передовые статьи. Почти все они принадлежат К. Аксакову. После Булгарина, который применил передовые статьи, обращаясь к вопросам внешней политики, К. Аксаков первым использовал и развил этот жанр в выступлениях по общественным проблемам. Он стремился к яркой, эмоциональной подаче и разъяснению славянофильских идей. Его средство — лаконичные тезисы, иногда даже афоризмы, с минимумом аргументации. Собранные в единый цикл, передовицы «Молвы» представляют квинтэссенцию общественных, а отчасти и эстетических взглядов К. Аксакова.

Передовая 1-го номера была посвящена свободе слова, 2-го — принципу общинного устройства, при котором личность не уничтожается, а «отрекается лишь от своей исключительности», 5-го —

проблеме народности. «Нужно признать всякую народность, — писал К. Аксаков, — из совокупностей их слагается общечеловеческий хор». В 8-м номере он воспевал Москву как подлинную столицу общественной и умственной жизни России. Короткая передовая 20-го номера, провозгласив: «жизнь не есть удовольствие, а труд», — напоминала при этом, что еще не всем людям дан «удел вольного труда». В тот момент это уже являлось выступлением против крепостного права. В 21-м номере автор пожелал, чтобы носить русское платье было дозволено в России, как дозволено носить иностранное, и чтобы каждый мо1" одеваться гак, как он хочет.

С первых же номеров «Молва» вызывала подозрение властей. Так, в передовой 9-го номера, где говорилось о народе как основе всего общественного здания, один из цензоров увидел «идею коммунизма и равенства». Доклад об ЭТОМ был отправлен Александру П. Цензор газеты Н. фон Крузе был заменен Н. П. Гиляровым-Платоновым, однако уже в октябре и он получил из-за «Молвы» «строжайшее замечание». В результате i взета стада выходить без столь привычных прежде передовых статей и утрачивать свою злободневность.

В декабрьском номере газеты появилась статья «Опыт синонимов. Публика — народ». Это был один из шедевров К. Аксакова — яркая, энергичная речь, построенная на антитезах: «Часто, когда публика едет на бал, народ идет ко всенощной; когда публика танцует, народ молится. <.. .> Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большею частью ногами по парке ту); народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ; народ прощает публике. <.. .> И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, в народе — золото в грязи».

После выхода этого номера Александр II велел «объявить редакции „Молвы" , что если и впредь будут замечены подобные статьи, то газета сия будет запрещена, а редакторы и цензор подвергнутся строгому взысканию». Новый цензор, сменивший на этом посту Гиляро-ва-Платонова, запретил большую часть материалов для первого номера 1858 г. и заявил, что каждый следующий номер он будет выносить на обсуждение цензурного комитета. Издание газеты в таких условиях становилось невозможным, и И. Аксаков, который с нового года должен был стать фактическим редактором «Молвы», решился прекратить ее «к немалому для себя убытку». Последний номер «Молвы» вышел 28 декабря 1857 г.

После 1860 г. славянофилы избирают каждый свой путь в журналистике, у некоторых из них возникает специализация на определенных проблемах. А. II. Кошелёв сосредоточивается на общественно-поли-

тических вопросах, Ф. П. Чижов, став крупным предпринимателем, пишет на экономические ГСМЫ, В. А. Елагин занимается историей славян и национальными проблемами, Д. Самарин посвящает себя крестьянскому вопросу. Прежнюю универсальность интересов сохранили, однако, И. Аксаков и Ю. Самарин.

Ю. Ф. Самарин занимался разнообразными общественными, религиозными, философскими и национальными проблемами. Среди славянофилов он явился не только основным теоретиком, но и самым активным деятелем крестьянской реформы. В 1859 г. он, как и князь Черкасский, стал членом-экспертом Редакционной комиссии по крестьянскому делу. Ю.

Самарин — один из авторов текста Манифеста 19 февраля 1861 г. В 1863-1864 гг., занимаясь решением крестьянского вопроса в Польше, он вместе с Кошелёвым и князем Черкасским служил на высших административных постах в Царстве Польском, однако Ф. И. Чижов и В.А. Елагин оценили это как измену славянофильскому делу.

Получила известность его книга «Иезуиты и их отношение к России», впервые увидевшая свет в виде полемических статей на страницах газеты «День» в 1865 г. Участвуя в начале 1860-х в этой газете, Ю. Самарин считал, что для дела было бы полезнее издавать журнал, а уже спустя несколько лет призывал: «Бросим журнальную полемику, писание статей и т. д., пора специализироваться и браться за сочинение книг». Одной из таких книг стал сборник «Окраины России», изданный им в шести выпусках за границей в 1867-1876 гг.

А. И. Кошелёв в 1861 г. издал двухтомник сочинений И. Киреевского (который редактировали В. А. и Н. А. Елагины) и разработал программу четырехтомного собрания сочинении С. А. Хомякова (которое подготовили И. Аксаков, Ю. Самарин и А. Ф. Гильфердинг). В 1871-1872 гг. Кошелёв часто публиковался в журнале либерального земства «Беседа», который на его средства выпускал С. А. Юрьев. В 1880-1882 гг. Кошелёв финансировал еженедельную газету «Земство», издателем-редактором которой был либеральный публицист В. Ю. Скалой. На страницах обоих изданий он выступал с критикой финансовой, экономической и внутриполитической деятельности правительства.

Если в первые пореформенные годы Кошелёв сотрудничал в газете 11. Аксакова «День», то позднее, поддерживая с ним отношения, все же предпочитал отдавать сноп статьи в другие издания — «Вестник Европы», «Русскую мысль», «Голос» или «Новое время». В 1860-1880-е годы он подготовил более десятка книг и брошюр, посвященных проблемам внутренней жизни России. Опубликовать их на родине, как

правило, не было возможности, И Кошлев печатал их в Лейпциге пли Берлине.

Ф. В. Чижов, видя в развитии промышленности и торговли «путь к поднятию низших слоев народа», занялся политэкономией и предпринимательством. В 1858 г. он начал издавать ежемесячный журнал «Вестник промышленности». В качестве прибавления к нему выходила газета «Акционер» (1860-1863). Позднее она стала считаться прибавлением к аксаковскому «Дню».

Более всего известный работами по богословию и философии Н.П. Гиляров-Платонов в 1862 г. был уволен со службы в Московском цензурном комитете за слишком либеральное отношение к статьям по крестьянскому вопросу. В последующие годы он выступал в качестве автора публикаций в «Православном собеседнике», «Русском вестнике», «Деле» и аксаковских газетах «День», «Москва», «Русь». В 1867-1887 гг. Гиляров-Платонов являлся издателем-редактором и основным автором газеты «Современные известия», направленной на просвещение городских низов, и потратил на нее все свои сбережения.

§ 10. М. Н. Катков — издатель и редактор («Русский вестник», «Московские ведомости»)

Всудьбе и творчестве Михаила Никифоровича Каткова (1817-1887) рельефно отразились особенности отечественного либерализма как умонастроения, интеллектуального течения и конкретной общественно-политической программы. Катков — «человек 40-х годов», реформатор-шестидесятник, пореформенный «охранитель» и, наконец, главный идеолог «контрреформ» 80-х годов — это индивидуально-личностное воплощение общего процесса минимизации либерализма, угасания его оппозиционности и самоотторжения от демократических тенденций.

Отставной адъюнкт Московского университета Катков, до конца 50-х годов находившийся под негласным надзором III Отделения, дебютировавший в качестве редактора в казенной газете, получил первую известность как издатель либерального поначалу «Русского вестника».

Журнал «Русский вестник» просуществовал ровно полвека, с 1856 по 1906 г. В истории отечественной прессы и общественной мысли заметный след оставили первые 30 лет издания — период редакторства М. Н. Каткова. «Русский вестник» являл собой наиболее целостный и законченный пример эволюции российского либерализма от

умеренной оппозиционности к охранигельству и союзу с самодержавной властью. А объединившиеся вокруг журнала значительные научные, литературные и публицистические силы обеспечили эффективное его воздействие как на общественное мнение, так и на государственную политику.

Вразрешении М. Ы. Каткову издавать с 1 января 1856 г. журнал «Русский вестник» самым примечательным и важным был пункт о «летописи политических событий и военных действий». Впервые после многолетнего перерыва в печати разрешался политический отдел. Обращаясь к читателям, Катков особо подчеркивал, что «„Русский вестник" есть издание политическое, что придает ему особенную важность в настоящее время, когда всеобщее внимание обращено на события политические».

Идейной основой новорожденного журнала было то общелиберальное настроение, которое стало определяющим в России после поражения в Крымской войне и явно обозначившегося социально-экономического и морального кризиса режима. Ожидания и требования этого настроения уже были сформулированы в рукописной литературе и зарубежных изданиях А. И. Герцена: свобода от крепостного состояния, свобода общественного мнения, отмена телесных наказаний, публичность и гласность правительственных действий и судопроизводства, развитие промышленности и местного самоуправления. На такой платформе редакция московского политического журнала (М. Н. Катков, П. М. Леонтьев, Е. Ф. Корш, М. Н. Кудрявцев, А. В. Станкевич) могла надеяться на превращение «Русского вестника» в своеобразный публицистический штаб единого либерального фронта.

Первые пять лет журнал выходил два раза в месяц. Четыре номера объединялись в том, т. е. в год выходило шесть томов, нумерация которых велась от начала издания. Тираж «Русского вестника» приближался к 6000 экземплярам. Хотя по своей структуре он в целом соответствовал уже сложившемуся типу «толстого» энциклопедического журнала, но имел и существенное отличие, поскольку был не «учено-литературным», а «литературным и политическим». Соответственно раздел критики и библиографии, который в прежние времена вынужденно играл в журналах ведущую идеологическую роль, в «Русском вестнике» уступил эту роль политическому отделу — «Современной летописи».

Каждый номер состоял из двух отделов: научно-литературного и хроникально-политического. В первом помещались беллетристика. статьи на экономические, исторические, филологические и теорети-

ко-политические темы. Второй отдел — «Современная летопись» — имел собственный титульный лист и свою пагинацию, что подчеркивало его особую значимость. Здесь публиковались обзоры правительственных распоряжений, внутренние новости, политические обозрения важнейших событий международной и российской жизни, рецензии и заметки о новых книгах, а также «разные известия», «смесь» и т. д. Тут же печатались материалы, которые в программе назывались «обширными статьями, выражавшими чувствования и мысли частных лиц, возбуждаемые текущими событиями», т. е. корреспонденции с мест или письма. «Современная летопись» и ее ядро — политическое обозрение — было явлением новым, привлекавшим внимание читателей.

Стартовым сигналом для открытого заявления либеральной программы послужил Манифест по поводу заключения в марте 1856 г. Парижского мира, подводившего итог Крымской войны. Осторожно высказанные в Манифесте мысли о необходимости «совершенствования внутреннего благоустройства, правды и милости в судах, просвещения и всякой полезной деятельности» были интерпретированы в комментарии «Русского вестника» с либеральных позиций. С апреля 1856 г. «Современная летопись» и журнал в целом начали интенсивно наполняться материалами, посвященными актуальным вопросам экономического и политического развития России.

Дореформенный политический идеал «Русского вестника» и его издателя — конституционная монархия. «Монархическое начало, — подытоживал Катков в апрельском обозрении 1859 г., — не только не исключает свободы, но, напротив, одно без другого, в истинном своем значении, существовать не может. Необходимо нужно, чтобы была единая власть над народом, и только единая власть может быть надежным и верным обеспечением свободы». Так называемая англомания Каткова, в которой его нередко упрекали, была не чем иным, как результатом выбора оптимальной, по его мнению, формы конституционной монархии. В английском образце он видел противодействие развитию «демократии» на французский манер — с ее революциями, радикализмом, узурпаторами. Отсюда — постоянное восхваление в «Русском вестнике» стабильного монархического строя Англии, ее парламентской системы, самоуправления и судопроизводства, сельского хозяйства и промышленности. В многочисленных статьях, противопоставлявших Англию и Францию, по сути речь шла не столько об этих государствах, сколько о двух возможных путях развития России в самом близком будущем.

Формирование и разъяснение «повестки дня» преобразований «Русский вестник» вел двумя приемами. Первый, уже знакомый читателю и сравнительно безопасный, — ого

использование заграничного опыта, рождающего ассоциации и аналогии с российской действительностью. Второй — прямое обращение к темам предстоящих реформ. Перед читателями журнала открывалась широкая панорама мировой, преимущественно европейской, политической и экономической жизни. Подбор материалов зарубежной прессы для политического обозрения был далеко не случайным: парламентские выборы и дебаты, создание союзов и партий, судебные процессы, деловая активность средних сословий и т. д. Легко расшифровывался «российский смысл» подробных рассказов, например, о конституциях Датского королевства, о суде присяжных по делам прессы в Испании, о предании гласности в печати бюджета Австрийской империи. Тот же прием аналогии широко использовался и в выступлениях ведущих отечественных авторов, например, в статьях Б. Н. Чичерина «О политической будущности Англии», Д. И. Каченовского «Взгляд на историю политических наук в Европе», М. Н. Капустина «Политические очерки Бельгии» и многих других.

Внутрироссийская информация первоначально включалась отдельным сюжетом в политическое обозрение. Но вскоре появилась специальная рубрика «Внутренние известия», в которой целенаправленно печатались заметки реформаторского духа: об амнистии декабристов, свободном приеме в университеты, о строительстве частных железных дорог, о появлении новых периодических изданий. Еще до официального разрешения открыто обсуждать в печати проблематику преобразований эта тема громко зазвучала на страницах «Русского вестника». Первым среди частных журналов он уже в мае 1857 г. поднял вопрос о реформе судебной системы. В статьях С. И. Барше-ва, Д. И. Каченовского, К. Я. Яневича-Яневского обосновывалась необходимость гласности и состязательности в судах, введения института присяжных заседателей. Эти выступления сразу привлекли интерес читателей и вызвали переполох в Министерстве юстиции.

Контуры неотложных преобразований армии, финансово-экономических и образовательных систем, цензуры, церковного и местного управления просматривались во многих публикациях. Их авторами были будущий военный министр Д. А. Милютин, будущий министр финансов И. X. Бунге, авторитетные профессора Н. А. Любимов, П. Н. Кудрявцев, Б. Н. Чичерин. С. М. Соловьев, московский полицмейстер и историк П. К. Щебальский, будущие председатели Главного управления печати М. Н. Логинов и Е. М. Феоктистов.

Задачи освобождения крестьянства первыми в «Русском вестнике» начали анализировать экономисты, делая акцент на перспективах развития аграрного сектора, рациональном хозяйствовании, его товарности и кредитовании. В майской книжке 1856 г. проф. И. К. Бабст доказывал неэффективность крепостного порядка и отмечал, что «уничтожение рабства, совершившееся почти у всех главных народов современности, есть явление совершенно новое и притом одно из самых важных как в нравственном, так и в хозяйственном отношении».

Моральное неприятие крепостного состояния объединяло «Русский вестник» со всей либеральной журналистикой. «Добыты ли рабы с копьем в руках, как у римлян, — провозглашала «Современная летопись», — или учреждено крепостное состояние законом самодержавной власти, как у нас, то и другое в основании своем свершилось через нравственное насилие». В политическом же плане четко выявилась охранительная линия. Журнал доказывал, что реформа в деревне должна, во-первых, отвечать интересам помещиков, а во-вторых, призвана избавить страну от социальных потрясений. Уроки истории, напоминал Катков, поучительны: остатки феодальных привилегий во Франции привели к революции 1789 г., крепостная зависимость в Австрии — к революции 1848-1849 гг. Помещик С. Иванов призывал других «душевладельцев» согласиться на «изменения экономических условий труда... Лишь бы они проходили постепенно, без нарушения прав частных лиц, без волнения и насилия».

В начале 1858 г. в «Современной летописи» был открыт новый раздел— «Крестьянский вопрос». В многочисленных материалах позиция «Русского вестника» обозначалась четко: освобождение крестьян с землей за выкуп, предотвращение обезземеливания бывших крепостных во избежание их пролетаризации, посредничество государства в выкупной операции, постепенное преобразование патриархальной общины. Примечательно, что одновременно и рядом с «Крестьянским

вопросом» появился еще один новый раздел — «Нужды и желания промышленности». Вел его известный либеральный предприниматель В. А. Кокорев. Это была обширная подборка консультационно-справочных заметок, адресованных тем, кто имел или желал завести свое «предприятие». Из-за ужесточения цензуры раздел «Крестьянский вопрос» просуществовал недолго, но тема комплекса преобразований остались в журнале ведущей, центральной. Ее даже усилили, углубили своими выступлениями авторы, получившие вскоре всероссийскую известность: будущий обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, тверской губернский предводитель дворянства А. М. Унковский, один из создателей образа Козьмы Пруткова литератор Л. М. Жемчужников, видные деятели крестьянской, судебной, цензурной, церковной реформ.

Идеи гласности, ослабления надзора за прессой, ответственности печати только перед законом также нашли в лице Каткова последовательного проповедника и защитника. Мысли эти отражались во множестве заметок «Современной летониси», в статьях о гласности в реформах и о реформах в гласности. Московские цензоры Н. Ф. фон Крузе, А. Н. Драшусов, Н. II. Гиляров вполне благоволили «Русскому вестнику». Сложнее складывались отношения с петербургской цензурой. Например, только в июле — декабре 1858 г. в северной столице не были пропущены восемь статей для «Крестьянского вопроса».

На все случаи столкновения с петербургской цензурой редактор откликался обстоятельными записками, адресованными высшему эшелону чиновничества. Благодаря связям при дворе записки достигали цели. Это были не попытки оправдаться, а своеобразное начало прямого обращения Каткова к правительству, ставшее впоследствии нормой его публицистики. Издатель предостерегал правительство от излишнего цензурного произвола, скорее вредного, чем полезного, в преддверии реформ. В 1861 г. редактор «Русского вестника» был инициатором и автором уникальной в своем роде коллективной «Записки» русских литераторов, под которой в первый и последний раз вместе поставили свои подписи представители всех авторитетных органов печати, без различия идейных позиций. «Записка» призывала правительство положить конец административной расправе, дать прессе «ясные и твердые законы» и «правильно устроенный суд».

Реформаторские, критические выступления «Русского вестника» поддерживалось и его беллетристикой. В 1856—1857 гг. читатели с нетерпением ждали очередной книжки журнала, в котором публиковались сатирические «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Обличительный «жанр» продолжили своими повестями и рассказами П. И. Мельников-Печерский, Марко Вовчок (М. А. Вилинская-Маркович), С. Т. Славутинский. Из переводов к этой группе произведений примыкали роман американской писательницы Г. Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», стихи Беранже, Гейне. Настоящую сенсацию производили разоблачительные статьи бывшего жандармского офицера С. С. Громеки о полиции, ее взятках и вымогательствах.

Все это создавало в глазах читателя образ передового, прогрессивного, отзывчивого на злобу дня журнала. Интересно свидетельство одного из корреспондентов герценовского «Колокола», вспоминавшего о второй половине 50-х годов: «Масса университетской молодежи добродушно смешивала „Русский вестник", орган московских профессоров и их друзей, с „Полярной звездой" и „Колоколом", думая что первый говорит цещурно то же, что второй без цензуры... „Русский вестник" начал с тою же, с чего и „Колокол", с обличения... Па разницу в статьях теоретического характера на первое время не обращали внимания». В представлении не особо искушенной аудитории «Колокол», «Русский вестник» и «Современник» взаимодополняли друг друга.

«Медовый месяц» русского либерализма, совпавший с первым этапом деятельности «Русского вестника», завершился на рубеже 50-60-х годов. Процесс распространения и укоренения либеральных идей и ценностей оказался в тесной зависимости от общего хода модернизации «сверху». А поскольку видимые результаты и перспективы перемен по-разному оценивались внутри этого процесса, то неизбежной оказалась его дифференциация, разделение на ряд течений. Самая широкая пропасть пролегла между собственно либералами, в том числе Катковым, и демократами, группировавшимися вокруг «Современника». Издатель «Русского вестника» приветствовал антикрепостническую реформу. Он видел продолжение преобразований на основе «английской модели» союза монархии с крупным землевладением. Лагерь «Современника», акцентируя внимание на недо-решенности аграрного вопроса, нацеливался на революционные движения крестьянства и студенческой молодежи. Идейное столкновение становилось неизбежным. Публичной ареной его, при отсутствии в России парламентских институтов, могла быть только периодическая печать, значительно окрепшая за иредреформенное пятилетие.

Накануне полемики с «Современником» Катков произвел существенные изменения в структуре своего издания. «Современная летопись» была отделена и стала еженедельным приложением к ежемесячному журналу. Ее место в «Русском вестнике» занял отдел «Литературное обозрение и заметки», сохранивший политическую направленность и превратившийся в «площадку» полемической борьбы. Ее задачи и обстановку на журнальном фронте Катков обрисовал в заметках «Несколько слов вместо Современной летописи» в январе 1861 г.: «Брань возвратилась, только уже не литературная: сброшенную маску литературных объяснений поднять было совестно, и раздались объяснения более откровенные, прямее идущие к делу, открылись балаганы с песнями и без песен, со свистом и даже с визгом, как выразился недавно один из этих свистунов (в «Современнике». — Ред. ).Не служит ли это также некоторым доказательством, что время наше есть время не совсем литературное».

В борьбе с «Современником» Катков проявил гонкую тактическую проницательность и начал с выпала прошв философских оснований позиции противника. Он понял, что социально-экономический и политический радикализм круга Чернышевского зиждется на материалистической философии, и обратил свой удар именно в эту сторону.

Почти весь 1861 г. в отделе «Литературное обозрение и заметки» продолжалась далеко не литературная атака на «Современник». Статьи Каткова «Наш язык и что такое свистуны», «Одного поля ягода», «Виды на entente cordiale с „Современником"», «Элегические заме i -ки» и «Кое-что о прогрессе» имели целью организовать общественное мнение против направления «Современника». Издатель-полемист обрушился на социально-политические позиции революционной демократии. Катков доказывал, что политический радикализм —явление искусственное, чуждое духу общественного движения в России. «Русский вестник» прямо указывал властям на демократическую партию и ее вождя — Чернышевского, обвиняя их в стремлении к революции и к установлению красного террора против защитников старого строя. Одновременно статьи Каткова обосновывали и оправдывали совершавшийся поворот основной массы либералов к охра-нительству. В разгар полемики с «Современником», в июле 1861 г., Катков утверждал, что «один и тот же человек может быть в одном случае консерватором, в другом — прогрессистом... Кто действительно предан интересам, составляющим благо и достоинство человеческой жизни, гот

будет в равной мере сочувствовать и охранению существующего в этом смысле, и приобретению нового в том же смысле». Логическим развитием курса на разоблачение революционного движения было появление в февральской книжке

«Русского вестника» за 1862 г. тургеневских «Отцов и детей». По рекомендации Каткова Тургенев внес в текст изменения, усилившие антидемократическое звучание произведения и его политический эффект. Издатель не ограничился публикацией романа. Вышедшие следом статьи Каткова «Роман Тургенева и его критики», «О нашем нигилизме» представляли главного героя — Базарова — воплощением духа, рупором идей «Современника». А этот «дух догматического отрицания» — нигилизм

—не мог быть, по Каткову, «общим» признаком эпохи. Это «общественная болезнь, овладевающая некоторыми умами и некоторыми сферами мысли». Сквозь попытки представить выявленный недуг как «частный случай» проглядывала серьезная озабоченность проблемой борьбы с нигилизмом и противопоставлением ему «положительных интересов» общественной жизни и общественного мнения. Начиная с 60-х годов в журнале вышел целый сериал «антини-гилистических» романов: «Взбаламученное море» А. Ф. Писемского, «Марево» В. П. Клюшникова, «На ножах» Н. С. Лескова, «Бесы» Ф. М. Достоевского и др.

Следующим шагом, поднявшим акции Каткова и его изданий в глазах власти и охранительного направления, явилась полемика с Герценом в 1862 г. Февральский номер журнала, в котором увидели свет тургеневские «Отцы и дети», завершался программной статьей Каткова «К какой принадлежим мы партии?». Снова заявляя о «внепар-тииности» своей позиции и уничижительно отзываясь об «игре в партии», автор углублял теоретические обоснования охранигельства. Имея в виду накалявшуюся обстановку в России, он писал: «Истинное прогрессивное направление должно быть в сущности консервативным, если только оно понимает свое назначение и действительно стремится к своей цели. Чем глубже преобразование, чем решительнее движение, тем крепче должно держаться общество тех начал, на которых основано и без которых прогресс обратится в воздушную игру теней». Самой надежной и мудрой хранительницей прогресса и его «дорогих начал» объявлялась «живая, великая сила» консерватизма. «Вырвите с корнем монархическое начало, оно возвратится в деспотизме диктатуры, — пророчествовал Катков, — уничтожьте естественный аристократический элемент в обществе, место его не останется пусто, оно будет занято или бюрократами, или демагогами, олигархией самого дурного свойства».

Вполемических выступлениях Каткова нашло отражение встречное движение либерализма и правительства в борьбе против революционно-демократической идеологии и практики. Но нельзя не заметить, что этой полемикой издатель «Русского вестника» весьма искусно пользовался для пропаганды стоявших на очереди реформ и для побуждения власти к их продолжению.

Катков выдвигал программу дальнейшей модернизации страны. «Когда наука получит у нас все должное ей уважение и силу, — излагал он свое видение будущего России, — когда она даст новую лучшую жизнь нашим гимназиям и университетам, тогда станет невозможным это недостойное положение, в котором находится наше юношество, тогда оно не дастся в руки всякому интригану и плуту; когда у нас будет самоответственная печать, тогда потеряют значение заграничные типографии; когда у нас будет вполне правильный суд с присяжными и со всеми гарантиями, тогда исчезнут так называемые жертвы, хотя кары будут решительны и грозны; когда общественным интересам будет дана надлежащая сила и значение, когда праву собственности, незыблемому и бесспорному в своих основаниях, будет дано все принадлежащее ему влияние, — тогда прекратится бесхарактерность мнений и безучастие к общественному делу». Это цолхи полный перечень реформ 60-х годов. Обсуждение их подготовки и реализации катковская публицистика продолжала уже в охранительном духе.

Мысль о реальной возможности революционных потрясений в стране тревожной нотой звучала в «Русском вестнике» в связи с активизацией радикально-демократических сил, ростом крестьянских и студенческих волнений, явными контактами российской эмиграции с европейским движением пролетариата. Откат журнала на «правые» позиции был значительно ускорен польским восстанием 1863-1864 гг.

Первым актом январского восстания явилось истребление безоружных русских солдат, спавших в варшавских казармах. Общим требованием различных партий повстанцев было восстановление независимой Польши в границах 1772 г., «от моря до моря». Европейские державы, особенно Франция, заявили о готовности помочь мятежникам вооруженной силой. Все это вызвало в России волну антипольского настроения и взрыв национал-патриотизма, не только поддержанного, но и во многом инициированного катковскими изданиями. В первых номерах «Русского вестника» 1863 г. одна за другой вышли программные статьи «Польский вопрос» и «Русский вопрос». Делая акцент на целостности империи, редактор провозглашал: «Одно из двух

—либо Россия, либо Польша». Исключая возможность их одновременного существования как самостоятельных государств, он утверждал, что держать Польшу «вооруженной рукой» — историческая необходимость, что борьба с мятежниками имеет для страны значение национальной борьбы.

«Русский вестник» опередил все другие печатные органы, в том числе и официальные, и сформулировал, теоретически обосновал жесткую программу подавления восстания «железом и кровью», наметил контуры новых порядков управления, аграрной и других реформ в Царстве Польском.

Вэто тревожное, насыщенное событиями время произошло распределение ролей между изданиями Каткова, ставшего в 1863 г., вместе с П. М. Леонтьевым, еще и редактором-арендатором ежедневной газеты «Московские ведомости)». «Московские ведомости» с их знаменитыми передовыми статьями и еженедельник «Современная летопись» сосредоточились на оперативной информации и охранительной агитации. А журнал, не в ущерб отделу беллетристики, являл собой своего рода теоретико-просветительский сектор «департамента Каткова».

Публицисты «Русского вестника», обсуждая происходившие в стране перемены, не упускали из виду ход главной, базовой реформы — крестьянской. Аграрная тема многопланово разворачивалась на страницах журнала, постоянно подчеркивавшего, что Манифест 19 февраля 1861 г. принес с собой не только долгожданную свободу, но и массу разных социально-экономических проблем, ждущих практического решения. Яркая картина сложного положения дел, растерянности, неразберихи в послекрепостнических отношениях была дана в серии очерков А. А. Фета «Из деревни», печатавшихся в 1862-1864 гг. Известный поэт стал землевладельцем за год до реформы, и им двигало стремление поделиться собственным «фермерским» опытом, привлечь внимание общества к старым и новым деревенским «болячкам». Автор отметил появление на сельскохозяйственном горизонте еще одного типа труженика — вольнонаемного работника и рассматривал вопрос о