КОНЦЕПЦИИ СОВРЕМЕННОГО ГОСУДАРСТВА
К.Ф. Загоруйко
КОНЦЕПЦИИ ГОСУДАРСТВА (Обзор отечественной литературы)
Если для российского государствоведения первого десятилетия ХХI в. были характерны, прежде всего, отказ, пересмотр, жесткая критика марксистского подхода к государству, то второму более свойственны осмысление происшедших перемен и интенсивные поиски новых подходов, стремление наметить контуры государственности, более соответствующей современным реалиям.
Институт государства как форма существования цивилизованных людей всегда являлся предметом пристального внимания ученых. В представлении одних государство уподобляется шествующему по земле Богу, другие отождествляли его с тиранией, подавляющей человеческую свободу (6, с. 9). Результатом дискуссий по проблемам формирующейся российской государственности явилась разработка ряда концепций. Мы приводим лишь некоторые из них, обоснованные в работах последнего времени.
Правовое государство. Концепция правового государства, столь бурно обсуждавшаяся в 90-х годах, получила весомую теоретическую разработку в отечественном государствоведении. Понятие «правового демократического государства» является устоявшимся и теперь настолько в ходу, что существует угроза превращения его в обязательный, «дежурный» атрибут любого исследования государства. Заметный вклад в разработку теории правового государства внес В.С. Нерсесянц, который с позиций юридического либертаризма устанавливает понятийно-правовое единство права и государства, выявляет правовую природу и выражает необходимость государства как всеобщей формы власти для установления и действия права в виде общеобязательного закона. «Как правовая по
138
своей сущности (т.е. основанная на принципе формального равенства) форма организации и деятельности всеобщей (публичной) власти свободных людей-субьектов права любое государство – это правовое государство (в меру развитости права в соответствующую социально-историческую эпоху), и оно принципиально отличается от всех видов деспотизма… который представляет собой доправовую, неправовую и антиправовую …форму выражения, организации и деятельности общей (официальной) власти. Современное же правовое государство (с конституционным закреплением неотчуждаемых прав и свобод человека, разделением властей и т.д.) – это на сегодня исторически наиболее развитая правовая форма существования государства, которое и на предшествующих исторических этапах своего бытия представляло собой правовое государство в его менее развитых формах» (3, с. 8–9).
Развивая идеи юридического либертаризма В.С. Нерсесянца, с концепцией либерально-правовой демократии и правового суверенитета как альтернативы «суверенной демократии»1 выступает В.В. Лапаева (8). Согласно принципу концептуального единства права и правового государства, лежащего в основе либертарного правопонимания, отмечает автор, «право как нормативная форма свободы невозможно без правовой (т.е. либеральной) демократии как системы политических институтов, представляющей собой институциональную форму свободы» (8, с. 50). Автор даже отчасти разделяет озабоченность сторонников идеи суверенной демократии тем, что ценности идеологии естественных прав человека и демократии несут в себе опасность для суверенитета национальных государств. В то же время она считает, что «нельзя согласиться ни с оправданием отхода от принципов прав человека и демократии под флагом защиты державной независимости от международноправового воздействия, ни с лежащей в основе этой позиции силовой концепцией государственного суверенитета» (8, с. 51). Следует
1 Впервые это определение прозвучало в выступлении заместителя руководителя Администрации Президента РФ В.Ю. Суркова перед партийным активом Единой России 22 февраля 2006 г. В его определении суверенная демократия – это «образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими». – Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/ wiki/Суверенная демократия:
139
учиться говорить с Западом на языке права, пишет она, а не пугать его своей доморощенной самобытностью в области права и демократии. Только добиваясь демократизации наднационального правообразования и активно участвуя в международном политикоправовом дискурсе, можно успешно отстаивать национальный суверенитет страны. Однако данный подход предполагает ориентацию на такую модель государственного суверенитета, «которая позволила бы сочетать принцип суверенитета с объективными тенденциями юридической глобализации» (8, с. 57). Суть современных процессов правовой трансформации государственного суверенитета, объясняет автор, заключается не в ограничении национального суверенитета, а в его юридизации, т.е. переводе авторитарносиловой модели суверенитета в систему прав и юридических обязанностей государства по отношению к другим субъектам права (индивидам, их объединениям, другим государствам, межгосударственным и надгосударственным образованиям) (8, с. 59).
Работа Ю.И. Шелистова (19) вносит свой вклад в понимание особенностей правового государства на российской почве. В ХХ в. России не раз пришлось переживать великие потрясения, констатирует он. Но за иррациональными скачками российской истории просматривается некоторая логика, состоящая в том, что от всех великих потрясений в России неизменно выигрывало государство. Осуществляя глубокие преобразования, государство набирало силы
иполучало моральное право на власть, которое бы оно не получило в повседневной ситуации. Потрясения, т.е. мощные мобилизационные скачки неизбежно приводили к усилению государства и истощению общества. Государство искало модернизационные идеи, в которых оно могло бы обрести стимул для мобилизации народа. Такой была идея православного царя и «Третьего Рима» у Ивана Грозного, империи у Петра I, реформы Александра II, такой же была идея социализма у большевиков.
Рост модернизационной активности и повышение значения государства начиная с ХVII в. были во многом обусловлены кризисом традиционных форм государственности. На Западе такой кризис привел к усилению самостоятельной роли общества в ущерб всевластию государства. Общество становилось гражданским, государство – правовым. Государство вставало под главенство права
ипод контроль общества.
Не так было с российским государством. До предела затянув с преобразованиями в ХIХ в., государство пошло на реформы, не
140
поступаясь при этом ничем в понимании сути верховенства государства. Реформы понадобились государству для встряски, увеличения энергии государственности, что стало очевидным в царствование Александра III. Импульс преобразований, однако, был отчасти направлен и на развитие гражданского общества и становление правового государства. Но общество, усвоив идеи гражданской свободы, все же не отказалось видеть в государстве политический культ.
Правовое государство, спонтанно возникшее после Февральской революции 1917 г., не было в глазах народа той идеей, на основе которой можно было бы восстановить справедливость и возродить страну. Октябрьская революция со своим жестким волевым началом и дисциплиной оказалась реакцией на кризис государства. Диктатура пролетариата должна была возродить образ сильного, энергичного, обладающего национальной идеей государства, и она справилась с этой задачей. Вместо полулиберального самодержавия образовалось молодое, сильное, устремленное в будущее Советское государство, сумевшее удовлетворить великодержавные ожидания россиян.
Именно с учетом этого исторического и национальнопсихологического контекста, считает автор, следует сегодня ставить проблему правового государства. После кризиса социализма как кризиса государства у политической элиты не могло оказаться иной идеи для возрождения государства, чем идея построения пра-
вового государства. Теперь только она могла послужить очередной мобилизационной идеей для государства. Однако эта мобили-
зационная идея имела и свои минусы, ибо она по своей сущности отвергает механизмы мобилизации – государственную идеологию, насилие как средство достижения целей, всевластие государства. Накладываясь на глубокий структурный, культурный и экономический кризис, отсутствие мобилизационного подъема вызвало скорее разочарование, чем удовлетворение. Права и порядка в 90-е годы стало определенно меньше. Чем более элиты и население чувствуют себя готовыми к мобилизации, тем сильнее проявляются элементы, чуждые правовому государству. В итоге складывается особый, «авторитаристский» вид правовой государственности, в котором власть и порядок по своей привлекательности выше ценностей права и свободы. Авторитаристский характер толкования государственной власти был присущ всей истории развития российской государственности. Не только системе государственного
141
управления, но и политической культуре народа свойственно такое понимание государства, при котором его правовой характер должен сочетаться с сильной централизованной властью. Возможно, в этом и заложена специфика правового государства, возникающего в России.
Строить государство – главное занятие российского народа. Есть все основания полагать, считает автор, что именно тот фактор, который до сих пор препятствовал развитию правового государства, – незаурядная политическая воля российского общества в строительстве своей государственности – станет залогом успешного построения в России государства, ориентированного на развитие свободной личности и самостоятельного гражданского общества.
Обращаясь далее к другим концепциям государства, необходимо подчеркнуть, что все они также строятся в рамках правовой демократии, лишь акцентируя внимание на том или ином ее аспекте.
Сильное государство. Следует заметить, что обращение к концепции сильного государства требует в современных условиях достаточной убежденности и твердости, поскольку ее сторонники заранее обречены на обвинения оппонентов в возрождении «авторитаризма», в возврате к «тоталитарному прошлому» и т.д. Хотя интерес к этой концепции – вполне объяснимая реакция нынешнего поколения ученых, воочию наблюдавших конвульсии «минимального государства», когда оно не справлялось даже с пресловутыми функциями «ночного сторожа», следствием чего стали возможны криминальная приватизация вкупе с «ваучеризацией», войны, теракты, экономическая разруха и массовое обнищание соотечественников. В общественном сознании «государственная недостаточность» (14) ощущалась весьма остро, стали появляться самодеятельные проекты устройства государства, как, например, вызвавший определенный общественный резонанс «Проект Рос-
сия» (15).
Р.И. Соколова и В.И. Спиридонова в работе «Государство в современном мире» (16) отмечают, что перемены, произошедшие в России, подкрепленные теориями либерального, а порой и анархического толка, сделали все возможное, чтобы претворить в жизнь идеалистическую утопию «минимального государства». Концепция эта была сформулирована в эпоху «первоначального накопления капитала», когда еще можно было обольщаться некоторыми преимуществами стихии саморегулирующегося рынка. Однако расцвет капитализма привел с собой одиозные теневые структуры, ко-
142
торым изолированный индивид противостоять не мог. Как показал опыт современной России, это обстоятельство оказалось особенно чудовищным по своим последствиям в условиях отсутствия сложившегося гражданского общества. В такой ситуации, согласно теории модернизации, само конституирование гражданского общества с необходимостью должно осуществляться при поддержке государства. Отсутствие объединяющих государство идейных скреп, а также активно работающих промежуточных структур и ассоциаций накладывает на государство особую ответственность – быть осторожным инициатором и вдохновителем новых «опытов» и отношений в стране. Все это свидетельствует о том, что пришло время нового всестороннего осмысления феномена государственности.
В российской общественной науке последних лет тема государственности затрагивалась либо в контексте отождествления всех видов этатизма с тоталитаризмом, либо в качестве контрастной проблематики к анархистским и либеральным теориям. Сегодня мы, заявляют авторы, возвращаемся к идее необходимости сочетания порядка и прогресса и к реабилитации идеи государственности. В связи c этим возникает потребность в осмыслении научной категории сильного государства. Проблема сохранения и эффективного использования, а не ломки складывавшихся веками структурных характеристик власти, в том числе структуры сильного государства, для успешной модернизации общества – центральная проблема множества трудов также и европейских ученых.
Авторы исходят из того, что процесс экономических и политических изменений в обществе предполагает наличие определенной концепции государственности, которая была бы способна на прочном культурно-историческом фундаменте соединить воедино экономику и политику, социальные и организационные формы. Важной предпосылкой для преодоления разрушительных процессов является возрастание авторитета государства, ибо государство цементирует, держит совместную социальную жизнь, которая без него распадается.
Распад страны, необходимость существенной корректировки структуры власти и новый геополитический передел мира обусловливают возврат в политическую жизнь ценности сильного государства и выстраивание концепции новой государственности. Новая концепция должна быть ориентирована на сотрудничество различных социальных групп в деле укрепления и дальнейшего развития государственно-устроенного общества. Стать «сильным» государ-
143
ством, в понимании авторов, означает «стать гарантом основ законности, подлинной свободы, политической и экономической стабильности, социального обеспечения и образования, защиты окружающей среды и т.д.» (16, с. 78). С сильным государством связываются надежды общества на наведение порядка, борьбу с преступностью, установление мира и благополучие.
Определяя причины, вызывающие к жизни необходимость этатистского типа государства, его преимущества и недостатки, анализируя проблемы этатизма, антиэтатизма, сильного государства, слабого государства, кризиса идентичности, авторы особое внимание уделяют проблеме возвращения категории общего блага в политическую науку и практику современной России. Авторы также утверждают необходимость выработки общенациональной идеологии как атрибута сильного государства.
Своя точка зрения на сильное государство у Л.С. Мамута, который оппонирует предыдущим авторам, упрекая их в симпатиях к взглядам Гегеля. «Вслед за своим духовным наставником они приветствуют верховенство всеобщего и целостного над его составными частями, возвышение государства над обществом, деяния великого государственного мужа (бога всех), который одаряет народ правом участвовать в общих делах (правда, не имеющих значения для государства в целом) и который вместе с этим устраняет проявления особенного в государстве; объяснение всех недостатков в социально-политической жизни в основном злоупотреблениями высших официалов… укоренении государства – как нравственного института – в христианской общине и в сознании верующих» (10, с. 222). Такие признаки государственности, по мнению Л.С. Мамута, превратят российское государство «в авторитарно-полицейскую публично-властную организацию с патерналистским уклоном».
Безусловно, пишет он, современное цивилизованное государство должно быть сильным, эффективным. Таким оно является, вопервых, если без крупных издержек и сбоев интегрирует и упорядочивает социум, обеспечивает его самоуправляемость, а вовторых, если соответствует еще ряду других, не менее обязательных условий. К таковым условиям он относит политико-правовую культуру членов государства, приоритет в социуме демократических, правовых гуманистических ценностей. Силу государству придает его рациональное построение, она зависит также от профессионализма, бескорыстия и подконтрольности кадров органов государства. Существенное условие – наличие в распоряжении го-
144
сударства ресурсов (материальных, социальных, интеллектуальных), требующихся для его нормальной деятельности. Однако сильное государство фактически невозможно, если в нем не легитимируются публично-властные институты, политические лидеры (10, с. 223). «Эпохам перемен» сопутствует, как правило, снижение интенсивности процессов легитимации имеющихся институтов публичной власти, политических лидеров, т.е. делегитимация данных институтов и лидеров. А нехватка легитимности оборачивается неустойчивостью государства. Важно знать, заключает автор, что порой кризисы стимулируют и облегчают проведение решительных позитивных реформ политико-правовой системы общества, которые нельзя было бы осуществить при устойчивом, еще крепком, но уже переживающем себя государственном строе (10,
с. 226).
Развернутую характеристику сильного государства предлагает в своей работе «Сильное государство – ответ на вызов современной эпохи» (5) А.Д. Керимов, который рассматривает ее как своего рода приглашение широкой научной общественности к дискуссии по актуальным теоретическим проблемам современного государствоведения. Автор убежден, что настало время для формирования целостной концепции сильного государства. В связи с этим он обосновывает необходимость ее создания, вскрывает факторы, обусловливающие в современных условиях потребность в мощном, эффективном и дееспособном государстве, выявляет его существенные, основные признаки.
Перечисляя признаки сильного государства, автор утверждает, что сильным может быть признано государство, обладающее значительным властным потенциалом. Могущественное дееспособное государство должно обладать соответствующей материаль- но-финансовой базой. Оно, помимо политической власти, просто обязано иметь в своих руках и власть экономическую, быть богатым. Сильное государство – это владелец внушительной доли средств производства.
Следующая отличительная черта сильного государства – достаточно обширная сфера влияния государственно-властных структур. Функции органов такого государства на нынешнем этапе исторического развития должны быть обширны и разнообразны, компетенция органов такого государства должна распространяться на весьма и весьма широкий круг вопросов, затрагивать многие области общественной жизнедеятельности.
145
Сильное государство должно пользоваться поддержкой и доверием большинства народа. Оно характеризуется тем, что помимо власти политической и экономической, оно располагает и значительной долей власти духовной, берущей на себя в обществе основную нагрузку по осуществлению нормообразующей, объединяющей, целеориентирующей и мобилизующей функций. Сильное государство немыслимо без государственной идеологии, которая бы воспринималась, одобрялась и поддерживалась большинством народа.
В государстве, претендующем на самостоятельность и независимость, даже и в условиях процессов глобализации, его господствующая элита должна быть национально ориентирована и национально ответственна. Последний выделяемый автором признак сильного государства – властвующая элита в нем непременно должна быть в значительной степени открытой.
Среди причин необходимости сильного государства указываются следующие. 1. Способность сильного государственного образования взять на себя ответственность перед мировым сообществом за эффективное регулирование и решение глобальных процессов и проблем на подконтрольной ему территории. 2. Взаимосвязанность, взаимозависимость и взаимообусловленность современных мировых процессов, требующих комплексного и системного управления во всеобщих интересах, а не в интересах узких слоев и групп. 3. Человечество в подавляющем большинстве пришло к пониманию необходимости существования социального государства. 4. Слабое государство само по себе порождает многочисленные общественно значимые проблемы. 5. Саморегулирующийся рынок на современном этапе исторического развития абсолютно невозможен. Сегодня именно рынок особенно нуждается в эффективном регулятивном воздействии не только со стороны отдельных институтов и структур гражданского общества, а в первую очередь со стороны сильного и дееспособного государства. Рыночная система, предоставленная сама себе, не может обеспечить соблюдение такого важнейшего принципа, как социальная справедливость. Рыночные отношения и соответствующие им ценности и идеологические принципы в определенном смысле враждебны общественному прогрессу. 6. Необходимость усиления современного государства обусловлена феноменом глобализации, воздействие которой неоднозначно и противоречиво. С одной стороны, глобализация дает современным государствам неоспоримые преимущества в регули-
146
ровании общественных процессов, усиливает их властный потенциал. С другой – глобализация воздействует на государство негативно, влечет за собой его ослабление, лишает части суверенитета. В результате на национальном уровне образуется некий властный вакуум, в который тут же устремляются многочисленные и постоянно усиливающиеся наднациональные центры влияния. Все это отражает тенденцию присвоения новых возможностей, вытекающих из глобализации власти, не в интересах мирового сообщества, а в интересах сильных и преуспевших. Очевидно, что при решении значительного числа жизненно важных вопросов национальная власть остается незаменимой, и ее дефицит, тем более капитуляция перед натиском власти глобальной, несет в себе реальную угрозу наступления деструктивных и регрессивных по своей сути и характеру последствий.
Концепция эффективной государственности, разрабатываемая В.А. Затонским (3), может быть также причислена к разряду концепций сильного государства. Автор обращает внимание на тот факт, что резкое ослабление современной российской государственности стало лейтмотивом многих работ. Наблюдается заметное снижение эффективности государственной власти как важнейшего института, воздействующего на различные сферы общественных отношений и являющегося незаменимым инструментом их организации и упорядочения, придания устойчивости процессам преобразования и реформирования. Все более отчетливо осознается необходимость активного участия государства в качестве субъекта реформирования общества. Недопустимо восприятие обществом государства как враждебной силы, противостоящей его интересам.
Проблема повышения эффективности российской государственности исключительно важна и актуальна, прежде всего, в силу ее реальной значимости для жизнедеятельности общества, каждого гражданина. Научный поиск должен вести к ответам на следующие принципиальные вопросы: что представляет собой государственность как политико-правовая категория и социальная реальность? Какими качественными характеристиками должно обладать государство как центральный элемент государственности? При каких условиях оно может обеспечить ее эффективность? Какие место и роль принадлежат личности, гражданскому обществу в функционировании государства? Как выстроить эффективный механизм их взаимодействия, сотрудничества? Какие политико-правовые про-
147
цессы играют определяющую роль в функционировании системы государственности?
Автор предлагает свои варианты ответов на эти и сопутствующие вопросы, имеющие большое теоретико-методологическое значение для постижения политико-правовой сущности феномена государственности. В качестве базовых элементов государственности рассматриваются государство, государственный строй, политическая и правовая системы, позитивная политико-правовая активность и инициатива граждан, обширные сегменты политической и правовой жизни общества.
Научно обоснованная теория государственности, формирование которой идет в настоящее время в рамках, главным образом, общей теории государства и права, конституционного права, составляет, по мнению автора, центральную часть развивающейся новой области знания – юридической политологии. Это одно из ключевых направлений развития современной политической науки, имеющее непосредственные выходы на практику, на выстраивание и реализацию эффективной правовой политики.
Свое понимание сущности государства, его социального назначения и функций в современном обществе автор излагает исходя из того, что именно государство является главным обязанным субъектом реформирования общества. «Государство, отказывающееся от исполнения имманентно присущих ему функций, уходящее (путем прекращения регулирования) из тех сфер общества, откуда уходить оно не имеет права, становится слабым, недееспособным» (3, с. 108). Поэтому значительную часть своего исследования он посвящает обоснованию концепции сильного государства, поскольку только такое государство способно обеспечить эффективность всей системы государственности. Отправной позицией понятийного политико-правового анализа феномена сильного государства послужили идеи И.А. Ильина.
Резкая и справедливая критика тоталитаризма и бюрократизма, бесправия человека в условиях административной системы нередко воспринималась, да и сейчас часто воспринимается как обвинительный приговор концепции сильного государства (3, с. 95). Сильное правовое государство (не тоталитарно-авторитарное, а демократически сильное), подчеркивает автор, рассматривается как антипод тоталитарного; оно способно обеспечить права и свободы личности, защитить ее достоинство. Государство не только оптимизирует свои собственные усилия в этом направлении, но и имеет
148
силы создать благоприятные условия для мобилизации мощного потенциала политико-правовой, позитивно действующей личности, максимального использования созидательных возможностей разнообразных структур полноценного гражданского общества. Мерой силы государства, считает автор, является мера его доступности для свободного гражданского волеизъявления, мера открытости, восприимчивости для конструктивной политико-правовой активности граждан, институтов гражданского общества. Главный способ влияния граждан на деятельность государства – избирательный процесс, выборы законодательных органов, должностных лиц, составляющих остов государственной структуры. В демократическом обществе наряду с институтом выборов действуют механизмы, создаваемые гражданским обществом для влияния на государство, которые, по сути, являются второй (самодеятельной) подсистемой демократии, функционирующей параллельно с собственно государственными механизмами демократии – выборами. Эти подсистемы могут рассматриваться в качестве первичного, базового механизма государственности, создающего изначальную, пусковую основу ее эффективности.
Социальное государство. Социальное неравенство является одной из самых дестабилизирующих проблем современного российского государства. Возможно поэтому так много работ, конференций, обсуждений (см. также статью В.Е. Чиркина на эту тему в настоящем сборнике) в последнее время посвящается проблеме социального государства.
По мнению А.Г. Воржецова, на рубеже ХХ–ХХI вв. начала формироваться интегративная парадигма общественно-политического развития (1). Она объединяет в себе социал-демократические, неолиберальные, неоконсервативные концепции общественного развития, ценности правового социального государства и центризма, идеи консенсуса и компромисса. Эта парадигма позволяет адекватно оценить как посткапиталистическое развитие стран Запада, так и раскрыть перспективы оптимального общественно-политического развития России. На современном этапе на Западе функционируют правовые социальные государства, в которых свободная рыночная экономика становится социальной рыночной экономикой. Социальное государство имеет количественное измерение в материаль- но-вещественных и финансовых показателях. Речь идет, прежде всего, о доле расходов на социальную сферу в структуре валового внутреннего продукта (ВВП). Если в среднем по Западной Европе
149
этот показатель равнялся более чем 50%, то в социальных государствах – примерно 60%. К показателям социального государства нередко относят высокий уровень ВВП на душу населения и высокие личные доходы граждан. Важным признаком правового социального государства является также децентрализация власти и усиление органов местного самоуправления.
В Конституции РФ провозглашено, что Россия является демократическим правовым и социальным государством, однако эти положения пока что носят декларативный характер. Наилучшим вариантом трансформации российского общества может стать, по мнению автора, пактово-реформистский вариант. Его итогом будет переход страны к правовому социальному государству при условии достижения общественного согласия (пакта) между основными политическими силами страны относительно параметров модели общественного развития и устройства. Обсуждая ход дискуссии о новой общенациональной идее, автор отмечает общий недостаток всех предложенных вариантов – они не ставились в зависимость от выбора пути реформирования российского общества. Общенациональная идея должна стать базой не для выработки идеологии, а для разработки программы перехода страны к современному типу общества. По мнению автора, таковой может стать идея правового социального государства, триада свобода, справедливость и патриотизм.
Социальное государство, в понимании А.П. Плешакова, выступает как «продукт интеграции свободно и заинтересованно взаимодействующих людей в большую и целостную институционализированную общность в интересах повышения устойчивости и эффективности своего взаимодействия» (13, с. 76).
Применительно к современной России социально-правовую государственность он определяет как «систему базовых норматив- но-ценностных императивов, выражающих консолидированные интересы и волю субъектов формирующегося гражданского общества, направленную на легитимное упорядочение их жизнедеятельности с целью модернизации устойчивого развития общества и всестороннего развития личности» (13, с. 80). Речь идет о таких императивах, как суверенитет и территориальная целостность страны, народовластие, разделение властей, федерализм, экономический либерализм, приоритет прав и свобод человека и гражданина, законность.
150
В ходе научно-практической конференции «Концепция социального государства Российской Федерации» и международного «круглого стола» «Социальное государство: опыт, проблемы», состоявшихся 20 января 2004 г. в Академии труда и социальных отношений (Москва), обсуждалась и была одобрена концепция социального государства Российской Федерации, направленная позже Президенту Российской Федерации для рассмотрения ее на заседании Государственного совета РФ.
Концепция социального государства состоит из двух частей. В первой изложены основные положения и принципы социального государства, во второй – механизмы их реализации.
Социальное государство определяется как «правовое демократическое государство, которое провозглашает высшей ценностью человека и создает условия для обеспечения достойной жизни, свободного развития и самореализации творческого (трудового) потенциала личности» (7, с. 164). Социальное государство – наиболее целесообразный способ соединения начал свободы и власти в целях обеспечения благополучия личности и благоденствия общества, обеспечения социальной справедливости и солидарности в распределении продуктов труда.
Опыт многих европейских государств, являющихся по конституции социальными, показывает, что они строят свою социаль- но-экономическую политику, опираясь на следующие важнейшие принципы:
●экономическая свобода человека, его право на свободный выбор любого вида деятельности в сфере наемного труда и предпринимательства;
●доверие к регулирующей роли рынка и при необходимости его регулирование с использованием экономических методов;
●развитие и экономическая эффективность социального рыночного хозяйства;
●социальная справедливость и социальная солидарность общества, которые обеспечиваются на основе развития акционерной собственности работников, а также путем налогового перераспределения доходов от богатых к бедным и большей загрузки наиболее трудоспособных членов общества для того, чтобы помочь менее трудоспособным;
●гендерное равенство мужчин и женщин;
151
●участие всех граждан в управлении государственными и общественными делами, участие работников в управлении производством, развитие системы социального партнерства.
Критериями оценки степени социальности правового демократического государства являются:
●соблюдение прав и свобод человека;
●проведение активной и сильной социальной политики;
●обеспечение стандартов достойной жизни для большинства граждан;
●адресная поддержка наиболее уязвимых слоев и групп населения, сокращение и ликвидация бедности;
●гарантии создания благоприятных условий для реального участия граждан в выработке и социальной экспертизе решений на всех уровнях власти;
●соблюдение прав и гарантий, признающих и развивающих систему социального партнерства в качестве основного механизма достижения общественного согласия и баланса интересов работника и работодателя при регулирующей роли государства;
●гарантии, при которых любой хозяйствующий субъект, любой собственник должен нести конкретную социальную ответственность;
●права и гарантии, ориентированные на укрепление семьи, духовное, культурное, нравственное развитие граждан, и прежде всего молодежи; на бережное отношение к наследию предков и преемственность поколений, сохранение самобытности национальных и исторических традиций.
Важнейшим инструментом социальной политики социального государства является социальная защита. Государственные социальные стандарты (ГСС) – элементы механизмов социальной политики социального государства, т.е. социальные нормы и нормативы, обеспечивающие реализацию гарантированных Конституцией социальных прав граждан и выступающие одновременно ориентирами в реализации социальной и экономической политики социального государства.
В концепции социального государства предлагается формирование системы ГСС, охватывающей такие области, как оплата труда, обеспечение занятости, пенсионное обеспечение, обеспечение населения товарами и услугами массового спроса, обеспечение населения жильем, коммунальными и бытовыми услугами и т.д.
152
Базисным механизмом функционирования социального государства являются его экономическая политика, уровень и состояние социального рыночного хозяйства. В числе базисных механизмов реализации и функционирования социального государства было и остается право.
Организационную и функциональную концепции государства выдвигают П.А. Оль, Р.А. Ромашов, А.Г. Тищенко, Е.Г. Шукшина в работе, посвященной проблемам совместимости государства, общества и личности (2).
Впервой концепции государство предстает как особая форма социальной организации – сообщество, интегрированное политической властью. При этом авторы рассматривают государство в широком смысле – как совокупность социальных организаций трех видов:
1)принимающие управленческие решения (органы законодательной и судебной власти); 2) применяющие государственное принуждение (силовые структуры); 3) участвующие в реализации управленческих решений (социальные структуры, в комплексе образующие управляемый сегмент общества). Государство в узком смысле – это аппарат государственной власти и силовые структуры.
Вфункциональной концепции государство трактуется как особый, публично-правовой порядок управления обществом. По мнению авторов, этой концепции соответствует не российское понятие «государство», а западные «state», «Staat» и т.д. Их различие определяется характером отношений власти и подвластных в западной и российской культурах. В Западной Европе – это отделение правового порядка управления от правителя (правительства) как субъекта управления, в основе которого лежит принцип взаимного уважения свободных людей. Современному же российскому термину «государство» по смыслу, сходному со словами «господарство» (хозяйство, владение), «господарь» (хозяин, владыка), соответствует не «state» (состояние), а «domain» (господское владение). Понимание государства в русской традиции может быть названо тотемистским. В качестве священного тотема выступал сам государь. Люди, занимавшиеся тем, что сегодня называется государственной службой, воспринимали себя и рассматривались окружающими в качестве государевых холопов.
Авторы полагают, что взаимодействие государственной власти и народа в рамках государства (государственного порядка управления) обосновывается фукцией общего блага. В западной модели государства общее благо рассматривается в качестве инструмента
153
обеспечения частных интересов, и прежде всего, права частной собственности. В незападной модели – это то, что сплачивает социум в единое монолитное целое; аппарат власти в таком государстве замкнут на фигуру главы государства, осуществляющего правление по принципу управления собственным владением; при подобной трактовке общего блага частные интересы значимы настолько, насколько способствуют реализации публичного интереса (по сути – интереса государя).
Этическое государство. Этическую концепцию государства предлагает В.А. Шемшук (20). Сегодняшнее устранение государства от решения острых проблем, пишет автор, привело не к желаемой самоорганизации общества, а к организации преступных элементов. Без претворения в жизнь этических норм невозможна эволюция человека и общества. Государством должны управлять духовные и высоконравственные люди. Этические принципы, вытекающие из народной философии и национальной морали, помогут восстановить веру российского человека, с которой тысячелетиями жила Россия. Опираясь на исторический материал и современные представления, автор показывает направление эволюции, приводит примеры живых социальных конструкций и делает прогноз будущего развития России.
Этика – это наука о целях и ценностях человека, из которых вырастают формы взаимоотношения с самим собой (нравственность), с людьми и природой (мораль). Моральные принципы, превращающие государство из аморфной массы в живой организм, присущи общинному образу жизни. Автор перечисляет семь принципов морали, претворение которых в законотворчестве и в жизни одухотворит государство. Среди них: терпимость, уважение, преемственность, соответствие, соизмеримость, сотрудничество. Эти принципы способствуют выживанию государства в экстремальных условиях и являются источником внутренней силы и эволюционных преобразований человека.
Отличие правового государства от этического в том, что законы, устанавливаемые в правовом государстве, поддерживаются полицией, в то время как в этическом государстве действуют не законы, а принципы морали, которые совпадают с общественной моралью и поддерживаются общественным мнением (20, с. 33). Следует вспомнить, что в противоположность римскому праву древнее русское общество строилось не на запрещающих законах, а на совести граждан.
154
Цель этического государства – создание общества с условиями существования, приспособленными для решения любых социальных противоречий, дающими возможность человеку реализовываться и эволюционировать, т.е. способствующими достижению Общего Блага (20, с. 36). Сущность государства определяется целями и методами их достижения. Цели государства, как правило, совпадают с целями правителей: захватить, поработить, обогатиться. Каковы цели людей, приходящих к власти, таково и государство. Власть, захваченная силой, вынуждена непрерывно защищаться. Но если государство поставило перед собой цель – Общее Благо, то это уже совершенно иная организация.
Оружием политической силы должна быть этика. Сами моральные принципы могут стать источником силы государства, если они жизненны, т.е. основаны на традициях предков и соответствуют законам природы (20, с. 76). Каждый, кто осознает ответственность за судьбу России, независимо от сегодняшних своих взглядов, должен принять деятельное участие в утверждении общечеловеческих принципов морали. Ссылаясь на явление кластирования (когда менее энергетическая структура, даже меньшей массы, превращает более энергетическую структуру в подобную себе), автор утверждает, что стоит только организоваться устойчивой ячейке высокой морали, как произойдет явление кластирования. Если в России хотя бы 2% людей, живущих по принципам древнерусской морали, объединятся между собой в организацию взаимопомощи, то вся страна в течение короткого времени примет эти принципы.
Говоря о будущем государственном устройстве, автор считает, что в государстве должны быть независимые друг от друга функционально разделенные центры всех типов власти, и у каждого должна быть своя роль, так как это повышает жизнеспособность общества и открытость социальной структуры.
Концепция «отмирания государства». Ее сторонники утвер-
ждают, что национальное государство в своем прежнем понимании – уже «устаревшая» конструкция, во многом утратившая свои внутренние функции, и не способная адекватно реагировать на внешние вызовы меняющегося мира. Наши сегодняшние представления о государстве обусловлены, прежде всего, изменениями, происходящими на наших глазах с современным государством. Ссылаясь на зарубежные исследования, И.Л. Честнов отмечает, что в современном постиндустриальном информационном обществе размываются «очертания», признаки, основные характеристики
155
государства эпохи модерна, государства-нации. Государство постепенно превращается в аморфное образование с неопределенными границами в силу «растворения» его функций в надгосударственных и негосударственных образованиях (12, с. 3). Сегодня вызывает опасение не столько классический бунтарский анархизм, отмечает И.Ю. Козлихин (6, с. 11), сколько идея об «исчерпании» потребности в государстве, его умирании или о преобразовании государства в какую-то иную надгосударственную организацию.
Нагнетание атмосферы кончины и похорон современного национального государства – занятие далеко не безобидное, считает Л.С. Мамут. «В такой мрачной атмосфере с неизбежностью плодятся однобокие, искаженные представления об истинном положении этого государства, исключается трезвый, объективный взгляд на его судьбу, сложную и неоднозначную. Фабрикация и пропаганда идей кризиса и устаревания (угасания) национального государства обессмысливает и парализует всякую конструктивную политическую деятельность, связанную с ним» (9, с. 6).
Исторический парадокс состоит в том, что тезис об «отмирании государства», как один из классических постулатов марксизма, еще не так давно подвергался самой ожесточенной критике со стороны западных советологов, не без оснований усматривавших в нем теоретическую основу для установления мировой социалистической системы. А сегодня этот тезис бумерангом возвращается к нам и тоже не без претензий на формирование и будущее господство некоего «мирового государства». Например, Л.С. Явич утверждает, что «формирование единого правопорядка, охраняемого единой государственностью, оказывается неким реальным средством демократического упорядочивания общественных отношений на международном уровне на стадии глобализации жизнедеятельности народов. Это средство обеспечит выживание и дальнейшее развитие человеческого правового и общего осознания новой действительности» (21, с. 11).
Идея строительства мирового государства, возражает М.Н. Марченко, является, по сути, заменой доктрины строительства коммунизма на «социалистической», бесклассовой основе аналогичной ей по духу доктриной строительства коммунизма в виде мирового государства и права на капиталистической, рыночной основе (11, с. 47). Среди основных положений теории мирового государства и права: безусловный приоритет наднациональных институтов, формирование и развитие мирового сообщества как со-
156
циальной основы мирового государства и воспитание нового человека – гражданина мира, космополита; полный отказ от государственного и национального суверенитета как исчерпавших себя со- циально-политических явлений. Негативный аспект данной теории состоит в том, что он дезориентирует народы как во внутреннем, так и в международном плане, ориентирует, по существу, на подрыв основ современных международных организаций, отвлекает внимание от насущных проблем совершенствования международных отношений и организаций как инструментов обеспечения мира и развития международного сотрудничества (11, с. 60).
С.М. Шахрай подчеркивает, что следствием «открытия границ» становятся также и процессы, противоположные глобализации: локализация (децентрализация власти, повышение самостоятельности регионов и самосознания территориальных сообществ) и признание исключительной ценности любой индивидуальности (индивидуальности государств, культур, этносов, социальных групп, личностей). Оба процесса – и глобализация, и локализация – объективно ограничивают, размывают монополию государства на власть. С одной стороны, властные полномочия государств «уходят» на наднациональный – межгосударственный – уровень (правительственные и неправительственные международные организации, транснациональные корпорации и т.д.). С другой стороны, локализация, которая активизирует участие широких слоев населения в политической жизни, в принятии решений, вынуждает государства передавать часть своих полномочий на субнациональный уровень.
Размывание традиционной роли и привычной компетенции национального государства, происходящее извне и изнутри, может восприниматься не просто как вызов, но и как угроза самостоятельности, независимости, целостности страны. Но стратегия «симметричного ответа» (тенденции к централизации, к закрытости, отказу от сотрудничества на международной арене), предупреждает С.М. Шахрай, может привести к обратным результатам. Чем более напористо действуют сторонники глобализации, тем более агрессивные формы приобретают процессы локализации – вплоть до политического сепаратизма и экономической автаркии регионов и целых государств. И, соответственно, жесткие методы защиты собственной уникальности вызывают объективное желание мирового сообщества призвать нарушителей к порядку.
157
Очевидно, что в новых условиях государство не только не теряет своей роли, но и, напротив, оно может и должно стать активным «игроком», от которого зависит необходимая гармонизация противоречивых процессов глобализации. Именно от национальных государств как важнейших действующих субъектов зависят ответы на концептуальные вопросы будущего: можно ли избежать крайностей глобализации, способной в своем стремлении к унификации превратиться в новое издание тоталитаризма, и крайностей локализации, ведущих к разрушительным региональным конфликтам и гражданским войнам. Будет ли обеспечен свой, особый для каждого национального государства баланс между стремлением к открытости, универсализму и уважением к ценностям «частной жизни» государств и народов. Именно от активной позиции национальных государств зависит получение «двойных» преимуществ: от новых глобальных технологий и от уникального потенциала, создаваемого внутренним разнообразием каждого государства (18).
Представленные в обзоре концепции свидетельствуют о неустанных поисках должного, соответствующего современным условиям образа государства. Несмотря на все их различия, в каждой из них можно увидеть рациональное зерно, обоснованные тревоги и ожидания. Можно надеяться, что все они будут способствовать выработке интегративного подхода в непрекращающейся работе по созиданию российской государственности. Примером может служить позиция авторов коллективной монографии «Судьба государства в эпоху глобализации» (17), полагающих, что ведущей тенденцией в модернизации российского государства должно стать формирование «синтетического» типа государственности, протекающего пока в значительной степени стихийно, методом проб и ошибок. В таком «синтетическом» типе государственности должны органично соединиться традиционные формы институтов государственной власти, либеральные свободы и принципы социальной справедливости.
Список литературы
1. Воржецов А.Г. Правовое социальное государство: Запад и Россия / Казан. гос. технолог. ун-т. – Казань, 1999. – 83 с. – Библиогр.: с. 68–76.
158
2.Государство, общество, личность: Проблемы совместимости / Оль П.А., Ромашов Р.А., Тищенко А.Г., Шукшина Е.Г.; Под общ. ред. Ромашова Р.А., Ниж-
ник Н.С. – М.: Юрист, 2005. – 303 с.
3.Графский В.Г. Основные концепции права и государства в современной России (по материалам «круглого стола» в Центре теории и истории права и государства ИГП РАН) // Государство и право. – М., 2003. – № 5. – С. 5–33.
4.Затонский В.А. Эффективная государственность / Под ред. Малько А.В. – М.:
Юристъ, 2006. – 286 с. – (Res cottidiana).
5.Керимов А.Д. Сильное государство – ответ на вызов современной эпохи. – М.: Nota bene, 2009. – 47с.
6.Козлихин И.Ю. Оправдание государства: Некоторые мысли, возникшие во время чтения работ Леонида Соломоновича Мамута // Государство: Многомерность восприятия: (К 80-летию проф. Л.С. Мамута). – М., 2009. – С. 9–14.
7.Концепция социального государства Российской Федерации: Материалы на- уч.-практ. конф. «Концепция социального государства Российской Федерации» и междунар. «круглого стола» «Социал. гос-во: опыт и пробл..» 20 янв. 2004 г. / Под общ. ред. Н.Н. Гриценко – М.: Акад. тр. и социал. отношений, 2004. – 241 с. – (Россия. ХХI век).
8.Лапаева В.В. Правовая демократия и правовой суверенитет как альтернативы «суверенной демократии» // Государство: Многомерность восприятия: (К 80летию профессора Л.С. Мамута). – М., 2009. – С. 50–60.
9.Мамут Л.С. Государство в контексте глобализации // Право и политика. – 2004. – № 1. – С. 5–14.
10.Мамут Л.С. Легитимация государства // Право и общество в эпоху перемен. –
М., 2008. – С. 212–226.
11.Марченко М.Н. Государство и право в условиях глобализации. – М.: Проспект, 2009. – 400 с.
12.Образ государства в современном правосознании: Восьмые спиридоновские чтения. – СПб.: ИВЭСЭП, Знание, 2008. – 229 с.
13.Плешаков А.П. Социальная государственность и общественное правосознание в Российской Федерации: Монография / Под ред. Г.В. Дыльнова; Сарат. юрид. ин-т МВД России. – Саратов, 2001. – 191 с.
14.Поляков Ю. Государственная недостаточность // Литературная газета. – М., 2004. – 22–28 сент.
15.Проект Россия. – М.: Эксмо, 2007. – Кн. 1– 3.
16.Соколова Р.И., Спиридонова В.И. Государство в современном мире. – М., 2003. – 253 с. – Библиогр.: с. 242–251.
17.Судьба государства в эпоху глобализации / РАН. Ин-т философии; Отв. ред. В.Н. Шевченко – М., 2005. – 200 с. – Библиогр. в примеч.
159
18.Шахрай С.М. Государство и глобализация: Методологические и политикоправовые проблемы / Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т). – М., 2002. – 261 с. – Библиогр.: с. 250–260.
19.Шелистов Ю.И. Становление правового государства в Российской Федерации. – М.: Директмедиа Паблишинг, 2004. – 107 с. – Библиогр. в примеч.
20.Шемшук В.А. Этическое государство: Прошлое, настоящее, будущее. – М.: Всемир. фонд планеты Земля, 2001. – 223 с. – Библиогр.: с. 220–223.
21.Явич Л.С. О философии права на XXI век // Правоведение. – М., 2000. – № 4. –
С. 7–16.
В.В. Лапаева ПРАВОВАЯ ДЕМОКРАТИЯ И ПРАВОВОЙ СУВЕРЕНИТЕТ КАК АЛЬТЕРНАТИВЫ
«СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ»1
Основные дискуссии по проблемам формирующейся российской государственности в нашей стране в последние годы фокусировались вокруг идеологемы суверенной демократии. И хотя после вступления в должность Президента РФ Д.А. Медведева (который с самого начала с прохладцей воспринял этот термин, отметив его очевидную для юриста эклектичность) разработка доктрины суверенной демократии, судя по всему, уже не стоит в первоочередной повестке дня политического истеблишмента, тем не менее полити- ко-правовые проблемы, поднятые в ходе этого дискурса, отнюдь не потеряли своей актуальности. Особый интерес представляют правовые аспекты обсуждаемой проблематики, связанные не только с оценкой правового качества отечественной демократии, но и с пониманием тенденций развития права в условиях формирования нового глобального миропорядка, с признанием (или непризнанием) универсалистского потенциала европейской концепции прав человека, с определением предпочтений в выборе между правовой и силовой моделями государственного суверенитета и т.д. Рассмотрим обозначенный круг вопросов с позиций либертарной концеп-
ции правопонимания2.
1Впервые опубликовано в: Государство: Многомерность восприятия: (К 80-летию проф. Л.С. Мамута) – М., 2009. – С. 50–60.
2О либертарной концепции правопонимания см: Нерсесянц В.С. Филосо-
фия права. – М., 2006. – С. 20–101.
160
Согласно лежащему в основе либертарного правопонимания принципу концептуального единства права и правового государ-
ства, право как нормативная форма свободы невозможно без правовой (т.е. либеральной) демократии как системы политических институтов, представляющей собой институциональную форму свободы. С точки зрения такого подхода можно понять, и даже отчасти разделить озабоченность сторонников идеи суверенной демократии по поводу того, что выдвигаемая Западом (и прежде всего – интегрирующейся Европой) в качестве универсальной общечеловеческой ценности идеология естественных прав человека и демократии как институциональной гарантии этих прав несет в себе опасность для суверенитета национальных государств, но нельзя согласиться ни с оправданием отхода от принципов прав человека и демократии под флагом защиты державной независимости от международно-правового воздействия, ни с лежащей в основе этой позиции силовой концепцией государственного суверенитета.
В последнее время принципы приоритета прав человека и либерально-правовой демократии подвергаются все более массированной атаке со стороны целого ряда российских участников дискуссий о путях политико-правового развития постсоветской России. В их числе и коммунисты, отстаивающие доминирование коллектива над личностью, и державники, утверждающие приоритет государства над гражданином, и евразийцы, ставящие право народов выше права человека, и Русская православная церковь, провозгласившая на Х Всемирном русском соборе, что «такие ценности как вера, нравственность, святыни, Отечество» стоят не ниже прав человека, и даже известные конституционалисты, полагающие, будто «российская конституционная модель преодолевает западный индивидуализм, соединяя интересы человека и государства, человека и коллектива, человека и общества» и будто в рамках этой модели «утверждается, что коллективные интересы (общества,
государства) не менее существенны, чем интересы отдельной личности»1 и т.д.
По этому поводу можно сказать следующее. Закрепленное в ст. 2 Конституции РФ положение о том, что «человек, его права
исвободы являются высшей ценностью», вовсе не означает, что
1Хабриева Т.Я. Российская конституционная модель и развитие законодательства // Конституция и законодательство: По материалам междунар. науч.- практ. конф. (Москва, 29 октября 2004 г.). – М., 2004. – С. 9.
161
человек или общество должны ставить право выше, например, нравственных ценностей общего блага, религиозных ценностей милосердия и т.п. Данная формула Конституции обращена не к индивиду, не к обществу, а к государству, обязанностью (ст. 2) и смыслом деятельности (ст. 18) которого является признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина. Всякое отступление государства от принципа приоритета прав человека, сопровождаемое обычно ссылками на такие «не менее значимые ценности», как нравственность, вера, интересы коллектива, общества, государства и т.п., неизбежно чревато произволом и насилием над личностью, какими бы высокими идеями и ценностями оно бы ни прикрывалось. Потому что свобода человека возможна только в пределах действия правового принципа формального равенства, в рамках которого один человек равен другому человеку, а следовательно, независим от него, а значит – свободен.
Сложнее оппонировать авторам, которые в своей критике ценностей либерально-правовой демократии делают акцент на уязвимости национального суверенитета России в ситуации, когда ценности права и демократии, «устанавливаемые экспертным путем, затем продвигаются военной силой»1. В контексте нашего анализа в этом высказывании Г. Павловского заслуживают внимания два момента: то, что права человека представляют собой «ценности, устанавливаемые экспертным путем» и что такое положение дел опасно для национального суверенитета России.
Развернутая аргументация первого тезиса дана в статье Президента Чехии В. Клауса с характерным названием «Почему я не европеист» (которая сопровождается процитированным выше комментарием Г. Павловского). В. Клаус, как известно, является активным оппонентом процессам европейской интеграции, поскольку считает, что эти процессы ведут к унификации Европы и подчинению ее власти евробюрократии, взявшей на себя миссию эксперта по формулированию европейских ценностей. С точки зрения правового подхода существо позиции В. Клауса состоит в критике положенной в основу европейской интеграции концепции прав человека, вытекающей из естественно-правового типа правопонимания. Противопоставляя естественные (наднациональные по своей природе) права человека правам гражданина, сформировав-
1 Павловский Г. Предисловие от издателя // Европа без России: Договор, учреждающий Конституцию Европы, от 20 октября 2004 г. – М., 2005. – С.7.
162
шимся в рамках национальных правовых демократий, он пишет: «Само по себе выражение “права человека” указывает на всеобщий, универсальный характер данного понятия, в то время как гражданские права есть права, связанные с гражданством, то есть действующие в рамках данного государства. …Это нечто, возникающее вне политического пространства национального государства, нечто, приходящее извне. Если же это “нечто” не является продуктом демократической плюралистической политики, следовательно, оно – продукт “чистого разума”, а точнее – некой правды, хранителями которой являются немногие избранные (но не избираемые). Значит, это “нечто” является, по сути дела, угрозой демократии. … Отсюда лишь один шаг до легитимации рационалистической, бюрократически нейтральной “экспертной” позиции никем не избранных универсалистов, до признания ее всеобщего характера и обязательности»1.
И действительно, в условиях демократии национальное право, формирующееся в политическом пространстве отдельного государства, – это выражение того феномена, который в философскоправовой традиции определяется как общая воля, т.е. итог согласования воль различных субъектов политического процесса. Именно демократическая процедура законотворчества путем согласования воль и взаимного учета интересов плюралистических участников национального законодательного процесса обеспечивает правовую природу принимаемого таким образом законодательства и является гарантией свободы, основанной на принципе формального равенства. И даже если законодатель не руководствуется принципом формального равенства как своим теоретическим ориентиром, демократическая процедура законодательного процесса, как правило, не позволяет ему выходить далеко за рамки права.
В сфере же международных отношений представления о естественных правах человека нередко складываются вне демократической процедуры выработки согласованного решения, способной гарантировать его правовую природу. Немаловажно и то обстоятельство, что подобные представления зачастую преподносятся в качестве истины в последней инстанции, поскольку лежащая в их основе естественно-правовая доктрина не имеет ясных критериев для определения правовых начал общественной жизни, которые
1 Клаус В. Почему я не «европеист» // Европа без России. Договор, учреждающий Конституцию Европы, от 20 октября 2004 г. – М., 2005. – С. 12–14.
163
позволили бы дать объективную научно-теоретическую оценку правовой природы норм, декларируемых как неотчуждаемые права личности. Между тем с развитием глобализационных процессов универсализации правовой жизни мирового сообщества необходимость подобной оценки правовой природы конвенционально устанавливаемых естественных прав человека становится все более актуальной. Это обусловлено тем обстоятельством, что развитые демократии в ряде случаев стремятся предложить другим странам в качестве общезначимых и общеобязательных естественноправовых ценностей нормы нравственно-религиозного характера, применение которых оправданно лишь в условиях соответствующего уровня культурного развития нации1, а то и вовсе внедрить под видом права политико-силовые моменты в практику межгосударственных отношений.
Однако наши попытки противостоять такому подходу с позиций своего самобытного «права», основанного на общинной системоцентристской идеологии доминирования общего блага над индивидуальным, не увенчаются успехом: на этом языке с нами никто разговаривать не будет. Для Запада право – это система норм, базирующихся на признании неотчуждаемого и прирожденного характера основных прав человека. При этом соотношение прав человека и ценностей общего блага в рамках западноевропейской философско-правовой традиции выстраивается в целом таким образом, что общее благо выступает не как нечто стоящее над благом отдельного человека, а как общее условие возможности блага каждого2. В этом проявляется человекоцентристская интенция запад-
1Ярким примером подобного подхода является такая трактовка права человека на жизнь (принятая, в частности, в рамках Совета Европы), которая предполагает отмену смертной казни. Подробнее см.: Нерсесянц В.С. Философия пра-
ва. – С. 628–631.
2Общее благо, пишет В.С. Нерсесянц, это «признание и результат естест- венно-правового равенства индивидуальных благ». Таким образом, понятие «общее благо» предстает как правовая категория, выражающая наличие условий для равносправедливой реализации блага каждого. В этом смысле «по своей естест- венно-правовой сути, общее благо всех и благо каждого – это одно и то же». Носителями общего блага «являются сами члены данного сообщества (каждый в отдельности и все вместе), а не те или иные институты (общество, государство, союзы и т.д.) в качестве неких автономных и независимых субъектов, отчужденных от членов этого сообщества и господствующих над ними». – Нерсесянц В.С. Проблема общего блага в постсоциалистической России // Российское правосу-
дие. – М., 2006. – № 4. – С. 5–7.
164
ной правовой теории и соответствующей ей политико-правовой практики.
Поскольку с точки зрения естественно-правовой доктрины, представляющей собой концептуальную основу западной полити- ко-правовой практики, право – это в конечном итоге всегда право человека, то признание прав человека на национальном уровне является для Запада индикатором готовности государства к правовому диалогу на международной арене. То обстоятельство, что Запад стремится говорить с окружающим его миром на языке права, – это вовсе не риторика, прикрывающая практику «двойных стандартов». Поддаваясь время от времени на соблазн использовать свою силу для продавливания политики «двойных стандартов», Запад не может в целом не стремиться к укреплению правовых основ международных отношений. Ведь вне правовых рамок международного взаимодействия окружающее «золотой миллиард» плотное кольцо бедного большинства1, быстро осваивающего технические достижения Запада, представляет все более серьезную угрозу его благополучию.
Что касается России, то она как далеко не самый сильный игрок на международной политической арене также должна быть заинтересована в наращивании правовой составляющей той системы международных отношений, которая формируется под влиянием глобализации. Поэтому нам надо учиться говорить с Западом на языке права, а не пугать его своей доморощенной самобытностью в области права и демократии. И в связи с этим уместно вспомнить, что превращение идеи прав человека в фактор политического противостояния советскому тоталитаризму – это вовсе не результат злонамеренных происков Запада против слабеющего СССР (такая версия событий, которую под флагами лжепатриотизма «проталкивают» сторонники самобытности отечественной демократии и российского права, как раз очень ущербна для национального самосознания). Концепция прав человека, пишет А. Даниэль, «отнюдь не была ни западным заимствованием, ни поздним воспоминанием о слабых опытах российского либерализма второй половины ХIХ и начала ХХ века. Она явилась на советской почве автохтонно и вне-
1 Достаточно сказать, что к 2020 г., по словам заместителя министра иностранных дел России А. Яковенко, в странах Евросоюза будет около 10% мусульманского населения. См.: Диалог культур и партнерство цивилизаций: VII Международные Лихачёвские научные чтения, 22–23 мая 2008 г. – СПб., 2008. – С. 37.
165
запно, в те годы, когда основная стратегия западной пропаганды по расшатыванию устоев советского общества сводилась к передачам по радио современной легкой музыки. …Идея прав человека родилась из опыта отечественной истории ХХ столетия как идеология антисталинизма, как формализация коренной русской идеи свободы и справедливости, как язык независимой общественной активности. …Почему именно эта концепция оказалась на тот момент настолько востребованной? …Один ответ очевиден: социуму, досыта наевшемуся грязной и кровавой политики первой половины ХХ века… позарез необходима была идея открытого гражданского неполитического действия… Права человека оказались подходящей для этого базой, не подверженной отчуждению и перерождению»1. Идея прав человека, резюмирует он, «не просто была переоткрыта российскими диссидентами заново. Она была переосмыслена русской культурой и русской общественной мыслью, превратившими ее из правовой концепции в философию нового глобализма»2.
Чтобы преодолеть западную «монополию на демократический дискурс»3, надо не обвинять Запад и отечественных «западников» в «”демократическом” расизме»4, а, опираясь на свои собственные, выросшие на осознании многовекового опыта бесправия, достижения в сфере борьбы за право, выстраивать человекоцентристскую теоретическую платформу для диалога на языке правового общения, а не подменять предмет разговора идеологемами, прикрывающими авторитарную суть своей позиции. И если при этом мы хотим иметь, по словам В. Суркова, свой голос в этих дискуссиях, свой политический язык, свою систему образов и смыслов, чтобы не оказаться в роли того, «кто только слушает, а потому и слушается»5, нам нужна такая теоретическая платформа, которая позволяла бы оценивать правовые стандарты, конвенционально устанавливаемые западными демократиями, с точки зрения сущностного критерия правового начала.
1Даниэль А. Возможно ли принуждение к демократии // Российский бюллетень по правам человека. – М., 2007. – Вып. 24. – С. 11.
2Там же. – С. 14.
3Чадаев А. Путин. Его идеология. – М., 2006. – С. 26.
4Панарин А. Православная цивилизация в глобальном мире. – Режим дос-
тупа: http://www.moskvamru/2001/03panarin.htm
5См. выступление В. Суркова на V «круглом столе» «Российской газеты», посвященном обсуждению концепции суверенной демократии: Пришли к согласию // Российская газета. – М., 2006. – 31 авг.
166
Адекватным инструментом для решения этой задачи может служить разработанная в отечественной юриспруденции либертарная концепция права, в основе которой лежит понимание сущности права как формального равенства. В соответствии с либертарным правопониманием само по себе право как система, основанная на общепризнанных международным сообществом (при доминирующем участии Запада) принципах и нормах, за которыми по договоренности признается правовой характер, связанный с их соответствием прирожденным правам человека, не является безусловным эталоном. Таким эталоном служат не конвенционально устанавливаемые на эмпирическом уровне права человека, а абстрактнотеоретический принцип формального равенства. Правовой принцип формального равенства как критерий правового начала тех общепризнанных принципов и норм международного права, которые определяют, что есть право человека в современном мире, представляет собой теоретическую рационализацию фундаментального принципа естественно-правовой доктрины, согласно которому «люди рождаются равными в своем достоинстве и правах».
С позиций этого подхода проблемы, связанные с доминированием в процессе наднационального правообразования «анонимной власти»1 недоступной для демократического контроля бюрократии, не должны использоваться в качестве повода для отказа от признания универсального характера идеологии неотчуждаемых прав человека. Эти проблемы (при всей их сложности) могут и должны решаться путем выработки надлежащих демократических механизмов международного правообразования, обеспечивающих возможность для национальных государств участвовать в этом процессе в качестве равноправных субъектов. Только на такой основе, т.е. добиваясь демократизации наднационального правообразования и активно участвуя на равных в международном политикоправовом дискурсе, в ходе которого формируется современное представление о правах человека, можно в нынешних условиях успешно отстаивать национальный суверенитет страны. Однако данный подход предполагает ориентацию на такую модель государственного суверенитета, которая позволила бы сочетать принцип суверенитета с объективными тенденциями юридической глобализации.
1 Павловский Г. Указ. соч. – С. 6.
167
В настоящее время процесс формирования принципов глобального миропорядка определяется соотношением сил между двумя основными противоборствующими моделями национальногосударственного суверенитета – космополитической (которая является логически последовательной экстраполяцией идей юснатурализма на сферу международных отношений) и националистической (ориентированной на легистскую в своей основе силовую модель национального государственного суверенитета). Поскольку естественное право, пишет В.С. Нерсесянц, «предполагает и естественное государство (типа единого космополитического государства стоиков, гражданами которого являются все люди, каждый человек)»1, то последовательные сторонники естественно-правовой доктрины «отрицают позитивное право в пользу естественного права, а суверенное национальное государство (т.е. власть, устанавливающую позитивное право) подменяют негосударственными или надгосударственными инстанциями»2. Так, например, Л.С. Явич утверждает, что «суверенитет государства как якобы абсолютная независимость власти и непременный признак государства как такового противостоит суверенитету народа собственной страны, народам всех стран – мировому сообществу, противоречит приоритету международного сообщества и международного права, мешает глобальным прогрессивным интеграционным процессам, вообще интеграции государств»3. С такой позицией трудно полностью согласиться. Однако вне либертарного (т.е. ориентированного на правовой принцип формального равенства) правопонимания всякое отступление от космополитичного в своей основе юснатурализма неизбежно ведет к легистскому подходу с его приверженностью силовой (т.е. не правовой) модели государственного суверенитета.
Либертарная концепция правопонимания дает возможность избежать космополитизма, заложенного в естественно-правовую доктрину, оставаясь при этом в рамках человекоцентристской правовой идеологии и, соответственно, – правовой модели международного взаимодействия. Согласно данной концепции, суть современных процессов государственно-правовой интеграции следует трактовать «не как капитуляцию государства и позитивного права
1Нерсесянц В.С. Философия права. – С. 152.
2Нерсесянц В.С. Процессы универсализации права и государства в глобализирующемся мире // Государство и право. – М., 2005. – № 5. – С. 46.
3Явич Л.С. О философии права на ХХI век // Государство и право. – М., 2000. – № 4. – С. 12–13.
168
перед естественным правом и не как ограничение государственного суверенитета в пользу надгосударственных структур, а как поиски разумного компромисса между естественным правом и государством (с его позитивным правом) на общеправовой основе принципа формального равенства в условиях наметившегося перехода от прежней силовой концепции государственного суверенитета к современной правовой концепции государственного суверенитета. В этом смысле добровольная передача государствами (с соблюдением требований принципа их формального равенства как субъектов международного права) в соответствии с международными договорами части своих правомочий межгосударственным объединениям и структурам означает не ограничение их суверенитета, а лишь одну из адекватных и надлежащих форм осуществления ими своих пра-
вомочий в рамках правовой концепции государственного суверенитета»1.
Возражая против распространенной трактовки современных процессов правовой трансформации государственного суверенитета как «ограничения прав суверенитета», «отказа от части суверенных прав» и т.п., В.С. Нерсесянц отмечает, что «на самом деле здесь имеет место ограничение государственного произвола, отказ от “права” на произвол, перевод государства в русло и пространство общеобязательного для всех права…». В этих условиях прежняя концепция суверенитета с ее «тягой к большому унитаристскому государству силы, гаранту собственной безопасности и источнику повышенной опасности для других» становится неадекватной формирующимся (несмотря на все известные трудности) новым правовым реалиям международных отношений. Появление в последние десятилетия целого ряда новых небольших государств с прежних неправовых позиций силовой концепции суверенитета выглядит как признак дезинтеграции, однако по существу, подчеркивает он, это «необходимое проявление современных тенденций к правовому суверенитету и к правовой интеграции». Претензии новых небольших государственных образований на государственность и на суверенитет могут быть реализованы лишь в форме правового суверенитета, «в общем контексте современных тенденций к утверждению внутреннего и международного мира на универсальных правовых началах (на основе всеобщих принципов права, правовой
1 Нерсесянц В.С. Процессы универсализации права и государства в глобализирующемся мире. – С. 46–47.
169
государственности, правового суверенитета, международного правопорядка, признания прав человека, прав малых наций и т.д.)»1.
Таким образом, с позиций либертарного правопонимания суть современных процессов правовой трансформации государственного суверенитета заключается не в ограничении национального суверенитета, а в его юридизации, т.е. в переводе авторитарносиловой модели суверенитета в систему прав и юридических обязанностей государства по отношению к другим субъектам права (индивидам, их объединениям, другим государствам, межгосударственным и надгосударственным образованиям).
Ориентация России на такую модель государственного суверенитета в настоящее время существенно затруднена не только вековыми традициями противостояния с Западом, но и современными соображениями так называемой «реальной политики». Антиправовые принципы такой политики недавно с пугающей откровенностью сформулировал известный американский социолог И. Валлерстайн. «Диалог и партнерство, – заявил он на Лихачёвских чтениях, посвященных вопросам диалога культур и партнерства цивилизаций, – возможны в том случае, если в результате противостояния двух сторон выявляется равенство их политических и военных сил»2. Без достижения равенства, подчеркнул он, имея в виду равенство политических и военных сил, «поиск взаимопонимания между культурами – безнадежная утопия». И тем не менее ни у России, ни у Западной Европы, ни у США нет реальной альтернативы правовому пути развития международных отношений. Если мир будет продолжать строиться на началах силового паритета, а не правового равенства, то возрастающая на наших глазах напряженность между разными цивилизационными системами неизбежно выйдет на уровень открытого столкновения, от которого проиграют все.
В заключение хотелось бы отметить, что при разработке концепции российской демократии важно удержаться от соблазна простых решений сложных проблем, предлагаемых с позиций автори- тарно-силового подхода. Конечно, легче заявить, что у нас свое самобытное право, своя особая суверенная демократия и своя атомная бомба, гарантирующая наш государственный суверенитет.
1Нерсесянц В.С. Философия права. – С. 640–641.
2Диалог культур и партнерство цивилизаций: VII Международные Лихачёвские научные чтения 22–23 мая 2008 г. – СПб., 2008. – С. 37.
170