ГОСУДАРСТВО В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Е.Н. Рахманова ГОСУДАРСТВО И ПРАВО

В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Определяя место и роль государства и права в условиях глобализации, прежде всего, важно понять, какие уникальные возможности для полноценного развития личности, общества и государства и какие чрезвычайные угрозы таит в себе этот сложный, многоаспектный и противоречивый процесс.

Термин «глобализация» (от англ. Globalization) стал употребляться в общественных науках сравнительно недавно. В 1983 г. понятие «Globality» было использовано американским социологом Р. Робертсоном в названии одной из статей. В 1985 г. им было дано определение понятия «Globalization», а в 1992 г. он опубликовал основные положения своей концепции в работе «Глобализация». С семантической точки зрения понятие «глобальный» (от лат. Globus – шар, от франц. Global – всеобщий1), термины «глобализм», «глобализация» входят в синонимический ряд таких категорий, как полный, всеобщий, универсальный. Этот факт признают как исходный все исследователи глобализации, которые в то же время порой существенно расходятся, когда раскрывают понятие «глобализация». Строго научного, теоретически выверенного, единого понимания феномена глобализации, его сути, причин, движущих сил и социальных последствий для будущего человечества как социальной общности в социальных науках не сложилось.

1 См.: Словарь иностранных слов и выражений / Авт.-сост. Е.С. Зенович. – М., 2002. – С. 156; Иванов Д.В. Эволюция концепции глобализации. – Режим дос-

тупа: http://www.soc.pu.ru/links/

14

Западные культурологические исследования глобализации в основе своей содержат идею о разнообразных формах данного явления. Джон Мейер предлагает рассматривать глобализацию в нескольких измерениях. Первое – политическое – означает возрастающую политическую и военную взаимозависимость существующих суверенных национальных государств за счет расширения числа взаимоинтегрированных организаций и учреждений. Второе измерение – экономическое – означает рост взаимозависимости национальных и региональных экономик и соответствующих многонациональных и международных общественных и частных организаций. Третье – пространственное измерение глобализации – связано с расширяющимся потоком движения индивидов в социальной среде посредством социально-экономической миграции. Четвертое измерение – собственно культурный аспект глобализации – означает расширение взаимозависимости культур через интенсификацию глобальной коммуникации и взаимное проникновение объектов локальных культур, превращенных в товары на глобальном рынке массовой культуры. Пятое измерение означает распространение общих рационализированных инструментальных моделей организации той или иной деятельности по всему миру, т.е. общие модели социального порядка становятся преобладающими в схожих локальных социальных условиях1.

Однако представляется, что в данном случае происходит в известной мере смешение собственно сути, содержания глобализации и вызываемых им политических, социальных, культурных следствий. Более предпочтительным, по нашему убеждению, следует признать определение глобализации, заключающее в себе характеристику процессов, наблюдаемых в экономике. Именно экономическую составляющую рассматривают в глобализации специалисты Международного валютного фонда, трактуя данное понятие как «растущую взаимозависимость стран мира вследствие увеличения объема международного обращения товаров и услуг, потоков капиталов, а также более динамичного распространения технологий»2. В данном определении ключевыми стали такие понятия, как товары, услуги, финансовые потоки и технологии, общей чертой

1Meyer J.W. Globalization: sources and effects on national states and societies // International sociology. – M., 2000. – Vol. 15 (2), June. – P. 233–248.

2IMF World economic outlook. – Wash., 1997. – May. – P. 3.

15

которых является быстрота распространения, мобильность и большой охват территории.

Важно понять, что глобализация, как отмечает Роберт Кокс, не является следствием сознательного выбора, сделанного какимилибо политическими лидерами; это результат структурных изменений капитализма, воплощенных в действиях множества людей, корпоративных организаций и государств, которые, в конце концов, порождают новые отношения и модели поведения1. Глобализацию следует рассматривать как объективный процесс, определенный этап развития рыночной (капиталистической) экономики, который совершенно не случайно некоторыми специалистами, в частности И.Ф. Кефели, фактически отождествляется с обоснованной еще В.И. Лениным стадией финансового империализма как высшей ступени развития капитализма2. Глобализация при этом не должна рассматриваться как исключительно экономический инструмент максимизации финансовой прибыли и оптимизации производства. Как справедливо замечает М.Г. Делягин, «новая технология открывает новый этап в развитии человечества тогда и только тогда, когда ей оказывается по силам качественно изменить общественные отношения»3. Технологическим атрибутам глобализации это, как очевидно, удалось. Следствием финансовой и в целом экономической глобализации стал комплекс взаимосвязанных трансформаций, качественно изменивших традиционные внутриполитические, социальные, культурные, правовые, международные и иные отношения.

Назовем наиболее значимые из них, наличие которых не вызывает сомнений ни у одного из исследователей феномена глобализации и которые в первую очередь требуют теоретического осмыс-

1Кокс Р.У. Глобальная «перестройка» // Глобализация: Контуры XXI в.: Реф. сб.: В 3 ч. – М., 2004. – Ч. 1. – С. 99. Известным российским экономистом профессором В.Л. Иноземцевым высказано иное мнение, согласно которому глобализация (в его трактовке – «вестернизация») имеет своего, строго определенного субъекта, в качестве которого выступают американское и ведущие западноевропейские государства. См.: Иноземцев В.Л. Вестернизация как глобализация и «глобализация» как американизация // Вопр. философии. – М., 2004. – № 4.

2Кефели И.Ф. Социальная природа глобализма // Перспективы человека в глобализирующемся мире / Под ред. В.В. Парцвания. – СПб., 2003. – С. 92.

3Делягин М.Г. Мировой кризис. Общая теория глобализации. – Изд. 2-е. –

М., 2003. – Режим доступа: http://www.imperativ.net/iprog/th02.html

16

ления государствоведов. К характеристикам современного социума, вызванным глобализацией, следует отнести:

–диспропорции в системе социально-экономических отношений, сопровождающиеся маргинализацией некоторых стран;

–ослабление роли и значения национальных государств в регулировании экономических отношений, имеющее своим следствием падение возможностей государства в решении ключевых социальных проблем (кризис идеи социального государства);

–открытие границ и информационных ресурсов; возрастающая свобода и увеличивающаяся мобильность населения как внутри какой-либо страны, так и в масштабах планеты в целом;

–изменения в системе международных отношений, связанные

ссокращением традиционного объема суверенитета государства, который «перетекает» частично на надгосударственный (международный) уровень, а частично на уровень хозяйствующих субъектов глобальной экономики (в первую очередь, транснациональных корпораций; далее – ТНК);

–возрастание регулятивной роли международных организаций, причем как государственных, так и неправительственных;

–повсеместное распространение (а иногда и прямое насаждение) идеологии либерализма в ее американо-европейском исполнении, которое иногда порождает ожесточенное сопротивление со стороны традиционных культур вовлекаемых в глобализацию стран;

–падение (или по меньшей мере смягчение курса) тоталитарных, авторитарных политических режимов; утверждение идеологии и практики либерально-демократического государства;

–кардинальные изменения картины мира, образа человека в сознании значительной части людей и связанные с этим трансформации основных характеристик межличностного взаимодействия;

–возрастающая динамика социального статуса личности, причем каквсторону егоулучшения, таки вобратномнаправлении;

–всеубыстряющийсятемпсоциальныхииныхпреобразований. Можно утверждать, что этот процесс представляет транс-

формацию участвующих в нем единиц (элементов системы), которая изменяет их идентичность и обеспечивает объединение в систему более высокого уровня, при этом замещение утраченных критериев идентичности происходит за счет присвоения им унифицированных свойств и качеств. Иными словами, это процесс создания некой системы на основе элементов старой системы, утрачивающих свою идентичность.

17

Россия – участник глобализационных процессов, которые самым существенным образом модифицируют ее внутреннее экономическое, политическое, социальное устройство. Причем содержание и направление этих изменений в России выдержано в общем русле тех трансформаций, которые происходят в странах, присоединившихся к глобализации.

Важно подчеркнуть, что глобализация и сопровождающие ее последствия является процессом, причем процессом нелинейным и неоднозначным; в науке до сих пор нет четких представлений о его конечной цели. Трансформируя традиционные институты, технологии и ценности, он не имеет ясно заданного вектора, что дает полное основание рассматривать современное состояние глобализации как состояние неопределенности (Р. Робертсон).

Это обстоятельство отчетливо проявляется в оценках перспектив глобализации. В связи с этим некоторые исследователи говорят о зарождении в недалеком будущем качественно нового человека и глобальной формы сообщества – мегаобщества, мегакультуры, суперэтноса. Такие перспективы оцениваются неоднозначно, что отражено в двух концептуальных подходах. Это глобализм, ратующий за полную унификацию, универсализацию всех отношений и во всех странах, и антиглобализм, выступающий за сохранение уникальности и неповторимости каждой отдельной, локальной культуры. Именно между этими крайними полюсами и разворачиваются теоретические дискуссии относительно базовых сценариев развития человечества на стадии глобальной неопределенности.

Каждый из обозначенных сценариев (мы в данном случае не стремимся к тому, чтобы дать оценку их политической, культурной, цивилизационной целесообразности или эффективности) вносит свои коррективы в портрет глобализации. Его основные контуры будут напрямую зависеть от степени гомогенности формирующегося мира, универсализации ценностей, уровня солидарности или, напротив, антагонистичности общества.

Очевидно, что сферы и глубина взаимодействия между государствами в каждом из базовых сценариев выхода из состояния неопределенности различны. На современном же этапе истории, как представляется, характерной чертой глобализации служит увеличение масштабов и скорости взаимодействия государств, «сжатие мира». При этом глубина (и реальная, и потенциальная) такого взаимодействия не одинакова в различных сферах жизнедеятельно-

18

сти: она, бесспорно, больше в экономической области и значительно меньше в идеологической.

Всвязи с этим первостепенное значение приобретает вопрос

онаправленности взаимодействия государств в процессе глобализации и тех ключевых ценностях, вокруг и на основе которых оно строится. Проблема заключается в том, что, будучи мировой экономической системой, капитализм в социокультурном плане остается привязанным к специфичной и локальной западноевропейской и североамериканской цивилизации. А это, в свою очередь, предполагает, что объединение национальных экономик в единую глобальную систему хозяйствования, предполагающее неизбежную интенсификацию культурных контактов, будет сопровождаться стремлением унифицировать ценности и моральные стандарты, причем в качестве образца будет выступать ценностная система более сильной в экономическом отношении цивилизации. Однако унификация морально-этических стандартов и построение на этой основе единой универсальной цивилизации вряд ли объективно возможны. Невозможность гомогенизации культур Запада и Востока аргументируют многие исследователи, отмечая при этом, что унификация культур реально неосуществима в силу коренной разнородности цивилизационных начал; возможны лишь деловые и практически позиционные отношения при осознании и сохранении их гетерогенности и фатально неустранимой антиномичности.

Неизбежность культурной гетерогенности глобализирующегося мира и связанная с этим потенциальная возможность «столкновения цивилизаций» (С. Хантингтон) для уменьшения рисков требуют новой гуманитарной парадигмы, основанной на изучении реалий глобального мира, стремящейся к обогащению содержательного пространства гуманитарных знаний и культурного ареала не за счет экспансии одной культуры в другую, не за счет навязывания своих идеологем, а за счет расширения гуманитарного горизонта. Утверждение этой парадигмы межкультурного общения несет в себе мощный антикриминогенный потенциал. Она способствует сглаживанию, минимизации противоречий между странами и культурами, а распространенная на внутригосударственную сферу, содействует полноценному развитию человека на основе принципов свободы и толерантности.

Таким образом, можно заключить, что как сложный цивилизационный процесс глобализация сопровождается развертыванием двух групп фундаментальных противоречий: 1) в экономической

19

характеристике глобализирующихся стран, проистекающих из ее тождества; 2) в идеологии и культуре, обусловленных их различием. В глобалистском измерении эти противоречия восходят к отмеченному выше противоречию между унификацией и фрагментаризацией мира.

Вместе с тем очевидно, что глобализация предоставляет человечеству уникальные позитивные возможности. В частности, она способна содействовать:

–решению проблем бедности и экономического неравенства; глобальных экологических проблем; проблем обеспечения коллективной безопасности;

–выработке единых правовых стандартов социальной регу-

ляции;

–раскрытию человеческого потенциала;

–полноценной реализации прав человека;

–компромиссному согласованию воль участников исторического процесса и т.д.

Процессы глобализации, разворачиваясь преимущественно в сфере международных отношений и в той или иной степени способствуя превращению «сообщества государств» в «международное общество», трансформируют сложившийся миропорядок. Однако следует отметить и особо подчеркнуть то обстоятельство, что влияние глобализации не исчерпывается трансформацией мирового порядка. Не менее, а возможно, и более значимым является тот факт, что глобализация существенным образом изменяет внутреннее устройство каждого отдельно взятого общества и государства, затрагивает практически все аспекты общественных отношений, самым непосредственным образом отражается на политико-правовых процессах, протекающих на внутригосударственном и международном уровнях.

Процессы глобализации ведут к ослаблению позиций государства на международной арене и уменьшению его возможностей

вделе регулирования (в том числе и правового) общественных отношений и реализации социальных функций. Ключевой характеристикой государства является его суверенитет. Понятие суверенитета государства определяется конституционно-правовой наукой как свойство государства самостоятельно и независимо от власти других государств осуществлять свои функции на его территории и за

20

еепределами, в международном общении1. В Постановлении Конституционного Суда РФ от 7 июня 2000 г. № 10-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений Конституции республики Алтай и Федерального закона “Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации”» эта формула раскрывается более подробно: суверенитет, предполагающий, по смыслу статей 3, 4, 5, 67 и 79 Конституции РФ, верховенство, независимость и самостоятельность государственной власти, полноту законодательной, исполнительной и судебной власти государства на его территории и независимость в международном общении, представляет собой необходимый качественный признак Российской Федерации как государства, характеризующий

ееконституционно-правовой статус2. Именно суверенитет государства определяет его возможности во внутриполитической сфере и положение на международной арене.

Таково традиционное (основное) понимание и предназначение суверенитета, характерное для доглобалистского государствоведения. Однако в современной литературе одним из активно отстаиваемых становится тезис о том, что интенсивно протекающие глобализационные процессы размывают понятие суверенитета как основы основ национального государства. При этом выделяются несколько сил, влияющих на этот процесс: становление «мирового правительства», растущее влияние транснациональных корпораций, расширение сети и значения негосударственных международных организаций, самоопределение новых наций и этнических общностей, резко увеличившаяся мобильность населения, вытеснение государства из важнейших сфер жизни общества посредством их приватизации (приводящее, в первую очередь, к уменьшению экономических ресурсов и возможностей государства) и т.д.

Признавая очевидность всех указанных явлений и их влияние на национальное государство, все же нельзя, на наш взгляд, утверждать, что они приводят к ограничению государственного суверенитета. Справедливым представляется утверждение А.А. Моисеева о необходимости отличать власть суверенного государства от государственного суверенитета. «Власть государства и его междуна-

1Полякова Т.М. Суверенитет государства и глобализация // История госу-

дарства и права. – М., 2007. – № 7. – С. 3–5.

2ВестникКонституционногоСудаРоссийскойФедерации. – М., 2000. – №5.

21

родная правоспособность в отличие от суверенитета и международной правосубъектности носят относительный характер и имеют границы своей реализации, обусловленные внутренним законодательством и международным правом… Государственные права являются таковыми в силу существования государственного суверенитета, а не наоборот. Ограничение полномочий государственной власти не влечет исчезновения суверенитета государства». И далее: «Несмотря на расширение круга коллективных интересов государств и всего международного сообщества в условиях глобализации, допускающих определенные добровольные ограничения функций суверенных государств с целью достижения государственных интересов, современный международный правопорядок не дает оснований для утверждения о возможности ограничения суверенитета.

Глобализация не ведет к ограничению государственного суверенитета»1.

Таким образом, суверенитет, оставаясь по-прежнему ведущей характеристикой государств, в условиях глобализации не ограничивается. Однако глобализация приводит к особым направлениям в реализации суверенитета, и в частности к определенному перераспределению государственных функций и зон ответственности. Часть государственных функций сегодня под воздействием глобализации плавно перетекает к международным структурам (причем как к межгосударственным, так и к международным негосударственным), а часть – к негосударственным органам и учреждениям внутри страны. По образному выражению латиноамериканского политолога, слова которого приводит известный британский социолог З. Бауман, «в кабаре глобализации государство исполняет стриптиз»2.

Очевидность ограничения государственных функций и сокращения присутствия государства в решении традиционных внутригосударственных и международных задач закономерно актуализирует вопрос о его пределах и назначении.

Нам представляются утопичными радикальные заявления об отмирании государства в их марксистской и неолиберальной интерпретации. Амбивалентность глобализации в приложении к по- литико-правовой проблематике выражается в том, что она сопро-

1Моисеев А.А. Соотношение суверенитета и надгосударственности в современном международном праве (в контексте глобализации): Автореф. дис. …

д-ра юрид. наук. – М., 2007. – С. 8, 25.

2См.: Бауман З. Индивидуализированное общество. – М., 2005. – С. 241.

22

вождается двумя диалектически противоположенными тенденциями: формированием мира без границ и укреплением национального государства. Правы в связи с этим Р. Робертсон (Питсбургский университет, США) и Х. Хондекер (Национальный университет Сингапура, Сингапур), когда пишут: «Современная глобализация задает глобальную рамку, в которой цивилизации, регионы, национальные государства, коренные народы, лишенные государственности, конструируют свою историю и идентичность. В мире резко возросло ощущение собственной уникальности у народов и регионов. Можно сказать, что защита местных традиций и особенностей является глобальным феноменом. Однако …воспроизводство местных традиций и особенностей развития не может быть обеспечено международными организациями и движениями. Поэтому глобализация лишь укрепляет позиции национального государства как ведущего игрока в этом вопросе на международной арене»1. В том же ключе, подводя политико-экономическое обоснование, рассуждает

иЗ. Бауман: «Именно кризис государственного суверенитета придал идее государственности такую неслыханную популярность. …Глобализация и усиление государственных амбиций, как ни парадоксально, имеют общие корни, взаимно переплетаясь и поддерживая друг друга. Для того чтобы свободно передвигаться по миру

ибеспрепятственно достигать своих целей, глобальные финансы, торговля, информация нуждаются в политической фрагментации

мира, кровно заинтересованы в сохранении фикции суверенитета слабых государств»2. Интересное подтверждение общего тезиса о сохранении традиционных институтов национального государства

исамого национального государства в его почти классическом виде приводит А.С. Блинов: «Западные модели понимания государства будут продолжать активно транслироваться на остальные регионы мира. Мотивом для этого будет то, что в лице национальных государств развивающихся стран можно будет иметь партнера, который понесет ответственность по своим обязательствам и ответит перед населением этих стран за все неблагоприятные последствия как такого сотрудничества, так и вообще всей системы отношений. Также важным является обеспечение таким образом легитимности

1Робертсон Р., Хондекер Х. Дискурсы глобализации: Предварительные размышления // Глобализация: Контуры XXI века: Реф. сб.: В 3 ч. / Отв. ред.

П.В. Малиновский. – М., 2004. – Ч. 1. – С. 129.

2Бауман З. Глокализация, или Кому глобализация, а кому локализация // Глобализация: Контуры XXI века. – М., 2004. – Ч. 1. – С. 134.

23

существующих или созданных в будущем моделей сотрудничества, ведь каждое национальное государство несет ответственность перед своими гражданами»1.

Итак, государство, как субъект отношений, в процессе глобализации не устраняется. Но признание этого факта не снимает вопроса о содержании его функций в эпоху глобализации. В условиях глобализации, несмотря на все возможные подвижки в количестве, содержании функций и политической значимости государства, именно за ним по-прежнему сохраняется большая часть ответственности за решение задач обеспечения безопасности, предупреждения преступности, защиты прав человека и правового регулирования. Другое дело, что сами эти задачи сегодня переросли границы отдельных национальных государств, превратившись фактически в глобальные проблемы современности, что непосредственно отражается на содержании и формах их решения, в котором все более активную роль начинают играть межгосударственные организации, субъекты национального и глобального гражданского общества.

Учитывая сложные и подчас двойственные процессы становления глобального мира и укрепления национальных государств, сохранения государственного суверенитета и возникновения новых, конкурирующих с государством, управленческих центров, представляется важным отметить, что неизбежно возникающие по этой причине конфликты интересов, столкновения и противоречия могут быть эффективно минимизированы, а в идеале и предупреждены, только при условии, что связанные с глобализацией политические, экономические, социальные процессы будут протекать в правовом поле.

Вместе с тем роль и значение права как цивилизованного инструмента регулирования, гарантирования и контроля в условиях глобализации и построения информационного общества также воспринимаются неоднозначно. Существует два противоположных мнения. Некоторые специалисты полагают, что глобализация одновременно с ослаблением управляющего потенциала государства девальвирует прежние представления о регулятивной роли права. Так, Г.В. Мальцев, анализируя взгляды западных теоретиков, об-

1 Блинов А.С. Национальное государство в условиях глобализации: Контуры построения политико-правовой модели формирующегося глобального поряд-

ка. – М., 2003. – С. 105–106.

24

ращает внимание на те их выводы, в которых утверждается, что «информатизация общества и его переход к постиндустриальным стадиям развития несовместимы с практикой централизованного управления и централизованного регулирования (т.е. юридического регулирования посредством закона) социальных отношений; централизованное управление и закон как форма регуляции сверху уже не способны адекватно реагировать на исключительно сложные ситуации, возникающие в отдельных социальных ячейках»1. Согласно противоположной точке зрения, глобализация в большей степени побуждает наращивать национальную юридическую систему и предполагает опережающее формирование юридического обеспечения. Этой позиции придерживаются и отечественные специалисты. В частности, А.С. Блинов пишет, что глобализация предполагает доминирование правовых начал в подавляющем большинстве сфер жизни общества, при этом будет доминировать западная, европейская традиция правопонимания2.

Представляется, что оба подхода не заслуживают однозначной поддержки, если не учитывать в оценке роли права предмета и пределов его регулирования. Совершенно правильными представляются в данной связи рассуждения одного из известнейших представителей современной общественно-политической науки Фрэнсиса Фукуямы: «Давно уже прошли времена, когда говорилось, что если миру что нужно, так это более жесткая законодательная регламентация. Регламентация – не такая вещь, к которой нужно призывать легкомысленно. Регламентация влечет за собой разного рода неэффективности и даже патологии, которые сейчас хорошо известны. …Но все же есть некоторые проблемы, с которыми можно справиться лишь формальным контролем со стороны государства»3.

Действительно, становление нового общества и новых институтов управления не предполагает повсеместного, тотального роста объемов правовой регламентации. Целый ряд сфер общественной жизни вполне могут быть эффективно урегулированы без официального государственного вмешательства, воплощенного в правовую оболочку. В то же время имеются некоторые области отношений, которые требуют не только сохранения, но и углубления

1 Мальцев Г.В. Понимание права: Подходы и проблемы. – М., 1999. –

С. 376.

2Блинов А.С. Указ. соч. – С. 104.

3Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции. – М., 2004. – С. 258–259.

25

правового регулирования. К их числу, вне всяких сомнений, отно-

сятся проблемы защиты прав человека и предупреждения пре-

ступности. Особая роль права здесь объясняется: увеличением объемов и изменением содержания социальных конфликтов; транснационализацией и глобализацией преступности; возросшим стремлением людей к свободе; объективной необходимостью ограничения прав человека в целях предупреждения преступности и наказания виновных; потребностью в установлении единых стандартов борьбы с преступностью и др.

Поскольку право является культурно-историческим феноменом, складывающимся в конкретно-историческом культурном и политическом контекстах, неизбежны противоречия между тенденцией его универсализации в современной концепции прав и свобод человека и особенностями содержания и специфики формирования политических и правовых систем государств1.

Наличие этих противоречий естественным образом отражается на теоретических представлениях о перспективах глобализации права. Как и при оценке глобализации в целом, здесь наблюдаются два основных подхода. Согласно первому, который в отечественной науке озвучивает, в частности, И.И. Лукашук, глобализация ведет к образованию глобальной правовой системы, или суперсистемы2. Иной подход гласит, что создание полностью унифицированной системы глобального порядка не представляется возможным в силу колоссального многовекового влияния национальных культур, религий и ценностей на формирование конкретных мегасоциумов и общественных укладов3.

Представляется, что сегодня оба этих сценария имеют равную степень вероятности, и обсуждать, какой из них сбудется в конечном итоге – дело не вполне научное. Гораздо важнее понять, какие именно направления и формы приобретает обусловленный глобализацией процесс взаимодействия и взаимовлияния права различных государств и как его последствия отражаются на право-

1Астапова Е.В. Политико-правовая идентичность России в контексте процессов глобализации: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. – Ростов н/Д., 2002; Волкова С.В., Малышева Н.И. Обзор международной научно-теоретической конференции «Право и глобализация: Проблемы теории и истории» – Спб., 28 ноября 2008 г. // История государства и права. – М., 2009. – № 14. – С. 2–4.

2Лукашук И.И. Глобализация, государство, право, XXI век. – М., 2000. –

С. 173.

3Блинов А.С. Указ соч. – С. 117–118.

26

вой системе России. При этом считаем необходимым высказать свое несогласие с имеющимся в науке утверждением, что существенных новаций в связи с глобализацией в праве локальных цивилизаций (т.е. собственно в правовых традициях) не произошло1. Внимательное изучение современных особенностей правового регулирования доказывает, что здесь наблюдается целый ряд процессов, свидетельствующих о значительной, а порой и коренной, перестройке устоявшихся традиций и схем.

Среди важнейших правовых тенденций в эпоху глобализации И.И. Лукашук называет: интернационализацию внутреннего права государств; конституционализацию международного права (закрепление в национальных конституциях, особенно в новых, положений о международном праве) и, как следствие, конституционализацию внешней политики; доместикацию (или интернализацию) международного права – инкорпорирование международного права во внутреннее; глобализацию правового регулирования2.

Указанные тенденции можно проследить в сфере уголовно-

правового и предупредительно-правового регулирования социального контроля над преступностью.

Первый значимый эффект глобализации состоит в сближе-

нии англосаксонской, романо-германской и (в меньшей степени)

мусульманской систем права. Эта тенденция находит свое выражение в следующих основных характеристиках: 1) происходит существенная корректировка традиционных представлений о круге источников права: если в странах англосаксонской системы права (прецедентного права) все большее значение начинает приобретать нормативный акт, то в странах романо-германской системы прочные позиции в системе источников права занимает исторически не свойственный ей судебный прецедент. Это обстоятельство в российском уголовном праве породило большую дискуссию о возможности признания актов Верховного Суда РФ (как постановлений Пленума Верховного Суда РФ, так и решений по конкретным уголовным делам), Конституционного Суда РФ (как постановлений, так и определений), Европейского Суда по правам человека (как вынесенных по искам против Российской Федерации, так и против других государств) источниками уголовного права. Ряд

1Звонарева О.С. Глобализация и взаимодействие цивилизаций: Политикоправовые аспекты // Право и политика. – М., 2005. – № 5.

2Лукашук И.И. Указ соч. – С. 122.

27

специалистов активно отстаивают необходимость и правомерность такого признания1, другие, естественно, выступают категорически против2. Представляется, что процесс расширения круга источников правового регулирования в странах, принадлежащих к различным правовым системам, является объективным следствием глобализации, которое не должно оцениваться однозначно критически. Напротив, рецепция положительного опыта зарубежных стран в части оформления правовых решений в те или иные формы может быть весьма полезной в процессах оптимизации правового регулирования на национальном уровне; 2) наряду с изменением формы права в различных странах наблюдаются процессы сближения их позиций по отношению к необходимости полной кодификации уголовно-правовых норм. Если Великобритания с 1981 г. активно работает в направлении создания кодифицированного уголовного закона для Англии и Уэльса, то Франция и Германия все чаще прибегают к созданию комплексных (включающих и уголовно-правовые нормы) законов о противодействии отдельным видам преступлений, действующих наряду с существующим Кодексом. О допустимости создания и применения отдельных уголовных законов, не включенных в кодекс, применительно к российским правовым условиям высказываются и некоторые отечественные специалисты3; 3) наблюдаются интенсивные процессы стирания границ между основными категориями и институтами уголовного права. Они вызваны, как представляется, не только (а может и не столько) правовой глобализацией как таковой, сколько объективно схожими в разных странах процессами детерминации преступности, порождающими универсальные ответы на криминальные вызовы. Несмотря на сохраняющееся терминологическое различие содержа-

1Наумов А.В. Судебный прецедент как источник уголовного права // Рос. юстиция. – М., 1994. – № 1; Лившиц Р.З. Судебная практика как источник права // Журнал российского права. – М., 1997. – № 6. – С. 49–57; Ображиев К.В. Судебный прецедент в уголовном праве. – Ставрополь, 2002; Марченко М.Н. Судебное правотворчество и судейское право. – М., 2008.

2Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Часть общая. – Тула, 2001. – С. 165–167; Дроздов Г.В. Правовая природа разъяснений закона высшими органами судебной власти // Сов. государство и право. – М., 1992. – № 1. – С. 70; Рарог А.И. Правовое значение разъяснений Пленума Верховного Суда РФ // Госу-

дарство и право. – М., 2001. – № 2. – С. 53.

3См., например: Пудовочкин Ю.Е., Пирвагидов С.С. Понятие, принципы и источники уголовного права: Сравнительно-правовой анализ законодательства России и стран Содружества Независимых Государств. – СПб., 2003. – С. 92–93, 103.

28

ние ключевых понятий (преступления, неоконченного преступления, соучастия, наказания и др.) отражает во многом типичный подход к задачам уголовно-правовой охраны и регулирования. На примере различий в законодательном описании неоконченного преступления А.В. Наумов доказывает, что «непреодолимая стена» между российской и американской позициями была искусственно создана в годы десятилетий «холодной войны»; в действительности же ее нет, а есть определенные законодательные традиции, лишь на первый взгляд противоречащие друг другу1; 4) происходит заимствование юридических понятий, категорий и институтов одной правовой системы законодательством других правовых систем; под влиянием глобализации с развитием международного права появляются новые институты национального законодательства, меняется структура и соотношение его отраслей. Примером тому могут служить активно обсуждаемые в отечественной науке положения об ответственности юридических лиц в уголовном праве стран романогерманской системы права (Франция, ФРГ, Нидерланды и др.), которые всегда отстаивали идею личной и виновной ответственности; а также законодательные решения о включении некоторых, по сути процессуальных, предписаний в УК РФ с одновременным конструированием материально-правовых норм в уголовно-процес- суальном законе и т.д.

Закономерные процессы сближения правовых систем и установления схожих стандартов уголовно-правовой борьбы с преступностью, в зависимости от политических пристрастий интерпретатора, могут быть оценены и как промежуточный этап в построении глобального уголовного права, и как результат политико-правового диктата со стороны атлантической цивилизации. Мы воздержимся от подобного рода оценок. Представляется более важным отметить, что взаимодействие различных уголовно-правовых систем объективно позволяет более эффективно реагировать на преступность, причем как в национальном, так и в международном масштабе, и является в определенной мере отражением стремления национальных сообществ к построению системы коллективной безопасности от криминальных угроз.

1Наумов А.В. Уголовно-правовые аспекты охраны прав человека и борьба

смеждународным терроризмом // Права человека и процессы глобализации современного мира / Отв. ред. Е.А. Лукашева. – М., 2005. – С. 410.

29

Следующей мегатенденцией влияния глобализации на право-

вое регулирование является возрастание роли и значения норм и принципов международного права. Это обстоятельство, как пра-

вильно заметил И.И. Лукашук, не дает оснований говорить о стирании грани между международным и внутренним правом государств; ведь у каждой из этих правовых систем свои природа, сфера действия, объект регулирования и механизм действия1. Речь идет лишь о санкционированном со стороны национальных государств расширении сферы общественных отношений, подпадающих под регулирование международного права, и о возрастании, причем не только авторитета, но и формальной юридической силы норм международного права в правовой системе различных стран.

Рост влияния международного права проявляется в нескольких направлениях:

–в отмеченной выше конституционализации международного

права;

–в признании норм и принципов международного права источником внутреннего права;

–в появлении норм «мягкого» (рекомендательного) права и разработке модельных нормативных правовых актов;

–в формулировании на международном уровне минимально достаточных для криминализации признаков общественно опасных деяний;

–в международно-правовой регламентации вопросов выдачи, наказания и ресоциализации преступников;

–в нормативном регулировании международного сотрудничества в части предупреждения преступности.

Если исходить из того, что интеграция возникает на основе комплекса норм, которые регулируют всю многоаспектность связанных с ней правовых предписаний, то эту совокупность сегодня можно определить как право, содержащее:

а) договорные нормы или международное право; б) нормы внутреннего права межгосударственного объедине-

ния, которые закрепляют правила внутренней организации деятельности их органов;

в) нормы права, которые устанавливаются органами международных организаций для их непосредственного или опосредо-

1 Лукашук И.И. Указ. соч. – С. 122.

30

ванного применения в государствах – членах региональной интеграции1.

Государства мира, как известно, различным образом решают вопрос о соотношении международного и внутреннего права. Если США последовательно отстаивают идею о примате норм национального права над международными нормами, то большая часть европейских государств (в том числе и Россия) установили правило о том, что международное право, являясь частью национальной правовой системы, обладает в коллизионных случаях приоритетом перед внутренним правом страны. Этот факт дает основание для различных, прямо противоположных оценок рассматриваемой тенденции: от ее полной поддержки до категорического неприятия. Представляется, что это две крайности. В приоритете норм международного права над внутренним правом (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ) нет ничего опасного, при условии, что эти международные нормы не противоречат основному закону страны (ч. 1 ст. 15 Конституции РФ).

Еще одной тенденцией, отражающей глобализационные про-

цессы в сфере права, является создание наряду с глобальными региональных правовых союзов и правовых порядков. В содержатель-

ном отношении эта тенденция близка только что описанной тенденции возрастания роли международного права. Основное же отличие состоит в уровне принимаемых решений: в первом случае это – решения, принимаемые под эгидой ООН; во втором – решения региональных международных организаций (общеевропейских, североевропейских, африканских, азиатских и т.д.2). В науке можно встретить негативные оценки данного процесса. В частности, А.А. Моисеев пишет: «Признавая наличие региональных интеграционных процессов во всех частях мира, на тех же основаниях, что и для “европейского права”, можно было бы выделить в отдельную категорию, например, “латиноамериканское право”, “азиатское право”, “африканское право” и т.п. Однако подобный подход, уверены, приведет скорее к разрушению общего международно-правового

1Волошин Ю.А. Роль правовой интеграции, глобализации и интернационализации национальных правопорядков в современных процессах регионализации: Теоретико-методологические проблемы // Материалы междунар. науч. конф. «Федерализм и регионализм: приоритеты XXI века». – Режим доступа: http://www.viuonline.ru/science/conf/conferencia/page24.html

2О проблемах регионального правотворчества в рамках СНГ см.: Барковский И.А. Правотворческая деятельность Содружества Независимых Государств: Автореферат дис. …канд. юрид. наук. – Минск, 2008.

31

поля, чем к его укреплению и консолидации, что очевидно противоречит интересам и устремлениям всего международного сообщества государств»1. Представляется все же, что для подобного вывода нет достаточных оснований. В политико-правовой литературе неоднократно подчеркиваются преимущества именно регионализации, причем не как промежуточного этапа на пути к построению глобального общества и государства, а как альтернативы этому процессу. Именно она дает возможность оптимального решения двуединой задачи: универсализации подходов различных государств к решению общих задач и сохранению культурно-исторических и национальных особенностей в правовом регулировании; а потому именно в регионализации права нам видится одно из перспективных направлений его дальнейшего развития в условиях глобализации.

Следующим проявлением глобализации в сфере правового регулирования является появление общих или специальных органов международной полиции и уголовной юстиции (судов, трибуналов,

арбитражей), что заставляет уже иначе рассматривать саму сущность государства, в некоторой степени теряющего монополию на легитимное насилие, а также пересматривать фундаментальные вопросы, связанные с определением пределов юрисдикции национальных органов и действием национальных законов в пространстве и по кругу лиц2.

Отмеченные тенденции в большей степени протекают в сфере взаимодействия международного и национального права. Однако этим влияние глобализации на правовое регулирование не ограничивается. Важно подчеркнуть, что и интенсивно протекающие внутри страны процессы правотворчества (включая не только их содержательную составляющую, но и экспертно-законопроектную и техническую) также испытывают на себе последствия глобали-

зации. Наиболее заметными и значимыми проявлениями данного процесса следует признать:

1Моисеев А.А. Соотношение суверенитета и надгосударственности в современном международном праве (в контексте глобализации): Автореф. дис. …

д-ра юрид. наук. – М., 2007. – С. 36.

2О функционировании этих органов см.: Галенская Л.Н. Международная борьба с преступностью. – М., 1972; Панов В.П. Сотрудничество государств в борьбе с международными преступлениями. – М., 1993; Овчинский В.С. Интерпол. – М., 2001; Костенко Н.И. Международный уголовный суд. – М., 2002; Михайлов Н.Г. Международный уголовный трибунал по бывшей Югославии: Компетенция, источники права, основные принципы деятельности. – М., 2006 и др.

32

–существенное увеличение числа принимаемых законов как на федеральном уровне, так и на региональном;

–возрастающую активность регионального правотворчества (в субъектах РФ);

–«текучесть» законодательства, перманентность его изменений и дополнений;

–расширение сферы регулируемых законом общественных отношений;

–создание законов, имеющих комплексный, межотраслевой предмет регулирования;

–увеличение доли подзаконных нормативных актов в общем массиве законодательства;

–активное включение в законотворческий процесс представителей гражданского общества;

–заметное влияние на законодательные решения интересов крупных собственников и транснациональных компаний;

–перемещение центра законодательных инициатив с парламентских структур к Правительству и Президенту РФ;

–существенные изменения в законодательной технике1. Обобщенный анализ дискуссий показывает: большинство из

них вызвано осознанным (а иногда и подсознательным) опасением специалистов, что возникающие в связи с глобализацией процессы взаимопроникновения права приводят в России к отказу от достижений национального опыта правотворчества и правовой регламентации, к вестернизации всех аспектов правового регулирования борьбы с преступностью2. Указанные опасения, конечно, небеспочвенны, и было бы наивно усматривать в копировании «передовых западных» образцов путь к эффективному обновлению правовой базы государства. Специалисты верно отмечают: «Влияние процессов глобализации на правотворчество в России выразилось преимущественно в заимствовании западных образцов и стандартов. Этот метод правотворчества был типичным для России конца про-

1Многие из отмеченных обстоятельств проанализированы в литературе, см., например: Правовая система России в условиях глобализации и региональной интеграции: Теория и практика: Сб. ст. / Отв. ред. С.В. Поленина. – М., 2006; Правотворчество и технико-юридические проблемы формирования системы российского законодательства в условиях глобализации: Сб. ст. / Под общ. ред. С.В. По-

лениной, В.М. Баранова. – М., 2007.

2В этом отношении весьма показательна и не требует, на наш взгляд, особых комментариев «история» с Уголовно-процессуальным кодексом России 2001 г.

33

шлого и начала нынешнего века. В последние годы ситуация в правотворчестве в определенной мере изменилась. Российским законодателем стала осознаваться истина, что заимствование мировых достижений в правовой сфере, как, впрочем, и в других, должно всегда происходить с учетом национальных особенностей и путем приспособления к российской действительности»1.

Эта истина, «открывшаяся» законодателю, заставляет в тео- ретико-прикладном плане затронуть вопрос об эффективных правовых способах сохранения культурно-правовых традиций и национальных интересов в процессе глобализации права. Восприятие положений иностранного и международного законодательства в национальных правовых актах может осуществляться посредством:

–рецепции, т.е. односторонним заимствованием одним государством у другого правовых норм, институтов или даже более крупных правовых образований (возможна и рецепция норм международного права);

–унификации, т.е. последовательного или одновременного введения в правовые системы различных государств единообразных норм и правил, установленных международными договорами;

–гармонизации, т.е. целенаправленного сближения правовых систем в целом или отдельных отраслей, утверждения общих институтов и норм, устранения противоречий; при этом гармонизация может быть как односторонней, так и взаимной, при которой ряд государств предпринимают совместные усилия по сближению правовых установлений и практик.

К сожалению, Россия в большей степени относится к числу стран, чья правовая система меняется преимущественно посредством рецепции. Односторонние заимствования без учета традиционных культурных основ российского права, во-первых, свидетельствуют об откровенной слабости российской государственности, а во-вторых, зачастую приводят к отторжению заимствованных институтов, к существенным противоречиям между установленным в праве и реальным поведением, к снижению уровня общественного правосознания. В связи с этим, не отрицая самой идеи рецепции норм, представляется необходимым отметить, что в условиях, когда процессы глобализации протекают крайне противоречиво, когда не

1 Правотворчество в условиях глобализации: Традиции и новаторство // Правотворчество и технико-юридические проблемы формирования системы российского законодательства в условиях глобализации: Сб. ст. / Под общ. ред.

С.В. Полениной, В.М. Баранова. – М., 2007. – С. 21.

34

ясна их конечная цель, когда глобализация все в большей мере ограничивается жестким навязыванием западноевропейских и американских стандартов поведения (в том числе и правового), откровенно выгодных североатлантическим акторам глобализации, слепое и одностороннее заимствование Россией правовых образцов является грубым нарушением ее национальных интересов. Представляется, что оптимальной моделью интернационализации права, учитывающей многообразные особенности российской современности и исторического опыта, должна стать региональная (в рамках СНГ и Европейского сообщества) унификация и глобальная (в масштабах ООН) гармонизация права.

Подводя итог анализу места и роли государства и права в условиях глобализации, считаем возможным сформулировать следующие положения теоретико-методологического свойства.

1. Процессы глобализации, не затрагивая объема и значимости государственного суверенитета, подтверждают роль национального государства в решении целого ряда социальных задач, в том числе и задачи контроля над преступностью. Вместе с тем они приводят к существенному перераспределению ряда социальных функций государства, часть которых берет на себя международное сообщество, а часть – институты гражданского общества внутри страны. 2. В условиях глобализации значимым цивилизованным средством минимизации ее негативных последствий и поддержания порядка остается право. Однако в глобальном масштабе сфера правового регулирования не может быть всеохватной, поскольку новая социальная инфраструктура требует для некоторых субъектов свободы от жесткого официального регулирования и контроля. В области противодействия преступности значимость права не только сохраняется, но и возрастает. 3. Право как общественный продукт не остается вне рамок глобализации. Наиболее заметными проявлениями правовой глобализации выступают: сближение различных правовых систем, возрастание роли международного права, создание региональных правовых порядков, активизация субъектов международной полиции и юстиции, качественная трансформация правотворческого процесса внутри страны. 4. Интернационализация права, будучи объективным требованием времени, не должна входить в противоречие с национальными интересами страны, в связи с чем оптимальной моделью следует признать региональную (для России – в рамках СНГ и Европейского союза) унификацию и глобальную (в масштабах ООН) гармонизацию права, адекватно учи-

35

тывающие особенности российской современности и исторический правовой опыт страны.

Циммер М. МОДЕРН, ГОСУДАРСТВО

И МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛИТИКА (Реферат)

Zimmer M.

Moderne, Staat und internationale Politik. – Wiesbaden: VS Verlag fьr Sozialwissenschaften, 2008. – 312 s.

Автор книги – политолог Маттиас Циммер, депутат Бундестага от ХДС. Изменения в политической системе мира, произошедшие в 1989–1991 гг., в первую очередь окончание конфронтации между Востоком и Западом, которая определяла международные отношения на протяжении предыдущих 40 лет, вызвали развитие новых теорий, толкований, методик анализа государства и международной политики. При этом развитие политической теории зачастую не подтверждается политической практикой. В политологических дебатах стали появляться утверждения о том, что государственный суверенитет становится анахронизмом, но на практике – идея государственного суверенитета до сих пор определяет мысли и действия политических акторов. Существует мнение, что государственные границы потеряли свое значение, но на практике государства как и прежде готовы защищать свои границы и территориальную целостность. Теория настаивает на постоянно увеличивающейся власти международных организаций, но на практике международные организации зачастую являются «мячом» в игре государственных интересов, вне зависимости от того, идет ли игра в рамках ООН или ЕС (с. 12). Концепции «государства», «интересов», «власти», «суверенитета», которые долгое время были главными инструментами анализа международной политики, сейчас ставятся под сомнение, несмотря на то, что новый инструментарий пока не выработан. В настоящее время важное значение приобретает вопрос: закончился ли Модерн и пришел ли ему на смену Постмодерн? Понятие «модерн», отмечает автор, должно быть проанализировано с учетом объективной реальности международной политики в контексте ее исторического развития. Исторический

36

подход к международной политике можно соединить с теорией Модерна. Более того – именно такое соединение и отражает политическую реальность.

Модерн, в западноевропейском смысле, – это культурный феномен, который несмотря на различие традиций стал единой для всей Европы идейной системой и в настоящее время пытается распространиться в мировом масштабе. Однако Модерн – это не только культурный феномен, не только «настроение», но и социальная и политическая реальность, пишет Маттиас Циммер (с. 16).

Государство эпохи Модерна, т.е. рациональное государство, возникновение и развитие которого было описано Максом Вебером, отличается от предшествующих типов государственности не только содержанием суверенитета, но и способом легитимации власти. Для модерной международной системы характерны два признака: а) государства, обладающие суверенитетом, являются основными акторами международной политики; б) международная экономическая система дополняет политическую. Концепцию Модерна можно упростить до двух важнейших характеристик: 1) разделение экономики и политики; 2) сочетание универсального и локального, абстрактного и конкретного, общего и индивидуального.

Разделение экономики и политики выражается в праве собственности (экономика) и суверенитете (политика). До Модерна экономика подчинялась тем же законам развития, что и политика, и была направлена на достижение общего блага. Средневековому мышлению чужда концепция суверенитета. Система формализованных личных отношений, основанных на доверии и лояльности, связывала представителей различных слоев общества в единое сообщество. Джозеф Страйер отмечал, что переход от феодального к модерному государству был ознаменован: формированием политических единиц, обладающих на определенной территории стабильностью на протяжении длительного времени; развитием неперсонифицированных политических институтов; осознанием необходимости авторитета, который может принимать обязательные к исполнению решения и требовать от индивида лояльности1.

Анализируя теории Гоббса и Макиавелли, М. Циммер приходит к выводу, что теоретики суверенитета понимали под ним структурный принцип государственной власти, который ограничи-

1Strayer J.R. On the Medieval оrigins of the Modern state. – Princeton, 1970. –

P. 5–10.

37

вает иные имеющиеся в государстве власти (автор называет их «промежуточными») и упорядочивает их в единую систему (с. 23). Суверенитет является ядром государственности Модерна и состоит из трех компонентов: географически отграниченного политического пространства, субъектов и власти. Иными словами: государство определяется через триаду: государственная власть, народ итерритория.

Хотя в Средневековье институт права собственности был известен, но он находился под сильным влиянием отцов церкви, которые считали общность частной собственности главенствующим учением, а монашескую общину – его реальным воплощением. Тем не менее люди, находящиеся вне монашеской общины, должны были каким-то образом регулировать вопросы приобретения имущества и пользования им. Фома Аквинский рассматривал собственность не как непосредственное естественное право, а как право, соответствующее человеческой природе и тем самым дополняющее естественные права. Частная собственность, таким образом, не только целесообразна, но и разумна, и должна быть гарантирована государством и урегулирована ко всеобщему благу. Согласно Дж. Локку: «Причина, по которой люди вступают в общество, – это сохранение их собственности; и цель, ради которой они избирают и уполномочивают законодательный орган, заключается в том, чтобы издавались законы и устанавливались правила в качестве гарантии и охраны собственности всех членов общества, дабы ограничивалась власть и умерялось господство каждой части и каждого члена общества»1. Таким образом, государство, по Локку, – это общность собственников, а собственность является основой разделения экономики и политики и развития гражданского общества. Кроме того, собственность – это одно из проявлений суверенитета, который отделяет государства друг от друга и делает возможным функционирование международной системы как системы государств. С разделения экономики и политики и его укоренения в принципах суверенитета и частной собственности началось формирование как системы государств, так и капиталистической экономики. Экономика и политика функционально разделены, но взаимозависимы. Это положение будет основополагающим для дальнейших рассуждений о том, насколько международная капиталистическая система

1 Локк Дж. Два трактата о правлении: 1689 // Локк Дж. Сочинения: В 3 т. –

М., 1988. – Т. 3. – С. 389.

38

смогла пошатнуть позиции государства как основного актора международной политики, отмечает автор монографии (с. 29).

Второй важнейшей характеристикой Модерна явилось новое научное мышление, яркими представителями которого были Рене Декарт, Галилео Галилей и Исаак Ньютон, основанное на возможности рационального познания мира и на ценностях гуманистической философии. Модерн обладает двумя лицами, будучи одновременно генерализованным и индивидуализированным, абстрактным и конкретным, локальным и универсальным. Несмотря на окончание эпохи гуманизма, Модерн не расстался с одной из ее основных идей – пониманием человека как индивидуума, обладающего естественными правами и осознанием необходимости их защиты.

Во второй главе монографии М. Циммер останавливается на содержании Вестфальской модели и на дискуссиях о значении Вестфальского мира 1648 г. для развития европейских государств. Автор исходит из того, что Вестфальская модель международных отношений, получившая свое название в связи с Вестфальским миром (Оснабрюкским и Мюнстерским мирными договорами 1648 г., окончившими Тридцатилетнюю войну), остается основой построения модерного государства и международной политики, парадигмой, определяющей главных акторов и их действия. Изменения международной политики последних 350 лет являются изменениями внутри парадигмы «Вестфальская модель», а не ее модификацией или сменой парадигм (с. 35–36).

Автор считает, что ответ на вопрос о том, существует ли Вестфальская модель до сих пор или ее сменила какая-то иная модель международных отношений, зависит от того, как понимается эта модель каждым автором и какие структурные признаки ей приписываются. Если понимать под Вестфальской моделью европейскую модель международных отношений абсолютистских государств, то она перестала существовать после Венского конгресса 1814–1815 гг. Если считать, что важнейшим элементом Вестфальской модели является порядок, базирующийся на территориальном единстве государства, то территориальная целостность после заключения Вестфальского мира толковалась как политическое отграничение от соседей и способность государства предоставить своему населению (гражданам) защиту от угроз извне. В таком случае, Вестфальская модель стала несостоятельной к началу XX в.: с развитием военной авиации, ядерного оружия и иных угроз, которые оказывают давление на государства, защитная функ-

39

ция государства может быть поставлена под вопрос. Анализируя разные элементы Вестфальской модели в историческом контексте, автор приходит к выводу, что Мюнстерский и Оснабрюкский договоры не содержали революционных преобразований в системе государств, а были составлены в существовавшей и до 1648 г. традиции мирных договоров. То же можно сказать и о государственности: элементы суверенитета и приоритета государственных интересов были и до Вестфальского мира в итальянских городах-государствах. Вестфальский мир не установил баланса сил, но послужил опорой для его установления в конце XVII в. Таким образом, Вестфальский мир является своего рода «верстовым столбом» на пути развития европейских государств, системы международных отношений и понятия государства, а содержание Вестфальской модели – это в первую очередь научная интерпретация развития государственности как до, так и после 1648 г.

Третью главу монографии автор посвятил содержанию Вестфальской модели, описывая взаимосвязь территориальной целостности, экономики и военной политики государства. Четкое определение государственных границ было взаимосвязано с установлением принципа суверенитета, который является основой легитимности власти на определенной территории. Но несмотря на наличие четких границ между государствами, вплоть до эпохи националсоциализма границы государства не являлись разделительными линями между культурами и идентичностями. Иногда династические браки не только определяли внутреннюю политику отдельных государств, но и сдерживали войны. Еще во времена раннего абсолютизма служить на протяжении жизни последовательно нескольким государствам было в среде офицеров нередким явлением, но с конца XVIII в. стало исключением из правил. Война стала общегосударственным и централизованным делом, а военная служба из правоотношения, регулируемого частным правом, стала правоотношением, регулируемым правом государственным.

Развитие экономики, увеличение налоговых поступлений, позволяющих содержать регулярную армию, привели к возникновению меркантилизма как внутренней составляющей государства. Основным признаком меркантилизма является планомерное политическое управление экономикой. С точки зрения меркантилизма экономическая мощь государства связана с его территориальной целостностью, вследствие чего государство упраздняло препятствия для торговли на внутреннем рынке, улучшало дороги, прокладыва-

40

ло каналы для активизации водных путей сообщения и торговли. К идеологии меркантилизма относятся: теория положительного торгового баланса, предусматривающая политику, направленную на его увеличение; ограничение импорта товаров; запрет вывоза из страны драгоценных металлов; предпочтение экспорта импорту. Меркантилизм создал благоприятные условия для развития капитализма. Вернер Зомбарт отмечал, что потребность в регулярной армии и желание роскоши стали причиной развития капиталистического производства1.

Идеология положительного торгового баланса ставила европейские государства в ситуацию конкуренции. Политическая и военная сила государств во многом зависела от аккумуляции денег и ценных металлов, что могло быть достигнуто двумя способами: активной торговлей или эксплуатацией колоний. Модерное государство – это налоговое государство. Установление и регулярное взимание прямых и косвенных налогов требует контроля, для которого создается аппарат государственных служащих. Налоговые ставки в абсолютистских государствах обычно были ниже, чем в государствах с представительными институтами, но государства с представительными институтами имели преимущества на международном кредитном рынке. Часть своих военных расходов европейские государства покрывали с помощью кредитов (например, военные расходы Англии в 1688–1815 гг. на 26,6–39,9% финансировались за счет заемов и кредитов). Практика абсолютистских государств – откладывать возвращение кредитов – ставила их в невыгодное положение по сравнению с государствами с представительными институтами (с 1622 г. государственные кредиты Англии находились в ведении Парламента). Изменения экономики повлекли за собой и изменение характера войн после Вестфальского мира. Войны стали служить определенной цели и были одним из средств государственной политики. Они велись европейскими державами таким образом, чтобы избежать жертв среди мирного населения и кровопролитных боев. Победить без масштабных сражений считалось высшим мастерством. Вплоть до XX в. Европа не знала идеологических войн, ставящих целью полное уничтожение противника (за исключением освободительной войны против Наполеона). Основные конфликты ХХ в., напротив, сильно идеологизированы.

1 Sombart W. Der moderne Kapitalismus. – Mьnchen, 1987. – B. II/2. – S. 862.

41

Первая и Вторая мировые и «холодная война» могут быть охарактеризованы как «структурный конфликт ценностей», в терминологии Вернера Линка1. Если в классической войне – война – это продолжение государственной политики «иными» средствами, то в структурном конфликте ценностей война – это насаждение идеологии насильственными методами.

Всфере экономики важнейшим является стабильность международной экономической системы, несмотря на противоречия. Одним из уроков, вынесенных Европой из кризиса 30-х годов, было осознание необходимости экономической кооперации и поддержки, которую промышленные державы оказывали друг другу как после Второй мировой войны, так и в 70–90-е годы. Стабильность системы – это одна из составляющих национальных интересов каждого отдельного государства в Вестфальской модели.

Вчетвертой главе автор рассматривает модернизацию государства, общества и международной системы в XIX–XX вв., связывая модернизацию, впервуюочередь, сбюрократизацией. Происходящую

вXIX в. трансформацию государственности и международной политики он представляет в виде трех взаимосвязанных и взаимозависимых векторов развития. Во-первых, это серьезные изменения государства и международной системы в целом, связанные с бюрократизацией и рационализацией государства, передачей международных отношений в ведение министерств иностранных дел и появлением на международной арене новых акторов – неправительственных институтов, участвующих в разрешении международных конфликтов. Во-вторых, это изменения в структуре общества и международных отношений, вызванные индустриализацией. «Рабочий вопрос» послужил толчком для развития новой идеологии и возникновения в европейских государствах социальной политики, которая, в свою очередь, служила дальнейшей бюрократизации государства. Третьей тенденцией развития государства стал национализм.

Эти тенденции взаимно усиливали друг друга. Государство поддерживало индустриализацию, которая служила катализатором высвобождения националистических настроений. Бюрократия, упорядочивая государственные сделки и упраздняя препятствия в международной торговле, создавала прочную основу для экономики. Индустриализация, в свою очередь, поставила перед государством

1 Link W. Der Ost-West-Konflikt: Die Organisation der internationalen Beziehungen im 20. Jahrhundert. – Stuttgart, 1980. – S. 47.

42

новые задачи, например создание быстрых средств коммуникации. Международная дипломатия теряла отстраненность и таинственность, становясь более прозрачной для общественности. Общественность, в свою очередь, стала активно вмешиваться в политику, в результате чего в XIX в. в разных европейских государствах возникли связанные друг с другом мирные движения, которые подтолкнули государства к принятию многосторонних соглашений, регулирующих международный арбитраж.

Тем не менее трансформация не оправдала возложенных на нее надежд. Первая мировая война показала, что принцип суверенитета государства ни в коей мере не подвергся изменениям и не потерял своего значения. Мнение Томаса Гоббса, что суверенитет – это «право объявления войны и заключения мира с другими народами и государствами, т.е. право судить о том, что требуется в данный момент в интересах общего блага»1 было актуально к началу Первой мировой войны в той же степени, что и к концу Тридцатилетней.

Детальное рассмотрение тенденций развития государства эпохи Модерна автор начинает с бюрократии. Все современные государства бюрократически организованы, т.е. основаны на иерархически структурированном бюрократическом аппарате, осуществляющем формализованное делопроизводство в целях исполнения своих четко сформулированных заданий. Бюрократическое господство, в терминологии Макса Вебера, – это легитимное господство, опирающееся на административный аппарат. Легитимность господства основывается на вере в законность правил. Господство – это шанс, что на приказ определенного содержания лица, которых этот приказ затрагивает, отреагируют повиновением. Административный аппарат (бюрократический аппарат) – это ядро государственности2. Во многих странах мира государственность опирается на рациональную бюрократию, что связано с эффективностью и целерациональностью последней. Бюрократия на сегодняшний день является не только внутригосударственным феноменом, она проникла в другие области: политические партии, неправительственные и международные организации. Бюрократический аппарат необходим в обществе, в котором есть разделение труда.

1Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного

игражданского // Гоббс Т. Сочинения: В 2 т. – М., 1991. – Т. 2. – С. 139.

2См.: Вебер М. Хозяйство и общество / Пер. с нем. под науч. ред.

Л.Г. Ионина. – М., 2007.

43

В отличие от старых форм администрирования, например в Китае или Древнем Египте, бюрократическое господство в государстве эпохи Модерна централизовано, территориально определено и развивается вместе с развитием капиталистической экономики. Бюрократия играет решающую роль в позиционировании государства в международной системе: она участвует в формировании и имплементации международной политики государства и является актором в международных отношениях.

Автор, рассматривая истоки и цели бюрократии, ее трансформацию, взаимодействие с экономикой и внедрение в международную систему, выдвигает три гипотезы:

●бюрократия тесно связана с развитием модерного государства и буржуазным (bьrgerliche) экономическим и социальным порядком;

●бюрократия – это не только орган исполнительной власти, но и движущая сила изменений; она обладает динамикой, которая может выйти из-под контроля политики;

●вследствие индустриализации компетенция государства пополнилась, часть новых задач государство передало для решения межгосударственным организациям. «Функциональный интернационализм» на административном, юридическом и экономическом уровнях изменяет международную систему, при этом субстанционально не трансформируя межгосударственную структуру (с. 91).

Выдвинутые гипотезы автор подтверждает следующими аргументами. Бюрократы собирают знания и управляют ими, что тесно связано с целью государства – защитить власть путем управления информацией; история бюрократии – это одновременно и история информационного общества. Бюрократию государства эпохи Модерна характеризует формализованный доступ к должностям, когда решающим для принятия на должность является квалификация кандидата (за исключением выборных должностей).

Вестфальский мир можно считать началом профессиональной дипломатии. Параллельно с формированием суверенных государств происходила монополизация права применения силы в международных отношениях. В XVI в. право принимать и посылать посольства было монополизировано центральной властью, складывались дипломатические обычаи и ритуалы, формировались правовые нормы. Одним из направлений профессионализации дипломатической работы стали сбор и оценка дипломатических отчетов, контроль дипломатов и систематический сбор международных до-

44

говоров, карт и писем. В XIX в. к повседневной работе дипломатических служб стали относиться чтение и оценка зарубежной прессы. В то же время государства делают первые попытки убедить общественность в легитимности своей международной политики1. Индустриализация и активизация международной торговли потребовали унификации международных правил и норм, а также унификации мер длины и весов (с. 113).

Вконце XIX в. начинается процесс сращивания государства

ипромышленности и развития военных технологий. Государство стало поддерживать технологический прогресс, единственным потребителем результатов которого было оно само. Новые технологии и обращение с техникой перестали зависеть от культурных и социальных особенностей общества. Ульрих Тойш называет этот процесс «технизацией общества» и определяет его как долгосрочный, институционализированный и постоянно повышающийся количественный и качественный уровень технизации, последствия которого в свою очередь являются импульсом для развития новых

технологий. Увеличение числа и объема новых технологий качественно изменяют индивидуальное и коллективное сознание2.

Кроме того, развитие военных технологий дало возможность государствам вести тотальные войны и становиться тотальными государствами, а также развиться национализму. Понятие «нация» использовалось и в до-модерное время, но политическим принципом оно стало лишь в XVIII в. Процесс формирования нации в политическом смысле основывался на уже имеющихся элементах – языке, религии, использовались также национальная литература и мифы. Решающее значение для формирования национальной идентичности имеют памятные даты (коллективная память), такие, как День штурма Бастилии во Франции или Четвертое июля в США,

1Именно с этой целью издавались «Цветные книги» – в которых государства публиковали избранные дипломатические документы. Традиция родилась в Великобритании, издававшей «синие книги» уже в XVII–XVIII вв. Однако регулярным издание «синих книг» в Англии стало только в XIX в. Франция издавала с 1861 г. «желтые книги», Австро-Венгрия с 1868 г. – «красные», Пруссия с 1870 г. – «белые». Название «Цветные книги» получили по цвету обложки. Международные договоры, напечатанные в «Цветных книгах», часто отличались от фактических дипломатических документов. См.: Baumgarten W. Europдisches Konzert und nationale Bewegung. Internationale Beziehungen: 1830–1878. – Paderborn u.a., 1999. – S. 103 ff.

2Teusch U. Was ist Globalisierung? Ein Ьberblick. – Darmstadt, 2004. – S. 56 ff.

45

осознание особенности своей страны, из которых складывается ощущение национальной гордости. Коллективная память – это конституирующая особенность нации, она указывает на битвы, в которых нации пришлось сражаться с врагами или колонизаторами в борьбе за независимость, она определяет образ врага. Войны, несущие идеологическую составляющую, получают для нации совершенно особое значение, например, начало Первой мировой войны было отмечено высоким уровнем энтузиазма воюющих, так как речь шла о коллективной чести нации. В идеологических войнах противник – это враг, против которого возможно применять любые технические средства и любую пропаганду. Идея нации зародилась в Европе и стала европейским «экспортным продуктом», распространившись по всему миру. В международной системе нация и национализм действуют одновременно и стабилизирующе, и дестабилизирующе. Без сомнения, национальная идея является еще одним основанием легитимности рационального государства, она выполняет функцию интеграции внутри государства и усиливает претензии государства на право представления своих интересов как интересов нации вовне. Тем самым национальная идея укрепила государственный суверенитет как один из столпов Вестфальской модели. В то же время национальная идея дестабилизирует международную систему, так как: во-первых, является катализатором военных конфликтов; во-вторых, нации и народности, борющиеся за самоопределение, развязывают вооруженные конфликты.

В пятой главе автор рассматривает взаимодействие глобализации, Модерна и государства. Он отмечает, что с 90-х годов ХХ в. термин «глобализация» очень активно используется в научных дискуссиях, причем чем чаще употребляется этот термин, тем менее ясно его содержание (с. 176). Клаус Леггеви считает глобализацию «пластичным словом», которое используется как в научном, так и в повседневном общении1. Поэтому автор, прежде всего, считает необходимым дать определение понятия «глобализация».

С точки зрения Ульриха Бека, «глобализация говорит не столько о закате политики, сколько о том, что политическое вырывается за категориальные рамки национального государства»2. Клаус Леггеви придерживается похожей точки зрения. Он понима-

1Leggewie C. Die Globalisierung und ihre Gegner. – Mьnchen, 2003. – S. 17.

2Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма – ответы на глобализацию / Пер. с нем. А. Григорьева, В. Седельника; Общ. ред. и послесл. А. Филип-

пова. – М., 2001. – С. 9.

46

ет под глобализацией дететерриторизацию, культурную гибридизацию (смешение) и г-локализацию1. Детерриторизация является центральным понятием глобализации и описывает два феномена: во-первых, детерриторизацию политического суверенитета, которая происходит из-за того, что органы власти, принимающие решения, оторваны от их «территориальных корней»; во-вторых, государственные границы теряют свой эксклюзивный и разделяющий характер. Поэтому Клаус Мюллер определяет глобализацию как «пространственно-временное распространение социальных практик через государственные границы, возникновение транснациональных институтов и диффузия культурных моделей – процесс, который своим объемом, скоростью и распространенностью отличается от конвенциональных форм модернизации»2. Ян Аарт Шолте при описании глобализации в первую очередь подчеркивает формирование новых социальных отношений3.

Во всех приведенных выше определениях и описаниях глобализации нет определения роли государства в этом процессе. Кажется, будто процесс глобализации не имеет акторов, совершенно не управляем и не признает государственных границ. Многие дискурсы о глобализации направлены на обсуждение мирового сообщества и констатируют потерю значимости государств. Эти дискурсы подчеркивают два аспекта: во-первых, государственные границы становятся прозрачными и легко преодолимыми, а государство больше не выполняет роль «привратника», открывая и закрывая ворота; во-вторых, вызовы государству стали глобальнее –

1«Современная культура переживает процесс “креолизации”, то есть осуществляет себя как неустойчивая смесь языков рабов и языка колонизаторов.

Сэтой точки зрения “глобализация” может быть рассмотрена как “глокализация”, где усилена роль транснациональных сообществ (в том числе и нонпрофитных) как агентов глобализации. “Гибридность” мировой культуры – главное ее свойство. На этом построен успех заведомо гибридной англо-американской попкультуры, которая создает идеальную среду для американизации национальных культурных пространств. Да, американизация – это, несомненно, вульгаризация пространства культуры, но, с другой стороны, это и путь к раскрепощению от власти старых иерархий, к эгализации культурного бытия европейцев» (выступление Клауса Леггеви на Второй потсдамской встрече Востока и Запада). Цит. по: Кривулин В. Идентификация невозможного. Вторая потсдамская встреча Востока и Запада. – http://old.polit.ru/printable/257635.html

2Mьller K. Globalisierung. – Frankfurt a.M., 2002. – S. 8.

3Scholte J.A. The globalization of world politics // The globalization of world politics /Ed. by Baylis J., Smith S. – Oxford, 1997. – P. 13–30; 14.

47

от миграции до загрязнения окружающей среды – все эти проблемы выходят за рамки государственных границ (с. 179).

Следующий дискурс по вопросам Модерна и глобализации связан с теориями Фрэнсиса Фукуямы и Мартина Альброу. Фукуяма считает, что с окончанием противостояния Восток–Запад установилась западная модель общества в форме либерального, рационального и демократического государства. Альброу придерживается точки зрения, чтоМодерн сменилсяглобализацией, которуюонопределяет как:

«1. Активное и пассивное развитие по направлению к глобальности:

1.1. в отдельных областях:

1.1.1.распространение практик, ценностей, технологий ... по всему миру;

1.1.2.возрастающее влияние глобальных практик и пр. на жизнь человека;

1.1.3.увеличивающееся значение глобального как ... предпосылок человеческой деятельности;

1.1.4.возрастающее количество изменений, которые возникают из-за взаимодействия отдельных областей;

1.2. общность этих областей; 1.3. абстрактное обобщающее понятие этих областей.

2. Активный или пассивный процесс глобализации, который происходит в одной или во всех областях, перечисленных в п. 1;

3. Исторический переворот, получающийся из суммирования отдельных форм и примеров из п. 1»1.

Несмотря на комплексность определения Альброу, пишет Циммер, оно представляется процессом без акторов, исторически и телеологически открытым, но лишенным в отличие от модернизации внутренней логики развития. В таком понимании термин «глобализация», как термины «ренессанс» или «империализм», может использоваться для обозначения определенной эпохи.

Модерн автор рассматривает с позиции Ульриха Бека, подробнее останавливаясь на ограниченности природных ресурсов и на различиях в поведении homo oeconomicus, ориентированного исключительно на получение прибыли, и гражданина, ориентированного на всеобщее благо (с. 183–184). Циммер подчеркивает: «…глобализация не является окончанием Модерна, Модерн продолжается и развивается в им самим созданных условиях» (с. 185).

1 Albrow M. Abschied vom Nationalstaat. – Frankfurt a.M., 1998. – S. 141 f.

48

Является ли глобализация действительно новым феноменом, конечной точкой многостороннего исторического развития; может ли процесс глобализации «повернуть назад» или единожды достигнутое положение необратимо? Безусловно, технический прогресс, информационные технологии и средства связи привели к невиданному доселе уплотнению пространства и времени. При этом речь идет не столько о том, какое количество событий происходит в мире одновременно и сколько новостей об этих событиях мы получаем, а о том, насколько доступными стали географически сильно отдаленные от нас люди, товары, услуги. Но что все-таки в глобализации особенного настолько, что можно было бы говорить о начале новой эпохи, ставит перед собой вопрос автор (с. 186).

Если считать, что глобализация началась в 80-е годы и сравнить показатели экономического роста и индексы развития человеческого потенциала, то можно прийти к выводу, что в то время как западные индустриальные державы, США и Канада увеличивали ВНП на душу населения в период с 1973 по 1996 г. существенно быстрее, чем в период с 1950 по 1973 г., в странах Азии и Африки в период с 1973 по 1996 г. проходил процесс либо стагнации, либо негативного роста ВНП (с. 186). Аналогично обстоит дело и с мобильностью капитала, которая была весьма высока до Первой мировой войны, значительно уменьшилась в период между войнами и в особенности в период мирового финансового кризиса 1929 г. и лишь в середине 90-х годов ХХ столетия достигла такого же уровня активности, как перед Первой мировой войной. Причем подъем активности международной торговли в 90-е годы связан в первую очередь с ее либерализацией (с. 186). При этом подписание ГАТТ, создание ВТО не упразднили господство государственных интересов в международной торговле, которая до сих пор зависит от решений стран ОПЕК. Более того, развитые индустриальные государства с помощью субвенций и ограничений закрывают свои рынки от вторжений извне, в то время как развивающиеся страны открывают их.

Еще один признак глобализации – увеличение количества международных организаций и делегирование им государствами части своих полномочий. Однако все международные организации зависят от государств, финансирующих их. Последние 25 лет были отмечены увеличением числа международных неправительственных организаций (НПО). В этой связи необходимо отметить, что больше всего НПО возникает на территориях, на которых идут или

49

недавно происходили военные действия. Эти НПО заняты оказанием гуманитарной помощи пострадавшим. С одной стороны, НПО – важная составляющая международного гражданского общества, с другой – многие из них, так же как и международные организации, финансируются полностью или частично государством. Государства играли и играют в настоящее время важную роль в международной торговле, преследуя свои экономические и политические интересы, в том числе путем участия в международных организациях и финансирования НПО.

Следовательно, отмечает автор, во-первых, глобализация не изменяет Вестфальскую модель коренным образом, а только является причиной некоторых изменений внутри нее. Во-вторых, государства понимают себя как конкурентов и стараются с помощью властных и экономических инструментов получить максимальное количество прибыли. В-третьих, глобализация привела не к исчезновению национальных границ, а к формированию сильных экономических блоков. В-четвертых, международные организации и НПО служат «удлинением руки» национального государства до тех пор, пока государство может влиять на объем их полномочий. В-пятых, концепция социального государства продолжает действовать в реальности.

В шестой главе рассматриваются космополитизм, мультикультурализм и правовой дискурс. М. Циммер выделяет три вектора развития, характерных для Модерна.

1. Обсуждение условий, возможности и необходимости космополитической демократии, т.е. расширения демократических прав за границы одного государства. С этим дискурсом связана новая формулировка концепции гражданства (citizenship) в смысле ликвидации связи между нацией, народом и государством. Обсуждаются преимущественно две концепции – «космополитическое правительство» («cosmopolitan governance») Дэвида Хелда1 и субсидиарная федеральная мировая республика Отфрида Хёффе2. 2. Возможность претензий на правовой статус не только индивидов, но и групп. Эта тема связана с концепцией мультикультурализма. «Мультикультурализм» в научном смысле слова включает в

1Held D. Democracy and the global order: From the modern state to cosmopolitan governance. – Cambridge, 1995.

2Hцffe O. Demokratie im Zeitalter der Globalisierung. – Mьnchen, 1999; Hцffe O. Wirtschaftsbьrger, Staatsbьrger, Weltbьrger: Politische Ethik im Zeitalter der Globalisierung. – Mьnchen, 2004.

50

себя не только многообразие культур в обществе, но и все теории, посвященные признанию демократическим правовым государством культурно дифференцированных групп. 3. Дискуссия о том, насколько права стали средством трансформации государств и международных систем. Особое значение в связи с этим приобретает проблема гуманитарной интервенции. Основной вопрос можно сформулировать следующим образом: «В какой степени защита прав человека обязывает государства действовать за пределами своей территории?» (с. 217–218).

Космополитизм как теория основывается на идеях Просвещения. Особое значение эта теория уделяет не только созданию справедливого мира, но и обоснованию того, что война как феномен может быть полностью исключена в условиях интернационализма, поскольку деление человечества на национальные государства и есть корень международных конфликтов. В теории Хелда речь идет не об упразднении национальных государств или превращении ООН в мировое правительство. Он ставит перед собой вопрос: если верно то, что демократия исторически развилась в рамках модерного (национального) государства, как возможна демократия в условиях глобализации, интернационализации и транснационализации? Центральным для понимания демократии является реконструкция понятия «автономия». Люди таким образом организуют условия своей жизни, чтобы не допустить бесконтрольного применения власти. Государственное принуждение связано правом. Демократическая автономия – это автономия внутри ограничений, наложенных на нее обществом1. Для определения границ демократической автономии Хелд прибегает к мысленному эксперименту, основанному на теории справедливости Джона Ролза. Игроки Ролза обладают равными силами и не знают о своих будущих социальных позициях, они рациональны, а их интересы и потребности таковы, что для удовлетворения последних им необходимо взаимодействовать, причем единственной формой взаимодействия является сотрудничество, а решение, принятое игроками, должно в равной степени удовлетворять всех игроков2. По правилам этого мысленного эксперимента игроки не могут принять решение, которое бы обременяло третьих лиц, так как игрокам не известны их

1Held D. Op. cit. – P. 226.

2Rawls J. Eine Theorie der Gerechtigkeit. – Frankfurt a.M., 1975; Литвинен-

ко Н. Концепция справедливости Джона Ролза // Логос. – М., 2006. – № 1 (52). –

С. 26–34. – Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2006_01_52.htm

51

будущие социальные позиции и такое решение может в будущем обременить их самих. Например, если принять решение о введении рабства, то в будущем это может затронуть их самих. По мнению Циммера, эта «бритва демократической теории» является важным инструментом анализа демократичности общества (с. 227). Согласно Хелду, в структурах, не обладающих демократией и автономией, шансы распределены асимметрично, т.е. демократия становится прерогативой тех, у кого есть ресурсы. Он называет такие структуры Nautonomie. На основании серии мысленных экспериментов Хелд выделяет семь признаков (семь прав), присущих настоящей демократии.

1. Здоровье, под которым понимается право на жизнь и право на благоприятную окружающую среду. 2. Социальные права: все права, которые служат развитию способностей индивидов.

3.Культурные права – свобода мысли, вероисповедания и слува.

4.Гражданские права – право на доступ к информации и право объединений. 5. Экономические права – гарантированный минимальный доход, доступ к средствам производства и финансовым ресурсам. 6. Права на мир и безопасность – отсутствие принуждения и

насилия. 7. Политические права – равенство всех перед законом

(с. 227).

По Хелду, демократия перестала быть эксклюзивным продуктом национального государства, демократизация преодолевает государственные границы. Практически это обозначает следующее:

1)закрепление принципов космополитической демократии в государственных конституциях демократических государств и их законов, т.е. безоговорочное открытие национального права для влияния международного права;

2)создание эффективных транснациональных институтов законодательной и исполнительной власти, которые могут принимать решения, касающиеся регионов;

3)реформа ООН как сообщества демократических государств (с. 228).

При этом Хелд не выступает за упразднение национальных государств. Его модель космополитического правительства – это многоуровневая система, включающая в себя как мировое правительство, так и конфедерации государств. Свободный рынок не является гарантом демократии, он отдает предпочтение рынку регулируемому. В долгосрочной перспективе описанная выше модель Хелда – это трансформация международной системы, в которой

52

автономия всех одновременно будет являться обязанностью всех

(с. 232).

Циммер отмечает, что рассуждения Хелда строятся на концепции обязательств, являющихся мотором демократизации и создания космополитческой демократии. Акторы Хелда соблюдают нейтралитет и не встроены в социальные структуры (это следует из условий мысленного эксперимента Ролза). Автономия, по Хелду, – это не регулятивная идея, упорядочивающая отношения между акторами и структурами, а принцип организации структур, на котором должно быть основано их формирование. В таком случае убедительным кажется предположение о высокой степени бюрократизации космополитического правительства. В конечном итоге теории, построенные на мыслительном эксперименте, можно обвинить в том, что в них не учтена история развития общества и государства (с. 235). Теория Хелда выходит за рамки Вестфальской модели и подразумевает ееразрушение, ноостается мысленным экспериментом.

Аналогичную критику автор высказывает в отношении идеи возможного преодоления поствестфальскими государствами проблемы включения и исключения (Inсlusion / Exсlusion). Концепция гражданства (citizenship) подразумевает не только статус гражданина и присущие ему права и обязанности, но и его принадлежность к определенной исторически сформировавшейся общности. Гражданство – это «привратник», открывающий и закрывающий ворота, отделяющие и отличающие граждан от «чужих», и одновременно разделяющий «гражданина» и «человека», что само по себе подразумевает эффект включения / исключения. Притязания групп на собственную культурную идентичность – это притязания второго порядка по сравнению с правами и обязанностями каждого конкретного индивида. Права групп могут быть интерпретированы только в свете индивидуальных прав их участников. Международные отношения подчинены принципу суверенитета, невмешательства во внутренние дела другого государства – это основа Вестфальской модели. Поэтому концепция мультикультурализма согласуется с Вестфальской моделью, определяя границы национальной идентичности государственными границами (с. 238).

Вопрос доступа «чужих» (Fremde) к их правам соприкасается с проблемой гражданства и подразделяется на три составляющих: 1) какие права либеральные демократии должны предоставить чужим? 2) обязаны ли либеральные демократии принимать чужих?

53

3) при каких условиях чужие имеют право стать гражданами? (с. 253).

Внастоящий момент в странах ЕС решающее значение для доступа к их правам чужих (иностранцев) имеет наличие разрешения на краткосрочное или длительное пребывание в стране (объем прав отличается) и их гражданство. При этом даже нелегальные мигранты не могут считаться полностью бесправными, так как обладают правами человека. Ситуация разделения пребывающих на территории государства на граждан и неграждан и наделение этих групп разными правами представляется автору полностью легитимной. Государство обязано охранять права человека и гражданина на своей территории, для чего ему необходима монополия на применение принуждения. Эта монополия как следствие суверенного легитимного господства подразумевает право государства на разделение на граждан и неграждан (своих / чужих) и наделения их разными правами. Государственный суверенитет является препятствием для гуманитарной интервенции других государств, даже если речь идет о защите прав человека на территории другого суверенного государства. Это положение согласуется с содержанием Вестфальской модели.

Взаключение автор еще раз подчеркивает, что прошедшие 350 лет были не периодом постоянной смены различных моделей международных отношений, а периодом развития Вестфальской модели, котораявсегодняшнем еесостоянииотвечаетусловиям Модерна.

В.Н. Гиряева

54

Коуэн С. УСТОЙЧИВОСТЬ ГОСУДАРСТВА:

ДЕМОКРАТИЯ И ВЫЗОВЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ (Реферат)

Cohen S.

The resilience of the state: Democracy and the challenges of globalization / Transl. from the Fr. By Derrick J. – Boulder

(Col.); L.: Rienner, 2006. – X, 198 р. – (CERI ser. in comparative politics and intern. studies). – Загл. ориг.: Rйsistance des etates. – Bibliogr.: p. 184–194.

Автор книги, Сэми Коуэн, является руководителем научноисследовательских работ Центра по изучению международных отношений в Париже. Свою работу он посвящает анализу взаимоотношений государства и неправительственных организаций и структур в международной политике. Реферат отражает содержание введения к данной книге, названного «Третья шахматная доска», в котором затронуты все основные темы книги.

Государство, отмечается во введении, более не является единственным актором на мировой сцене. Менее чем за последние 15 лет «новые» транснациональные акторы прорвались на международную сцену, что существенно перекроило мировой ландшафт, отменило монополию, удерживаемую прежде представителями государства. Экономическая глобализация, развитие медийных, коммуникационных и транспортных технологий в значительной мере способствовали росту и роли новых акторов. Неправительственные организации (НПО), многонациональные фирмы, финансовые операторы, мигранты, террористы, наркокурьеры, мафии и разнообразие других частных акторов составляют эту пеструю массу, которая получает растущее внимание со стороны обозревателей международной политики и политических лидеров.

Распад советской империи также способствовал распространению этих частных акторов. Растущая интенсивность обменов, открытие границ позволили им организоваться, обменяться идеями и действовать. Многие отличились вызывающими действиями, иногда очень жестокими, ставшими газетными новостями, нарушившими планы правительств, заставившими государства изменить свои приоритеты. Мобилизация граждан против глобализации, сопровождавшая все основные международные встречи, имела

55

почти такое же воздействие, как и сами встречи. Государства перестали выступать как единственные элементы международной системы; некоторые полагают, что они теперь могут стать лишь одними из многих.

«Два мира», или «Беда» государства

Растущая мощь этих возмутителей на международной сцене стала одним из главных объектов для политических и академических дебатов, породила обилие литературы об «упадке» государственного суверенитета. Доминирующий дискурс был принят, была изобретена новая «теория». Согласно этой новой вере государства более не способны контролировать новых «транснациональных» акторов; осуществляется «новый передел мира» в пользу этих акторов, последовавший вслед за распадом коммунистического блока и глобализацией, что сделало их «главными детерминантами» международной политики. Внешняя политика также «устарела». Появление новых акторов предположительно ускорило упадок государства и его «регрессию» во всем мире; принцип территориальности теперь не более чем «устаревшие рамки лояльности». Государство сегодня «поставлено под контроль» даже в своих функциях по обеспечению безопасности, которые являлись для него наиболее традиционными. Атака 11 сентября лишь оживила представления о «безвластном государстве», не способном контролировать «enfant terrible» глобализации.

Эти изменения ослабили разъясняющую ценность «реалистической» теории, которая десятилетиями служила главным инструментом для анализа у теоретиков международной политики. Такие авторы, как Ганс Моргентау (Hans Morgenhtau) и Раймонд Арон (Raymond Aron) рассматривали мир как систему с доминированием государств, которые в основном преследовали цели безопасности и власти. Считается, что с глобализацией и «транснационализацией» международных отношений мир вошел в эру всемирной «турбулентности». Это термин, используемый одним из лидеров транснационалистской школы Джеймсом Розенау (James Rosenau), профессором университета Джорджа Вашингтона. Правда, он не заходит так далеко, чтобы заявить об исчезновении государства, однако утверждает, что руки у государства более не свободны, что оно уже не контролирует события. На его взгляд, межгосударственная система более не является опорной точкой

56

международной политики: она сосуществует с «многоцентричной системой», не-государственными акторами, ставшими определяющими факторами международной политики. Индивидуальные и групповые чувства подчинения и лояльности к государственным властям убывают, в то время как способность людей сопереживать отдаленным проблемам возрастает. Эффективная компетенция национальных правительств подвергается эрозии по мере распространения транснациональных групп. Наметилась «бифуркация» между «государствоцентричным» и «многоцентричным» мирами, следующими противоположным принципам. Если первый все еще направляется классическими мотивами устремления к власти и сохранения суверенитета, то для второго более важен поиск автономии. «Государствоцентричная система сейчас сосуществует с равной по мощности, но более децентрализованной, многоцентричной системой» (цит. по: с. 3).

Однако, замечает Коуэн, нет ничего оригинального ни в транснационалистском тезисе Розенау, ни в его анализе «реалистической» модели. Эти идеи были разработаны еще в 70-х годах двумя академиками Гарварда – Робертом Кеоэйном (Robert Keohane) и Джозефом Наем (Joseph Nye) в их книге «Транснациональные отношения и мировая политика»1. Позже в работе «Власть и взаимозависимость» (1977) они оспорили три главных постулата реалистической теории: преобладание государств на мировой сцене, сосредоточенность на безопасности и власти, приоритет стратегических и военных соображений над экономическими. Для этих авторов, представленных в качестве основателей «либеральной» школы в международных отношениях, взаимозависимость – экономическая кооперация между государствами – делает обращение к силе устаревшим. Что действительно ново, так это беспрецедентное распространение транснациональных акторов, а особенно его негативных последствий для власти государств.

Во Франции наиболее известным представителем этой школы является Бертран Бади (Bertrand Badie), издавший несколько книг в этой области, в которых он, как отмечает Коуэн, празднует «реванш гражданского общества» по отношению к государству. Бади считает, что государство все более «игнорируется субнациональными акторами», действия которых ускользают от госу-

1 Keohane R, Nye J.S. Transnational relations and world politics. – Cambridge,

1971.

57

дарственного надзора, перешагивают через суверенитет и территориальный контроль государства. Он пишет, что перед лицом «мира государств – который остается на своем месте со своими традиционными принципами и соответствующими им практиками, выстроился другой мир, с неопределенным числом акторов, стремящихся прежде всего защитить и отстоять свою автономию, используя скорее кооперацию (или отказ от нее), нежели силу, избегая традиционных норм дипломатии» (цит. по: с. 4).

Некоторые авторы подчеркивают новую роль «мирового общественного мнения». Мари-Клод Смаутс (Marie-Claud Smauts) считает, что менее чем за столетие мы прошли путь от модели «сообщества цивилизованных государств», ориентированных на соревнование и преследующих эгоистичные цели власти и национальных интересов, к «глобальному гражданскому обществу», гетерогенному и многоцентричному. Существует много литературы о роли НПО, также ответственных за «беды» государства.

Таким образом, мы, вероятно, вошли в мир без границ, отмеченный не-государственными и транснациональными элементами. Транснациональная деятельность частных фирм и непредсказуемое движение капиталов, свободных в выборе куда им двигаться, также оказали дестабилизирующее влияние на те страны, которые они покинули. Британский экономист Сусанн Стрэйндж (Susan Strange) подчеркивает значение экономической глобализации, возрастающую роль транснациональных предприятий и свободных финансовых рынков. Глобализация – это царство транснационалов, бизнеса, не привязанного ни к территории, ни к государству, что свидетельствует о неизбежном упадке государства. «Там, где когда-то государства были хозяевами рынков, теперь рынки по многим решающим вопросам являются господами правительств государств» (цит. по: с. 4–5). Государства более не могут контролировать свою экономическую политику, поскольку они не способны контролировать свои границы и ставить заслон политическому и культурному влиянию других стран. Государство становится «неадекватным», «неоперативным». Приходится распрощаться с видением государства, которое все решает и на все влияет.

Государство «поставлено под контроль» даже в функции безопасности со стороны террористов и мафии. Брошен вызов как монополии государства на легитимное физическое принуждение, так и на сохранение и контролирование национального достояния. Распространение таких внутренних угроз, как терроризм и нарко-

58

трафик, также способствует эрозии государства, его ослаблению как участника международных отношений.

В соответствии с таким развитием парадигма государстванации считается устаревшей, а его связи с индивидами и группами ослабевшими; государство-нация более не способно представлять интересы нации, как это было в прошлом, а дезинтеграция политической сферы освобождает путь для «управления» на мировом уровне. Идея управления в интерпретации таких авторов, как Джеймс Розенау, касается не только возможности лучшего регулирования мировых дел, но и необходимости развивать способ разрешения мировых проблем участниками гражданского общества и международных организаций, где государство выступает на тех же условиях, что и другие участники. Управление в этом смысле подчеркивает новые средства участия международного гражданского общества, устраняя необходимость в государстве. Таким образом, возникла новая вера в то, что граждане могут улучшить судьбы мира без помощи государств и коррумпированных политиков. Другие авторы призывают к созданию «мирового цивильного гражданства», привносящего с собой новую организацию демократической жизни или даже представительных структур будущей «мировой демократии», отличной от государств. Продвигается идея создания «мирового парламента», находящая своих адвокатов среди интеллектуалов и должностных лиц ООН.

Новая парадигма: Транснациональная теория «упадка государства»

Переворот, предлагаемый этой теорией, отнюдь не незначительный: новый передел мира не в пользу европейских и западных государств, возникших по Вестфальскому договору. Эти государства более не считаются единственными элементами, составляющими международную систему.

Но если государство обречено на исчезновение или ослаблено, то кто возьмет на себя ответственность за неотложное международное регулирование? Может ли мир без государств обеспечить хотя бы минимум регулирования в таких областях, как экология, международные конфликты или экономическое неравенство? Может ли «международное гражданское общество» занять место государств? Проблема также и в идентичности, источнике тревог и даже боли. Для такой страны, как Франция, чьи единство и иден-

59

тичность выстраивались вокруг государства, глобализация – так же как и европейская интеграция – рассматриваются как симптом упадка государства-нации, «конец Франции» как суверенного независимого государства на мировой арене. Другие рассматривают упадок способностей государства в положительном ключе, полагая, что он благоприятствует свободному предпринимательству и рынку. Что же касается сторонников мировой демократии, то они считают этот упадок прелюдией нового, более демократичного мира, ведущего к организации мирового цивильного гражданства, автономного от государств. Дэвид Хелд (David Held), американский политолог, в частности, рассматривает упадок роли наций и эрозию национальных демократий как установленный и действительно «благоприятный» факт (с. 7).

Вся отмеченная выше литература имеет много общего, основываясь на одинаковых посылках. Конец «холодной войны» и глобализация привели к упадку государства-нации, к значительной утрате его суверенитета и привилегированного положения на вершине иерархии участников международной системы, к низведению его на второстепенную роль в отношении к транснациональным участникам, к преобладанию экономической сферы над политической, социального над стратегическим, глобального над национальным. Похоже, что все эти авторы восприняли как свою собственную метафору Джозефа Ная о шахматной доске. Он сравнивает новое разделение власти в мире со сложной трехуровневой шахматной игрой. На «верхней шахматной доске» располагается военная сила, она в основном однополярна. Соединенные Штаты являются единственной страной, способной на ее глобальное применение. На «средней шахматной доске» располагается экономическая власть, она многополярна и поделена между Соединенными Штатами, Европой и Японией. На третьей, «нижней шахматной доске» располагаются транснациональные отношения и негосударственные участники, власть здесь очень «широко рассредоточена». Это царство транснациональных отношений, которые пересекают границы, минуя государственный контроль.

Этот «транснациональный» тезис не является вполне убедительным и вызывает ряд вопросов. Действительно ли транснациональные участники побудили государство отступить? Какими способами они его ослабили? Действительно ли государства сейчас уступают дорогу «мировому гражданскому обществу», которое скоро будет доминировать в международной политике? Да и суще-

60

ствует ли оно? Могут ли не-государственные акторы рассматриваться как выступающие за государство? Передается ли урезанная от государства власть не-государственным акторам? Действительно ли так важны предсказанные перемены?

Чтобы ответить на поставленные вопросы, автор решает перепроверить отношения между государствами и не-государственными участниками через три разновидности транснациональных участников: НПО – в сфере гражданского общества; террористы – в сфере транснационального насилия и транснациональные фирмы – в сфере экономики. Все эти участники имеют одинаковую репутацию соперников государства в его международной сфере действия. Автор наибольшее внимание уделяет НПО, так как они и по важности в мире имеют большее значение. С конца «холодной войны» они обнаруживаются во всех частях света. Они особенно активны в защите прав человека и в таких гуманитарных областях, как развитие, образование, здравоохранение и окружающая среда. Короче, они представляют отличную призму для изучения проблем, касающихся «упадка государства» в наиболее значимых областях глобализации. Исследование автора привело его к неоднозначным выводам, хотя он отнюдь не отрицает перемен, произошедших в наших обществах. Экономическая глобализация и распространение транснациональных участников не оспаривается, это реальность. Растущая взаимозависимость государств привела к кооперации, которая усиливается с годами. Растет число проблем (касающихся экономики, здравоохранения, экологии, торговли), которые обсуждаются и решаются в многосторонних рамках, ограничивающих автономное принятие решений государств. А число транснациональных акторов, их роль значительно возросла за последнее десятилетие благодаря средствам массовой информации, развитию коммуникационных технологий и глобализации таких проблем, как окружающая среда и права человека. Множество НПО появилось на мировой сцене иихдействия немогутигнорироваться государствами.

Но что-то в этой безупречной линии рассуждений царапает слух, считает автор. Прежде всего, то, что вся эта картина систематически окрашивается «транснационально-упадочнической» (trans- natuonal-declinist) теорией. Исследования транснационального феномена сопровождаются по большей части «ориентированным на упадок» видением государственной власти. Транснациональный дискурс звучит как некролог: «смерть государства-нации», «конец суверенитетов», «устарелость внешней политики», «реванш граж-

61

данского общества» – все эти фразы прокламируют конец некой эры и приход новой международной системы. Во многих отношениях все это носит идеологический характер. Разговоры о «реванше гражданского общества» по отношению к «хитрому и циничному государству» относятся к партизанскому дискурсу. Государство есть Зло, новый козел отпущения, его упадок – хорошая вещь. Этот комбинированный транснациональный взгляд перестает опираться на эмпирические наблюдения и становится идеологизированным утверждением. Но в этом подходе присутствует главное противоречие: либо государство «безвластное», либо оно хитрое и сильное и нуждается в обуздании; оно не может быть тем и другим одновременно. Такой подход переоценивает как упадок государства, так и мощь транснациональных акторов. Транснационально теория «упадка государства» является не объясняющей теорией, а скорее верой в приход более демократического мира, управляемого более гуманно.

Разнообразие транснациональных участников

Действительно, вполне оправданно принимать в расчет возрастающую мощную роль транснациональных участников и потоков. Это исправляет упущение, случившееся еще очень давно. Но это отнюдь не инновация, как об этом утверждается. Эти участники и потоки появились отнюдь не после конца «холодной войны». Транснациональная реальность, организованная преступность, сепаратистские движения, религиозные устремления и т.д. – все это очень старые движители, которые всегда соперничали с государством, что отмечалось еще в работах 60-х годов. Все это подрывает ту точку зрения, что именно коллапс коммунизма послужил отправной точкой в отношениях между новыми участниками и государствами.

Хотя влияние, приписываемое новым участникам, чрезмерно, однако его присутствие не привнесло что-либо новое в конфигурацию международной системы. Властные отношения между государствами и негосударственными участниками, конечно, были сокращены в последние десятилетия, но не настолько, чтобы встряхнуть мир. Преобладание государств на международной арене не пошатнулось. Возникли новые властные отношения, отмеченные парадоксами и сложностями, не укладывающимися в схематичную картину двух миров. Государства сохраняют значительную способность к сопротивлению давлению транснациональных уча-

62

стников. Конкретные примеры их взаимоотношений показывают, что государства уступают только там, где они хотят уступить, сообразуясь со своими интересами.

Ко всему прочему, мир не-государственных акторов не обладает реальным единством. Они едины только в своей способности нарушать государственный суверенитет и территориальный контроль, в своей возможности соперничать с государствами в области международной политики, лишая их монополии быть единственными участниками на международной арене. В действительности каждый из этих миров очень глубоко разделен. Каждый характеризуется широким разнообразием и не всегда находится в конфронтации друг с другом. НПО, криминальные структуры, многонациональный бизнес, антиглобалистские движения – все они не в одинаковых взаимоотношениях с государством, не все они преследуют одни и те же цели, используют различное влияние. Не все они одинаково влияют на государство, не все подрывают государственную власть. Организованная преступность угрожает государству, а НПО нет, некоторые из них работают вместе с ним, часто даже становясь субподрядчиками в таких областях, как помощь в развитии и гуманитарные акции. Практические наблюдения опровергают тезис о существенном антагонизме между государствоцентричным и многоцентричным мирами. Феномен НПО, по крайней мере первоначально, присущ демократическим странам, где соблюдаются свобода слова и собраний.

Транснациональная солидарность

инациональная приверженность

Сточки зрения теории «упадка государства» транснациональные участники рассматриваются как свободные от суверенитета, ограничений государства, национальной и территориальной приверженности. «Созданы новые формы идентификации… ослабляющие гражданские связи» с территорией и государством-нацией, заявляют Бертран Бади и Мари-Клод Смаутс (цит. по: с. 12). Но уровень упадка государства все же остается под вопросом. Ведь многие НПО являются по сути «правительственными» или «квазиправительственными», поддерживающими тесные связи с государством и его представителями. Иногда больше солидарности наблюдается между НПО и их правительствами, нежели между самими НПО. Транснациональные корпорации по большей части

63

имеют более солидные связи, нежели предполагают, с территорией и государством своего национального базирования. Многие из них не способны действовать без поддержки государства или международной организации государств. Поэтому термин «мировое гражданское сообщество» более годится в качестве мобилизующего мифа для тех, кто призывает к большей демократии в мире.

Если анализ организованных групп распространить на всех граждан в целом, то утверждения о разрыве или ослаблении связей с нацией-государством и о мировой транснациональной солидарности остаются неподтвержденными. Национальная принадлежность и чувство принадлежности к более широкому сообществу не являются несовместимыми. Исследования «Евробарометра» показывают, что люди, которые говорят, что они гордятся быть европейцами, заявляют, что они также гордятся своей принадлежностью к той или иной нации.

Относительно понятия «турбулентность» в мировой политике можно сказать, что это вовсе не научное понятие. Оно не предлагает никакой альтернативы реалистической теории, а является скорее «набором ужасов», предназначенным убедить людей в близком коллапсе нации-государства. Мы сталкиваемся с идеей, где доминируют понятия «глобализация», «сложная взаимозависимость» и «мировая турбулентность». А главные теории международных отношений – «реализм», «неореализм» и «либерализм» – объявляются препятствием к пониманию мира.

Требование большей вовлеченности государства

Очень часто возрастание мощи «новых» участников не только не ослабляет государство, но укрепляет его. Прямым следствием атаки международных террористов 11 сентября явилось «возвращение государства» в страну ультралиберализма. Растущее давление НПО привело к расширению поля деятельности государств и их вмешательству в области, где они ранее не намеревались действовать. «Антиглобалистские движения требуют большего вмешательства в процессы экономического и социального регулирования, более справедливого и лучшего распределения благ, защиты ценностей и национальной культуры, лучшего контроля над компаниями и рынками. Конечно, демонстранты путешествуют, выступают и связываются через Интернет. Но все требования звучат как призывы “больше государства”, а не “меньше государства”. Интер-

64

нет привычно рассматривают как средство коммуникации, действующее только в одном направлении – против государственного суверенитета, в то время как он действует в другом направлении, в сторону укрепления суверенитета» (с. 14). Согласно опросам 2000 г., 69% французов считали, что именно государство должно определять правила для экономики, и только 26% высказали свое доверие гражданскому обществу (гражданским обществам, потребительским организациям). Лидеры бизнеса также всегда взывают к помощи государства, когда их интересам в мире угрожают либо иностранная конкуренция, либо небезопасная обстановка на территории их деятельности (с. 14–15).

«Государство, основанное на господстве права, одна из лучших установленных норм в международной системе и один из лучших гарантов стабильности. Это также одна из лучших форм политической организации. Мятежники, сепаратисты или движения за автономию, прибегающие к насилию, не атакуют суть государства; их целью скорее является восстановление государства под их контролем над всей или частью государственной территории. Они не враждебны к государству как таковому – совсем наоборот. Никто так “не жаждет государства”, как они, при условии, что это “их” государство, под их контролем, наделенное “нормальными” атрибутами суверенитета и имеющее “зафиксированные” и “признанные” границы. Палестинцы борются не против государства, а против государства Израиль. Курдская рабочая партия желает не исчезновения Турции, но создания автономного Курдистана. Тамильские тигры борются против правительства Синхала, но не против нации-государства.

Государство-нация остается формой организации, которую высоко ценят как раз те люди, о которых принято считать, что они хотят избавиться от него. Доказательством этому служит “распространение государств”, наблюдавшееся в мире после деколонизации и распада СССР и Югославии, и которое осуждается как фактор, способствующий войне. Исчезновение государства всегда ведет к его разделению и созданию нескольких других, утверждающих свой суверенитет и требующих границ и территорий» (с. 15).

«Заявления о том, что государство стало неадекватным, что суверенитет заканчивается, являют собой новую версию “конца истории”. Они описывают завершение процесса, тогда как мир проходит через большие изменения, далекие от завершения, в котором противоречивые тенденции сосуществуют, и новые участники вме-

65

сте со старыми живут бок о бок. Так что будет мудро повременить с подписанием свидетельства о смерти нации-государства» (с. 16).

Забытое политическое руководство

Любопытно, но транснациональный подход игнорирует роль политического руководства, которую оно способно играть в международных отношениях. Оно отметается как участник с международной сцены, как если бы эрозия государства сопровождалась сокращением поля маневра у лидеров. Политическое руководство оставлено для изучения историкам и психологам, как если бы их важность осталась в прошлом. Теперь совершенно не важно знать, кто принимает решения в государственном аппарате, поскольку в любом случае «руководят рынок и транснациональные участники». Подобный подход ведет к мысли, что все лидеры безвластны, взаимозаменяемы, осуществляют одинаковую политику.

Мысль об отсутствии какого-либо выбора – весьма спорная. В большинстве случаев всегда есть из чего выбрать, и государству приходится определять свою стратегию, используя имеющиеся средства. Оно может мобилизовать поддержку, искать приемлемый компромисс, может даже игнорировать давление, если это возможно. Только государство может примирить внешние ограничения и внутреннее давление, стать посредником между внутренней политикой и международным согласованием.

Транснациональное «упадочническое» видение государства является опасным, поскольку вносит вклад в делегитимацию государства, утверждая его неспособность в разрешении мировых проблем, предотвращает постановку реальных вопросов. А эти вопросы касаются не «упадка» государства, а той неудачной политики, которую государства проводили перед лицом таких растущих «угроз безопасности», как терроризм и международная преступность, перед лицом вызовов глобализации.

К.Ф. Загоруйко

66