Штайгер X. КОНЧАЕТСЯ ЛИ ЭПОХА СУВЕРЕННОГО ГОСУДАРСТВА? (Реферат)

Steiger H.

Geht das Zeitalter des souverдnen Staates zu Ende? // Der Staat. – B., 2002. – B. 41, H. 3. – S. 331–358.

Автор начинает исследование с классического трехсоставного определения понятия «государство»: организованное на долговре-

менной основе единство действий и решений народа государства; существующее на отграниченной государственной территории и под управлением единой суверенной государственной власти; реализующее определенные мировоззренческие цели. Затем он рассмат-

ривает содержание каждого из трех элементов классической модели государства, прежде всего европейского, с ХVI до второй половины ХХ в., описывает современную ситуацию в отношении каждого элемента и делает теоретические выводы.

Автор выдвигает три тезиса. Согласно первому тезису, эпоха модели суверенного государства (по меньшей мере в Европе) за-

вершилась. Применительно к народу государства этот тезис раскрывается через соотношение государства и нации, проблематику национального государства. Определение народа государства по формально-юридической принадлежности, гражданству в учении о государстве, как правило, считается недостаточным. С конца ХVIII в. и особенно в последующем был разработан материальный критерий в виде понятий «народ» и «нация». Они стали конституирующим индивидуальным субстратом государства, и государство сделалось «национальным», т.е. основывающимся на определенном сущностном единстве его народа. Нация рассматривается как единый гомогенный субъект государства. В нем она выступает государственной нацией, т.е. оформленной политико-юридически. В этом состоянии нация предшествует национальности, признаки которой трактуются по-разному – от принадлежности к этносу до осознания ее членами общей истории. Хотя все европейские государства сегодня по-прежнему определяют себя как национальные, они все более и более дифференцируются на множество национальностей, которые уже едва ли могут быть интегрированы в государственную нацию. В целом народ государства как субстанцио-

67

нально определяемая единая нация все реже выступает в качестве носителя государства в силу обострения национальных и этнических проблем, трудностей национальной интеграции иммигрантов из неевропейских регионов мира и общей культурной плюрализации общества. Тем самым ставится под вопрос прежде всего поли- тико-правовой конституционный принцип «нации». А в Европейском союзе не только национальность в материальном смысле, но и формальное гражданство перекрывается в определенной степени союзным гражданством.

Современное государство сложилось как территориальное. Территория в конечном счете является основой власти народа, нации. Государственная территория остается материальной основой любого государства. Но и она испытывает функциональные изменения. В процессе глобализации формируются экономические, финансовые, коммуникационные и другие надтерриториальные функциональные системы. Наиболее широко процесс «преодоления» границ, и прежде всего в нормативном оформлении, происходит в Европейском союзе. Хотя государственные границы остаются неприкосновенными, их функция в экономической, валютнофинансовой, социальной и даже в политической сферах уменьшается, если не устраняется вовсе.

Третий элемент государства – государственная власть – тесно связан с суверенитетом, хотя и не идентичен ему. Согласно классической доктрине, это определенная историческая форма проявления господства – монополизированная, централизованная, рационализированная и организованная. Изменение суверенитета государственной власти связано прежде всего с включением государств в надгосударственные глобальные и региональные организационные системы – от ООН и Европейского союза до различных финансово-экономических организаций. Кооперативная надгосударственность ограничивается сотрудничеством на основе консенсуса в рамках совместных программ, договоров и т.д. (например, система ООН). Интегративные надгосударственные структуры создают правовые нормы на уровне своих организаций. Такова структура Европейского сообщества в Европейском союзе. Но строгого категориального разделения между двумя видами надгосударственности нет.

Оценивая статус государств на международном уровне и в Европейском союзе с позиций классической теории суверенитета, автор приходит к выводу, что в первом случае суверенитет фор-

68

мально существует, хотя и с ограничениями. Но в системе Европейского союза государства-члены более не располагают монополией государственной власти, т.е. члены Европейского союза не являются суверенными государствами. «В Европе эпоха классического европейского суверенного государства закончилась» (с. 346). В связи с этим возникает вопрос – какое положение занимают и могут занимать в Европе и мире существующие «политические организационные единства», которые считают себя государствами и рассматриваются как таковые извне?

Второй тезис. Не суверенное государство представляет собой ныне и в обозримом будущем первичную (primдre) форму поли- тико-юридически организованного единства.

Народ государства – это первичный уровень интеграции в политическое тело (соrр роlitique), прежде всего посредством гражданства. Хотя живущие на территории государства люди подчинены не только высшей власти государства и действуют не только в установленных им правовых рамках, государство является местом их политико-правовой организации, жизненного устройства и свободы, несмотря на дезинтеграцию нации. Именно потому, что нация, определяемая по происхождению и субстанциальным признакам, «народ», не является единственным личностным субстратом государства, основополагающее значение приобретает интеграция индивидов, групп, отношений в постоянно самообновляющееся и изменяющееся политическое тело. Эта интеграция больше не происходит по линии происхождения, языка или даже религии. Наряду с экономикой определяющая интеграционная функция принадлежит, по выражению Канта, «правовым законам», направленным на достижение центральной цели государства – защиты достоинства и свободы не только граждан государства или членов «нации» или даже «соплеменников», но каждого человека. Нация как образующий и несущий субстрат государства может иметь значение только в том случае, если государство, с одной стороны, перейдет от политики эксклюзивности к инклюзивности, будет толерантным, а с другой – откроется к сфере наднационального, осознает себя частью более широкой взаимосвязи человеческого сообщества.

Государственная территория по-прежнему означает пространство реализации властных полномочий государства и его организации. Отсюда сохраняется значение территории государства как основы его существования и идентичности и необходимость ее защиты не

69

только от посягательств других государств, но и мирового сообщества, включаяООН, НАТО, а такжеиЕвропейский союз.

Первичность верховной власти государства означает, что эта власть изначальна и непроизводна. Меняются только условия ее реализации по отношению к надгосударственным системам, которые обращаются прямо к гражданам в исключительных случаях. И в Европейском сообществе государства являются первичными носителями верховной власти, поскольку они его учредили и несут первичную (хотя и только первичную) ответственность за применение автономного европейского права сообщества. Первичность государства не означает, однако, ни его приоритета, ни примата по отношению к надгосударственным системам, а лишь только его предсуществование как политико-правового единства и право на первичную компетенцию.

Третий тезис автора гласит: «первичное государство» находится в юридически оформленных отношениях функционально определенной комплементарности с кооперативными и интегративными надгосударственными организациями. Это вытекает из его включенности в них и даже подчиненности им. Но речь идет не о государственной комплементарности, как в классическом федеративном государстве, а о функциональной, которую автор называет комплементарной надгосударственностью. Она присутствует во всех трех элементах государства.

Нация для своего дальнейшего развития нуждается не только в открытости внутри государства, но и в комплементарности по отношению к наднациональной интеграционной сфере. Автор различает активные и пассивные интеграционные сферы по их способности стать политическим субъектом действия, политическим телом. Пассивная интеграционная сфера – это человечество, по выражению одного из политологов, «коллективная личность со слабым членством». К процессам пассивной интеграции относятся самые разнообразные общественные движения. Сегодня в Европе именно они делают возможным формирование начинающейся политически активной интеграции, поскольку закладывается фундамент содержательной гомогенности, что, однако, еще не создает европейской нации, народа. Но этого и не требуется. Главное в том, что европейцы объединены правовыми законами и постепенно формируется дееспособная общность как основа для интегративной надгосударственности Европейского союза.

70

Территориально-географическое дополнение к государственной территории представляют собой зоны свободной торговли, таможенные союзы, общие рынки и т.д.

Принцип комплементарности имеет значение прежде всего по отношению к государственной власти, поскольку она все более связана с надгосударственной верховной властью. Европейский союз или Европейское сообщество не являются государством или комплементарным государством: политико-правовая комплементарность вообще не относится к «государственности». Она представляет собой базовую структуру отношения государств ко всем возвышающимся над ними организационным единицам. Речь здесь идет о комплементарной надгосударственности. Связь между нею

ипервичностью государства определяется общим принципом субсидиарности.

Взаключение автор формулирует ряд предложений по институциональному развитию Европейского союза, основанных на его концепции первичности государства и комплементарности надгосударственности. В частности, государства должны оставаться базисом Европейского союза, но не как прежние национальные государства, а как пространства, основанные на праве открытой, гарантированной и свободной интеграции людей; государства должны соучаствовать на уровне Европейского союза, при соблюдении принципа принятия решений по большинству голосов; демократическое соучастие в принятии решений требует устранения неравноценности Европейского совета и Парламента; Европейскую комиссию следует формировать, как и до сих пор, государствами и парламентом; сферы регулирования и компетенции между государ- ствами-членами и Европейским союзом должны быть определены

иразграничены четче; необходим реальный свод основных прав для жителей Европейского союза с правом обжалования действий его органов, а также действий по их реализации органами государств; исключительная правовая компетенция Европейского союза должна быть закреплена в едином и всеобъемлющем договоре.

Н.Н. Деев

71

Штайгер Х.

НУЖНА ЛИ НАМ МИРОВАЯ РЕСПУБЛИКА? (Реферат)

Steiger H.

Brauchen wir eine Weltrepublik? // Der Staat. – B., 2003. – Bd. 42, H. 2. – S. 249–266.

Статья представляет собой критический анализ концепции «федеративной, субсидиарной, комплементарной мировой республики» немецкого политолога О. Хёффе1, в ходе которого формулируются дополнительные аргументы в обоснование собственной концепции автора – «комплементарной надгосударственности».

Исходной основой обеих концепций является положение о том, что эпоха суверенного государства закончилась или подходит к концу, а чтобы справиться с вызовами глобализации, необходимо развитие глобальной надгосударственной организации или даже создание мирового государства.

В основе концепции О. Хёффе лежит политико-философская доктрина «квалифицированной демократии» как версия учения о государстве. Эта доктрина определяется, согласно О. Хёффе, прежде всего осознанием, в результате философского и правового «меж- и транскультурного дискурса», «требований разума» (Vernuftsgebote), носящих универсальный характер для всего человечества и диктующих необходимость создания демократической мировой республики. Речь идет о легитимации принудительных полномочий публичной власти, опирающейся на принцип справедливости, ассоциируемой с правами человека и согласием всех и каждого на добровольное подчинение власти. Конечным основанием легитимации власти у О. Хёффе выступает «метафора договора». Он предлагает свой модернизированый вариант старого учения об общественном договоре в виде концепции исходного, начального договора (Urvertrag), состоящего из двух частей. В первой части отношения между людьми как правовое состояние интерпретируются

вкачестве так называемого «вторичного естественного состояния»,

вкотором участники договора соглашаются, что руководящее их действиями право основывается на справедливости. Вторая часть

1Hoffe O. Demokratie im Zeitalter der Globalisierung. – 2. Aufl. – Munchen,

2002.

72

договора предусматривает создание государства, обладающего верховной властью для оформления и в необходимых случаях принудительного осуществления права. В итоге мировое право и мировое государство выступают как требования разума и продукт политического договора, «трансцендентального обмена» его участников. Правовое состояние, таким образом, предшествует государству. Последнее призвано быть только гарантом права.

Состояние «квалифицированной демократии» определяет ряд праворегулирующих принципов справедливости и гражданских добродетелей, которые и реализуются в мировой республике (государстве).

О. Хёффе уделяет значительное внимание опровержению возражений противников концепции мирового государства, считающих, что оно может угрожать свободе, представляя собой «глобальный Левиафан» и пр. Хёффе убежден, что как раз без принудительных полномочий публичной власти в глобальном масштабе невозможно обеспечить глобальный мир, справедливость и право. Он обращает внимание на институциональную слабость современного международного права, на негативные последствия отсутствия общеобязывающей мировой подсудности и в связи с этим обсуждает необходимость мирового суда и мирового уголовного права.

Признавая разработанность, целостность и привлекательность концепции О. Хёффе, автор в то же время высказывает ряд серьезных критических замечаний в ее адрес с позиций собственной, альтернативной концепции «комплементарной надгосударственности».

Вряд ли, считает Штайгер, конституирующий право принцип справедливости достаточен для обоснования правового состояния в обществе. Кроме того, легитимация власти может быть достигнута не только посредством договора, но и путем «признания» или «соглашения», т.е. консенсуса. Недостаточно обосновано и существование мирового права посредством договора. По мнению автора, требуется обоснование не мирового права, а расширение и развитие существующего международного права.

Далее автор обращается к центральному для него вопросу – насколько соответствует требованиям разума необходимость создания мирового государства вместо развития и совершенствования существующей дифференцированной системы межгосударственных организаций. Он упрекает О. Хёффе в недооценке этой системы. «Международные глобальные и региональные межгосударст-

73

венные организации в совокупности образуют систему комплементарной надгосударственности, в которую входят первичные (primдre) государства» (с. 259). Она подразумевает, с одной стороны, комплементарность между государствами и организациями (имеются в виду только государственные, а не неправительственные организации. – Реф.), с другой – комплементарность между организациями. Под комплементарностью, как и в концепции мировой республики О. Хёффе, понимаются постоянно длящиеся, необходимые, юридически оформленные взаимоотношения при выполнении функциональных задач посредством сочетания компетенций. Но в системе комплементарной надгосударственности речь идет о широкой функциональной, а не только государственной комплементарности, как в классическом федеративном государстве или в концепции мирового государства О. Хёффе.

Автор дает развернутую характеристику современного состояния системы комплементарной надгосударственности, отмечая при этом позитивные черты ее развития и имеющиеся слабости и недостатки. Если между государствами и организациями в некоторых сферах деятельности и в некоторых регионах комплементарность уже получила реальное развитие, то между организациями она еще четко не выявилась и носит скорее случайный и частично хаотический характер.

Система комплементарной надгосударственности отличается от модели мирового государства тем, что она пространственно и функционально дифференцирована. Пространственно она, с одной стороны, является глобальной, с другой – региональной. При этом строительство всех международных организаций уже основывается на принципах федерализма и субсидиарности.

В системе комплементарной надгосударственности реализуется поставленный О. Хёффе в центр внимания принцип прав человека. Правда, существенным слабым пунктом является отсутствие демократических структур в большинстве организаций. Но это, по мнению автора, непринципиальный и исправимый недостаток.

Автор приходит к выводу, что существующий международный порядок на основе функционально конкретных глобальных и региональных организаций содержит в структурно-институциональном отношении все требования, сформулированные О. Хёффе, за исключением принципа центральной публичной власти. Но это как раз и есть его преимущество. Нынешний мировой порядок нуждается в дальнейшем развитии с помощью соответствующей договорной

74

практики, направленной на поддержание организации, задачи и функции которой были бы значительно более гибкими, чем в модели мирового государства.

Встатье выдвигается ряд необходимых принципов и условий (всего одиннадцать) для дальнейшего развития системы комплементарной надгосударственности, включая внутреннюю структуру

ифункции организаций, их взаимоотношения между собой в целях развития всей системы. В целом они ориентируют на повышение внутренней демократичности и эффективности организаций, ускорение перехода государств от кооперации к интеграции и созданию единых организаций, укрепление органов единого управления и контроля. Автор считает необходимыми следующие шаги: вопервых, учредить общеобязывающую межгосударственную систему правосудия, дополненную глобальной или региональными системами правосудия со специальной компетенцией; во-вторых, четко сформулировать компетенции по обеспечению мира, прежде всего, права применения принуждения, включая применение силы.

Преимуществом системы комплементарной надгосударственности автор считает то, что она уже реально существует и ее нужно только развивать, тогда как мировое государство нужно создавать. Что касается основного упрека, что эта система не обладает центральной публичной властью, то этот недостаток лучше компенсировать развитием интеграционных и координационных механизмов, нежели централизацией.

Взаключение автор делает вывод, что на вопрос, вынесенный в заголовок статьи, следует ответить отрицательно. Его позиция – «мировой порядок без государства», но с комплементарной надгосударственностью. Как раз в этом и состоит «требование разума». Этот вывод имеет существенное значение для международного права. Оно остается именно международным правом, не становясь правом государственным. Но оно выступает по отношению к классическому «международному праву сосуществования» и современному «международному праву кооперации» в качестве дополняющего их и надстраивающегося над ними квалифицированного международного права надгосударственной организации.

Н.Н. Деев

75

Канован М.

ЕСТЬ ЛИ У АРЕНДТ АРГУМЕНТЫ

В ПОЛЬЗУ НАЦИИ-ГОСУДАРСТВА? (Реферат)

Canovan M.

Is there any argument in arendtian case for the nation-state? // Contemporary рolitics. – Abington, 1999. –Vol. 5, N 2. – P. 103–119.

После полувекового забвения национализм и связанные с ним проблемы опять стали модными темами в политической теории, пишет Маргарет Канован, профессор Кильского университета (Англия). Несмотря на глобализацию и доводы в пользу универсального космополитизма, государство-нация обрело защитников как среди либералов, выступающих за право на самоопределение, так и консерваторов, озабоченных сохранением политической власти. Цель работы – исследовать некоторые аргументы Х. Арендт в рамках ее отношения к теории государства-нации.

Враждебность Арендт к национализму общеизвестна. Ее версия республиканской политии ценится ее сторонниками именно за моральное превосходство над концепциями национального государства. Поддержка Арендт европейской интеграции и республиканское видение политического пространства позволяют говорить о ней как стороннице некоей модели постнациональной политики, заслуживающей дальнейшего развития. Тем не менее автор статьи берется доказать, что несмотря на определенный антинациональный настрой политического мышления Арендт, многое в ее понимании подводит к признанию национальной государственности как значительного политического достижения. Арендт осуждала националистические тенденции в Европе, у нее было двойственное отношение к еврейскому национализму, поэтому она восхищалась ненационалистическими основами американской политии. Она утверждала, что национальное государство находится в упадке, что будущее принадлежит другим видам политии – «империям» или «федерациям». Возможно, именно это побудило ее поддержать интеграцию европейских наций-государств в Европейский союз, хотя «федерация» в ее понимании означала совершенно иной вид политической целостности – федерализацию снизу вверх.

76

Однако в конце ХХ столетия федерацию такого типа найти трудно, империи уходят, а кончины государств-наций, кажется, не предвидится. Крах ожиданий и прогнозов Арендт заставляет вновь обратиться к характеристикам наций-государств, содержащихся в ее трудах. Автор подчеркивает, что помимо прямых свидетельств исторического преимущества национальной государственности, в работах Арендт присутствует много тем, логическое развитие которых приводит к тому же выводу. Их выявление, полагает автор, «помогает нам лучше понять национальную государственность и противостоять некоторым дилеммам интернационализма, присущим современной политической мысли и политической практике»

(с. 104).

Автор излагает и комментирует три аспекта взглядов Арендт на нации-государства. 1. Характеристика национального государства как крепости, которой в течение определенного времени удавалось противостоять силам империализма и которая, возможно, до сих пор обеспечивает защиту от современных глобальных вызовов. 2. Способность национального государства к мобилизации народной мощи. 3. Нации-государства в контексте прав человека.

В своей работе «Истоки тоталитаризма» Арендт различает два вида национализма: «практический» национализм утвердившихся наций-государств, противостоящий протототалитарным силам, и «племенной» национализм неукорененных масс (rootles), способствующий этим силам. Она, например, не считала маоистский режим тоталитарным, поскольку четкое осознание китайскими лидерами национальных интересов устанавливало пределы тотальному господству. Здесь важна не оценка режима Мао, возможно, ошибочная, а утверждение, что преданность национальным интересам может служить барьером против полномасштабного тоталитаризма

(с. 104).

Уяснению различий между этими двумя национализмами помогает трактовка тоталитаризма, предпринятая Арендт. Он, по ее мнению, представляет собой концентрацию сил, противостоящих стабильности, лишающих народы их корней и привычных структур, удерживающих их вместе, обращая их в подвижные массы. Эти силы, фатально ослабляя национальные государства, делают возможным господство тоталитаризма.

Арендт часто писала о важности конфликта между империалистической экспансией и интересами стабильного национального государства. «Грандиозность империализма состоит лишь в том, –

77

считала она, – что национальные государства проиграли сражение против него» (цит. по: с. 105). Она была убеждена, что нациигосударства обречены не только в связи с динамичным развитием империализма, но и в силу внутренних противоречий.

Предметом национальной гордости в случае «практического» национализма, по мнению Арендт, должны выступать сформировавшиеся в ходе политических действий устойчивые структуры, обеспечивающие правовой порядок и гарантирующие права своим гражданам, передаваемые из поколения в поколение. Она противопоставляла этот «практический» национализм «племенному» национализму государств Центральной и Восточной Европы, черпавших национальную гордость не в земном наследстве, а во врожденном превосходстве. В отличие от гуманистического национализма Западной Европы, который под нацией понимает «унаследованное гуманистическое достижение – охраняемое, приумножаемое и передаваемое последующим поколениям», «племенной» национализм рассматривает нацию как природный организм (с. 106). Полагая, что именно кровь определяет поведение, он тем самым освобождает себя от политической ответственности. Представителям «племенного» национализма, по мнению Арендт, присуща враждебность к любому политическому институту, будь то государство или право. Контраст между западноевропейской национальной государственностью и «племенным» национализмом Востока – это контраст между цивилизацией и варварством, между стабильностью и движением. Арендт рассматривала нациигосударства и сопутствующий им национализм как барьер на пути протототалитарных сил. Тоталитарные движения могут охватить те общества, где нации-государства не существовали либо были разрушены.

Автор считает, что в нынешнем неспокойном мире «любая политическая структура, способная обеспечить относительную безопасность, не может быть легко устранима» (с. 106). Поэтому понимание Арендт нации-государства как бастиона стабильности может быть взято на вооружение не только шовинистами-протекцио- нистами, но и либералами, и социал-демократами, озабоченными правами и благосостоянием своих граждан.

Второй аргумент в пользу наций-государств, высказанный Арендт в ранних работах, но не получивший развития, связан с вопросом противостояния этих государств тоталитаризму в течение длительного времени. Их сила, по мнению Арендт, заключается в

78

умении генерировать мощь, мобилизуя людей действовать сообща. Политическая власть рассматривалась ею не как некое фиксированное количество, выигрываемое одним соперником и теряемое другим, а как «энергия, производимая народом, когда он действует в согласии, и исчезающая, когда он перестает так действовать» (с. 106). Все политические институты являются демонстрацией и материализацией этой энергии. Они приходят в упадок, как только живая энергия народа прекращает поддерживать их. Сила нацийгосударств – в их способности взывать к «живой энергии народа». Арендт настаивает, что нации-государства есть результат согласованных действий, а нации – не природное явление, они обязаны самим своим существованием способности человека организовать совместную жизнь политически.

В поздних работах Арендт больше не обращалась к теме национальной государственности. Ее внимание концентрируется на энергии, производимой революционной ситуацией. Например, Американская республика, по ее утверждению, создана благодаря особому способу генерирования энергии, не имеющему ничего общего с национальной государственностью. Но, по мнению автора, форма республики, которую Арендт описывает, является, по меньшей мере, квазинациональной. А ее обращение к Древнему Риму, акцент на наследовании политических институтов вновь подводит ее к признанию преимуществ национального государства. Арендт, например, предполагала, что основой мощи и стабильности римской политии служила именно модель власти, что выглядит как легитимация через наследование, существующая в современных национальных политиях.

Развивая далее некоторые темы, затронутые Арендт в ранних работах, автор отмечает, что представления о национальной государственности как наследии всего мира, как возможном итоге политического развития достойны внимания. Согласно такому подходу нации являются феноменами публичного мира. Автор подчеркивает, что родственный элемент в политических отношениях невероятно важен, хотя он всегда забывается политическими теоретиками, адептами не-национальной версии политического сообщества. Попытки отделить «народ» или «демос» (удерживаемый вместе согласием) от нации или этноса (объединенных кровью) неправильны, поскольку даже если демос создавался на основе согласия, то последующие поколения получают свое гражданство от родителей. Успех национальной государственности в мобилизации

79

народного согласия по большей части связан с ее ролью посредника между личным и политическим. Национальной государственности «удалось обратить политические институты в своего рода расширенное фамильное наследство» (с. 109). Но это не имеет ничего общего с «чистотой крови», а связано с политическим мифотворчеством. Наиболее важной частью национальной государственности являются такие местоимения, как «мы», «нас» и «наше». Национальная государственность может сформировать из множества смертных индивидов коллективный политический субъект – «мы», способный действовать в течение длительного времени. Это резервуар политической власти, и хотя им можно распорядиться неправильно, он способен решать многие политические проблемы. Энергия масс может быть мобилизована и с помощью религии или тоталитарной идеологии, а также через политическую практику самих простых людей. Но преимущество национальной государственности в том, что однажды установившись, она действует как резервуар силы, способный сохраняться длительное время и готовый к быстрой мобилизации.

Арендт считала, что право более природно, чем нация, оно также является продуктом политических действий. «Мы не рождаемся равными, мы становимся равными как члены группы, подкрепленные силой своего решения гарантировать самим себе взаимно равные права» (цит. по: с. 110). Для такой трактовки прав, полагает автор, устойчивое коллективное «мы» является необходимым условием политии, способной гарантировать «естественные» и «гуманные» права своим членам. Арендт указывала на пустоту понятия «права человека», их абстрактность. Опыт ХХ в. показал, что они не только были попраны, но и что их реставрация в некоторых государствах шла через реставрацию или установление национальных прав (с. 110).

Приступая к третьему уровню аргументации в пользу нацийгосударств, автор обращается к выводу Арендт о том, что впервые в истории «человечество» существует как политический факт, поэтому невозможно избежать ответственности за судьбы всех людей на земле. Из этого следует, что у каждого есть «право иметь права», что «право каждого индивида принадлежать к человечеству должно гарантироваться самим человечеством». Это фундаментальное право не быть исключенным из человечества «зависит от принадлежности к каким-либо человеческим сообществам». Поскольку никто не может обладать естественными правами, не при-

80

надлежа к определенного рода политии, считала Арендт, «права человека могут быть осуществлены, только если они стали предполитической основой новой политии».

Так как права человека должны защищаться повсюду, полагает автор, именно нации-государства (особенно ассоциации на- ций-государств) могут это сделать, хотя охраняя собственные границы, они постоянно ущемляют права отчаявшихся беженцев. Но противоречивость прав человека не является уникальной проблемой одних лишь наций-государств и не может быть решена с помощью особых политических форм, если только они не будут найдены сразу во всем мире. Именно потому, что права человека принадлежат человеку, а их создание и распределение зависит от политического действия, они неизбежно случайны и несправедливы, утверждала Арендт.

К.Ф. Загоруйко

Бек У., Гранд Э.

КОСМОПОЛИТИЗМ: ВЫХОД ЕВРОПЫ ИЗ КРИЗИСА (Реферат)

U. Beck, E. Grande

Cosmopolitanism: Europe’s way out of crisis // European j. of soc. theory. – L.; Thousand Oaks, CA; New Delhi, 2007. – Vol. 10, N 1. – P. 67–85.

Ульрих Бек и его коллега по Мюнхенскому университету Эдгар Гранд обсуждают в своей статье идею космополитической Европы как альтернативную концепцию, способную указать выход из глубокого кризиса, в котором оказался Европейский союз после провала референдумов во Франции и Нидерландах о принятии Европейского конституционного договора. Болезнь европейского проекта пришлась на крайне неблагоприятное время, когда институциональные и политические проблемы оказываются крайне отягощенными нарастающими экономическими трудностями. Расширение Европейского союза на восток, состоявшееся в 2004 г., не сняло остроту экономических и социальных проблем, но скорее их

81

пролонгировало. По сути дела, Европа1 втянулась в крупномасштабный эксперимент с весьма неопределенным результатом. Неудивительно, что на фоне растущей экономической, социальной и культурной гетерогенности Европейского союза французы и голландцы отвергли конституционный договор.

Институциональные и экономические проблемы парализовали Европу в тот момент, когда мир оказался перед лицом опасностей, порожденных неуправляемостью и новыми формами гегемонистской власти. На смену калькулируемым и управляемым рискам эпохи биполярного мира пришли непросчитываемые и неуправляемые угрозы. «Общество риска» превратилось в «глобальное общество риска». Террористические атаки в Нью-Йорке, Мадриде и Лондоне, равно как и войны в Ираке и Афганистане, указывают на тот факт, что вооруженное насилие вновь переместилось из периферии в центр. Эти перемены стали толчком к формированию нового мирового порядка, хотя контуры его остаются еще весьма неопределенными. Но Европа играет в этом процессе пока лишь маргинальную роль. Она глубоко разделена по основным вопросам мировой политики и безопасности.

Институты объединенной Европы являют собой пример «успешно проваливающейся организации», т.е. организации, демонстрирующей способность выживать и даже процветать несмотря на постоянные неудачи в достижении своих целей. Так происходит уже более полувека, и, казалось бы, вполне может происходить и дальше. Однако Бек и Гранд сомневаются в этой перспективе дальнейшего инерционного развития. По их мнению, процесс европейской интеграции достиг критического рубежа, а политическая энергия европейского проекта близка к своему исчерпанию. И даже если конституционный процесс все-таки удастся спасти, он не станет адекватнымответомнаисходящие извнефундаментальные вызовы.

Если Европа хочет преодолеть нынешний кризис, она срочно нуждается в новом политическом видении и новой концепции по-

литической интеграции. Европа нуждается в переизобретении.

Предлагаемый авторами вариант такого переизобретения связан с идеей космополитической Европы. Подлинная проблема европейской интеграции состоит не в перегруженной политической повестке и неудачном институциональном дизайне, а в ложной само-

1 В контексте реферируемой статьи «Европа» чаще всего выступает эквивалентом Европейского союза. – Прим. реф.

82

конструкции объединенной Европы как нации-государства. В политических дебатах Европа все еще по большей части рассматривается как «незавершенная нация» или «незавершенное федеративное государство». Подобная направленность дебатов о европейской интеграции приводит к обсуждению непродуктивной альтернативы: единая Европа или нации-государства. В такой констелляции европейский проект может реализоваться только за счет национальной идентичности и суверенитета государств – членов ЕС. И, наоборот, нациягосударство может выжить лишь при условии постоянного сопротивления посягательствам европейского «супергосударства». Получается игра с нулевой суммой.

Но является ли космополитическая идея реальным выходом для Европы? Авторы отмечают, что восходящая к античным киникам и стоикам идея космополитизма имеет ряд различных коннотаций. Роль этой идеи значительно усиливалась в те моменты, когда общество претерпевало фундаментальные изменения. В Германии это происходило в эпоху Просвещения, что нашло яркое выражение в философской мысли; совсем недавно (в особенности в англоговорящих странах) о космополитизме вновь начали спорить в связи с проблемами глобализации, причем идея космополитизма рассматривалась в качестве альтернативы неолиберальной концепции глобального рынка. В случае Европы, как представляется на первый взгляд, развитие концепции космополитизма сопряжено с тщетной попыткой соединить несоединимое: идею «мирового гражданства» и принцип континентального, но тем не менее территориально ограниченного политического порядка.

Однако в истории идей можно найти трактовку космополитизма, имеющую совершенно иную логику, исключающую противопоставление мирового гражданства и принадлежности к какомулибо сообществу. Так, Кристоф Мартин Виланд дал в 1788 г. первое в этом роде определение космополита, который «думает хорошо о своей собственной стране; но он думает хорошо также и о всех других странах, и он не может желать основать процветание, славу и величие своей нации на обмане и угнетении других государств»1. Именно развитие этой версии космополитизма авторы считают полезным для европейской интеграции и – шире – для интеграции гетерогенных сообществ. Такая трактовка космополитизма должна отличаться не только от национализма и партикуляриз-

1 Brender I. Christoph Martin Wieland. – Reinbek, 2003. – S. 105.

83

ма, но также и от универсализма тем, что в нашем сознании, нашем действии и нашей совместной жизни признание инаковости (otherness) и отказ от эгоистического следования собственным интересам должны быть приняты как максимы. Различия не должны выстраиваться в некую иерархию или вытесняться общими нормами, ценностями и стандартами. Скорее, они должны приниматься такими, какие они есть.

Эту версию космополитизма, подчеркивают авторы, не следует путать с постмодернизмом. Принимая и приветствуя инаковость, космополитизм не должен возводить ее в абсолют, как это делает постмодернистский партикуляризм. Сама космополитическая толерантность базируется на некоторой совокупности повсеместно разделяемых универсальных норм, которые позволяют иметь дело с проявлениями инаковости без нанесения ущерба единству соответствующего сообщества. Иначе говоря, космополитизм являет собой комбинацию единства и многообразия.

Существуют очевидные элементы общности между идеей космополитизма и некоторыми вариантами универсализма, в частности хабермасовской идеей рефлексивного универсализма, основанного на коммуникативном действии. К ним относятся признание роли универсальных норм и принципа толерантности. Но конкретные комбинации этих элементов отличаются друг от друга. Ю. Хабермас в основном полагается на самокоррекцию в рамках универсализма, который должен базироваться на индивидуальных правах, и, соответственно, не без проблем признает инаковость сообществ. Космополитизм претендует на признание как индивидуальной, так и коллективной инаковости. Связанный с этим особый подход к индивидуальным и коллективным интересам авторы на-

зывают космополитическим реализмом. Суть его – в стремлении сочетать индивидуальные интересы и интересы сообщества. Следование собственным интересам не должно основываться, говоря словами Виланда, на «обмане и угнетении других» – неважно, индивидов или государств. Более того, космополитический реализм предполагает учет легитимных интересов других и включение их в калькуляции своих собственных интересов.

Авторы подчеркивают, что предлагаемая ими концепция космополитизма не определяется в пространственных категориях. Речь не идет о «космосе» или «глобусе», но о применимости этой концепции на любом уровне и в любой сфере социальной и политической активности. Именно такая концепция, по убеждению Бека

84

иГранда, способствует пониманию новых форм политической власти за рамками нации-государства.

Авторы также указывают на отличие их интерпретации коспополитизма от различных проявлений «банального космополитизма», обнаруживающих себя в повседневной жизни. Эта многоцветная смесь напитков, экзотических блюд, ресторанов, музыкальных стилей и т.д. проникает практически во все культурные практики в глобализованном мире, но далеко не всегда осмысливается индивидами и сообществами.

Переизобретение Европы на основе концепции космополитизма связано с новым пониманием интеграции, которая должна ориентироваться не на унификацию правил и устранение национальных различий, но на их признание. Бек и Гранд называют этот подход принципом дифференцированной интеграции. Модель Ев-

ропейского сообщества строилась и продолжает строиться на том, что национальное регулирование все более вытесняется унифицированными правилами ЕС. Таким образом, единство подменяется унификацией, хотя основанный на принципе консенсуса механизм принятия решений институтами ЕС и логика политических компромиссов приводят к тому, что фактически допускаются многочисленные отступления и исключения из общих правил и норм. Бек

иГранд стремятся показать, что в этих исключениях и отступлениях уже заложен значительный потенциал для осуществления дифференцированной интеграции. Подход дифференцированной интеграции состоит именно в том, что разнообразие рассматривается не как проблема, а как решение. На этой основе можно достичь определенной степени единообразия, в частности единообразия важнейших юридических норм при сохранении автономии участников европейского проекта. Только таким образом можно добиться того, что на первый взгляд представляется неразрешимой задачей: признания различий, с одной стороны, и интеграции различного – с другой.

Авторы обращают внимание на две основные разновидности дифференцированной интеграции.

1.Толерантная к различиям интеграция, предполагающая достижение единства таким образом, чтобы обеспечить сохранение национальных, региональных и локальных особенностей.

2.Совместимая с интеграцией дифференциация, предполагающая известное ограничение унификационных усилий, обуслов-

85

ленное учетом специфических пространственных, временных и материальных особенностей.

Идея космополитической Европы предполагает также принятие новой логики политической мобилизации. Речь идет о переходе к постнациональной модели демократии, которая порывает с практикой ограничения гражданских прав и, напротив, предоставляет гражданам возможности реального участия в европейском процессе принятия политических решений. Основной проблемой демократизации в Европе – наряду с асимметрией форм членства в ЕС и связанной с этим асимметрией прав – является специфическая организация политической власти. Вопреки гоббсианской концепции абсолютного суверенитета, предполагающей концентрацию и централизацию власти, политическая власть в Европейском союзе рассредоточена на разных уровнях. Но если такого евроскептика, как Ральф Дарендорф дисперсность власти в Евросоюзе побуждает высказать фундаментальные сомнения в самой возможности функционирования демократии вне рамок нации-государства1, то для сторонников идеи космополитической Европы задача состоит в развитии модели постнациональной и постпарламентарной демократии.

Бек и Гранд подчеркивают, что наделение всей полнотой властных полномочий Европейского парламента и правление на основе парламентского большинства недостаточны для решения этой задачи. Они убеждены, что магистральным путем восполнения дефицита демократии является не усиление наднационального парламентского представительства, а наращивание возможностей непосредственного влияния европейцев на политический процесс. Существующие институты парламентской демократии могут быть лишь дополнением к такому важнейшему инструменту прямой демократии, как общеевропейский референдум. При соответствующей подготовке такие референдумы могут стать важным фактором укрепления Европейского союза «снизу». Разумеется, это должны быть именно общеевропейские референдумы, а не серия национальных референдумов, на которых, в частности, решалась судьба европейского Конституционного договора. Они могут проводиться по любому вопросу при условии, что их инициаторами является достаточное количество граждан разных стран ЕС, а не националь-

1 Dahrendorf R. Europa und die Zukunft // Blдtter fьr deutche und internationale Politik. – В., 2005. – N 3.

86

ные правительства и наднациональные институты. Результаты голосования должны быть обязывающими для наднациональных институтов, которые будут вырабатывать на их основе дальнейшую стратегию действий. По мнению авторов, в результате реализации такого подхода европейцы превратятся из пассивных объектов в активных субъектов европейской политики.

Предоставление равных прав участия в процессе принятия политических решений является важным, но недостаточным условием для достижения идеала космополитической демократии. Сами гарантии равноправия не должны использоваться для подрыва разнообразия и отрицания инаковости. Основная проблема здесь связана с фундаментальным проявлением демократии – волеизъявлением большинства. Авторы подчеркивают, что волеизъявление большинства лишь тогда имеет легитимирующую силу, когда само большинство может измениться, а принятые большинством решения могут быть пересмотрены. Если же решения большинства оказываются необратимыми, а меньшинство становится структурным, то возрастают шансы усугубления конфликта. В этом заключается серьезная опасность для космополитической Европы.

Концепция европейской космополитической демократии, основанной на признании инаковости, требует определенных ограничений в отношении принципа волеизъявления большинства. По мнению Бека и Гранда, идеальным вариантом была бы замена принципа волеизъявления большинства принципом консенсусного решения. Опыт показывает, что многие современные демократии стремятся дополнить или даже заменить волеизъявление большинства различными методами разрешения конфликтов на основе консенсуса. Этот тренд должен быть еще больше усилен в случае космополитической демократии, неотъемлемым атрибутом которой является признание и сохранение различий. Только при соблюдении этого условия потенциал европейского гражданского общества может быть использован для построения космополитической Европы.

Д.В. Ефременко

87