Учебный год 22-23 / Сарбаш С.В. - Комментарий к постановлению Пленума ВС РФ от 11.06.2020 № 6

Комментарий

ся обосновать запрет дарения коммерческой организацией тем, что у нее сложно обнаружить подлинный animus donandi, т.е. намерение одарить, облагодетельствовать. При взгляде на субстрат юридического лица вообще и в особенности коммерческой организации через обособленное имущество, целью которого является извлечение прибыли, становится понятно, что этот субстрат просто не может сгенерировать намерение одарить: щедрость — помеха прибыли, рачительный хозяин имущество не разбазаривает, а кроме того, щедрость есть следствие чувственности, а она у имущества априори отсутствует. Поэтому всякий договор дарения коммерческой организации является лишь паталогическим отклонением от нормальности. Однако и это рассуждение, даже если оно содержит долю истины, едва ли достаточно для такого грубого решения, как запрет дарения, хотя бы потому что придется признать неспособность к дарению всякого юридического лица, что едва ли будет сообразовываться с некоторыми жизненными ситуациями.

Еще одной сложностью, связанной с дарением, стала неразвитость правовых взглядов, а также избыточный позитивизм российских юристов. Это, в частности, проявлялось в том, что не сложилось должное понимание системы безвозмездных договоров. Иногда считали, что если по договору отсутствует встречное предоставление, то это непременно договор дарения (к сожалению, такие ошибочные представления не изжиты полностью до сих пор). Лишь упрощенное представление о дарении не увидит его связи с прощением долга, при котором дар, конечно, в собственность не передается, но передача дара в собственность — не единственный случай дарения.

Из легальной дефиниции дарения буквально следует, что такой договор обнимает, в частности, отношение, по которому одно лицо освобождает или обязуется освободить от имущественной обязанности перед собой другое лицо (п. 1 ст. 572 ГК). Согласно же прежней и действующей редакциям правила о прощении долга обязательство прекращается освобождением кредитором должника от лежащих на нем обязанностей. Сходство, как говорится, налицо. В связи с этим над коммерческим оборотом нависла угроза уничтожения сделок о прощении долга между коммер-

ческими организациями, которая в действительности реализовалась достаточно широко (в том числе по причине всей мощи нездорового фискального интереса налоговых инспекторов). Прощение долга между коммерческими организациями квалифицировалось как договор дарения, который и признавался ничтожным как противоречащий запрету дарения, ясным образом установленному в подп. 4 п. 1

ст. 575 ГК.

Коммерческому обороту было понятно, что это неверно, но ведь надо было как-то обосновать неприменение данного запрета. Как это часто бывает, для благих целей было избрано негодное средство — все тот же позитивизм, помноженный на непонимание принципов гражданского права. Прозорливый взгляд позитивиста на контрасте с отступным и новацией, которые по букве закона являются договорами, усмотрел в выражении ст. 415 ГК обосвобождении должника от обязанностей черты односторонней сделки. Ведь сказано же об освобождении, т.е. об односторонней воле кредитора, которой и достаточно. Таким нехитрым способом и пытались спасти прощение долга от уничтожения. Поскольку дарение уж точно договор, а прощение долга — односторонняя сделка, то запрет дарения не может относиться к прощению долга, договором не являющимся.

209

Приложение к «Вестнику экономического правосудия РФ» № 3/2021

Арбитражной практике пришлось потом разбираться с этими причудливыми юридическими дивергенциями, чтобы прийти к простому суждению: прощение долга — это договор, ибо нельзя игнорировать волю должника, но не всякое прощение долга — дарение, поскольку для такого вывода нуженanimus donandi, т.е. намерение одарить63. Но далее ситуация усложнилась, так как новый п. 2 ст. 415 ГК РФ предусматривает, что обязательство считается прекращенным с момента получения должником уведомления кредитора о прощении долга, если должник в разумный срок не направит кредитору возражения против прощения долга. Здесь опять можно усмотреть в указанном уведомлении одностороннюю сделку. Не самая удачная реформа прощения долга грозила отправить всех на новый круг рассуждений об односторонней сделке прощения долга, но Пленум спас нас от этого болезненного déjà vu, что, пожалуй, и есть самое концептуальное в постановлении

в части прощения долга (см. п. 34).

(б) Разъяснения, посвященные новации, затрагивают вопросы, связанные с влиянием новации на обязательство другой стороны, которые новацией не прекращаются (неновируемые обязательства). В прощении долга на первый взгляд нет оснований для рассуждений такого рода. Но так ли это? Предположим, что денежный долг по договору купли-продажи прощен с намерением одарить другую сторону. Но ведь тогда предоставление продавца по договору купли-продажи оказывается даром. Получается некоторое удвоение: само прощение долга есть договор дарения, но и обязательство другой стороны по передаче вещи в собственность, будь оно уже исполнено к моменту прощения долга или еще нет, следует квалифицировать как дар. Иначе получится, что вещь в результате получена безвозмездно и от лица, обнаружившего впоследствии animus donandi, а отвечать оно будет как продавец, например за качество или за эвикцию. Последнее кажется несправедливым по отношению к бывшему продавцу. Избежать удвоения можно было бы, признав, что прощение долга также влечет изменение договора купли-продажи — он становится дарением. Если же, скажем, прощается заемный долг, то изменяется договор займа, который становится договором дарения. Но тогда получается, что легальное определение дарения не вполне точно, поскольку им оказывается не соглашение об освобождении имущественной обязанности, а измененный договор.

Дальше остается понять, что же будет с прощением долга из договора обещания дарения. Здесь, видимо, придется признать дарением само соглашение о прощении долга, а удвоение не случится, поскольку обязательство одарить прекратилось.

Но избежав удвоения, можно столкнуться с другим затруднением. Объекты дарения различны, и это может иметь значение, скажем, при прощении долга: в отношении цены проданного товара едва ли возникнет вопрос об ответственности за вред, причиненный даром, а в отношении проданного товара, превратившегося в дар, такой вопрос может возникнуть и объяснить это возможно, только прибегнув к удвоению, т.е. к обнаружению двух договоров дарения — в отношении требования оплаты и в отношении товара. Возможно, Пленум не коснулся этого вопроса, поскольку ему неизвестны такие случаи на практике, но рано или поздно они

63Отношения кредитора и должника по прощению долга можно квалифицировать как дарение, только если судом будет установлено намерение кредитора освободить должника от обязанности по уплате долга в качестве дара. В таком случае прощение долга должно подчиняться запретам, установленным ст. 575 ГК РФ, п. 4 которой не допускается дарение в отношениях между коммерческими организациями (п. 3 информационного письма Президиума ВАС РФ от 21.12.2005 № 104; далее — письмо № 104).

210

Комментарий

возникнут, даже если их пока не сыскали. Парадокс удвоения дарения, конечно, требует более глубокого осмысления, а складывающиеся в описанной ситуации имущественные отношения, возможно, могут быть описаны иным образом.

(в) Если обратиться к прощению долга, основанием которого не является дарение, и взять этот договор сам по себе (не учитывая особенностей его заключения или сомнительных ограничений), то обоснованно будет поставить теоретический вопрос в необходимости такого положения в позитивном праве. Иными словами, зачем может понадобиться норма закона о том, что стороны обязательства могут договориться о прощении долга? Если оставить поиски исторических причин в стороне и обратиться к современным представлениям о гражданском праве вообще и о договорном праве в частности, кажется, что такая норма просто не нужна. Она могла бы понадобиться для общества, которому недостает чувства внутренней свободы, поэтому всякий раз требуется санкция закона, чтобы удостоверить правовую возможность по распоряжению своими правами. Поэтому позитивное установление допустимости договорного прощения долга является анахронизмом, который мог бы иметь смысл, если бы прощение долга было односторонней сделкой, однако это воззрение обоснованно отвергнуто. Типизация договорной конструкции в кодификации имеет смысл, если она влечет более или менее развернутое установление диспозитивных и необходимых императивных норм для данного отношения, чтобы охватить молчание договора в отношении эмпирически обнаруженных сценариев развития обязательственного отношения. Но ничего такого в нашем прощении долга мы не наблюдаем. Закон лишь указывает, что такой договор возможен, и с недавнего времени устанавливает весьма сомнительный способ его заключения.

(г) Классическое воззрение на прощение долга сводится к квалификации этой сделки в качестве распорядительной, совершаемой в рамках реализации каузы того или иного договора, которым может быть как дарение, так и другой договор. Кредитор распоряжается своим правом требования, но не односторонней волей, а по согла-

шению с должником, отчего сделка не перестает быть распорядительной. Точно так же и в цессии: кредитор уступает свое право цессионарию, и это распорядительная двусторонняя сделка, а вот подарено требование или, например, продано, можно установить из договора, формирующего правовое основание уступки.

Прощение долга как распорядительная сделка может иметь в своей основе различные договоры, формирующие правовое основание прощения: дарение; безвозмездный договор, не являющийся дарением (например, прощение материнской компанией долга дочернего общества); синаллагматический, своеобразный меновый договор (например, прощение долга в обмен на согласие пролонгировать истекающий договор аренды). Пленум и этот комментарий вслед за ним оперирует понятием «прощение долга» то в значении договора, формирующего каузу прощения долга, то в значении самой распорядительной сделки прощения, что, обычно, ясно по контексту. Это необходимо учитывать, поскольку иначе постановка вопроса о том, является ли прощение долга дарением, не имела бы смысла. Распорядительные сделки в принципе не могут рассматриваться как возмездные или безвозмездные, ибо это то же самое, что рассуждать, является ли зеленое квадратным или круглым. Когда говорится о том, что прощение долга «является» дарением, это означает, что оно совершено на основании договора дарения, с которым рас-

211

Приложение к «Вестнику экономического правосудия РФ» № 3/2021

порядительная сделка может сливаться во времени, что чаще всего и бывает, но в более сложных отношениях они могут и не совпасть во времени. Иными словами, необходимо учитывать, что выражение о том, что прощение долга в соответствующих случаях является дарением, следует воспринимать всего лишь как лексическое упрощение.

30. Обязательство может быть прекращено прощением долга — освобождением кредитором должника от лежащих на нем имущественных обязанностей, если это не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора (пункт 1 статьи 415 ГК РФ).

Для прощения долга не имеют значения наступление срока или условия для исполнения обязательства.

Комментарий

(а) Как и в других основаниях прекращения обязательств, при прощении долга речь идет об обязательстве в узком смысле. Именно в таком значении следует понимать термин «обязательство», использованный и в законе, и в данном разъяснении.

Вкомментируемом пункте, по существу, имеется два разъяснения: 1) допустимость прощения непросроченного долга; 2) допустимость прощения долга до наступления условия. Оба очевидные и оба опять акцентируют внимание на правовой возможности заключения договора при названных обязательствах. Стало быть, кто-то думал иначе. Отсутствие перфекции по обязательству (ненаступление срока или условия, необходимого предшествующего предоставления по синаллагматическому договору и т.п.) — не преграда для прощения долга. Об особенностях уменьшения на будущее процентной ставки на сумму займа см. комментарий к следующему пункту.

Вотношении других договорных оснований прекращения обязательств Пленум заострил внимание на возможности прекращения обязательства до просрочки его исполнения только в отношении отступного (п. 2 постановления). Создается впечатление, что задача обобщения не стояла, а разъяснения, видимо, формулировались в ответ на практику. По тем основаниям прекращения обязательств, по которым вопросы возникали, формулировался ответ. В связи с этим уместно добавить, что любое совершаемое на основании договора прекращение обязательства, будь то поименованное или непоименованное, пригодно для прекращения обязательств, находящихся на любой стадии своего развития (вплоть до нахождения в состоянии ожидания наступления отлагательного условия), если это не запрещено законом. Поэтому умолчание Пленума относительно допустимости новации непросроченного обязательства, равно как о допустимости предоставления отступного по обусловленному обязательству или новации такового, не означает невозможность договорной ремиссии. Она допускается в силу принципа свободы договора, ибо стороны являются хозяевами своего обязательства и по

212

Комментарий к п. 30

соглашению могут определять их юридическую судьбу, в том числе прекратить прощением долга, включая и те случаи, когда требование по нему не созрело.

(б) Названные модусы для исполнения по обязательству (срок, условие и т.п.) для прощения долга как раз не представляют особой сложности. Было бы полезнее проиллюстрировать указанную в ст. 415 ГК РФ блокирующую оговорку, согласно которой прощение долга не допускается, если это нарушает права других лиц в отношении имущества кредитора. Здесь уместно опять прибегнуть к историческому методу. Дело в том, что названная оговорка с момента своего изначального появления в 1995 г. не претерпела никаких изменений. Есть основания полагать, что она имеет в своем основании те же соображения, которые породили запрет дарения между коммерческими организациями (см. выше комментарий к разделу постановления о прощении долга). Более того, эта идея в тексте положения

закона даже более выражена, так как в норме имеется указание на права иных лиц. Ясно, что в условиях более развитого законодательства (о несостоятельности, корпоративного и др.) блокирующая оговорка в значительной степени утрачивает свое практическое значение. При оценке сделки о прощении долга прежде всего подлежит применению специальное законодательство (lex specialis derogat generali) и лишь в оставшихся случаях (если таковые обнаружатся) можно будет рассматривать вопрос юридической судьбы договора прощения долга, если он нарушает права других лиц в отношении имущества кредитора. Под указанным имуществом следует, конечно, понимать требование кредитора, которое составляет его имущество и которое умаляется вследствие прощения долга.

(в) Определенный интерес может представлять прощение будущего долга. Нет ни теоретических, ни политико-правовых причин запрещать такой договор. У сторон могут возникнуть такие же затруднения, которые возникают в сделках относительно будущих обязательственных прав, — необходима индивидуализация предмета договора, т.е. долга или долгов, которые возникнут в будущем, но эти затруднения вполне преодолимы. Договор может определять, при каких условиях или в какой срок после возникновения долг прекращается. Если таковых условий соглашение о прощении долга не содержит, соответствующий долг прекращается сразу же по возникновению. При этом надо обратить внимание на то, что допущение прощения будущих долгов не должно быть безлимитным, чтобы не допустить обхода императивных норм, сдерживающих свободу сторон в ограничении или исключении договорной ответственности. Например, нельзя добиться ремиссии при прощении такого будущего долга, который представляет собой ответственность за умышленное нарушение обязательства (п. 4 ст. 401 ГК) или уплату будущей судебной неустойки. Также невозможно заключение соглашения о прощении будущего долга по уплате законной неустойки. То же касается и прощения будущего долга по возмещению убытков, возникших у потребителя в связи с нарушением потребительского договора (ст. 400 ГК РФ).

Также нет никаких препятствий для прощения задавненного долга.

Прощению подлежат и долги, возникшие из правоохранительного обязательства (неустойка, убытки, охранительные проценты), по дополнительным требованиям (регулятивные проценты, возмещение потерь), не только полностью, но и в определенной части.

213

Приложение к «Вестнику экономического правосудия РФ» № 3/2021

Для прощения долга также не имеет значения основание возникновения долга (договор или иная сделка, кондикция, деликт, реституция и т.д.), если только законом не установлен или из него не выводится запрет на прощение долга.

Доступна прощению долга и такая своеобразная обязанность должника, которая возникает из отрицательного обязательства (non facere).

(г) В контексте разъяснения в отношении возможности прощения долга, поставленного под условие, следует заметить, что не вполне ясно, о каком именно условии идет речь, хотя, коль скоро упоминаетсяусловие для исполнения обязательства,

скорее всего, имеется в виду обусловленное обязательство (ст. 327.1 ГК). Однако под условие может быть поставлено не только исполнение того или иного обязательства, но и сделка в целом (ст. 157 ГК). Возможно ли простить долг, возникающий из такой сделки? Нет никаких препятствий для прекращения обязательства, вытекающего из условной сделки, в том числе до наступления условия. Имеющаяся в доктрине дискуссия о том, являются ли права и обязанности по сделке с отлагательным условием уже возникшими или до наступления условия они не возникают, а стороны находятся лишь в особом состоянии юридической связанности (состояние ожидания наступления условия), не имея еще на этом этапе обязательственных прав и обязанностей, препятствий для прекращения действия этой сделки не создает. Конечно, возможно, сторонам было бы удобнее воспользоваться таким основанием прекращения юридической связи, как расторжение договора, но отвергнуть ремиссионный эффект соглашения, названного сторонами прощением долга, было бы избыточным формализмом.

Кстати сказать, слово «простить» восходит своими корнями к слову, означающему, в частности, «позволить стать прямым, разогнуться, сделаться свободным от бремени, которое и делает непрощенного согбенным» (может, отсюда подспудно и проистекает ошибочное понимание прощения долга как односторонней сделки). Если из договора о прощении долга следует воля сторон на прекращение действия всей сделки, ее следует считать прекращенной. При этом данная правовая связь прекращается по условиям соглашения, а при их отсутствии — в момент, когда оно считается заключенным. Иными словами, нет необходимости дожидаться возникновения долга по наступлении отлагательного условия, чтобы в тот же момент считать его прекратившимся. В этом аспекте можно усмотреть различие между прощением условного долга, когда обязательство прекращается до наступления отлагательного условия, и прощением будущего долга, когда обязательство прекратится только после возникновения этого будущего долга. Это разграничение может обнаружить практическое значение при несостоятельности.

(д) Само соглашение о прощении долга также может быть условной сделкой, хотя здесь, видимо, доступно только отлагательное, но не отменительное условие. Этот вопрос, однако, требует обстоятельного обоснования, которое в данном предварительном комментарии не приводится. Здесь же следует пока обратить внимание на прощение долга при условии совершения некоторого предоставления со стороны должника.

Допустимость синаллагматического характера прощения долга иногда ставят под сомнение. Если же такое соглашение считать возможным, нужно рассмотреть

214

Комментарий к п. 30

его с точки зрения характеристики соглашения (является ли оно синаллагматическим или условным). Этот вопрос может оказаться весьма важным практически. Допустим, стороны договорились, что кредитор прощает долг при условии, что должник осуществит некоторое оговоренное предоставление в определенный срок. Что перед нами: синаллагма, т.е. сделка, совершаемая в обмен на исполнение другой стороной, или прощение долга под потестативным условием на стороне должника?

Предположим, что должник предоставление осуществил, но с просрочкой. Если соглашение о прощении долга считать условной сделкой, то условие не наступило в обусловленный срок, а потому ремиссия не состоялась. Должник и предоставления лишился, передав его кредитору, и от долга не освободился. Кажется, получился неудовлетворительный результат, поскольку принципу справедливости он явно не соответствует, даже если обнаружить здесь защиту должника по кондикции. Если же считать обязательство синаллагматическим, то прекращение долга произошло, но должник может быть привлечен к ответственности за свою просрочку. Этот исход принципу справедливости не противоречит. В связи с этим сторонам соглашения следует избегать таких его положений, которые могли бы провоцировать его квалификацию в качестве условной сделки, и наоборот, отражать синаллагматический, т.е. меновый, характер прощения долга, если это отвечает их намерениям. Например, можно предусмотреть, что долг прощается в обмен на определенное предоставление или за согласованную цену. Вместе с тем если интересам сторон условное прощение долга соответствует, то нет препятствий и для такого соглашения. Иными словами, здесь не стоит вопрос о выборе той или иной модели как данности для всякого прощения долга, речь идет о выявлении воли сторон на прощение долга под условием или на прощение долга в обмен на предоставление.

В комментируемом разъяснении для срока и условия Пленум использует выражение «не имеют значения» в том контексте, что срок и условие не являются правовыми препятствиями для прощения долга. Тем не менее просрочка должника при прощении долга важна в том смысле, что требует определить судьбу дополнительных требований, возникших в связи с просрочкой, при молчании на этот счет договора. Этот вопрос затрагивается в п. 32 постановления.

31. Прощение долга не свидетельствует о заключении договора дарения, если совершается кредитором в отсутствие намерения одарить должника. Об отсутствии такого намерения могут свидетельствовать, в частности, взаимосвязь между прощением долга и получением кредитором имущественной выгоды по какому-либо обязательству (например, признанием долга, отсрочкой платежа по другому обязательству, досудебным погашением спорного долга в непрощенной части и т.п.), достижение кредитором иного экономического интереса, прямо не связанного с прощением долга, и т.п.

Отношения кредитора и должника по прощению долга квалифицируются судом как дарение только в том случае, если будет установлено намерение кредитора освободить должника от обязанности по уплате долга в качестве дара (пункт 3 статьи 423 ГК РФ). В таком случае прощение долга должно подчиняться запретам, установленным статьей 575 ГК РФ, пун-

215

Приложение к «Вестнику экономического правосудия РФ» № 3/2021

ктом 4 которой, в частности, не допускается дарение в отношениях между коммерческими организациями.

Уменьшение на будущее процентной ставки на сумму займа само по себе прощением долга не является.

Комментарий

(а) Как уже указывалось выше, пятнадцать лет назад в практике арбитражных судов пришлось разъяснять, что прощение долга может быть квалифицировано в качестве договора дарения только при наличии намерения кредитора одарить должника (animus donandi). Гражданский оборот в значительной части основан на удовлетворении его участниками своих имущественных потребностей, поэтому вступление в сделку в подавляющем числе случаев предопределено стремлением к получению какой-то выгоды. Разъяснение Пленума как раз и начинается с отграничения прощения долга от дарения, а его подходы подтверждают и развивают ранее сформулированные в арбитражной практике правовые позиции.

Для отграничиваемых от дарения договоров важным является не только отсутствие встречного предоставления, но также и отсутствие намерения в получении имущественной выгоды от сделки, прямой или косвенной. Конечно, тут мы вступаем на тонкий лед выявления самого намерения как внутреннего стремления человека. Точные науки не могут пока предоставить нам средства, с абсолютной верностью определяющие намерения людей, вступающих в договоры без явного встречного предоставления, к каковым относится дарение. Более того, само дарение ведь нередко идет, что называется, не от чистого сердца, а с задней мыслью получить выгоду от одаряемого, пусть и не по этому договору непосредственно. Дарение с надеждой на ответную реакцию одаряемого к выгоде дарителя известно человечеству исстари и никуда не исчезло, несмотря на видимое увеличение масштаба альтруизма в современном обществе.

Разъяснение Пленума в отношении намерения кредитора сформулировано в отрицательном ключе и для данного контекста корректно, ибо для того, чтобы отказать прощению долга в качестве реализации каузы дарения, достаточно отсутствия такого намерения у кредитора. Но инверсия этой мысли в позитивное русло потребует обнаружения намерения и одаряемого, поскольку для того, чтобы договор дарения состоялся, нужно обоюдное намерение. Если кредитор имеет намерение одарить, но другая сторона дар принимать не желает, то никакого договора дарения получиться не может, а потому ремиссия не состоится ни как дарение, ни как прощение долга, договором дарения не являющееся. Напротив, отнесение прощения долга (например, между обывателями) к дарению означает распространение на него всей совокупности регулирования, установленного для данного типа договора. Последнее, например, может повлечь в соответствующих случаях отмену дарения и восстановление прощенного долга (ст. 578 ГК).

(б) Использование в разъяснении оборота«прощение долга… совершается кредитором…» не должно вводить в заблуждение, так как долг прощается, а обязательство прекращается на основании договора, а не одних только действий или волеизъ-

216

Комментарий к п. 31

явления кредитора, о чем было сказано выше и еще будет сказано ниже (см. п. 34 постановления и комментарий к нему). То, что действительно может совершаться кредитором, — это его оферта должнику или его акцепт на оферту должника.

Пленум приводит две каузы, когда при прощении долга отсутствует намерение одарить.

Первый тип каузы прощения долга — это случаи, когда имеется взаимосвязь между прощением долга и получением кредитором имущественной выгоды по какомулибо обязательству, что может проявляться, в частности, в признании долга, отсрочке платежа по другому обязательству, досудебном погашении спорного долга в непрощенной части и т.п.

На практике может возникать вопрос о выявлении упомянутой взаимосвязи. При строго формализованном подходе она может быть тем или иным образом обозначена в самом соглашении о признании долга, что с практической точки зрения является разумной договорной техникой, поскольку уменьшает риски, связанные с доказыванием этого обстоятельства, и вероятность квалификации соглашения в качестве дарения. Более того, в подобающих случаях прощение долга может быть поставлено под условие совершения должником соответствующих действий, например прерывающее или возобновляющее исковую давность признание долга в непрощенной части. Однако контекст данного разъяснения дает основания полагать, что взаимосвязь может быть и неформализованной, когда в самом соглашении о прощении долга она не просматривается, но согласованность действий свидетельствует о ее наличии. Например, стороны в один день заключают два соглашения, по одному из которых прощается долг, а по другому кредитор, являясь

уже должником того же контрагента, получает отсрочку платежа. Это более рискованная договорная техника, поскольку требует доказать наличие связи между данными обстоятельствами.

Пленум указывает на получение кредитором имущественной выгоды от прощения долга, которая опровергает дарение. Понятие «имущественная выгода» в ГК не используется и, соответственно, не раскрывается. Это понятие можно определить как приобретение или сбережение имущества за счет другого лица, т.е. отождествить его с дефиницией, используемой для неосновательного обогащения (п. 1 ст. 1102 ГК). Но тогда в него не будут включены некоторые случаи, приведенные в разъяснении, например признание долга. Это показательно, ведь при признании долга, в котором кредитор может быть весьма заинтересован (скажем, в контексте прерывания или возобновления давности), он тем не менее никакое чужое имущество не приобретает и свое не сберегает. Последнее еще можно было бы, пусть и с некоторой натяжкой, обосновать для случая признания долга, влекущего возобновление исковой давности, ибо объективная ценность задавненного и незадавненного требований с очевидностью отличается, а потому можно считать, что кредитор за счет признания долга увеличивает объем своего имущества. Но кредитор может быть заинтересован получить признание долга и в тех случаях, когда его требование не задавнено, но ему сопутствует слабая доказательственная база, что увеличивает риски отказа в иске, или налицо угроза скорого истечения давности. Уменьшение риска — вполне себе рациональный интерес и, безусловно, выгода, но едва ли ее можно назвать имущественной выгодой в смысле приобретения

217

Приложение к «Вестнику экономического правосудия РФ» № 3/2021

имущества. Если у должника имеется какой-нибудь долг перед кредитором, то его признание не увеличивает объем имущества кредитора, ведь и до признания долга право требования его погашения входило в состав имущества кредитора.

Отсюда можно заключить, что применение рассматриваемого понятия является не самым удачным приемом. Дело в том, что заключение сделки в расчете на получение встречной выгоды, необязательно имущественной, но хотя бы связанной с имуществом, следует счесть достаточным обстоятельством, чтобы отказать этой сделке в признании за ней каузы дарения. Некоторые случаи уменьшения рисков, повышения шансов, устранения беспокойства, сохранения репутации и подобные неимущественные выгоды, которые получаются в обмен на прощение долга, говорят о том, что у кредитора не было намерения облагодетельствовать должника, это не душевный порыв с его стороны, не благотворительность. Поэтому верной будет самая широкая интерпретация понятия «имущественная выгода», что подтверждается и самим текстом разъяснения, примеры в котором выходят за пределы буквального толкования.

Пленум оперирует еще одним термином, а именно «получение кредитором имущественной выгоды по какому-либо обязательству». Примечательно, что такое выражение достаточно широко, чтобы включить в себя различные случаи получения кредитором выгоды не только напрямую, но и косвенно. Вместе с тем, наверное, можно помыслить себе случаи, когда выгода будет получена не по обязательству, а, например, в корпоративном или вещном отношении.

Признание долга может быть встречным предоставлением, осуществляемым в обмен на прощение долга, независимо от того, по какому обязательству перед кредитором оно заявлено. Например, при прощении долга в части признание может относиться к этому обязательству, а интерес кредитора заключаться в укреплении его позиции в оставшейся части притязания. Но оно может относиться и к другому обязательству должника перед этим кредитором. Более того, оно может относиться и к признанию долга перед другим кредитором. Например, материнская компания прощает долг при условии признания долга перед дочерней компанией. Ясно, что материнская компания здесь получает косвенную выгоду за счет повышения шансов на приращение имущества дочерней компании, что увеличивает ценность долей участия в ее капитале у материнской компании.

Отсрочка платежа, по существу, означает коммерческий кредит, который может рассматриваться как имущественная выгода. Наряду с отсрочкой платежа по другому обязательству кредитор может простить долг и за предоставление ему рассрочки по другому обязательству.

Досудебным погашением спорного долга в непрощенной части также не следует ограничиваться, ибо прощение долга возможно и на стадии судебного разбирательства. Другое дело, что его следует облечь в процессуальную форму мирового соглашения, чтобы остановить взыскание в части прощенного долга. Но именно в этой форме — мировой сделки (причем как судебной, так и внесудебной) существуют соглашения, которым характерны взаимные уступки, лишь по видимости похожие на безвозмездное прощение долга, а на самом деле они представляют собой предмет торга, где учитываются и степень спорности, и результат состязательности, и шансы на реальность исполнения, и издержки принудительного испол-

218