«И милость к падшим призывал» О творчестве Анатолия Приставкина (80

«И милость к падшим призывал…»

У Анатолия Приставкина есть черта, довольно резко выделяющая его даже на сегодняшнем литературном фоне, талантами отнюдь не обделенном. Есть-то есть, и очень даже заметная, а вот сформулировать ее трудновато.

Однако попробую.

Пожалуй, это – тончайший нравственный слух. Трепетная, дышащая человечность, захватывающая читателя, едва он только прикасается к его книгам. Та мера душевной открытости, какого-то детского, простодушного принятия Божьего мира, подделать которую невозможно.

Помнится, как двадцать лет назад, когда в журнале «Знамя» напечатана была безусловно лучшая повесть А. Приставкина «Ночевала тучка золотая», люди передавали ее из рук в руки (тогда все были повально охвачены эпидемией чтения), и на лицах появлялась удивительная просветленность. Как отсвет тепла, пронизывающего повесть. Хотя настоящая литература – как ее тогда называли, «возвращенная», издавалась с невиданным размахом.

А ведь рассказывалось в повести о вещах тяжелейших. И тяжесть эту А. Приставкин отнюдь не сглаживал, не приукрашивал. Жестокая правда буквально хлестала со страниц книги. Да, ребята-детдомовцы, обовшивевшие, оборванные, оголодавшие, знают, что на всем свете никого у них нет, надеяться им не на кого, а значит, дай только Бог удали и сил, чтобы стырить на рынке половчее чудо невиданное – белый пшеничный батон – да рвануть с ним что есть мочи. Да, они, эти ребята, и писателям не верят, даже самым великим. В каком-то отрывке из Толстого, читанном учительницей на уроке, услыхали они, что стареющий Кутузов с неохотой, с отвращением ест цыплячье крылышко. «Да они бы тотчас за косточку обглоданную от того крылышка побежали бегом куда угодно!» Такого голода в писательском кабинете, в сытости и холе, не выдумаешь. Его пережить надо. Детдомовцем надо побыть. И в самые страшные – в военные - годы.

А. Приставкин, родившийся в 1931 году, и был в начале войны именно таким – изголодавшимся, измученным, похоронившим мать десятилетним мальчишкой. Жизнь беспощадно погоняла его по детдомам и интернатам. Ему только в одном повезло: отец, хоть и израненный, всетаки с фронта вернулся, что само по себе было делом редчайшим. Если мы говорим о тридцати миллионах погибших (или даже больше – точной цифры никто не знает), то должны понимать, что и сироты военные тоже исчисляются миллионами. Горем сиротским, а заодно и материнским, и сестринским, и дочерним, насквозь пропитана наша земля.

1

Я все-таки не знаю, откуда в людях, которым жизнь на горести не поскупилась, произрастает порой такая невероятно обостренная совестливость. Такое поразительное душевное благородство. Нравственная высота. Ведь они на собственной шкуре испытали такое озверение, оскотинивание людей, которое воистину не знало ни границ, ни меры. Эти ребятишки-сироты, умиравшие с голоду, отлично знали, что детдомовское начальство беззастенчиво грабит и обирает их. Знали, что собранный их руками урожай начальством обменивается на водку. (Это уже из другой повести Приставкина – «Первый день – последний день творения», тоже автобиографической). Как ни в чем не повинных чеченских стариков, женщин и малых детишек, по дьявольскому сталинскому плану, насильно выдергивали из родных мест, грузили в товарные, для скота предназначенные, вагоны и везли на верную погибель – на чужой и страшный север, как и было задумано по тому же плану. Как чудом успевшие спрятаться горцы мстили за это, жестоко и безоглядно, тоже ни в чем не повинным детям – только чужим, русским, привезенным на Кавказ.

По какой, скажите, логике, по какому нравственному закону человек, переживший все это, не то что не озлобляется, не превращается в мизантропа и неискоренимого брюзгу, а напротив – всю свою жизнь, далеко не легкую и не безоблачную, посвящает служению добру и милосердию? Не мести, а состраданию. Соучастию. Тому, что не позволяет низменным человеческим инстинктам, несмотря на их явную неискоренимость, восторжествовать окончательно.

В книгах А. Приставкина – ни единой нотки фальши. Это ведь дорогого стоит – то, что писателю всегда и во всем можно верить. Такой вот вспоминается маленький штришок из «Тучки». Мальчишкадетдомовец, у которого зверски убили брата, - самого дорогого, нужного, единственно близкого ему на земле человека – стоит на школьной сцене и читает давно ему известные лермонтовские строки – «Ночевала тучка золотая…». Непомерное горе давит на него, он захлебывается им, и буквально видишь, как стихотворение набухает, пропитывается этим горем. Но все-таки он прочитывает стихотворение до конца. И только одно-единственное слово – «одиноко» - он так и не сможет вытолкнуть из своих задрожавших губ.

Честность и искренность Приставкина – основа и его правозащитной работы. Долгое время он был председателем Комиссии по помилованию при Президенте России, куда некогда входили и поэт-фронтовик, знаменитый бард Булат Окуджава, и многолетний сталинский узник Лев Разгон. Сейчас, когда Комиссия упразднена, А. Приставкин – советник Президента по вопросам помилования.

Вслушайтесь только в это слово: помилование. Миловать. Прощать. Жалеть. Защищать.

2

Большинство населения России, как известно, - за смертную казнь. За казнь для тех (язык не поворачивается назвать их людьми), кто совершил чудовищные преступления. О чем, казалось бы, здесь можно спорить?

Но Приставкин, вне сомнения, не был бы Приставкиным, если бы в массовом «одобрямсе» вместе со всеми поднял руку, пошел бы по такому проторенному и легкому пути большинства. Не был бы писателемгуманистом, если бы не задавал себе бесконечное «почему?». Почему смертная казнь отменена в Европе? Может быть, там уже повывелись убийцы и насильники? Почему российское государство, с такой страшной историей, разрешает себе убивать, уничтожать беззащитного, закованного в наручники человека? Чем же оно, в таком случае, лучше него? Почему, наконец, насильственно отбирается данная Богом жизнь?

Безусловно, с Анатолием Приставкиным во многом можно было бы поспорить. Но не будем забывать замечательные слова Марка Твена: «Если вы заметили, что вы на стороне большинства, - это верный признак того, что пора меняться».

И еще одна цитата. Великий Пушкин писал: «И в наш жестокий век восславил я свободу / И милость к падшим призывал». Понимая все значение своей поэзии, сердцевиной, нравственным основанием ее он считал две глобальные ценности человечества – свободу и милосердие.

Евгения Щеглова

3