5292

ваются процессы развития полового самосознания, реализующиеся посредством полоролевой социализации и усвоения культурных норм, а также половая стереотипизация и вычленение особенностей социальногруппового восприятия объективно существующих различий. Самостоятельное, не связанное с биологическими основами исследование половой составляющей личности в классической науке становится невозможным, потому что социальные характеристики пола рассматриваются ею в качестве факторов «вторичной» причинности, маскирующих нечто изначально несоциальное [84, 152].

До 70-х гг. ХХ в. социологические исследования пола человека развивались преимущественно в рамках полоролевой теории, а сам феномен социального пола понимался как усвоение личностью особого социального статуса, предписываемого обществом на основании биологических различий.

По исследованиям Е.Ф. Ивановой, в настоящее время не существует единой теории социальных ролей как таковой. Гендерные роли, их характеристики, происхождение и развитие рассматриваются в рамках различных социологических, психологических и биосоциальных теорий [60, с. 312]. Но имеющиеся исследования позволяют сделать вывод о том, что на их формирование и развитие у человека оказывают влияние общество и культура, закреплённые в них представления о содержании и специфике гендерных ролей. А в ходе исторического развития общества содержание гендерных ролей подвергается изменениям. Мнение о том, что мужчины и женщины от природы созданы для выполнения определённых ролей, опровергла Маргарет Мид (M. Mead) в своей книге «Пол и темперамент». Её наблюдения за жизнью племён в Новой Гвинее показали, что «женщины и мужчины исполняли совершенно различные роли, иногда прямо противоположные принятым для каждого пола стереотипам» [151].

Многообразие гендерных ролей в различных культурах и в разные эпохи свидетельствует о том, что они формируются культурой. Согласно теории Хофстеда (Hofstede), «различия в гендерных ролях зависят от степени гендерной дифференциации в культурах или степени маскулинности или фемининности той или иной культуры» [145]. На основании кросскультурных исследований Хофстед показал, что люди маскулинных куль-

21

тур имеют более высокую мотивацию достижения, смысл жизни видят в работе и способны много и напряжённо работать. В ряде кросскультурных исследований установлено также, что фемининные культуры с низкой дистанцией власти (Дания, Финляндия, Норвегия, Швеция) имеют личностно ориентированные семьи, которые способствуют усвоению равенства в гендерных ролях. В то же время культуры с высокой дистанцией власти и ярко выраженной маскулинностью (Греция, Япония, Мексика) имеют семьи, ориентированные на жёсткие гендерные ролевые позиции. Такие семьи способствуют в конечном итоге жёсткой дифференциации в гендерных ролях. Гендерные роли зависят не только от культуры, но и от исторической эпохи. Симона де Бовуар в своей работе «Второй пол» в 1949 г. писала: «Человечество создано мужским полом, и это позволяет мужчине определять женщину не как таковую, а по отношению к самому себе; она не рассматривается как автономное существо… Он – Субъект, Он – Абсолют, она – Другой» [21, с. 47].

И.С. Кон отметил, что традиционная система дифференциации половых ролей и связанных с ними стереотипов феминности – маскулинности отличалась следующими характерными чертами: женские и мужские виды деятельности и личные качества отличались очень резко и казались полярными; эти различия освящались религией или ссылками на природу и представлялись нерушимыми; женские и мужские функции были не просто взаимодополнительными, но и иерархическими, женщине отводилась зависимая, подчинённая роль [70, с. 53]. Сейчас практически во всех культурах в отношении гендерных ролей происходят радикальные изменения, в частности и на постсоветском пространстве, однако не так быстро, как хотелось бы. Распределение гендерных ролей происходит в соответствии с гендерными нормами и стереотипами.

Учёные обосновывают различие половых ролей биологическими различиями мужчины и женщины.

Повседневные практики социальной жизни ограничивают возможности произвольного использования образцов социального взаимодействия и сочетания личностных качеств мужчинами и женщинами, но однозначно не предписывают абсолютного следования доминирующим гендерным моде-

22

лям. Последнее предполагает, что в обществе всегда есть возможность формирования «нетипичных» гендерных схем, отношение к которым со стороны других членов общества будет иметь только политическую и моральную основу. Понимание гендера как совокупности социальных ролей, ожидаемых от мужчин и женщин, достаточно проблематично. Роли можно принимать, от них можно отказываться, половые роли не привязаны к специфическому социальному статусу или социальному контексту, они ситуативны и не имеют никакой личностной или социальной укоренённости. Более того, ролевая интерпретация гендера вносит путаницу в вопрос о разграничении половой роли, половых различий и обусловленного полом характера, потому что исполнение той или иной половой роли совсем не объясняет все наблюдаемые различия между мужчинами и женщинами. Исследования содержания половых ролей показали, что в действительности не существует унифицированной роли мужчины или женщины. Каждый человек выполняет целый ряд социальных ролей, которые могут не совмещаться друг с другом и вступать в ролевой конфликт [161].

Ролевая концепция сводит гендер к одному из его социальных проявлений – гендерным стереотипам. Гендерные стереотипы действительно существуют. Они эффективны в определении социально обусловленных различий между мужчинами и женщинами, потому что следование стереотипам вознаграждается, а отклонение наказывается другими людьми. Но в этом случае непонятно, почему окружающие люди накладывают санкции за нарушение гендерных стереотипов? На основании чего складываются именно такие стереотипы? Получается, что ролевая концепция гендера в социологии на деле оказывается нормативной теорией пола, в которой сам социальный пол выступает в виде стандартного нормативного случая поведения большинства людей в обществе. При этом реальное поведение зачастую «выпадает» из контекста социологических исследований, а изменения содержания половых ролей вообще никак не могут быть объяснены социальными факторами, потому что роли непременно оказываются привязанными к биологической основе «взаимодополнительности» мужского и женского поведения [16]. Но реальное общество всегда состоит из различных социальных общностей, страт (слоёв общества) и групп, занимаю-

23

щих в нём различное положение в соответствии с возрастом, этнической принадлежностью, происхождением, профессией, семейным положением и полом. Социальная роль и есть динамическая (поведенческая) составляющая социального положения, то есть она является ожидаемым поведением в зависимости от статуса личности в социальной структуре. Следовательно, половая роль также связана с социальным статусом, а не биологическим полом её исполнителя. Тогда нормативность половой роли зависит в первую очередь от места, которое занимает её исполнитель во властной структуре общества, от его возможностей устанавливать свою роль в качестве обязательного для подражания образца, а вовсе не потому, что она является биологически предпочтительной для лиц того или иного пола.

Модернистский подход определяется двойственной трактовкой пола как биологического феномена, с одной стороны, и социокультурного – с другой. Как биологический феномен пол является предметом исследования как социологии, так и естественных наук, включая психофизиологию и общую психологию пола. Однако этот объективно существующий биологический пол всегда представлен в сознании человека и в социальных представлениях в виде субъективного знания об этом феномене. Это знание существует в виде культурных образцов связанного с полом поведения, социальных стереотипов о реальных и мнимых различиях мужчин и женщин, в виде конкретных практик общения и взаимодействия, учитывающих половые различия, а также навыков и способов использования своего пола в социальных и личных целях.

В этом аспекте пол имеет относительно самостоятельное от своих биологических оснований существование, которое полностью определяется практикой социальных и межличностных отношений. С точки зрения сторонников модернистского подхода люди произвольно конструируют свой социальный пол, используя данные природой анатомо-физиологические и психофизиологические особенности. Эта концепция пола, которой мы придерживаемся в своём исследовании, известна как социальноконструктивистская. Она основывается на теории социального конструирования реальности американского социолога П. Бергера и немецкого социолога Т. Лукмана [16], согласно которой пол человека полностью явля-

24

ется социально сконструированным, и даже его биологические характеристики, на основании которых мы делим людей на мужчин и женщин, являются условными критериями произвольного отнесения всего встречающегося анатомо-морфологического и физиологического многообразия живых организмов к одному или другому полюсу мужского или женского. Пол всегда является социальной категорией, которая приписывается биологическому организму. Зачастую это приписывание никаким образом не связано с видимыми анатомо-морфологическими особенностями человека.

Маскулинности и феминности в социально-конструктивистском подходе, рассматриваемые как гендерные роли, выстроенные по принципу иерархии, когда одни «сценарии» гендерных ролей доминируют над другими. Гегемонические версии гендерных ролей оказываются нормативом, по которому оцениваются другие гендерные роли.

В постмодернистском подходе (социальном конструкционизме) маскулинность и феминность понимаются не как застывшие поведенческие схемы, не как результат какого-то процесса, а как собственно процесс постоянного возникновения и развития феноменов в процессе межличностного взаимодействия. То есть маскулинность и феминность здесь понимаются не как черты или роли, а как характеристика взаимодействия субъектов. Это не соответствие социальным ожиданиям и представлениями, а участие в определённых видах деятельности, подвергающихся гендерной оценке.

Все социальные практики являются гендерно структурированными и сконструированными, то есть наделёнными гендерными различиями. Маскулинность и феминность понимаются как конструкты – социальные, идеологические, событийные, которые представлены в форме гендерных идентичностей – зафиксированных паттернов взаимодействия. Другими словами, маскулинностей и феминностей всегда много, и они есть всего лишь отдельные версии возможной социальной реальности, социального порядка, социального взаимодействия или, иными словами, гендерных отношений. Гендерные отношения анализируются как реальные практики и модели межполового взаимодействия, детерминированные гендерными представлениями, стереотипами, установками и отражённые в сознании субъектов. Гендер выступает здесь культурной схемой (или концептом),

25

которая упорядочивает и типизирует индивидуальный опыт, а также организует и типизирует поведение мужчин и женщин. Понятие гендерной схемы было введено американской исследовательницей С.Л. Бем. «Гендерная схема представляет собой связную систему представлений, сквозь призму которой личность воспринимает и трактует любую информацию, связанную с половой принадлежностью» [138]. Человек самостоятельно моделирует собственное поведение, произвольно комбинируя качества и способы взаимодействия, пользуясь имеющимися в культуре гендерными схемами. Поэтому некоторые люди демонстрируют выраженную «гендерную схематичность», потому что они во всём полагаются на типичные образцы соответствующих качеств и модели поведения, тогда как другие уделяют меньше внимания точному воспроизведению готовых образцов, усваивая то, что им кажется более подходящим из разных гендерных схем: «Под воздействием естественного отбора определённые типы эмоционально мотивированного поведения подвергались формализации – в том смысле, что они оказались упрощены, чрезмерно акцентуированы и стереотипизированы» [38, с. 307]. Повседневные практики социальной жизни, таким образом, ограничивают возможности произвольного использования образцов социального взаимодействия и сочетания личностных качеств мужчинами и женщинами, но однозначно не предписывают абсолютного следования доминирующим гендерным моделям.

В пользу этого тезиса этнометодологи К. Уэст и Д. Зиммерман приводят пример «гендерного сбоя»: «Клиент приходит в компьютерный магазин и обращается к продавцу за консультацией. Однако он сталкивается с трудно преодолимым затруднением, поскольку не может определить пол человека, к которому обращается: продавец не был/а одет/а выраженно мужским или женским образом, не имел/а отчётливых вторичных признаков пола (волосяной покров на лице, плоская грудь, плечи узкие для мужчины, но широкие для женщины, руки тонкие для мужчины, но крупные для женщины, неопределённый тембр голоса, невыраженный тип обхождения). Обнаружилось, что коммуникация оказывается невозможной, если человек не демонстрирует в коммуникативной ситуации в первую очередь соци-

26

ально принятых проявлений своего пола» [115]. Этот пример показывает, что мы задумываемся о действительных критериях отнесения человека к тому или иному полу только в ситуациях неопределённости. Но приведённый эксперимент также демонстрирует то, что категоризация по полу является базовой практикой повседневного социального взаимодействия, которая обычно оказывается нерефлексируемым фоном коммуникации. Если это так, тогда гендер есть результат часто встречающихся практик социального взаимодействия, требующих постоянного исполнения и подтверждения категории по полу.

Следовательно, гендер никогда не может быть достигнут раз и навсегда, он всякий раз должен возникать заново в коммуникативных взаимодействиях, придавая им упорядоченность и стабильность. Более того, гендер не является категорией, в соответствии с которой определяют пол личности. Женщины могут быть «неженственными», однако это не вызывает ни у кого сомнения в том, что это – женщины. Гендер – это скорее конфигурация способов предъявления себя в качестве мужчины или женщины (то есть человека, имеющего категорию по полу), отражение того, что в ситуациях взаимодействия делают люди, обладающие категорией принадлежности к полу. Личность, включённая в тот или иной вид деятельности, может рассматриваться в качестве либо мужчины, либо женщины.

Таким образом, гендер есть следствие саморепрезентации в широких пределах: от нормативных гендерных дисплеев [143, р. 4] до полного размывания границ пола. Существует множество форм таких саморепрезентаций (гендеров): мужчина, женщина, гомосексуал, гетеросексуал, бисексуал, транссексуал (с промежуточными состояниями трансвестита и трансгендера). Гендер как репрезентация [74, с. 34] может формироваться не только категоризацией по признаку пола, но и сексуальными предпочтениями, различными практиками изменения тела (пирсинг, татуировки, скарификация, бодибилдинг) – всем, что может быть способами деконструкции конвенциальных актов гендерных проявлений.

27

§ 2 Гендерная асимметрия на рынке труда в современном обществе: критерии и показатели

Сферой гендерных отношений, кроме власти, является сфера профессиональной занятости, именно она является фундаментом для формирования нормативной мужественности или женственности [140, р. 92].

Проблема разделения труда по полу является одной из центральных тем в гендерных исследованиях, и это неудивительно: представление о «мужской» и «женской» работе «делают гендер» в такой же мере, в какой и интерпретация биологических различий. В самом деле, маскулинность и феминность или мужественность и женственность представляют собой прежде всего определённый тип поведения, и трудовое поведение играет здесь центральную роль [108, с. 87].

Одна из идей, декларируемых движением феминизма, состояла в том, что традиционные гендерные роли сдерживают личностное развитие и реализацию имеющегося потенциала, что послужило толчком для разработки концепции Сандры Бем, в основе которой лежит понятие андрогинии, согласно которому «любой человек, независимо от биологического пола, может обладать как чертами маскулинности, так и фемининности, соединять в себе как традиционно мужские, так и традиционно женские качества. Это позволяет людям менее жёстко придерживаться полоролевых норм и свободно переходить от традиционно женских занятий к традиционно мужским» [138].

Данная идея была развита дальше, и Дж. Плек в своих работах начал говорить о расщеплённости, или фрагментарности, гендерных ролей. Нет единой роли мужчины или женщины. Каждый человек выполняет целый ряд разнообразных ролей. Иногда эти роли могут не совмещаться, что ведёт к ролевому конфликту [154].

Классическая феминистская теория изначально рассматривала мужской труд как публичный, женский как приватный, «невидимый», но с начала 1980-х гг. стало появляться всё больше работ, посвящённых гендерным отношениям, социополовым ролям уже собственно на рынке труда, в публичной сфере. Существуют так называемые псевдогендерные исследова-

28

ния, где понятие гендер используется как синоним термина «пол» или термина «социополовая» роль. Псевдогендерными исследованиями являются также и популярные исследования по социологии труда, в которых описание «мужских и женских» профессий или рабочих мест не сопровождается анализом причин и смысла этой дифференциации [30]. С позиций социополового подхода невозможно объяснить, почему подавляющую часть врачей, судей или банковских служащих в СССР составляли женщины, а в Европе и США это были в подавляющей массе мужчины. Ситуация проясняется только тогда, когда с позиций гендерной теории исследователь анализирует, какова престижность той или иной профессии в обществе и размер оплаты труда. Очевидно, что женщин среди врачей в СССР больше было не потому, что они «от природы более милосердны и склонны к самоотверженности» (как сказали бы биодетерминисты), и не потому, что такова социальная роль представительниц их пола (как сказали бы приверженцы социополовой теории), а потому, что эта работа была низкооплачиваемой (по сравнению, например, с работой в военнопромышленном комплексе) и в целом малопрестижной (например, рабочие имели гораздо больше социальных льгот, чем врачи) [32].

Кроме того, существуют такие сферы жизнедеятельности, в которых мужчина не имеет равных прав для реализации своего личного потенциала. Например, социальная политика в нашем государстве девальвировала институт отцовства. Право получать детские пособия, использовать отпуск по уходу за детьми могли исключительно женщины; в случае развода почти всегда ребёнок оставался с матерью, а личный контакт с отцом разрывался. В последнее время перечисленные выше права получили и мужчины, однако реализация этих прав пока только декларируется на практике, хотя Советская Россия была первым государством, провозгласившим в Конституции 1918 г. юридическое равноправие мужчин и женщин во всех сферах социальной жизни. Такая ситуация складывается в том случае, когда решающим фактором является стереотип, утверждающий, что биология человека совершенно чётко определяет мужские и женские социальные роли, психологические характеристики, сферы занятий и прочее, а слово «гендер» используют как «более современное».

29

Типичным примером социополового, а не гендерного подхода является традиционный вопрос социологов, адресованный только женщинам: «Хотели бы Вы сидеть дома, если бы имели такую материальную возможность?», или пресловутые опросы на тему «Может ли женщина быть политиком?». Результаты подобных исследований уже предрешены самой методологией [158]. Одним из критериев гендерной асимметрии является гендерное разделение профессий. По определению Л.Г. Титаренко, гендерное разделение профессий – это традиционно сложившееся неравномерное распределение мужчин и женщин в пределах определённых профессий, имеющее следствием гораздо меньшую профессиональную специализацию женщин, чем мужчин [102, с. 210]. Существует ряд профессий, в которых доля женщин очень высока, тогда как в других профессиях она чрезвычайно низка. Так, в середине 1990-х гг. в России женщины составляли 81 % служащих. В торговле, связи, общественном питании, здравоохранении, образовании доля женщин среди занятых достигла 71 – 89 %, причём во всех отраслях народного хозяйства их зарплата была ниже, чем

умужчин. Принятые женщины, как правило, занимают более низкие уровни в профессиональной иерархии.

Существуют, однако, случаи занятости работников определённого пола, оговорённые трудовым законодательством, согласно которому ограничения для женщин введены на «тяжёлые работы, работы с вредными или опасными условиями труда, подземные работы, кроме нефизических работ по санитарному и бытовому обслуживанию» [62].

Если в современных западных государствах гендерное распределение профессий обычно связывают с более низким образованием женщин, то в современной России уровень образования работающих женщин выше, чем

уработающих мужчин, что, однако, не меняет неэффективного характера использования женского труда. У женщин чаще имеет место несовпадение высокого уровня образования с более низким статусом занимаемой должности, на долю женщин приходится большая часть неквалифицированных работ. Не существует общепринятого объяснения существования профессиональной гендерной сегрегации и неравенства вознаграждений за труд. Однако, кроме фактора образования, на гендерное разделение труда влияет

30