148 О. И.Лебедева. Искусство Японии на рубеже XIX-XX вв.

вает органичную абсорбцию этого искусства и выражение схожих мотивов в национальной жизни — в эмоциях.

П р и м е ч а н и я

Фудо. Недвижимый. Одно из индийских имен Шивы — это Ачала, или Неподвижный.

Двенадцать дэв. Двенадцать дэв — это: Бонтэн (Брахма), сопровождаемый белой птицей — лебедем; Катэн (Агни); Ишана; Тайсяку (Индра); Футэн; Бисямон, чья супруга — Китидзётэн (Богиня удачи); Эмма (Яма), ездящий на быке и возящий при себе большой запас смерти, увенчанный двумя головами; Ниттэн, Бог солнца; Гэттэн, Бог луны; Суйтэн, Бог воды, на черепахе; и Сёдэн (Ганеша).

Во время посвящения в монахи ачарья, или мастер, представлял Вайрочану; готовящийся к должности — будущего Вайрочану; изображения двенадцати дэв развешивались по залу в качестве охранителей, а сзади помещалась ширма, расписанная горами и водами, за которой на ухо произносили тайный текст.

Самадхи, или реализация посредством концентрации. В Японии мы различаем три ее стадии, которые начинаются с транса над-сознания, достигающегося медитацией, и доходят до кульминации в совершенном союзе с Абсолютом, который совместим с мирскими занятиями, и является тем же самым, что и Братство Будды. Последняя стадия известна в Индии как дживан-мукти.

Глава 9

Эпоха Фудзивара (900-1200 гг.)

Род Фудзивара усилил свое влияние со вступлением на престол императора Дайго139 в 898 г., и так началась эпоха Фудзивара. Японское искусство и культура развивались тогда совершенно новым образом; это развитие можно назвать национальным, в то время как в предыдущие же эпохи доминировали континентальные идеи. Все лучшее, что было в китайской философии и индийской мудрости, в течение долгого времени стекалось в Японию, и теперь эта культура, усвоившая столь многое и сдерживавшая свою энергию, ринулась преображать свои собственные формы, как в жизни, так и в идеалах.

Можно сказать, что в эпоху Хэйан национальное мышление глубоко постигло индийский идеал. А теперь, в соответствии со своими ментальными особенностями, оно изолировало этот идеал и стало использовать его лишь в конкретных целях. Японцы здесь, благодаря их значительному сходству с индийцами, имеют преимущество перед китайцами, которых удерживает от дисбаланса гипертрофированный здравый смысл конфуцианства, не позволяя довести отдельное движение до его высшей ступени.

Беспорядки в Китае конца династии Тан, мешавшие обмену дипломатическими любезностями между двумя странами, и вера в собственные силы, которую почувствовала Япония, привели государственных мужей, среди которых был и Митидзанэ140, почитаемый как Тэндзин, покровитель письма и учения, к решению не отправлять более посольств в Чанъань и прекратить дальнейшее заимствование китайских обычаев. Начиналась новая эра, когда Япония постаралась создать свой собственный порядок управления, основанный на возрождении ничем не замутненных идеалов Ямато, в гражданской и религиозной сферах.

В литературе новое движение ознаменовано появлением значимых книг, написанных на японском языке женщинами. До сих пор родной язык считался слабым и недостойным, в отличие от классического китайского языка ученых мужей, и его использовали на письме только женщины. Началась великая эпоха женской литературы, и на пути ее развития можно отметить Мурасаки Сикибу141, автора грандиозного романа о Гэндзи; Сей Сёнагон142, чей саркастический слог на семьсот лет предвосхитил остроты мадам Скюдери143 о придворных скандалах в ее «Великом Монархе»; Акадзомэ144, известную своим спокойным и чистым восприятием жизни; Комати145, великую и печальную поэтессу, чья жизнь — пример череды любви и печали, свойственной той утонченной и чувственной эпохе. Мужчины подражали стилю женщин-писательниц, поскольку это был типичнейший век женственности.

Запертые в своем островном доме, не озабоченные государственными вопросами, которые могли бы нарушить их сладкие грезы, придворные аристократы стали серьезнейшим образом заниматься искусствами и поэзией. Немногочисленные обязанности по управлению страной были оставлены низшим по званию, потому что в ту чрезмерно изысканную эпоху эти нужные

150 О. И.Лебедева. Искусство Японии на рубеже XIX-XX вв.

дела представлялись мрачными и нечистыми; так что обращение с деньгами и использование оружия превратились в занятия, годные только для слуг.

Даже совершение правосудия возложили на низшие чины. Губернаторы провинций проводили почти все свое время в Киото, а управлять делами на местах оставляли своих подчиненных и помощников; некоторые губернаторы даже горделиво хвастались тем, что никогда в жизни не покидали столицу.

В буддизме, который оставался доминирующим учением в кругу национальных идей, ореол вечной женственности более всего, нежели в любой другой момент истории этого учения, виден в идеале школы Дзёдо эпохи Фудзивара. Строгая и мужественная структура доктрин, проповедовавшихся монахами в предшествующие века, искавших спасения посредством личного усилия и самосовершенствования, вызвала к жизни свой собственный антипод. Зарождение противостоящего движения совпало по времени с возрождением буддийской концепции Тэндай, которая господствовала в Японии в эпоху Асука и в начале эпохи Нара, когда считалось, что совершенство достижимо путем простого размышления об Абстрактном Абсолюте. Религиозное сознание, утомленное отчаянной борьбой за достижение Самадхи через самоотречение, возвращается назад к мысли о величайшей безумной любви. Молитва, растворяющая человека в океане безграничного милосердия, занимает место горделивой уверенности в собственных действиях. В Индии, сходным образом, за Шанкарачарьей последовали Рамануджа146 и Чайтанья147,

т.е. век Бхакти последовал за веком Джняны.

Вэпоху Фудзивара Японию захлестнула волна религиозного воодушевления, опьяненные неистовой любовью мужчины и женщины покидали свои города и деревни, и толпами следовали за Куя148 и Иппэн149, в пути танцуя и распевая на все лады

имя будды Амида. В моду вошли маскарады, на которых представляли ангелов, спустившихся с Небес с цветами лотоса для того, чтобы поприветствовать и увести за собой отправляющиеся в Чистую Землю души. Дамы проводили все свое время за ткачеством или вышиванием изображений Божественного Милосердия, используя нити, изготовленные из стеблей лотоса. Таково было новое религиозное движение, и, хотя нечто подобное происходило и в Китае начала династии Тан, оно было целиком

и полностью японским, несмотря ни на что. Это движение не умерло, и по сей день две трети населения принадлежит к школе Дзёдо, как в Индии — к вишнуизму.

Гэнсин150, который сформулировал вероучение, и Гэнку151, который довел его до вершин, говорили, что человеческая природа слаба, и человек, сколько не будет пытаться, не сможет достичь полной победы над собой и постижения Божественного в жизни. Человек может спастись сам лишь благодаря милосердию будды Амида, и его проявления — Каннон. Эти наставники не вступали в конфликт с более ранними школами, позволяя им идти своим путем, но утверждали, что Седо, или Путь Святых, годится только для сильных личностей и отдельных индивидуумов. Обычным же людям достаточно молитв, или даже одной молитвы — адресованной почти материнскому Божеству, представленному Амида, Неизмеримым Светом, — для того, чтобы они могли быть перенесены в Его мир Чистоты, называемый Дзёдо. Там, освобожденные от болей и несчастий этой тягостной жизни, они смогут войти в Братство Будды.

Эту молитву наставники школы Чистой Земли называли «самым легким путем», а их живописные произведения, смягченные духом женственности, сформировали новый стиль, разительно отличающийся от величественных будд, и свирепых изображений божественного гнева, примером которых в предыдущую эпоху может служить Фудо, подобный Шиве, Разрушитель Земных Страстей и Чувств. Синран152, ученик Гэнку, основал школу Хонгандзи для адептов нового учения, сейчас наиболее сильную в стране.

Для японской живописи, с ее нежными линиями и изысканными цветами, с десятого века становится характерным преимущественное использование золотой краски, и это, подобно золотому фону на картинах художников средневековой Европы, объясняется тем, что желтый свет должен пронизывать земли Амида.

Предметами изображения были Царство Амида, или идеального Милосердия, Каннон Сэйти, или идеальной Силы, и двадцать пять ангелов, которые сопровождают души в Рай, исполняя небесную музыку. Не существует лучшей иллюстрации этих идей, чем огромное изображение будды Амида и двадцати пяти ангелов, созданное самим Гэнсин, которое сейчас хранится на горе Коя.

152 О. И.Лебедева. Искусство Японии на рубеже XIX-XX вв.

Скульптура в ту эпоху достигла величайших высот в творчестве Дзете153 (в одиннадцатом веке), и его статую Амида можно увидеть во всем ее величии в павильоне Хоодо154 в Удзи, — одном из бесчисленных храмов, который министры Фудзивара пожаловали новой вере школы Дзёдо, Вере в Чистую Землю. Фудо, выполненный этим скульптором, так добродушен, что выглядит почти как Амида. Этот факт примечателен, поскольку доказывает, насколько сильным было женственное влияние, раз оно сумело изменить даже могущественные формы самого Шивы.

Но увы! На нашей суетной земле подобный мир грез не может просуществовать долго. В провинциях уже назревала буря, которая разметет праздник цветов, царивший в столице Киото. Любое волнение местного значения добавляло сил провинциальным чиновникам, которые обладали реальной властью, и они, в конце концов, стали даймё и князьями последующих веков. Восстание на севере предоставило возможности для роста влияния воинского рода Минамото, и пятнадцатилетняя военная кампания, проведенная им, позволила завоевать сердца нецивилизованных людей, живших к востоку от тракта Хаконэ, которых придворные боялись почти так же, как поздние римляне боялись варваров. А подавление пиратов во внутреннем море привело к возвышению дома Тайра, так что к концу одиннадцатого века военная мощь империи оказалась поделенной между двумя соперничающими домами — Минамото и Тайра. Придворные аристократы защищали свою невероятную изнеженность, утверждая, что человек должен совмещать в себе мужчину и женщину, и подражали женщинам даже в раскраске лиц и одеяниях. Они не могли, в своем легкомыслии, понять истинный масштаб опасности, которая нависла над ними.

Гражданская война между двумя претендентами на императорский трон, в середине двенадцатого века, полностью открыла бессилие двора Фудзивара. Командующий войсками не сумел даже залезть на свою лошадь, а начальник Императорской Охраны считал, что двигаться в тяжелом вооружении, которое было в моде, попросту невозможно. Из-за этих проблем воинственные дома Минамото и Тайра, которых двор презирал и считал разве что не низшим сословием, несмотря на то, что оба они состояли в отдаленном родстве с императорским родом, были призваны для того, чтобы поддержать претендентов на престол.