Kitay_i_okrestnosti_Mifologia_folklor_literatura

ской народной картины. Ведущей темой изучения стало взаимопроникновение сюжетов китайского классического романа и народных традиций, которое требовало совмещения в одном лице литературоведа и фольклориста. Завет Алексеева основывать любое исследование на тексте стал характерной особенностью и работ Бориса Рифтина. Так, в статье, которую МЛ. Гаспаров назвал ювелирной, о стиле знаменитого исторического романа XIV в. «Троецарствие» образная лексика — эпитеты, сравнения, метафоры, фразеологизмы — представлена в виде скрупулезно выписанных из текста выражений, сверенных по конкордансу XVIII века «Пэйвэнь юньфу», как к тому и призывал своих учеников Алексеев. Выяснилось, что примерно 50% образных выражений автор «Троецарствия» заимствовал из предшествующей высокой литературы, а остальные, которых нет в конкордансе, были им взяты из народной сказовой традиции, запечатленной в предшествовавшей роману народной книге (китайском аналоге русской лубочной книги) «Пинхуа по "Истории Трех царств"», изданной в 20-х годах XIV в. Борис Рифтин, первым из синологов, обратившихся к этому документу, разработал особую методику исследования средневекового повествовательного текста, выделив для исследования различные планы: идеологическая основа, план изображения (включая портрет персонажей, описание мыслей, эмоций, действий, прямую речь) и план повествования, т. е. организацию всего сюжета, реликты устной формы повествования в письменном тексте.

Из давно уже ставшего классическим научного трактата Бориса Рифтина о китайском романе («Историческая эпопея и фольклорная традиция в Китае: устные и книжные версии "Троецарствия"», 1970 — книга эта переведена в Китае <1997> и во Вьтнаме <2003>) и последующих статей на эту тему узнается и то, как его сюжет рассказывают народные сказители, как изображают героев народные предания и рисуют на лубочных картинах народные художники, какие посвящаются им храмы.

В 1921 г. в Русском музее была устроена китайская выставка, и на ней установлен алтарь герою «Троецарствия» Гуань Юю. Алексеев написал небольшой буклет о культе Гуаня, который особо интересовал его во время пребывания в Китае. Эту тему Борис Рифтин развил в большую статью о культе и изображениях Гуаня, причем не только в скульптуре и живописи, но и в книжных иллюстрациях и на народной картине, а также привлек изображения Гуаня на рисунках корейских шаманов, в иллюстрациях японских художников-графиков, на вьетнамских лубках. И, как это ни странно, на голландских и английских гравюрах XVII века.

Тут проявился особый интерес Бориса Львовича к распространению и восприятию китайской литературы в других странах, особенно дальнево-

интересный материал о том, как монгольские сказители — хурчи рассказывают популярные китайские романы. Он записал от старого монгольского сказителя описание того же Гуаня и его коня и сравнил с описанием, записанным у китайских сказителей — на уровне образной лексики, т. е. фактологически.

Из одного раздела книги о «Троецарствии», посвященного описанию внешнего облика персонажей народной книги, выросла следующая монография Б.Л. Рифтина «От мифа к роману. Эволюция изображения персонажа в китайской литературе» (М., 1979). В ней исследуются портреты мифологических героев, начиная от первопредков (Фу—си и Нюй—ва), и кончая героями народных книг и книжных эпопей. Такого исследования портретов персонажей китайской литературы нет до сих пор в мировой синологии. К сожалению, готовый в США английский перевод этой книги до сих пор не опубликован. В этой книге, также представляющей собою изыскание по исторической поэтике, прослеживается движение образа от зооморфного к зооантропоморфному и целиком антропоморфному, показаны условность и символичность портрета в древней и средневековой литературе.

Впервые в синологии обратившись к изучению эпических мотивов в китайской литературе, Рифтин показал, что, несмотря на отсутствие у китайцев собственно героического эпоса, в народных преданиях, творчестве народных сказителей, в народных книгах, драме и книжных эпопеях, обнаруживается множество фольклорных мотивов, аналогичных мотивам эпического творчества других народов мира — от Центральной Азии до Западной Европы. В работах Рифтина об эпических мотивах фактически — фактологически — рассматривается целый ряд проблем исторической поэтики, поэтики устного сказа, включая язык устного сказа, структуру повествования, исполнительское мастерство и т. п.

Широта культурологического аспекта, выходящего за пределы Китая, привлекает к работам Рифтина даже представителей далеких от востоковедения профессий. Отрадно встретить «От мифа к роману» на полках библиотек германиста и литературоведа-русиста, оценивших в этой книге укоренившуюся в работах Рифтина фактологию: исследование самых мелких деталей с доискиванием истоков каждого образного выражения многотрудным путем обращения к словарям и источникам.

Можно было бы продолжать и продолжать перечисление знаменательных работ Бориса Рифтина, но охватить их невозможно, а выбирать не позволяет моя некомпетентность. Остается только поражаться их неиссякаемости, как поразился в недавней E-mail и сам Борис Львович: «04.06.07.

Прочитал статью о моих работах нанкинца Ван Чан-ю (она входит и в настоящий сборник — М.Б.) и поразился тому, сколько я сделал в разных областях за 50 лет. И почти все по проблемам, которые до меня никто не поднимал». Действительно, есть чему поражаться, но, видимо, Борис Львович упускает из виду, как он работал все эти 50 лет — уже не раз было сказано, что Рифтин работает как целый институт. Неудивительно, что труды Б.Л. Рифтина явились темой докторской диссертации, которую пишет сотрудница Пекинского университета Чжан Бин.

Прервав разговор об уже состоявшихся печатных работах Бориса Рифтина, хочу привести одну недавнюю его E-mail, где названы некоторые из пока еще находящихся в печати:

30.04.07. «Я пишу много, но если бы не тратил уйму времени на поиски всяких материалов, которые леэюат в беспорядке дома, то делал бы много больше. Но вообще есть надежда, что в этом году выйдет в Пекине моя библиография по мифологии народов Китая в издательстве Пекинской библиотеки и сборник собранных на Тайване мифов народа сэдэк, а еще статья о герое "Речных заводей" У Суне в США, доклад, который читал в марте на Тайване, предисловие к китайскому изданию книги Мелетинского об эпосе, большая статья о переводах Ляо Чжая Василием Михайловичем и что-нибудь еще».

Большая и значительная статья «Новеллы Пу Сун-лина в переводах В.М. Алексеева» вызвала признание у всех, кому удалось прочесть ее в рукописи. Мне она особенно близка. Казалось, что на эту тему все уже сказано в предисловиях и послесловиях к восемь десятилетий переиздающимся сборникам новелл Пу Сун-лина, а также и в отдельных статьях, посвященных знаменитому писателю. Но тем не менее, статья Рифтина — первая, содержащая глубокий и детальный анализ образной китайской лексики и способов ее мастерского перевода Алексеевым в сравнении с переводами на современный китайский язык, английский и японский. Все это само собой привело к выявлению новых принципиальных проблем художественного перевода, не имеющих однозначного решения, но не перестающих волновать (не только китаистов). В свою очередь, даже извлечения из кратких электронных рапортов, относящихся ко времени от апреля 2005 г., когда была начата статья, по январь 2006 г., когда она была в первом приближении закончена, складываются в некий репортаж о зарождении статьи, ее вынашивании и материализации.

«06.04.05. ...Начал писать статью про мастерство переводов Ляо Чжая.Голова забита этим. <...> Я взялся сравнивать некоторые новеллы в переводе Иванова 1907 г. и Василия Михайловича (Расписная стена). Про-

60 О юбиляре

читал диссертацию аспирантки Яня об алексеевских переводах Ляо, надо бы при переизданиях исправить ляпы вроде географического названия, принятого за имя». Эти ляпы Рифтин заметил еще годом раньше, о них в письме от 07.02.04: «... вылезают ошибки типа: начальник уезда Тяньтай превращен в человека по имени Лин Тянь-тай. Их разбору в китайской диссертации посвящен раздел».

«16.04.05. Просто устал, прочесал всю новеллу, по методу Василия Михайловича проверил все образные слова по всем словарям, сравнил по старым переводам на байхуа и двум современным переводам на японский. Только что получил новый перевод на байхуа, присланный Янем "емелей". Он гораздо лучше. А Василия Михайловича лучше всех. В понедельник постараюсь взять еще английскийДжайлза, немецкий и французский. Расписался. Но интересно. Стараюсь найти источник всех словесных образов "Стены". Вот пока все».

«19.04.05. ...Взял в Синологичке старый японский перевод с дарственной надписью: "Дорогому учителю и другу Василию Михайловичу — моя первая покупка в Осака — в память нашей встречи за этим текстом в Университете в 1919 году. Осака, 1928, IV. Юлиан Щуцкий". <...> Взял и перевод на байхуа с карандашными отчеркиваниями Василия Михайловича. Еще деньдва и с "Расписной стеной " кончу. А общую часть допишу потом. Получилось более 20 стр. Изучаю каждое понятие, пользуясь опытом В.М. в "Поэме о поэте" [Сыкун Ту]».

Ю.К. Щуцкий — ученик Алексеева из самых талантливых и любимых. По нормальной хронологической логике должен был бы быть в числе учителей Бориса Рифтина. В Юлиане Щуцком сочетались мыслительи художник, научная строгость с высокой эмоциональностью, которуюАлексеевназвал «красотой живого сердца». В 1938 г. сердце было остановлено пулей в затылок.

«23.04.05. ...А что имел в виду Василий Михайлович, говоря о переводе "объемлющем текст", как это понимать? Я привожу обнаруженные слова Блока <....> о том, что переводы "Лисьих чар" опережают русского читателя на несколько сот лет. Как он оказался не прав!».

Что касается выражения «перевод, объемлющий текст», то скорей всего это требование полноты в передаче смысла, который может быть скрытым, т. е. перевод,угадывающийнедосказанное, но явно присутствующее — отражающий образные ассоциации, которые возникают у китайского читателя.

В статье приводятся извлечения из протоколов заседаний Коллегии экспертов Восточного отдела «Всемирнойлитературы», в которых, как жалуется Рифтин, трудно неутонуть.

«26.04.05. ... Читал дальше протоколы, опять нашел мысли Василия Михайловича о переводе. Осталось еще много».

«28.04.05. ...Сегодня посидел в Архиве и просмотрел еще много протоколов. Все интересно (и про предложение Тихонова оплачивать переводы Василия Михайловича как научные по высшей ставке). <...> Говорят, что естьупоминания В. М. в письмах Горького другим лицам».

«20.05.05. ...Стал думать, что Вам статья может и не понравиться, так как анализ перевода с сопоставлением с оригиналом все-таки вещь специальная, но хочется показать тонкость языка Ляо и происхождение отдельных выражений».

И дальше, в летних депешах продолжаются признания, почти покаяние, в том, что переводы Ляо все еще в голове и для всего другого места нет.

Осенью статья как будто закончена, но Рифтину не дает покоя желание показать, в чем «стилистическая прелесть переводов Василия Михайловича». Желание понятное, но вряд ли выполнимое. Такие, казалось бы, простые словосочетания, как «текучая подвижность ума», «года завечерели» и множество подобных можно определить, как языковую раскованность при равной любви к обоим языкам, но это не статейное определение. А статья Рифтина, при всей ее доходчивости, строго научная. Постоянные раздумья о переводческих принципах Алексеева не оставляют Бориса Львовича и зимой 2006 г.

«22.01.06. ...Доделал <...> статью о переводах Ляо, дописав 8 страниц, используяметодику Гаспарова и определяя показатели точности и вольности (у Василия Михайловича — дополнительности). 75% знаменательных слов (существительные, прилагательные, наречия, глаголы) находят соответствие в оригинале, больше всего добавлено глаголов. 75% — это очень большое число!».

Не то же ли это, что и «перевод, объемлющий текст»?

Статья Бориса Рифтина переведена на китайский язык. Что может вызвать и некоторое недоумение: как сравнивать языковые решения разных переводчиков, возвращая их к общему исходному оригиналу? К тому же, признает Рифтин, «переводить Василия Михайловича чрезвычайно сложно. Сложнее всех. Надо проделать снова всю филологическую работу, которую он проделал» (25.01.04). Что же подвигло тяньцзиньского профессора Гу Юя, специалиста по русской литературе Серебряного века на трудоемкий перевод большой статьи (106 компьютерных страниц), в которую к тому же включены образцы сложных Алексеевских переводов?

Позволю себе привести цитату из Ляо Чжая: «...в обители мрака (на том свете. — М.Б.) чтут нравственную доблесть еще больше, нежели литератур-

ную ученость» («Министр литературного просвещения»). Точность не только инстинкт ученого, но и нравственная категория. Думается, это и послужило главным поводом для китайского перевода.

И не только этой статьи. Не тут ли вообще «секрет» популярности (научной!) в Китае — и не только в Китае, но и во Вьетнаме — рифтинских работ?

Фактологичность Рифтина — неотступная преданность факту, — став нравственной категорией, диктует ему отношение к делу и ко всем соучастникам дела, нынешним и, по слову Конфуция,далеко отошедшим. В его потребности сохранять — учитывать — сделанное предшественниками неразделимы научный интерес и чувство благодарности (нелишне напомнить, что Пушкин считал неблагодарность худшим из всех пороков). Без благодарной памяти нет преемственности, рвется ее связующая нить — эта максима не подвергалась сомнению предыдущими поколениями ученых, но современными часто забывается.

Борис Рифтин неуклонно следует уходящему из употребления принципу и продолжает всеми силами его отстаивать. Об этом противостоянии пагубной тенденции говорится в письме Бориса Львовича, написанном 5 лет назад из больницы, после тяжелой операции, когда, как известно, силою вещей отступает ежедневная суета и можно думать о чем-то другом, поверх неотложных дел.

20.06.02. «<...> Теперь о другом. Об отношении к предшественникам (до В.М.). Вы будете удивлены ссылками на старые русские переводы китайских памятников в сносках в 1-м томе 'Трудов по китайской литературе". Сам В.М. этого не делал и вообще относился к ним скептически. Я понимаю В.М., его коробил русский язык аля "Конфуций сидел дурак дураком ", но ведь и дело делалось. На уровне того времени. Вот я и упомянул всякие старыеработы. Не ругайте».

На эту трогательную просьбу не ругать я могу только улыбнуться от души — своей и Василия Михайловича. И поручиться, что за все поправки и добавки, восполняющие вольные или невольные упущения, Василий Михайлович мог лишь благодарить. «В науке важна только истина» — этому своему кредо он никогда не изменял и, видя, что ученик в чем-то его превосходит, мог только радоваться. Не берусь отвечать за него на серьезный упрек Рифтина, но знаю, что никакой горечи он у него не вызвал бы. Горечь вызвали бы приведенные в письме примеры ставших почти что правилом умолчаний имен предшественников и их трудов. Привожу эти примеры в собственном пересказе, опуская имена авторов, дабы не вызвать личных обид, — важны лишь факты. Надеюсь, что кроме общей поучительности,

побуждающей задуматься, кому-то могут пригодиться и сами указания Бориса Рифтина на потерянные труды.

В предисловии к «Удивительным историям нашего времени и древности» нет ни слова о том, что многие из этих повестей появились в русских переводах еще в XVIII в. При переводе «Западного флигеля» не упомянут вышедший в 1835 г. в Петербурге перевод-переложение, получивший восторженный отзыв в журналах («Это сочинение китайского Бальзака и лучше повестей француза»). В прекрасной (подчеркнуто Рифтиным) книге о юаньской драме не сказано, что одну из драм перевел с добавлением сюжетной линии О. Сенковский. В работе новосибирской китаеведки о «Троесловии» не упомянуты два русских перевода, один Бичурина. И наконец, вершина: в ответ на замечание Рифтина переводчику одного из известных конфуцианских памятников, что следует указать на переводы XVII в. (!) было сказано: «А зачем?»...

Алексеев, наталкиваясь на подобное, ярился и стукал палкой об пол, а в статьях поминал недобрым словом Савву из рассказа Леонида Андреева — «голого человека на голой земле». Наука, лишенная памяти о прошлом, — голая земля, или, тоже по слову Алексеева, «ремесленная профессия, нечто вроде канцелярии по научным делам». Борис Рифтин противостоит такому оголению прежде всего собственным примером, не жалея времени на обращение к архивным захоронениям. И вызволенные им рукописи благодарно одаривают его в ответ какими-нибудь неустаревающими открытиями.

«Надо» и «интересно» сливаются у Рифтина сами собой и в тех случаях, когда дело касается не таких крупных фигур, как «старый Скачков», а, например, никому не известных китайских учителей Алексеева — сяныиэнов, с которыми в начале века молодой стажер углубленно читал трудные классические тексты и не упускал случая получить объяснения к сюжетам лубочных народных картин, коллекцию которых собирал с азартом. Эти интереснейшие пояснения хранятся в архивном фонде Алексеева и в Государственном Эрмитаже, где находится сама коллекция картин. Борис Рифтин не перестает к ним обращаться, всякий раз, как говорится, заново восторгаясь наивной и прихотливой своеобычной народной фантазией, и при этом упорно старается выследить имена сяныпэнов, которым обязан этим бесценным фольклорным материалом. Так, ему удалось вызволить из забытья имя сяньшэна Чжан Бин-ханя, составившего особо интересные пояснения.

Внимание Рифтина обращено и на всех вообще, приложивших руку к собиранию китайского лубка. В его предисловии к альбому благодарно рассказано о далеких от китаистики собирателях, из одного лишь бескорыстного любопытства покупавших грошовые листки и увозивших в свои россий-

ские города. Хотя, конечно, навсегда останутся безвестнымимногие имногие люди, помогавшиедобыть, присылавшие, дарившие картины — толпы бескорыстных ценителей, но Рифтин не упускает возможности извлечь из этой толпы чьи-то имена и приобщить к статье о лубках в России — в большом и подробнейшем предисловии к составляемомуим альбому китайских народных картин из российских собраний, который предназначен для издающейся в Пекине 20-ти томной серии китайских лубков.

17.03.07. «<...> С наслаждением принялся за добавления к статье о лубках в России, про Василия Михайловича. Для китайского альбома. Ваш Б. Р.».

Речь идет о добавлениив предисловиек китайскомуальбому лубков названий статей Алексеева, взятых из его тематических списков, которыеон безуспешно предлагал всем возможнымиздательствам в разные годы, но с равным рвением. У Рифтина эти названия вызывают наслаждение, у издателей тех лет не вызывали.

В том же больничном письме Бориса Львовича, которое хочетсяназвать историческим, так как раздумья касаются истории науки, говорится и о причинах, побуждающих его писать свои работы на китайском языке.

21.06.02. « <...> Чувствую себя хорошо, только каждый вечер t 37,6°. Рана заживает. Работать никак не начну. Все лежу и думаю о своей нише

всинологии. Правильно ли ее выбрал. Такполучилось, что в списке работ за 1991—2002 гг., который собираются печатать в "Востоке", почти все на китайском языке, даже опубликованные в Японии, или Германии, или Корее. Но зато эти работы находят своих читателей всюду. Не успела появиться статья "Описание кантонских сказов в собраниях России ", как ее материалы японцы тут же включили в международный "Каталог кантонских сказов", на нее ссылаются китайцы. А если бы по-русски? Мои статьи, сданные в институтские сборники еще до отъезда на Тайвань (1992), все еще лежат в ящике, а когда одну из них я переписал по-китайски, то ее опубликовали в Пекине и на Тайване, сейчас включают в сборник к 70-летию

вПекине. 2-я публикация по-немецки, перевели с рукописи, а в Москве лежат.

Яс помощью Ван Чан-ю из Нанкина готовлю подробное описание редких изданий и рукописей драм жанра банцзы, которое сейчас завершаю (по фондам России, Германии, Англии, Японии), опубликуй ее по-русски, кто будет читать? Надеюсь, разбив на две части опубликовать на Тайване. (Опубликована в Гонконге и Шанхае с добавлением по фондам Франции.)

Очень обидно, что наша синология из-за русского языка мало кому известна. <...> Вот Василий Михайлович опубликовал первую в мире замет-

ку— экспериментальное исследование пекинских звуков, только через 10 лет китайский поэт и ученый Лю Фу взялся за это дело, конечно понятия не имея о работе В.М. А профессор Чэнь из Сингапура, в 60-х годах написавший в США диссертацию о Сыкун Ту и издавший по-английски книжечку (64 стр. ?), думает и пишет, что это первая работа о Сыкуне. Если бы В.М. в 1916 г. написал статью по-английски или по-французски, такой дайджест своей монографии, было бы иначе, видимо. Георгиевский написал 1-ю в мире книгу о китайской мифологии, а китайцы и японцы узнали об этом через 90 лет из моей брошюры и теперь упоминают ее. А первая в мире история китайской литературы акад. В.П. Васильева (1880), о ней теперь-то пишут (Ли Мин-бинь), при всех ее недостатках и несовершенстве,там есть и интересные вещи, высказанные впервые.

Или Ира Зогрф с ее первой грамматикой среднекитайского языка, тольколет через 10 появились соответствующие китайские работы.

А вот Драгунова знают всюду и Яхонтова тоже, так как есть на языках.

Конечно, идеально печатать на двух языках. Светлана [Аникеева — М.Б.] предлагала сделать сборник моих статей, но нет времени. У меня ведь нет русских черновиков. <...>».

На китайском языке написаны большей частью работы Рифтина по простонародной литературе, которые наряду с фольклористическими занимают особое место в его трудах. Его большая лекция «Материалы по Тайваню и изучение Тайваня в СССР», которую Рифтин читал в Даньцзянском университете, издана в 1991 г. по-китайски на Тайване. Эти и другие издания явились первыми советскими научными книгами, изданными на Тайване. Для «Путеводителя по Тайваню» Рифтиным написан раздел статей об аборигенах (бунун, цоу), который он сам почему-то называет в письме «мелкой суетой».

По причине своей некомпетентности я, как не раз уже признавалась, берусь говорить лишь о том, что сопровождает научные труды Рифтина — по его собственным признаниям и сказанном о нем его коллегами. В том числе и китайскими, о чем пойдет еще речь в следующей части.

Прерывая на этом свои заметки, прошу прощения у читателя: в мою задачу входило лишь навести на след и порекомендовать обратиться к рецензиям китаеведов.

О том, какой вклад в науку о Китае вносят работы Бориса Рифтина, может быть полнее всего говорится в упомянутой выше китайской статье Ван Чанъю. Но следует назвать и доступные некитаистам статьи-рецензии, напечатанные к 70-летию Бориса Львовича:

И. Смирнов («Известия ОЛЯ»),

С.Неклюдов («Живая старина»),

КНикулин («ПДВ»),

Д. Воскресенский («Восток»).

За пять прошедших лет к этому добавилось немало. Вообще рецензии, отклики и статьи о работах Б.Л. Рифтина напечатаны не только в России, но и КНР,на Тайване, в Японии, США, Германии, Словакии, Чехии, Вьетнаме, Южной Кореи, Франции.

«Без помощи Бориса Львовича не может быть нашего сегодня»

Таково заверение профессора Нанькайского университета в Тяньцзине Янь Го-дуна. В его письмах оно звучит постоянно, дополняясь трогательными признаниями: «Мы очень любим этого мальчика-старика, он работает бодро, как молодой».

Признания-оценки китайских синологов должны быть поставлены на первое место — думается, им всегда виднее роль Бориса Львовича в «нашем сегодня» — взаимодействии ученых обеих стран — научном и деятельном,

т.е. действенном.

Втом же письме Янь Го-дун приводит слова, сказанные таким авторитетом, как известный литератор и русист Гу Юй: «Профессор Гу Юй говорит, что во мне он видит энтузиазм Алексеева и Рифтина». И добавляет из скромности: «Не знаю, прав ли он». Как видно, энтузиазм и его преемственность китайские ученые ставят на первое место. Можно напомнить и «одержимость Алексеева», отмеченную Фэн Цзицаем, — т. е. все тот же энтузиазм.

Отом, что значило это понятие для самого Алексеева, видно из записи в дневнике 1913 года: «Теория Самойловича (тюрколог А.Н. Самойлович — друг Алексеева): пережив увлечение, работать в повседневности. Моя: выйти из повседневности в энтузиазм».

Энтузиазм как постоянное, изо дня в день, устойчивое вдохновение, позволяющее работать, не уставая от дела, действительно равно присущи Алексееву и Рифтину, Гу Юй не ошибся, объединив их. Но такая повседневность должна питаться постоянным чувством. И об этом говорится в другом китайском письме, написанном недавно умершим, к общему нашему глубокому горю, научным сотрудником Института литературы АОН КНР Ли Данем. Дата письма — 03.09.02, приурочено к 70-летию БорисаРифтина