Yakobson_V_A__red__-_Mifologii_drevnego_mira_-_1977

4.Особенно следует подчеркнуть — если не считать мифа о Пань-гу,— что Китай является, возможно, единственной из ве­ дущих цивилизаций древности, не имеющей настоящей истории творения мира. Сходную ситуацию мы находим в китайской философии, где с самого начала уделяется особое внимание че­ ловеческим взаимоотношениям и соответствию человека окру­ жающему физическому миру, но к космическому происхожде­ нию мира интереса проявляется сравнительно мало.

5.Жестокость и драматические столкновения, грубый юмор

исногсшибательные ужасы, откровенности, сексуального ли по­ рядка или связанные с другими физиологическими отправле­ ниями,— все эти черты часто встречаются в других мифологи­ ях, но смягчены или отсутствуют в мифах, изученных нами. Нет сомнений: в этом виновата отобранность китайских мифов, ибо ясно, что в действительности их содержание было скорее космогоническим, чем задушевно-человеческим. И все же мож­ но думать, что в таком состоянии мифологии отразилось явле­

ние более всеобъемлющего характера — тот наставительный тон и внимание к нравственным чувствам, которые свойственны по большей части ранней китайской литературе. Тем не менее нужно отметить, что, когда дело доходит до реальной истории человечества, писатели древнего Китая умеют, если это необ­ ходимо, бесстрашно регистрировать самые ужасные жизненные происшествия.

6. То, что -сюжеты древних китайских мифов ни в коем

400

случае нельзя считать исключительно китайскими, доказыва­ ется внешними параллелями, отмеченными у нас для четырех из пяти примеров (исключение составляет миф о Нюй-гуа).

7. В сущности, из доханьского Китая до нас дошли в пер­ воначальной форме тексты только одного рода: это краткие сухие надписи на чжоуских бронзах и еще более краткие и сухие надписи на гадательных костях династии Шан. Из более пространной литературы, которая писалась на бамбуковых дощечках, до нас из-за северокитайского климата совсем ниче­ го не дошло. Этот факт в сочетании с редкостью антропоморф­ ных изображений в доханьском искусстве делает малове­ роятным — хотя пророчества, несомненно, рискованны,— что в будущем археология сможет сделать сколько-нибудь значитель­ ные добавления ко всему, уже известному нам из традицион­ ных литературных источников о мифах древнего Китая.

2. Эти руководства см. в нашей «Избранной библиографии» под именами Фергюссона, Масперо и Вернера. В библиографию включены все современные исследования, как упоминаемые в этой статье, так и не упоминаемые. Однако исходные китайские источники в наш список не внесены, ибо специалисту их перечисление не нужно, а неспециа­ листу принесет мало пользы.— Прим. автора.

3. Здесь автор следует китайским историкам, относящим наступле­ ние феодализма в Китае к началу династии Чжоу. Советские историки считают, что феодализм в Китае начался не ранее конца II в. н. э.

4. Эвгемер Мессенский (конец IV — начало III в. до н. э.) — древне­ греческий философ-атеист, полагавший, что мифология -и религия воз­ никли как результат усилий выдающихся людей глубокой древности, которые заставляли себя обожествлять и так создали свой культ.

5. «Шу цзин» — древнекитайская классическая книга, в самых ран­ них частях которой (составленных не позднее VIII в. до н. э.) собраны древнейшие записи о деяниях легендарных правителей.

6. «Да Дай ли-цзи» — древнекитайская «Книга установлений» (Лицзи) в редакции Дай Дэ (Да Дай — «Великий Дай», в отличие от Сяо Дая — «Малого Дая», т. е. Дай Шэна, которому принадлежит краткая редакция той же книги).

7. «Ши цзы» — произведение философа Ши цзы (Ши Цзяо, 390— 330 гг. до н. э.), названное согласно древнекитайскому обычаю именем его автора.

401

9.«Люй-пш чунь-цю» — «Весны и осени Люя», древнекитайское философское сочинение, созданное, согласно традиции, в школе фило­ софа Люй Бу-вэя (290—235 гг. до н. э.).

10.«Чжуан цзы» — древнекитайское сочинение, принадлежащее фи­ лософу Чжуан цзы (Чжуан Чжоу, 365—290 гг. до н. э.) и названное по его имени.

11. Имеющийся русский перевод А. Адалис (см.: Ц ю й Ю а н ь . Стихи. М., 1956, с. 76—89) недостаточно точно передает структуру поэ­ мы. Поэтому мы приводим цитированные строки в своем дословном, хотя π слепка ритмизованном, переводе.

12.Подробнее см. здесь н а с . 287—288.

13.Подробнее см. здесь на с. 123.

ментарием» на «Чунь-цю» («Весны и осени») Конфуция.

15.Бодде принимает чтение имени богини как Нюй-гуа, в советском китаеведении более принят вариант Нюй-ва. По-китайски возможны оба чтения.

16.«Хуайнань-цзы» («Философ из Хуайнаня») — сочинение хуайнэньского вана (князя) Лю Аня (179 (?)—122 гг. до н. э.), одного из крупнейших представителей даосизма.

17.«Ле цзы» — сочинение, названное по имени Ле цзы (Ле Юй-Коу, 450—375 гг. до н. э.), которому традиция (оспариваемая современной наукой) приписывает составление трактата.

18.Имя Шан-ди имеет и другое толкование: «первопредок», «высо­ чайший предок».

19.«Речи царства Чу».

Все сочинения Эберхарда обнаруживают привлекательную оригинальность, великолепное построение и энциклопеди­ ческие знания. Тем не менее они иногда подвергались кри­ тике за проявляющуюся время от времени тенденцию к слишком поспешным заключениям и беззаботность в отно­ шении деталей.

402

403

Э. Д Е Й Л С О Н Д Е Р С

ЯПОНСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Предполагаемое начало заселения Японских островов отсто­ ит от нас приблизительно на пять тысяч лет ]. Большая часть населения пришла сюда, по всей вероятности, из материковой Азии2. Есть возможность различить две этнические струи, со­ ставляющие японский народ: северная обнаруживает неоспори­ мые связи с народами, в филологических науках именуемыми урало-алтайскими (племена монголов, гуннов, тунгусов), в то время как южные элементы, вне всякого сомнения, родственны с культурами Южных морей. Однако где и когда произошло смешение тех элементов, которые при своем соединении соста­ вили японскую, так сказать, «расу», остается неясным. Разо­ брать этот вопрос более или менее глубоко на этих немного­ численных страницах не представляется возможным. Мы ука­ жем только на некоторые черты поразительного сходства меж­ ду мифами японскими и «иностранными», т. е. относящимися к этим двум главным потокам, слившимся в Японии. В самом деле, это сходство настолько велико, что может заставить ис­ следователей мифологии воздержаться от слов «туземные ми­ фы», применяемых некоторыми учеными к наиболее ранним записям японских легенд. И действительно, трудно удержаться от вывода о неоднородности происхождения как самих япон­ цев, так и их мифов.

Япония, похожая на огромный лук, выгнутый в сторону Тихого океана, расположена неподалеку от восточных берегов Азиатского материка. Климат ее изменчив и переходит от уме­ ренного северного типа в северной оконечности до субтропиче­ ского на юге. Острова с обширными горными областями обиль­ но наделены разнообразными природными красотами, к кото­ рым японцы всегда были весьма восприимчивы. Самые ранние

405

поэтические творения, навеянные красотой природы и выра­ жающие гармоническое слияние человеческого бытия с его естественным окружением, свидетельствуют об этом. Более то­ го, самые чувства, вызванные природой, выражаются с помо­ щью переживаний человека. И все-таки степень персонифика­ ции в японской мифологии никогда не достигает того уровня, как, скажем, в исключительно антропоморфических мифах древней Греции. В японских мифах персонификация никогда не затемняет их истоков в реальном материальном мире, кото­ рые японцы по большей части хорошо сознают.

Представляет интерес также тот факт, что в стране, где природные бедствия, такие, как тайфуны, землетрясения и на­ воднения, случаются достаточно часто, взгляд самих японцев на природу всегда оставался кротким, сосредоточенным на ее спокойном состоянии и прелести гораздо более, чем на ее угрозах и бесчинствах. Нигде в японской мифологии не удается найти идею великой катастрофы, вечно угрожающих божеств природы. Фольклор дает примеры докучных, надоедливых и озорных духов, но не упоминает о всесильном и грозном боже­ стве. Фактически японцы вообще воздерживались от персони­ фикации катастроф и бедствий. Как правило, конфликты, про­ исходящие в их мифологических повествованиях, лишены напряя^енности и, в отличие от греков с их любовью к высокой трагедии, развязка столкновений в японских мифах чаще всего обеспечивается духом компромисса. Такая позиция не вступа­ ет в противоречие со стремлением японцев к гармоническому существованию в той среде, в которой они живут.

Это всеохватывающее согласие с природой, как основа япон­ ского мировоззрения, привело к их одухотворяющему взгляду на вселенную. И к явлениям природы, и к человеческим суще­ ствам японцы относились как к исполненным жизненной силы; все у них было наделено собственной жизнью особого рода. Эта жизненность вещей, отличающихся от обыденности цветом, формой или чем-либо в этом же роде, воспринималась как «наивысшее». Соответственно она определялась словом ками, основное значение которого «высшее», «верхняя часть», «на­ ивысшее». Все, обладавшее необычной силой, или красотой, или формой, было предметом поклонения — или, более точно, именовалось ками, и список ками бесконечен: внушающая бла­ гоговение гора, скала причудливой формы, стремительный гор­ ный поток, столетнее дерево...

Вышеизложенные положения следует хорошо запомнить,

406

ибо они дадут возможность лучше представить устремление японской мифологии к ее основам в природе, из которых она возникла и от которых никогда до конца не отделялась. Эти положения ведут нас прямо к дальнейшему изложению, где будет сделана попытка, во-первых, представить истоки япон­ ской мифологии на основе тех наиболее ранних записей, в которых по большей части излагаются японские мифы; во-вто­ рых, наметить в основных чертах так называемое «основное направление мифологии», содержащееся в цикле Ямато. Третья часть этого обзора будет посвящена боковым ответвлениям, представленным группой местных мифов Идзумо, скорее па­ раллельных мифам цикла Ямато, чем вторичных по отношению к ним. И наконец, заключительная глава завершает наш разго­ вор в свете всего изложенного.

ИСТОЧНИКИ

Японские мифы составляют несколько хаотичную структу­ ру, по своей природе скорее отрывочную, чем эпическую. Более всего они похожи на смесь различных суеверий, а не на связ­ ную систему легенд. Эти мифы столь беспорядочны, что, даже если отвлечься от сложностей, которые возникают каждый раз при отнесении их к той или иной группе, все равно в них трудно отличить поздние добавления от более ранних преда­ ний. Тем не менее исследователь японской мифологии находит­ ся в несколько лучшем положении, чем некоторые из его со­ братьев, изучающих мифы в континентальных странах, так как масса японских легенд сконцентрирована в двух важнейших сводах VIII в.: «Кодзики», или «Записях о древних делах», и «Нихонги», или «Японских хрониках». Эти два сочинения в некоторых значительных «своих частях сообщают нам легенды периода, предшествующего VIII в.

Как «Кодзики», появившиеся в 712 г., так и «Нихонги», законченные в 720 г., были продуктом среды, интересовавшей­ ся главным образом китайской культурой, которая была веду­ щей в Японии VIII в. Обе книги написаны по-китайски* хотя иногда, особенно в случае с «Кодзики», китайские иероглифы употребляются для фонетических записей, передающих япон­ ские звуки. Оба произведения стремятся доказать положения культурно-политического свойства, а именно, что народ, на­ зывающий себя Ямато (т. е. те, кто населял район современ-

407

ных Осака и Киото), может претендовать на превосходство над другими политическими и культурными центрами. Таким обра­ зом, целью обоих сочинений было создание своего рода офици­ альной истории по образцу китайских династийных историй, и составители взирали на написание собственной истории глаза­ ми предубежденцыми и рассудочными. Они старались прило­ жить к собственным предшествующим векам откровенно кита­ изированные положения, характерные для VIII в. Во многих случаях они прибегают к утонченным рассуждениям, которые едва ли могли появиться, пока не утвердилось в целом влия­ ние буддизма и китайской культуры. Несмотря на политические мотивы и культурные предрассудки, свойственные обеим этим книгам, они могут при определенной осторожности исследова­ теля представить богатый материал по ранней Японии и долж­ ны рассматриваться как главные источники по японской мифо­ логии.

«Кодзики» 3 («Записи о древних делах»), или, как иногда читается это заглавие, «Фуру кото буми», хотя и были написа­ ны по императорскому указу в конце VII в., стали доступны только в 712 г. Это древнейшая из сохранившихся японских книг. Составление ее началось при императоре Тэмму (673— 686), который решил в 681 г. собрать записи прежних веков, пока они еще не были утеряны безвозвратно. Некий Хиэда-но Арэ, славившийся своей невероятной памятью и, несомненно, являвшийся членом катарибэ, или цеха расказчиков, был при­ глашен для изустного изложения легенд писцу О-но Ясумаро (ум. в 723 г.), который их записал. Так как целью составите­ лей было прославление власти и утверждение правящей дина­ стии, сказки и мифы, как они записаны в «Кодзики», были подвергнуты определенным изменениям и обработке в целях способствования завершению национального объединения. Бо­ лее того, предисловие отражает привычные китайские идеи, воодушевлявшие авторов, согласно которым история считается основой и меркой для всех мероприятий современности. «(Ко­ дзики», таким образом, является произведением, совершившим, так сказать, отбор мифов, которые признавались достойными передачи. Это значит, что среди всех древних материалов необ­ ходимо было отобрать предписания, пригодные для современ­ ности.

«Нихонги» 4, или «Японские хроники», появились всего че­ рез восемь лет после «Кодзики», в 720 г. Если «Кодзики» име­ ли своей целью заполнить период от древнейших времен до

408

628 г. н. э., то и «Нихонги» включают в себя тот же промежу­ ток времени, но доводят историю до несколько более позднего времени, а именно до 700 г. Многочисленные доказательства китайского влияния встречаются в «Нихонги» еще чаще, чем в «Кодзики»,— начиная от вступления к мифу о творении, кото­ рое объясняется противоборством сил инъ и ян, и до отрывков, целиком извлеченных из китайских династийных историй5. Охватывая в целом тот же материал, что «Кодзики», «Нихон­ ги» имеет две особенности, отсутствующие в первой книге: систему хронологии и перечни иных вариантов и версий за­ писанных в ней легенд. Система датировки в «Нихонги» непо­ следовательна и отражает стремление авторов снабдить течение японской истории хронологией в китайском стиле. Чтобы со­ гласовать хронологию с реальностью, для наиболее ранних правителей ее необходимо радикально преобразовывать, а не­ которую степень правдоподобия она приобретает не ранее чем

вначале VI в. Отличительной чертой «Нихонги» являются перечисления после каждого мифологического эпизода различ­ ного рода вариантов к нему, которые авторы старательно со­ общают. Эти добавочные записи отличаются от основных лишь

внезначительных подробностях, но зато они существенно до­ полняют исходные данные, как они представлены в «Кодзики».

Вдобавление к упомянутым выше главным трудам имеется множество произведений того же времени, которые являются хотя и не столь насыщенными, но все же ценными источниками по японской мифологии. Основные среди них—«Когосюи», или «Собрание древних рассказов», норито, или ритуальные-

моления, фудоки, или описания провинций, и «Манъёсю», ве­ ликое собрание поэзии VIII в.6.

«Когосюи» составил в 807 г. Имбэ-но Хиронари. Он писал свое произведение в пику враждебному роду Накатоми, кото­ рый в ущерб роду Имбэ захватил большую власть в вопросах ритуала. По большей части книга содержит тот же материал, что и «Кодзики», но тем не менее не составляет систематиче­ ского свода мифов, а, скорее, представляет собой собрание преданий, опущенных иногда в более ранних книгах, но сохра­ нившихся в роде Имбэ.

Официальные богослужения норито, относящиеся, может быть, еще к VII в., включены в более позднее сочинение — «Энги-сики», или «Обряды периода Энги» (901—923), завер­ шенное в 927 г. Некоторые ученые утверждают, что в этих молитвах встречаются формулы глубокой древности и можно

409