Е с л и страна плохо вооружена, Враг будет всегда стоять у ворот.

Но с другой стороны, уже тогда была очевидна бес­ смысленность войн, а также тот факт, что враг в долгу не останется:

Ты идешь, завоевываешь землю врага, Враг приходит, завоевывает твою землю.

Однако главное в дни мира и в дни войны — «смотреть в оба», чтобы тебя не провели. Шумеры дают по этому по­ воду добрый совет, сохраняющий свою ценность до наших дней:

М о ж е ш ь иметь повелителя, можешь иметь царя, Но больше всего бойся «хозяина»!

Писцы древнего Шумера включали в свои многочислен­ ные сборники не только всяческие изречения, пословицы, поговорки и афоризмы, но также и басни. Эти последние весьма напоминают классические «Эзоповы басни» и строятся по тому же принципу: вначале короткое введение, затем — прямая речь, в которой содержится мораль басни, а иногда — настоящий диалог между персонажами. В сле­ дующей главе мы познакомимся с рядом самых древних «Эзоповых басен», переведенных Эдмундом Гордоном за по­ следние годы.

18. ПРЕДШЕСТВЕННИКИ ЭЗОПА

Первые басни о животных

Греки и римляне считали родоначальником жанра басен о животных старца Эзопа, жившего в Малой А з и и в VI сто­ летии до н. э. Однако сегодня мы знаем, что по крайней мере часть басен, приписываемых Эзопу, была известна лю­ дям задолго до него. Во всяком случае, басни о животных типа «Эзоповых басен» появились в Шумере на тысячу с лишним лет раньше.

Животные, как и следовало ожидать, играли значитель­ ную роль в шумерской назидательной литературе. За по­

следние годы Э. Гордон собрал и перевел общим счетом 295 пословиц и басен, в которых фигурируют 64 вида раз­ личных представителей животного мира — млекопитающих, птиц и низших классов животных вплоть до насекомых. Изученный материал позволяет сделать любопытные вы­ воды относительно того, какие животные были наиболее по­ пулярны. Чаще всего в шумерской литературе упоминается

и дикий бык (ныне исчезнувшая порода Bos primigenius), затем — домашний козел, волк и т. д.

Ниже я привожу некоторые предварительные переводы наиболее сохранившихся и понятных шумерских басен, вы­ полненные Гордоном. В них фигурируют самые различные животные — от собаки до обезьяны.

Жадность собак иллюстрируется следующими двумя ко­ роткими баснями:

«1. Осел плыл по реке; собака не отставала от него и приговаривала: „Когда же он вылезет на берег, чтобы его можно было съесть?"

2. Собака пришла на пир, однако увидев оставшиеся кости, удалилась, сказав себе: „Там, куда я сейчас пойду, для меня найдется больше поживы"».

Однако одно из прекраснейших выражений материн­ ских чувств тоже вложено в уста собаки в другой басне:

«Сука говорила с гордостью: „Мне неважно, какие щенки у меня, рыжие или пятнистые,— я все равно их люблю!"»

Что касается волка, то шумеры, если судить по наибо­ лее хорошо сохранившимся басням, в которых он фигури­ рует, считали его воплощением кровожадности и коварства. В одной из басен, текст которой, к сожалению, немного поврежден в двух местах, рассказывается о том, как стая из десяти волков утащила несколько, видимо десять, овец, и о том, как один волк, прибегнув к нехитрой софистике, одурачил своих товарищей: «Девять волков и десятый с ними зарезали несколько овец. Десятый волк был жаден и не... (на табличке повреждены одно или два слова). Ко ­ гда он коварно.... (повреждены одно или два слова), он ска­ зал: „Я разделю ее (добычу) для вас! Вас девять, так пусть одна овца будет вашей общей долей. А я один, так пусть мне достанется девять овец,— это будет моя доля!"»

Из всех диких зверей наиболее ясно и определенно очер­ чен в шумерских баснях характер лисицы. О ней говорит­ ся как о животном чванливом и тщеславном, которое по­ стоянно, на словах и всем своим поведением, стремится пре­ увеличить свое значение. В то же время — это трусливый зверь, способный лишь хвастаться. Вот, например, несколь­ ко басен о лисице: «Лиса наступила дикому быку на копыто и спрашивает: „Тебе не очень больно?"»

Или еще: «Лиса не сумела построить себе дом, а пото­ му пришла в дом друга, как завоеватель».

Вот другой пример: «Лиса несла палку (и спрашива­ ла): „Кого бы мне стукнуть?"

Лиса несла официальный документ (и спрашивала): „Чего бы мне потребовать?"»

Или еще: «Лиса скрежещет зубами, но голова у нее трясется».

А вот две самые длинные басни про лису, которые осо­ бенно ярко иллюстрируют самомнение и трусость этого пер­ сонажа. Обе басни довольно запутаны и обрываются, не доходя до конца, но в целом их смысл и мораль вполне ясны: «Лис сказал своей жене: „Идем со мной! Давай из­ грызем город Урук, словно это лук-порей у нас под зуба­ ми! Мы будем попирать город Куллаб, словно это башмак у нас под ногами!" Но не успели они подойти и на 600 гаров к городу (примерно три километра), как собаки зары­ чали на них: „Геме-Туммаль! Геме-Туммаль! (По-видимо­ му, так звали жену лиса). Иди домой! Ступай прочь!" — так угрожающе рычали они из города».

Нетрудно понять, что лис и его жена тотчас последова­ ли этому совету и вернулись восвояси.

Вторая басня про лису включает мотив, много позднее использованный Эзопом в басне «Крысы и ласки», хотя в ней и не упоминается лиса: «Лиса потребовала у бога Энлиля рога дикого быка, (и вот) ей были даны рога ди­ кого быка. Но поднялся ветер, полил дождь, а лиса (из-за рогов) не могла укрыться в свою нору. Под утро, когда холодный северный ветер, грозовые тучи и ливень обруши­ лись (?) на лису, она сказала: „Как только рассветет"...»

К сожалению, конец басни отсутствует, но, по-видимому, лиса намеревается снова обратиться к Энлилю, умоляя из­

двух басен, в которых лиса появляется рядом с вороном

Медведя мы встречаем лишь в двух шумерских бас­ нях; в одной из них, видимо, идет речь о его зимней спячке.

Но если о медведе нам почти нечего сказать, то о мангусте можно найти в пословицах и поговорках немало любопытных сведений. В Древней Месопотамии, как и в современном Ираке, держали ручных мангуст для борьбы с крысами. Шумеры, видимо, подметили и оценили сме­ лость, с какой мангуста бросается на свою добычу в отли­ чие от кошки, которая долго и терпеливо поджидает удоб­ ного мгновения, чтобы выпустить когти. Это нашло выра­ жение в такой поговорке:

К о ш к а долго раздумывает, Мангуста не теряет времени даром.

С другой стороны, от мангуст было трудно уберечь ка­ кую-либо пищу или алкогольные напитки, и хозяевам при­ ходилось мириться с этими пороками своих любимиц. Ш у ­ меры говорили не без горечи:

Е с л и есть в доме еда, ее уничтожит мангуста, А если она что-нибудь оставит мне, придет чужестранец

и уничтожит все!

Впрочем, в другой пословице домашняя мангуста забав­ ляет своих хозяев благодаря своему «извращенному вкусу»: «Моя мангуста ест только тухлятину, а ради пива или топ­ леного масла и не пошевелится».

Водной из пословиц как будто встречается упоминание

огиене, но смысл его недостаточно ясен.

Что касается кошки, то она фигурирует в шумерской литературе лишь в виде исключения. Об одном случае уже шла речь (пословица о кошке и мангусте). Во втором слу­ чае корова, которая повсюду следует за носильщиком кор­ зин, сравнивается с кошкой.

Лев, согласно пословицам и басням, обитал в местно­ стях, заросших деревьями и тростником. Впрочем, в двух

баснях,— текст одной из них сильно поврежден, а в другой неясен смысл,— лев почему-то оказывается в открытой сте­ пи. Раз для льва заросли — удобное укрытие, то человек должен сам остерегаться льва и для этого изучать его по­ вадки.

Так, в одной пословице говорится: «О лев, густые заросли — твой союзник!»

А в другой: «Лев и в зарослях не съест человека, кото­ рый его знает!»

Последнее изречение невольно напоминает историю об Андрокле и льве.

Другая сильно поврежденная табличка сохранила нам обрывки басни про льва, попавшего в западню, и про лису. В большинстве басен лев предстает главным образом как могучий хищник, добычей которого становятся овцы, козы и «свиньи зарослей» (видимо, дикие свиньи).

«Когда лев пришел в овчарню, собака была привязана веревкой из крученой шерсти»,— говорится в одной басне. А в другой рассказывается такая история: «Лев схватил

уже просверлил мне уши!"»

Однако лев не всегда выходит победителем, ибо даже он может быть одурачен лестью «беззащитной козы». На эту тему сохранилась басня — одна из самых длинных шу­ мерских басен, весьма напоминающая Эзоповы басни: «Лев схватил беззащитную козу. „Отпусти меня, (и) я дам тебе овцу, одну из моих подружек!" (сказала коза). „Я отпущу тебя, но (сначала) скажи мне твое имя!" (сказал лев). (Тогда) коза ответила льву: „Разве ты не знаешь моего имени? Меня зовут „ Т ы мудрец"! Когда лев дошел до ов­ чарни, он прорычал: „Вот я пришел к овчарне и отпускаю тебя!" Коза (уже из-за ограды?) ответила, ему: „Да, ты меня отпустил! Но разве ты мудрец? Я не только не дам тебе овцу (которую я обещала), но и сама не останусь с тобой!"»

Сохранилась шумерская басня про слона. В ней слон выводится хвастливым животным; его «ставит на место» са­ мая маленькая из пичужек — крапивник: «Слон хвастался ( ? ) , говоря о себе так: „Нет подобного мне в мире! Не...!" (здесь текст разрушен до конца строки, но можно предпо­ ложить, что фраза была примерно такая: „Не пробуй рав­ няться со мной!") И (тогда) в ответ ему крапивник сказал:

„ Но ведь и я, как я ни мал, был создан точно так же, как и ты!"»

Осел, как известно, служил основным упряжным и вьючным животным в древней Месопотамии. Добродушно подшучивая над ним, шумеры создали образ медлительного и зачастую глупого создания, сходный с образом осла в европейской литературе. Основная особенность осла — по­ ступать диаметрально противоположно тому, чего требует от него хозяин.

Вот несколько примеров: «Его надо тащить (силой) в пораженный мором город, словно вьючного осла».

«Осел сожрет и свою подстилку!» «Твой беспомощный осел потерял всю скорость! О Эн­

лиль, твой беспомощный человек потерял все силы!» «Мой ослик не создан для быстрого бега, он создан для

того, чтобы орать!» «Осел опустил голову, а хозяин похлопал его по морде

и говорит: „Пора встать и уйти отсюда. Скорей! Шеве­ лись!"»

Иногда осел сбрасывал свою ношу, и его за это нещад­ но ругали: «Сбросив свой вьюк, осел сказал: „Старые про­ клятия все еще наполняют мне уши!"»

Случалось, что осел убегал от своего хозяина и не воз­ вращался. Вырвавшийся на волю осел послужил темой для любопытных сравнений в двух поговорках. Вот первая: «Как сбежавший на волю осел, мой язык не повернется во­ круг и не вернется вспять».

А вот вторая: «Сила юности покинула мои чресла, как сбежавший осел».

В некоторых изречениях упоминаются неприятные фи­ зиологические особенности осла, например: «Если бы на­ шелся осел, который бы не смердел, такому ослу не пона­ добился бы погонщик».

И, наконец, сохранилась поговорка про осла, в которой есть любопытный штрих, характеризующий нормы поведе­ ния. Звучит она так: «Я не стану жениться на трехлетней, как это делают ослы!» Здесь явно порицаются слишком ранние браки.

Что касается лошади, то одна шумерская басня совер­ шенно неожиданно дала новые сведения о самом раннем периоде одомашнивания коней. В этой басне впервые, на­ сколько нам известно, упоминается верховая езда. Правда, таблички с текстом басни относятся приблизительно к

1700 г. до н. э., но поскольку тот же текст обнаружен и на большой табличке из Ниппура и на школьной табличке из Ура, относящейся примерно к тому же периоду, можно сме­ ло предположить, что сочинена эта басня была гораздо раньше. Такой вывод подтверждается не только распростра­ ненностью этого текста, но и тем, что он вошел в один из школьных сборников пословиц и поговорок. Поэтому впол­ не вероятно, что шумеры умели ездить верхом за две ты­ сячи лет до нашей эры, хотя наиболее древнее упоминание о верховой езде письменно зафиксировано на триста лет позднее.

Басня про лошадь звучит так: «Сбросив всадника, ло­ шадь сказала: „Если всегда таскать на себе такой груз, можно и обессилеть!"»

В другой поговорке упоминается о потливости лошадей: «Ты потеешь, как лошадь,— это (выходит) все, что ты выпил!» Здесь почти дословное совпадение с разговорным английским выражением «to sweat like a horse».

Про мула сохранилась всего одна поговорка, но любо­ пытно, что в ней идет речь именно о происхождении этого животного: «О мул, кто тебя признает — твой отец или твоя мать?»

Интересно отметить, что свинья отнюдь не счита­ лась у шумеров «нечистым» животным: в поговорках и бас­ нях свиней закалывают для еды чаще всех других жи­ вотных!

Вот один пример: «Откормленную свинью должны были заколоть, и тогда она сказала: „Это все из-за пищи, которую

ясъела!"»

Авот второй: «Он дошел до крайности (?) и тогда за­ колол свою свинью!»

Или еще: «Мясник, торгующий свининой, резал свинью и приговаривал: „ Н у , чего ты визжишь? По этому пути уже отправились твои отцы и деды, и ты пойдешь следом за ними. (И все-таки) ты визжишь!"»

До сих пор не обнаружено ни одной шумерской басни про обезьяну, но существует одна поговорка и шуточное письмо от обезьяны к своей матери. Оба эти текста свиде­ тельствуют о том, что обезьяны развлекали зрителей в шу­ мерских «домах музыки» и что о них не слишком хорошо заботились.

Поговорка гласит: «Весь Эриду процветает, но обезья­ на из „большого дома музыки" роется в отбросах!»