gasprinskiy_1-1

После долгого совещания мы решили следующее: исподволь от Абдуллаха и других лиц проведывать сведения о дорогах к Судану; употребить все средства и хитрости, чтобы не разлучаться и не отдавать вещей, ибо медикаменты Жана, оружие, припасенное Мартеном, и инструменты Марка были в [любом] случае необходимы, чтобы предпринять что-либо. Дальнейший план выработать тогда, когда положение и условия нашей жизни выяснятся.

Утром до восхода солнца нас всем караваном направили внутрь страны, к становищу чёрной царицы. Мы ехали то рощами, то обработанными полями. Все попадавшиеся на пути рабочие и пастухи были вооружены пиками и топорами. Изредка попадались и мужчины, но головы их были закрыты чадрой, и они, видимо, избегали взора посторонних, хотя (по-нашему, с женским) любопытством смотрели на нас из-за угла чадры, а женщины поглядывали на нас с чисто (мужским, по-нашему) нахальным взглядом, от коих нам нездоровилось, а Мартен немилосердно ругался. Нахальство некоторых встречавшихся дорогой женщин, доходило до того, что длинноволосые воины, конвоировавшие нас, отрезвляли их ударами древком пики

иплетью.

–Какнеуничтожилидосихпорэтугадкуюстрануиэтумерзкуюжизнь, находящуюсянетольковнеуказанийОткровений, нодажезаконовБуддыи Конфуция? – обратился я с досады к Абдуллаху.

–Страна эта очень далека от других поселений; да кроме того, существует поверье, что эта страна оберегается самыми страшными джинами, почему бедуины и арабы избегают её, как огня.

Через полтора часа езды мы подъехали к поляне, окружённой пальмовой большой рощей. Проехав несколько ручейков, сверкавших на солнце алмазной нитью, мы увидели большое поселение из одноэтажных и двухэтажных хижин-плетёнок, обмазанных глиной и выбеленных. Судя по постройкам, надо было думать, что женщины, при всех своих странностях, недалеко ушли в знаниях и удобствах жизни. Это было главное поселение страныиназывалосьБадбур, что, по-ихнему, значило«домкоролевы». Когда мы въехали в селение, из-за заборов на нас глазело всё черномазое население и впереди раздались дикие звуки барабанов и медных тарелок: это придворная музыка играла нам встречу, или поздравление султанши. Нам это было всё равно, чтоб они провалились!

Въехали в огромный двор, обнесённый высокой плетневой стеной, колья коей были украшены черепами быков, лошадей, баранов и людей.

–Все это очень красиво, – заметил Мартен.

Во дворе было несколько двухэтажных построек и какие-то низенькие шалаши с плоскими крышами. Перед одним из домов стояла толпа нарядных женщин, при саблях и с перьями в волосах; по сторонам – музыка и воины-девы с угрюмыми, серьёзными лицами. Мы были в резиденции султанши.

221

1890. – 23 октября, № 36.

Как только наши верблюды остановились, толпа придворных обступила нас и начала уносить наш багаж во дворец. Сами мы, соскочив на землю, поклонились чёрной свите, что, очевидно, шокировало их, ибо мужчины, по их понятиям, не должны кланяться, а, стыдливо закрыв лицо, выказывать лишь смущение, как наши женщины. Мартен, заметив это, начал протягивать каждой черномазой чиновнице руку, чтобы поздороваться, но те, как ужаленные, бросились в сторону, очевидно, боясь гнева своей повелительницы. Абдуллах-Дари, видя это, подбежал к нам и просил прекратить всякие приветствия, что могло рассердить султаншу и вообще уронить нас во мнении этого народа.

–Что же это такое, – вскричал Мартен, – я разве должен закрыться чадрой и в самом деле преобразиться в женщину!

–Успокойте его; это крайне неприлично и не хорошо, – обратился ко мне Абдуллах. – Сообщите господам мюридам, что, когда их введут к султанше, они должны будут низко поклониться и стоять скромно, смотря

впол, как делают это в наших странах благовоспитанные мусульманки. Вообще, чем скромнее будете, тем большее внимание заслужите у султанши... Помните, что вы принадлежите ей; она может вас и любить, и казнить.

Не успел я это сообщить французам, как из дворца выбежала молоденькая девушка-воин, одетая роскошнее других, и пригласила нас следовать за ней. Она была нечто вроде адъютанта султанши. Мы вошли за нею в довольно большую полутемную комнату. Свита и воины [остались] на дворе. Здесь нам подали по чашке молока и свежих фиников. Сев на пол, мы должны были принять эту любезность султанши. Затем адъютант

вюбке повёл нас на второй этаж в более светлую комнату, в коей вместо окон были довольно большие просветы в стенах, затянутые какой-то тонкой материей. Пол был устлан циновками и коврами; вокруг стен, чисто выбеленных, расставлены были круглые узорчатые подушки. Потолок комнаты был довольно живописно увешан дорогими материями, в одном из углов было сделано из тюфяков и подушек возвышение. Мы догадывались, что это место сиденья султанши.

Нас поставили в ряд против этого возвышения. Спустя минут пять из боковой двери появилась султанша, богато одетая и вооружённая саблей и кинжалами; в левой руке она держала копьё с позолоченным древком. Бросив на нас милостивый взгляд, она с достоинством подошла к возвышению в углу и села там, поставив копьё около себя. Султанша была довольно полная женщина лет тридцати, и, несмотря на свою черноту, была довольно хороша, насколько эти черномазые и толстогубые могли быть таковыми.

222

1890. – 30 октября, № 38.

По сторонам султанши стали две отвратительные старухи, тоже вооружённые. Это, видимо, были её министры или телохранители. Внимательно осмотрев нас с головы до ног и оставшись, довольной, она обратилась к Абдуллаху-Дари со следующими словами, сказанными не без достоинства: «Скажи молодым людям, пусть не боятся чего-либо дурного; они будут жить в моём дворце... Но только по законам моей страны они должны быть скромны и послушны, как подобает молодым людям. Их справедливые желания будут мною уважаемы, и они получат самые лучшие и дорогие наряды...»

Абдуллах-Дари перевёл это мне, а я сообщил французам. «Однако у неё язычок довольно милостивый, только было бы лучше, если бы она избавила нас от дорогих и лучших нарядов», – не мог удержаться Мартен.

Считая нужным отвечать султанше, я через Абдуллу обратился к ней [со] следующей речью: «О, великая славная повелительница, в далёких странах нашей родины мы слышали о твоей славе и мудром правлении. Судьбе угодно было направить нас в твою счастливую страну, чтобы удостоиться твоего лицезрения. Такое великое счастье редко кому достаётся, и мы озабочены только тем, что, не зная здешнего языка и благородных обычаев, можем невольно огорчать тебя. Заранее извини нас, дабы мы были спокойны и счастливы твоим покровительством».

Речь эта, видимо, понравилась султанше, ибо она, улыбаясь во весь рот, ответила, что будет извинять недостатки нашего воспитания, привитые дурными обычаями, и надеется, что позже мы усвоим всю деликатность чёрной страны.

–Однако этой ведьме, видно, нет дела ни до Махди2, ни до нашего к нему путешествия, – пробурчал Мартен.

–Что говорит этот прекрасный мальчик с огненными глазами? – спросила султанша.

–Он восхищён Вами и желает видеть Вас повелительницей всех стран – жарких, холодных, восточных и западных, – перевел я слова Мартена.

Видно, что честолюбие было не чуждо сердцу чёрной королевы. Она кокетливо улыбнулась [в] адрес Мартена и, хлопнув в ладоши, что-то приказала вошедшему слуге, молодому негру, набеленному и нарумяненному не менее парижской кокетки.

Слуга немедленно возвратился с деревянным позолоченным подносом,

счашками молока и корзиной фиников. Угощение было поставлено перед нами на пол. Султанша сделала жест, чтобы мы сели за трапезу.

–Однако, если черное величество будет пичкать нас только молоком да

2 МухаммадАхмадибнас-Саййид ибнАбдуллах, известныйкакМахдиСуданский (1844–1885) – руководитель освободительного движения в Судане, основатель суданского Махдистского государства.

223

финиками, желудки наши должны будут призадуматься… – ввернул неугомонный Мартен.

–Что он говорит; я вижу, это веселый и бойкий малый… Такие мне особенно нравятся, – заметила султанша.

–Он говорит, что милости Ваши неисчерпаемы, а гостеприимство воистину королевское.

1890. – 30 ноября, № 42.

После аудиенции у королевы нас отвели в предназначенную нам комнату в верхнем этаже. Это показало нам желание королевы держать нас недалеко от себя. Заняв своё помещение, мы, прежде всего, озаботились судьбой своего багажа, в коем заключились наши инструменты, медикаменты и оружие. Так как потеря багажа была бы равносильна нашей гибели, то мы должны были так или иначе взять его в собственные руки. Для сего мы решили прибегнуть сначала к дипломатии, а в крайнем случае, и к менее мирным средствам. В этих видах, спустя час после аудиенции, я явился к королеве и после длинных объяснений успел убедить её, что все мы так рады своей судьбе, что желаем своими руками поднести ей все наши вещи, кои она пожелает принять, тем более, что в числе их есть много лекарств, которые сохраняют молодость, излечивают многие болезни, веселят дух и прочее.

Сообразив, что лаской из нашего багажа она извлечёт больше пользы, королева милостиво сказала, что не желает присвоить наши вещи, но думает лишь осмотреть их.

Вследствиеэтогодлянашегобагажавнижнемэтажебылаотведенаособая комната, которую я запер имевшимся у нас замком. Тут надо заметить, что после аудиенции проводник наш Абдуллах-Дари исчез. Позже мы узнали, что, получив от королевы за каждого из нас по фунту чистого золотого песку, ибо денег в этой стране не водится, он уехал. Таким образом, вероломство его подтвердилось. Правду говорят, что душа человека – потёмки. Кто мог думать, что Абдуллах-Дари столь подл; если бы кто-нибудь в нём сомневался, то меджлис улемов3 Алжира не рекомендовал бы его нам.

Теперь мы были предоставлены своей судьбе, своим силам и знаниям, чтобы избавиться от женского плена и добраться до страны Магди4.

Вечером мы все явились к королеве на поклон и поднесли ей ножик, ножницы, несколько флаконов духов и банку помады. Она была чрезвы-

3Совещание мудрецов.

4Махдистское государство (1881–1898) – возникло в Судане в 1881 г. после побед суданцев над египтянами и британцами. Было основано Мухаммад Ахмад ибн асСаййид ибн Абдуллахом, объявившим себя «махди» – последним преемником пророка Мухаммеда. Махдистский период в истории Судана закончился в четырехлетней войне 1896–1899 гг. потерей Суданом независимости.

224

чайно заинтересована этими вещами, радовалась им, как ребёнок или женщина.

Отпустив нас, пожелала нам доброй ночи и отдыха. Хотя вечер только что наступил, по обычаям страны надо было лечь спать, ибо ни ламп, ни свечей здесь не было. Здесь встают и ложатся, следуя солнцу; это тем более удобно, что в этих полуденных странах круглый год день почти равен ночи.

С вечера все двери дворца запираются деревянными задвижками; все ложатся спать, а на дворе кругом дворца ходят несколько вооружённых копьями воинов-женщин.

Запершись в своей комнате, мы некоторое время молчали, чтобы дать успокоитьсяжительницамдворцаиуснутьнашейсторожих, поместившейсявсоседнейкомнате. Услышавеёхрап, мышёпотомсталиобсуждатьсвоё положение и совещаться. Поговорив часа два, мы решили изучить подробно свою обстановку, приобрести доверие королевы и влияние на окружающих, благодаря кое-каким фокусам и лекарствам, собрать сведения о путях из этой страны и о близлежащих землям. После этого мы должны были обсудить средства к побегу и спасению. А до того мы должны были усыпить всякое подозрение королевы и её придворных.

Теперь несколько слов об удивительных обычаях этой страны. Я уже говорил, что мужчины в этой стране находятся почти в положении наших женщин. Родив ребенка, амазонка передаёт его заботам своего невольни- ка-мужа. Этот нянчит, укачивает, обшивает и только когда надо кормить ребенка, подносит его матери. Так как амазонки имеют большею частью двух-трех мужей, то один обыкновенно нянчит детей, другой готовит еду, доит коров, а третий занимается шитьём, пряжей и т. п.

Амазонкипочтиничегонеделаютибольшуючастьдняпроводятвиграх, воинских упражнениях или любуются танцами нарумяненных молодых невольников. Когда мы рассказывали, что в наших странах женщины сидят дома, смотрятзадетьмииготовяткушать, онинедоверчивосмеялись, акогда слышали, чтомужчиныбываютвоинами, сражаются, судятиправятгосударством, тоудивлениюихнебылоконца! Старыеамазонкипокачивалиголовами и заявляли, что это верх бесстыдства, аномалии и греха. (Тоже толкуют о грехе, съев все зубы в погоне за хорошенькими мальчиками). Особенно возмущалась нашими рассказами седая горбатая жрица королевы. Эта важная сановница, не отпускавшая от себя ни на шаг молодого невольника-бербе- рийца, шамкая, кричала: «Проклятая ваша страна! Ну какой же может быть воин из мужчины, когда он способен лишь возиться с детьми и прялкой, какой из него может быть судья и правитель, когда их разум также короток, как их волосы! Я вижу, что только наша счастливая страна обладает здоровой, правильной жизнью. Надо воспретить этим белым невольникам рассказывать про свои мерзкие обычаи и жизнь во избежание соблазна».

– Однако эта ведьма, не имеющая понятия о сальной свечке, задумывается о началах цензурных заграждений, – сердился Мартен.

225

1890. – 7 декабря, № 44.

«Визирь богослужений и духовных церемоний», горбатая, костлявая старуха, какяужеписал, выражалаособоенерасположениеинетерпимость к нашим рассказам о свободе и главенстве мужчин. Кроме посягательства на свободу нашего слова, она старалась убедить нас, что мы заблуждаемся

иживём во грехе, претендуя на преобладания над женщиной. В ревнивом благочестииисискреннимубеждениемвсвоейправотеонаприводиласледующие данные за преимущество женщин.

–Мужчины сотворены как дополнение женщины, как нечто необходимое для её полноты и цельности. Вы видите сами, что природа создала её крепче, выносливее мужчины, наделила более длинными волосами, способностью производить и кормить себе подобных, лишило лицо её растительности, ибо украшения вроде усов и бороды приличны нежному полу мужчин (!). Даже в животном мире можно заметить, что самцы сильны лишь привлекательностью, красотой меха или перьев, ибо только внешностью они возбуждают внимание самок и заслуживают их покровительство

иохрану… Ваши страны и народы пребывают в глубоком нечестии, дав волю и главенство мужчине, и я удивляюсь, что за жалкая порода ваших жён, что они позволяют вам играть высокую роль женщины вопреки природе, благочестиюиэтикету… Трудновообразитьупадокигрубостьваших нравов, если мужчина у вас ничем не стеснён, ходит вольно всюду с непрекрытым лицом, выставляя на общее загляденье свои прекрасные усы и роскошные бороды… Это прелести, которыми имеет право любоваться и играть только хозяйка, купившая прекрасного носителя!

О, боги, боги, как много ещё на свете греха и неправды! И как это громы

ибури ваши не поразят нечестивый мир! Только в нашей благословенной, чёрнойстраненашлиприютправдаинравственность; тольковнашейстране женщина и мужчина стоят на своих местах, и бесстыдство, беспутство строго караются.

Когда я перевел моим сотоварищам-французам глубоко прочувствованные и (с местной точки зрения) высоко нравственные слова старого визиря в юбке, они ввиду серьёзности предмета (с местной точки зрения) и нашего жалкого положения едва удержались от хохота. Однако мусью Мартен, видимо, смотревший на жизнь вообще, как на шутку, не мог не заметить: «Мусью Аббас, что бы подумали ваши ташкентские и другие сородичи, если бы узнали, что, по мнению, убеждению этой страны «молодцеватые усы» и «благочестивая борода» растут только для любви и забавы госпожи хозяйки в досужее от труда и воинских подвигов время!»

Старуха, вероятно, думая, что произвела на нас сильное впечатление, спросила меня о замечании «прекрасного Мартена».

Я отвечал, что он поражён и тронут её эрудицией и величием сообщенной идеи и говорит, что в его стране недавно умерла одна женщина по име-

226

ни Олимпия Одуар5, которая, хотя и была очень далека от высоты и шири только что слышанного, но доказывала, что мужчины и женщины должны быть равноправны и не должны главенствовать друг над другом…

–О, боги, это ещё хуже! – воскликнула старуха. – Равенство полов – да этобезумие! Подрыввсехначал, снятиевсякойузды, гибельродачеловеческого… Нет, пусть господствуют хоть мужчины – это всё же представляет кое-какие гарантии; как не к лицу мужчине главенство и старшинство, но всё же тут чувствуется подобие власти и права. Нет, ваша Олимпия была безумнаяилиунейбылзлойумысел. Подумайте, кчемупривелобыравноправие: у нас погибло бы право жены, у вас право мужа, хотя последнее право – нелегальное, узурпаторское и безнравственное…

Под конец беседы «визирь богослужений» приказала нам подумать обо всём слышанном, постараться заглушить в себе дурные убеждения и наклонности, привитые пагубными традициями и неестественными отношениями полов у нашего племени…

–Вы даёте нам нелегкую задачу, совсем не прекрасная мадам и духовная матушка, – проговорил Мартен серьезно и скромно, приседая наподобие благовоспитанной парижанки.

Я перевёл старухе [замечание] Мартена как «рады стараться».

* * *

Вернувшись в своё помещение, мы продолжали беседу между собой. «Итак, друзья, – говорил Мартен, – будем стыдливы, как девушки, послушны, как мусульманка, и нарумянены, как парижанка; сегодня же начнём упражняться в шитье и вязании, как [в] благочестивейших занятиях мужчин этой прекрасной страны... Но не печальтесь, друзья, что же тут дурного? Испытаем на деле, на практике, каково положение миллионов наших сестёр и жён. Тут мы наберёмся таких знаний, которых не дают ни ташкентское медресе, ни парижский университет... Право, в этом деревянносоломенном серале6 чёрной султанши мы кое-чему научимся...»

Серьезная и вместе с тем шутливая речь Мартена была прервана входом начальницы дворца. Она обратилась ко мне с сообщением, что милостивейшая султанша желает сегодня провести вечер с мусью Мартеном, а потому приказала ему сходить в баню, обмыться, намазаться благовониями и, украсив себя шёлковыми длинными одеяниями, которые там приготовлены, явиться к ней.

5Олимпия Одуар (1830–1890) – французская писательница. С особенным рвением разрабатывала вопросы по бракоразводным делам и женской эмансипации как в лекциях, так и в публицистике.

6Сераль – в странах Востока дворец мусульманского правителя.

227

1890. – 14 декабря, № 45.

Когда я сообщил Мартену приказ султанши, он воистину вытаращил глаза и был поражён более, чем если бы землетрясение разрушило наше жилище. Остальные мои сотоварищи были смущены не менее.

–Задача султанши куда посерьёзнее, чем предложение её визиря духовных дел, – заметил инженер Марк, обращаясь к Мартену. – Что скажешь, братец, относительно чести и благоволения, коими тебя удостаивают?

Оправившись от первого неприятного впечатления, Мартен отвечал: «Я думаю, друзья, что этот вечер я должен играть роль халифа на час7, но, однако, чёрт возьми, я от души уступил бы эту обязанность любому черномазому!»

–Эге, – заметил Марк, – то-то, что не халиф на час, а нечто вроде одалиски или фаворитки в мужском роде… Фу, не знаешь как и выразить: всё тут шиворот-навыворот в этой грязной стране.

–Однако отчего первый жребий пал на меня? – размышлял Мартен вслух.

–Делоневтом, – вмешалсядоктор, – этивопросыисравненияобсудим на досуге, а теперь надо заняться вопросом: что делать? Сегодня Мартен, завтра я и т. д. будем, вероятно, призываемы этой чёрной ведьмой… Что делать, что предпринять?

–Да-да – оправился Мартен, – положение наше трудно и позорно, как быть? Даю слово, что при малейшем насилии над моей честью раскрою череп этой чёрной мегеры.

–Я не вижу тоже какой-либо выход из этого адского положения; одно из двух – или надо упасть до положения бессловесных рабынь и наложниц, или показать этим чёрным рылам, что значит мужчина! – закипел инженер.

Французы – народ честный и бравый. За честь они стоять умеют, и когда надо, не боятся ни мук, ни смерти. Поэтому, видя, что возникает серьёзная революция, которая может окончиться для нас весьма печально, я заметил, чтоограждениесвоихправичестиоружиемвсегдабудетвнашихруках, но ввиду отсутствия какой-либо серьёзной надежды спасти свои шкуры, следует, прежде всего, обдумать иные средства к предотвращению грозящих позора и бедствий.

–Положим так, – заметил доктор Жан, – но что предпринять? C чего начать?

–Я бы предложил, прежде всего, прибегнуть к дипломатии, – подал я мысль, – например, доложить султанше, что незнание языка стесняет её рабов, что следовало бы дать им некоторое время на отдых после тяжелой дороги и так в этом роде.

7 Крылатое выражение, происходящее от одноимённого названия сказки из цикла «1001 ночь». Другие версии названия сказки – «Халиф на час, или рассказ про Абу-ль- Хасана-Кутилу» и «Сон наяву, или Калиф на час».

228

– Попробуем, – согласились французы. Я знающий немного местное наречие, решил взяться за переговоры, а Мартен, чтобы не раздражать чёрную повелительницу, должен был идти в баню, т. е. приступить к исполнению воли нашей дикой госпожи.

Ругаясь, он отправился в баню, дымившуюся на дворе, а я отправился к султанше. Она приняла меня в своей спальне (этикеты тут не ахти какие), лёжа на широкой и высокой постели. Я доложил ей, что мы обрадованы

ипольщены вниманием к нашему товарищу, но сокрушаемся, что слабые

изаморенные дорогой, а, главное, не зная языка, заслужим её немилость, а потому усиленно просим забыть нас на время, дабы мы позже явились во всей красоте… Приподнявшись и улыбаясь, султанша заметила, что я достаточно умею говорить, а борода моя столь прекрасна, что затмит все воображенные мной недостатки.

Япобледнел. Смущение моё, видимо, подзадорило её, и она, вскочив, подбежала ко мне и ласково потрепала мою бороду! Я готов был провалиться от стыда перед самим собой! Для подобного ли осквернения я растил и холил эту благородную бороду – знак мужества, солидности и благочестия… О, Аллах, слишком тяжелы твои испытания, помоги мне!

Отскочив от чёрной ведьмы, как ужаленный змеею, я рассмешил её своим испугом, ей не понятным. Усмехнувшись, она повелительно отчеканила: «Мои приказания даются раз; поди скажи своим. Жду Мартена, самого игривого из вас… Мы не будем обсуждать с ним дела войны или управления. Объяснимся глазами…»

Крайне смущённый и с полной неудачей, я пришёл к товарищам, как прогнанный, неудачный посол. Меня утешало одно: на этот раз моя борода ускользнула из нечестивых рук султанши.

1890. – 21 декабря, № 46.

Когда я сообщил французам печальный результат моей миссии, они крепко задумались.

–Итак, она непременно требует к себе Мартена? – спросил Жан.

–Да. И, видимо, ждёт его с нетерпением, как голодная волчица.

–Прескверное положение! Идти ласкать и ласкаться к женщине, которую и видеть не желаешь… Но что делать? Сопротивление вызовет гнев, недовольство и наказание. Чёрт возьми, даже мысли о сопротивлении тут не допускается! Ну, друзья, мы понесём здесь наказание за сотни бедных женщин, которые находятся в наших странах не в лучшем положении. Теперь опытом собственной шкуры я постигаю горькое положение многих женщин и девушек, попадающих в зверские руки мужчин; их не спрашивают о любви, влечении, не рассуждают о правах, а поступают точно так, как

теперь чёрная повелительница наша, увлекаемая своими страстями, требу-

229

ет нас к себе, нисколько не интересуясь ни нашим сердцем, ни нашими правами… Впрочем, какие у нас права, когда мы рабы! – загоревал Марк.

Слова Марка напомнили мне мою родину и несколько кольнули моё сердце. Мне показалось, что он делает намёк на тех плохих мусульман, которые, не зная или нарушая шариат, иногда грубо и своевольно обращаются с женщинами. «Вы не совсем правы, – заметил я Марку, – ибо у вас в Френкистане женщин почти не обижают, а у нас в Туркестане права женщины ограждены шариатом. Без согласия женщины никто не может взять её в жены, а после вступления в сожитие муж должен соображаться с физическим и душевным её состоянием, избегая всякой грубости и насилия… Правда, встречаются грубые мужчины-звери, но об этих исключениях говорить не стоит. Даже положение рабынь лучше того, в коем мы ныне находимся…»

–А если так, – прервал меня доктор Жан, – то лучше поговорим о своём положении и оставим в покое женщин Френкистана и Туркестана.

–Сейчас [вернётся] из бани Мартен, и [он] должен пойти в распоряжение султанши. В качестве игрушки; он не выдержит это насилие... Мы все сегодня же можем быть перерезаны, как бараны, этими чёрными мегерами.

Ни я, ни Марк ничего не могли сказать на горькие слова Жана и глубоко задумались.

Приход Мартена вывел нас из задумчивости. Вид его рассмешил нас, несмотря на отчаянность положения. Голова его была обвязана красным шёлковым платком, из-под которого кокетливо выступали чёрные кудри. Одет он был в длинную белую шёлковую рубашку, поверх которой была короткая до колен голубая туника с жёлтыми шнурками.

–Ну, братец, в этом виде ты мог бы взволновать сердце не только чёрной госпожи, никогда не видавшей такого красавца, но и многих наших женщин, – приветствовал Мартена Жан. Тот, не обращая внимания, обратился ко мне, надеясь, что я успел что-либо сделать.

–Я ничего не мог сделать, дорогой Мартен, – сообщил я с грустью,

–она оскорбила мою бороду и подтвердила требование, что бы ты немедленно явился...

–А если так, то значит, она сегодня же хочет погибнуть; хорошо, – вскипел Мартен и схватил висевший на стене кинжал.

–Постой, брат, будь хладнокровней, – обратился к нему доктор, – я хочу сделать одно предложение, которое даст нам часов десять времени, чтобы обсудить дальнейшее... Подраться успеем, если нельзя будет этого избегнуть.

Выслушав доктора Жана и обсудив его предложение, мы все согласились с ним, и Мартен успокоился.

230