gasprinskiy_1-1

сле женитьбы. Мусульманки этой страны не только de jure, но и de facto98 хозяйки своей собственности и прав.

Удивление же моё не имело границ, когда мне рассказали, что для вступления в брачный договор стороны, прежде всего, должны представить свидетельства о летах и о нестрадании какими-либо наследственными и заразными болезнями или недостатками, препятствующими правильной жизни. Договор старого человека с молоденькой женщиной или женитьба юноши на старухе не допускаются. Поэтому тут пришлось бы плохо ташкентскому бею и парижскому альфонсу. Это объяснило мне тот факт, что все жители этой страны отличаются чрезвычайным здоровьем и недосягаемой для наших стран нравственностью. Я спросил моих собеседников, бывают ли здесь случаи нарушения известной заповеди. Ответ был: «Нет; потомучтовотношенияхполовнесуществуетниазиатскогопринуждения, ни европейской вольности и цинизма. Они регулированы договором и свободными правовыми отношениями».

–Может же женщина, выйти замуж, позже почувствовать влечение к другому.

–Конечно, но что же из этого? Она, прежде всего, будет иметь в виду свой договор с мужем, и если чувство её настолько будетсильно, что может отравить её, существование, то она объяснится со своим мужем. Поверьте, что ни один разумный и добрый человек не пожелает насильно удерживать её и договор будет нарушен с общего их согласия. Азиатская женщина бывает принуждена к измене, боясь быть откровенной с мужем, а европейка делает то же, потому что материально не самостоятельна и, как таковая, имеет особый безнравственный кодекс законов и понятий об обязанностях. Несправедливостьинасилие, дажевсамыхмалыхдозах, порождаютсопротивление, борьбу и ведут к безнравственности. Вот вам два разнородных примера: бухарская цивилизация (позвольте мне так выразиться) привела

кгрустнейшему среднеазиатскому пороку, о коем неудобно и говорить; а английская цивилизация собрала на улицы и базары Лондона до ста тысяч профессиональных проституток.

1904. – 12 ноября, № 91.

Несколько вечеров подряд я провёл в семье шейх[а] Абдуллы. Интересные рассказы о стране Рахата, приятное общество Фериде Бану не давали заметить, как проходило время. Однажды речь зашла о завещании основателя этой прекрасной колонии Сиди Мусы, хранимом, как я писал, под сорока печатями и ключами сорока здешних имамов. Вы, вероятно, помните, что на конверте завещания был приказ вскрыть его не ранее 1500 года Геджры.

98 Термины «dejure» и «defacto» используются вместо «формально» и «на практике».

191

–Что бы могло заключать это интересное завещание, – спросил я шейх[а] Абдуллу.

–Это узнают наши потомки через двести лет, – уклонился шейх.

–Ониузнаютположительное, но, мнекажется, путёмсоображенийздешниелюдимоглибыхотьприблизительноопределитьсодержаниезавещания.

–Пожалуй, так, мой сын, но к чему стараться проникнуть в чужую тайну, которая в своё время откроется.

–Я хочу спросить, существуют ли в стране Рахата какие-либо сказания, предположения о содержании завещания? Чрезвычайно интересно, что великий завещатель назначил семь веков для сохранения своей тайны.

–Предположения, конечно, существуют, и если ты так сильно интересуешься ими то, могу сообщить тебе кое-что.

Я весь обратился в слух.

–Ты, конечно, понимаешь, что такое завещание не может касаться распоряжений о разделе вещей или овец. Совершенно естественно предположить, что завещание нашего героя и спасителя касается общего, народного дела.

–Несомненнотак, – подтвердиля, точнопрочитавлюбопытныйдокумент. Шейх продолжал:

–«Что мог сказать, посоветовать нам Сиди Муса такого, чего нельзя было сказать в его время, т.е. почти пять веков назад? Вероятно, это нечто такое, чего не поняли бы наши предки, что было бы не ясно и для нас, но которое, вероятно, будет принято нашими потомками, кои будут жить к

1500 году.

Если бы предмет завещания касался только нас, жителей Рахата, то он, мог бы, мне кажется, не носить на себе столь долгого срока; надо думать, что завещание касается наших будущих отношений к остальному человечеству. Почему так предполагается? Потому что теперь уже долина наша густо заселена; через 200-300 лет, несмотря на все наше искусство

изнания, страна наша не в состоянии будет вместить и прокормить всё население. Потомки наши должны будут открыть тайный ход и явиться в семью других народов. По ежегодному приросту населения Рахата, не знающего эпидемий, войн и т.п., к 16-му веку ислама Рахат должен будет открыться. А так как срок вскрытия завещания совпадает с этим роковым временем, то есть большая доля вероятности, что завещание толкует о предстоящих знаменательных событиях… Ты удивляешься этим предположениям; ты хочешь сказать, как мог Сиди Муса, не пророк, предвидеть за несколько столетий вперёд? Трудно ответить на это, но не забывай, что каждый из нас, основываясь на физиологических, социальных и математических законах, может видеть далеко вперёд; люди же чрезвычайного ума и духа, каким был Сиди Муса, могут в том же направлении видеть много дальше нас.

192

1904. – 19 ноября, № 93.

–Хорошо, мой шейх, я понимаю, что завещание должно касаться народного дела и, пожалуй, отношений к другим народам, но загадка всё же остаётся загадкой – мы ничего не знаем о том, что именно советует Сиди Муса.

–Да, мы ничего не знаем, а лишь предполагаем.

–Я хочу спросить, что же мы можем предположить о сути этого документа?

Я горел нетерпением узнать мысли шейха; едва ли бы я больше интересовался услышать о собственной судьбе. Видя моё болезненное любопытство, почтенный шейх улыбнулся и сказал: «Я сообщу тебе ещё кое-какие предположения, но помни, что это будут лишь предположения, а истину знает лишь Бог».

В это время раздался электрический звонок, и шейх прервал свою речь. «У вас ли Молла Аббас Туркестани?» – спрашивал голос по телефону. «Здесь», – ответил [шейх] Абдулла. «Пусть слушает, – раздался снова голос, великий народный меджлис, обдумав просьбу Аббаса, данную эмиру

опозволении оставить нашу страну, находит невозможной удовлетворить её, ибо это может повлечь за собой заключение. Меджлис просит его, ради общего блага, отказаться от своего желания и получить какое пожелает пособие, дабы самым лучшим образом устроиться в нашей стране».

–Дай ответ, – сказал мне шейх, – твой голос будет услышан в зале меджлиса.

Подойдя к чудесному звонку, я громко ответил: «Настаиваю на своём желании: ради вашего блага вы не имеете права лишать меня свободы, ибо

ятварь Бога и случайный, невольный чужестранец среди вас. Глубоко благодарный за оказанное гостеприимство и предлагаемые благодеяния, прошу настоятельно освободить меня, тем более, что я должен ехать в Мекку на поклонение».

Спустя минут десять из меджлиса вновь раздался голос: «Дело ваше решено меджлисом. Решение узнаете на деле. Дурного не опасайтесь».

Услыхав этот странный ответ, я крайне смутился. Как решено моё дело, что должен буду я испытывать?.. Что значит не опасайтесь дурного? Голова мояпошлакругом, иябылблизоккобмороку. Видямоёжалкоеположение, шейх Абдулла и его дети старались успокоить меня, уверяя, что ничего для меня обидного сделано быть не может, что, по всей вероятности, мне разрешено оставить страну Рахата и т.д.

Немного успокоенный, я вернулся к себе в караван-сарай, но, увы, не могзаснутьдосамогоутра. Тысячамыслейбеспорядочнотеснилисьвмоей бедной голове, и я только переворачивался с боку на бок. Уставший, разбитый, поднялся я утром с кровати и, получив обычный молочный завтрак, сталдожидатьсяшейх[а] Джеляла, моего руководителя и наставника. Вскоре он пришёл. Так как всё существо моё представляло лишь живой, умо-

193

ляющий вопрос, то он самым любезным тоном сообщил: «Вчера меджлис решил позволить тебе оставить нашу страну. Приневоливать кого-либо мы не имеем права. Отныне ты наш гость ещё более, чем был до сих пор. Ты сам этого желал, а потому поздравляю».

–Тысячу раз благодарю эмира и всех членов меджлиса, – обрадовался я. Уверяю вас, я сохранютайну вашей страныи ненавлеку на неё внимание чужестранцев…

–Как тебе будет угодно; этого обязательства мы с тебя не берём, – ответил загадочно шейх.

–Могу же я рассказать о вашей стране в Испании, во Франции, и тайна ваша будет открыта.

–Ты, конечно, можешь рассказать…

–И потому могут явиться к вам френги и наложить своё господство.

–Если это угодно Богу уклонился шейх.

–Но я, отец мой, буду нем, как рыба.

–Разрешая твою просьбу, наш народный меджлис имел в виду всё что ему необходимо, выйдя от нас ты можешь и молчать, и говорить, как тебе угодно. Мы в собственной стране не наложили на тебя каких-либо обязательств; тем менее имеем право обязывать тебя вне нашей страны.

–Когда же меня поведут или повезут отсюда?

–Это мне неизвестно; но думаю, что тебе не долго ещё жить среди нас. Пользуйся остающимися днями, чтобы осмотреть ещё то, что [есть] из учреждений нашей страны.

1904. – 23 ноября, № 94.

Неимеясилисредствразгадатьтаинственностьмоегоположениявэтой удивительной таинственной стране и предоставив события воле Аллаха, я попросил шейха показать мне здешнее великое медресе.

После полуденного намаза99 мы оставили караван-сарай и направились в медресе. Оно было за городом. Среди обширного сада с вековыми деревьямияувиделвеликолепноедвухэтажноезданиесомножествомфлигелей и построек. По изяществу архитектуры и богатству отделки можно было подумать, что это дворец эмира, но это было медресе или, вернее, дворец наук и знаний. Медресе делилось на три отделения, или факультета, – бо- гословско-философское, физико-математическое и социально-экономиче- ское. Сначала мы вошли в аудиторию богословского факультета. Мудеррис читал лекции о затворничестве и правах женщины. Цитируя Коран и священные толкования, он говорил…

Затем мы перешли в аудиторию социально-политических наук. Тут я прослушал лекцию о положении Европы и, признаться, был поражён сме-

99 Зухр, полуденная молитва, обеденный намаз – полуденная четырёхракаатная молитва мусульман, входит в число пяти обязательных ежедневных молитв.

194

лыми, парадоксальными выводами мудерриса. Приводя множество цифровых и исторических данных, он резюмировал лекцию следующимобразом: «Европейская цивилизация быстро приближается к роковому кризису».

По выслушении лекции, признаюсь, все мои взгляды на Европу и все приобретённые мною знания и воззрения, усвоенные в бытность в Париже, расшатались в великом пространстве, и я едва-едва мог собрать в моей бедной голове мои жалкие знания, чтобы составить те или другие воззрения на людей и дела Европы, куда я собираюсь выйти из этой таинственной страны.

Перед вечером мы вернулись в караван-сарай, где ожидал меня посланный от великого кадия.

– ПрошуВасвзятьссобойвещи, внесённыеВамиизФренгистана, – обратился он ко мне.

Тотчас связав в узелок мои вещи, в числе коих была пиджачная пара, купленная ещё в Париже, я приготовился, радуясь началу освобождения.

Шейх Джелял, обняв и поцеловав меня, сказал: «Прощай, мой сын, мы больше, вероятно, не увидимся. Я искренне желал тебе добра… Теперь тебя поведут. Чтобы далее не случилось, не бойся: ты в безопасности. Несомненно, что твой выход от нас будет обставлен чрезвычайной таинственностью и особыми условиями, но от этого ты ничего не потеряешь… Бог с тобой, прощай».

Чиновник кадия повел меня. Все знакомые по караван-сараю вышли проводить и смотрели на меня с очевидным любопытством. Как не были успокоительны слова шейх[а] Джеляла, однако боязнь неизвестности овладела мной, и я машинально пошёл за чиновником по улицам города.

Подойдя к зданию судилища, я был введён в большую залу, где, по приказанию кадия, я переоделся в собственную одежду, оставив всё, что принадлежало производству этой страны. Чиновник осмотрел все мои карманы и пожитки, чтобы в них не было чего-либо из вещей страны Рахата. Всё это ещё более сбило меня с толку, и я совсем уже бессознательно был введён в следующую и затем в третью, тёмную комнату. Здесь меня заперли, и я остался в совершенной темноте. Был уже вечер, но и днём тут было бы не светлее, ибо окошек не существовало.

1904. – 7 декабря, № 97.

Так прошло довольно продолжительное время; сколько именно – не знаю, ибо я не знал, когда был день, когда была ночь. Меня аккуратно и хорошо кормили, но добиться чего-либо от моего сторожа я не мог, так что положение моё оставалось крайне загадочным и странным. Не в состоянии будучи объяснить, понять своё положение, я предался воле Божьей и стал совершенно равнодушен к жизни и всему окружающему.

195

Время шло. Однажды вместе со сторожем вошла ко мне какая-то женщина. Когда, удивлённый, я немного присмотрелся, то узнал в ней Фериде Бану. Да, это была она. Хорошо известным мне мягким, ласкающим голосомонаприветствоваламеняиопустиласьтутженаковёр. Сторожудалился за двери. Ответив на приветствие, я не знал о чём заговорить, смущённый её неожиданным появлением в моей тюрьме.

–Вы, вероятно, меня не ожидали, – начала она. Но ввиду скорого вашего выхода из нашей страны я пожелала проститься с Вами.

–Я очень Вам благодарен, Фериде Бану; я никогда не забуду Вашей доброты и внимания ко мне… Но я всё-таки не понимаю, как это я выйду из Вашей страны, заточённый в эту каменную клетку, хотя не желаю сомневаться в Ваших словах…

–Наша страна имеет тайны, которые известны лишь немногим из нас,

апотому я не могу объяснить, каким образом вы будете возвращены в Андалузию, но смею уверить Вас, что Вы скоро будете там, и я пришла проститься с Вами.

–Благодарю Вас ещё раз и сожалею, что не буду иметь средств выразить их Вам.

–Я верю Вашей симпатии ко мне и очень жалею, что такой прекрасный человек оставляет нашу страну. Я бы желала удержать Вас здесь… для Вашей же пользы. У нас Вас ждут знания, спокойствие, правда и тихая, мирная жизнь; в Ваших же странах борьба, лишения, страдания и несправедливости неминуемы… Останьтесь, Мулла Аббас!

Я не знал, что думать, и ещё менее, что ответить этой девушке. Меня просят остаться, точно можно уйти из этой тёмной гробницы. Что за странный народ! Одно из двух: или я помешан, или всё здешнее население совсем иного склада ума, чем прочие люди! Как бы ни было, нужно было ответить, и я сказал, хотя внутренне смеялся своему ответу, что остаться не могу, ибо я должен совершить поклонение Каабе, и что никому не открою секрета их страны.

–Вы, может быть, чем-либо недовольны, сообщите: всё будет исполнено, чтобы удержать Вас от эмиграции. Вас, может быть, тяготит одиночество? Вы могли бы найти среди нас добрую подругу, которая украсит и усладит Ваши дни и соединит Вас сердечно с нашей общиной. При желании Вы можете увидеть и познакомиться со многими нашими девушками, если только задумаете честный союз…

ЖенитьбавстранеРахатамневголовунеприходила. Неожиданноепредложение Фериде Бану, при той тюремной обстановке и поразило, и заинтересовало меня. Что за странный народ, что за удивительные обычаи! Чтобы сказать что-либо на столь любезное и деликатное предложение, я ответил:

–Где же мне, голышу, думать о женитьбе. Ни кола, ни двора… Хотя

ямалоучёный человек, но всё же понимаю, что необходимы средства для женитьбы и для содержания семьи…

196

–Раз Вы здоровы и работоспособны, то значит, Вы имеете все необходимые средства, а на случай хронической болезни или инвалидности Вы, как и все другие члены общества, обеспечены общиной и общей казной.

–Я не желал бы даже при болезни и старости жить на чей-либо счёт. Это тяжело.

–О, милый гость, Вы правы, но Вы будете жить не на чужой, а на свой счёт. Когда Вы ближе узнаете бытовое устройство нашей общины, то сами убедитесь в этом.

Я был совершенно сбит с толку и не знал, что сказать, и чтобы не оборвать разговор, спросил: «Как же на свой счёт, когда я ровно ничего не имею, даже подарка для моей проблематичной невесты?»

1904. – 19 декабря, № 98.

–Общество отведёт Вам участок земли с готовой, уже обставленной усадьбой, снабдитнужнымиорудиямиинеобходимойсуммойтого, чтоуВас называется деньгой. За это Вы будете платить известную плату в общую казнуидвасполовинойпроцентасВашегоежегодногоприходавкассувзаимопомощи… Такимобразом, всеблагажизнибудутисходитьотВассамихиот Вашего трудолюбия. Вы будете обязаны только себе и в, период отдыхновения будете пользоваться своими же сбережениями в кассе взаимопомощи…

–Всё это очень интересно. Скажите пожалуйста, Бану, что это за «период отдохновения»?

–Внашейстранелюдиотрождениядодесятилетнеговозраставоспитываются, от10-тидо18-тилетучатся, от18 летдо45 летработаютиот45 доконцаднейсвоихосвобождаютсяотвсякойработы, посвящаясвоёвремяучёным, литературнымзанятиям, молитве, приличнымудовольствиямиотдыху…

–Вы мне сообщаете удивительные вещи! Но только я недостаточно понимаю, откуда берутся на это средства?

–Всё это Вы хорошо поймёте, если останетесь среди нас; это не так мудрено, как Вам кажется. Я вкратце объясню Вам, в чём дело. Вы, кажется, из Ташкента, да?

–Да, – ответил я машинально, поглощённый интересным сюжетом.

–У вас в Ташкенте, а также в Казани, Шемахе и Бахчисарае любой простой рабочий ежедневно зарабатывает столько, что может в этот заработок прокормиться три дня, не так ли?

–Да, получая 60 к[опеек]. в день, рабочий может быть сытым три дня…

–Больше ничего не надо. Теперь Вы поймёте, что на заработок 20-ти дней можно прожить в три раза больше, т.е. 60 дней, и далее, честно проработать 20 лет, можно и должно спокойно, без нужды, прожить 60 лет… Глубокой тёмной ночью люди ходят ощупью, но лишь начинает чуть

рассветать они различают неясные до того предметы…

197

Нечто подобное произошло в моей голове: я не совсем ещё уяснил себе слышанное от этой девушки, но в голове моей настолько просветлело, что я стал замечать новые истины, не заметные мне до того. Из дальнейших разговоров я узнал вот что: в этой удивительной стране работают все не за страх, а по влечению совести, приравнивая работу к чистейшей молитве. Из взносов рабочего периода в общую казну составляются средства на воспитание и обучение подрастающих и содержание отрабатывающих членов общества. Таким образом каждый житель страны воспитывается и учится на общие средства и после 45-тилетнего возраста получает из той же казны всё необходимое для жизни, так как каждый в свой рабочий период в течение 27 лет делает в казну достаточные для того взносы. Благодаря совершенным порядкам, идея взаимопомощи использована тут очень широко и весьма умело. Таковой общественный быт не мешает никому иметь у себя в руках также особый личный достаток. Это ещё более обеспечивает каждому «период отдохновения». Такое благоустройство привело эту общину в такое счастливое состояние, что здешние люди не знают тех забот, недостатков, полуголодной, сиротливойстаростис[её] немощами, которые удручают и отравляют существование людей в наших странах. Тут пора учения, пора работы и период отдыха или старости одинаково бодрящи и жизнерадостны. Тут нет детей, оставленных без воспитания и обучения, нет больных и старых, оставленных без призрения, а самое главное – нет жалоб на судьбу и оскорбления Всеобщего Творца, которому мы обыкновенно приписываем все свои несчастья, тогда как на самом деле всё наше горе и несчастье проистекают от нас самих и нашего невежества, неумения устроиться по великим заповедям Его о правде, любви и труде. Я знал в Ташкенте Уста Сальман бабая, старца лет 75-ти. Он был, говорят, прекрасным плотником и работал с 15 до 60 лет, зарабатывая на нынешние деньги до 1 р. 50 коп. в день. После 45 лет честной и правильной работы бедный старик, потеряв способность к труду, должен был просить милостыню у мечети и лепёшки по дворам! Будь какое-либо благоустройство, сбережение – старость его была бы обеспечена. Таких несчастных везде много, и несчастны они только потому, что мы не знаем ещё истинного благоустройства и значения разумного сбережения средств и сил.

1904. – 14 декабря, № 99.

Пояснения учёной мусульманки осветили мои мозги подобно ясному солнцу, озаряющему чёрную землю. Теперь я начал понимать оченьочень многое, и вижу, как много дал нам Аллах и как мы мало ещё умеем пользоваться!

– Всё это прекрасно, но я тут не имею родных и не знаю, кто же подыщет мне подругу, – сказал я Фериде Бану, возвращаясь к теме о женитьбе.

198

Она слегка усмехнулась и ответила:

–Вы сами, почтенный мулла Аббас, и никто больше… Ведь у нас не ташкентские порядки.

–Каким же это образом? Ведь тут, у вас, нет парижских бульваров для встреч и знакомств, – продолжал я, заинтересованный темой разговора.

–Но зато у нас есть свой обычай.

–Какой?

–Раз Вы заявите желание жениться, то получите от кадия «разрешительный бант». Это откроет Вам двери всех наших красавиц…

–Что это за чудодейственный бант?

–Пообычаямнашим, каждаядевушка, вступивв15-ыйгоджизни, шьёт из розовой шёлковой ленты художественный ручной бант и препровождает его к кадию. Каждый желающий жениться получает один из этих бантов, прикалывает к правой руке и тем самым получает право входа во все дома страны в течение 60-ти дней, причём девы и вдовы могут свободно с ним говорить и пребывать вместе. Это делается для того, чтобы облегчить свободный, сердечный взаимный выбор. Если в течение 60-ти дней выбор не состоится, то разрешительный бант возвращается кадию (иначе он отобрал бы его) и вторично можно получить бант не ранее 6-ти месяцев.

Этот странный обычай расстраивал моё любопытство, и в то же время

вголове моей, как молния, блеснула острая мысль – что же они сделали с нашим шериатом!

Чтоэтозаудивительныйкадий, разрешающийвидетьвсехдевушекинезамужнихженщин? Яделикатновысказалмоейсобеседницесвоёнедоумение.

–О, Молла Аббас эфенди, мы не менее вас заботимся о шариате, но кажется, понимаем его лучше вас, – ответила она шутливым тоном, видимо, чтобы не оскорбить меня.

–Я Вас не понимаю. Мусульманка должна быть покрыта, закрыта. На это есть прямые указания в законе.

–Знаю, знаю, эфенди. У нас те же книги, что у вас. Даже мне, малоучёной, известен ваш Хидайя100 и сочинения вашего Тафтазани101. Но есть такие сочинения, которые известны нам и до вас ещё не дошли... Тут не богословская аудитория, а потому позволю себе говорить попроще.

100Фундаментальный труд Бурхануддин аль-Маргинани (1090–1164) – трактат «Хидоя фи шарх ил-Бидоя», больше известный под названием «Хидоя» (Право). Книга состояла из 4 разделов, 57 книг, каждая из которых подразделена на части и главы. На протяжении нескольких веков служила основным пособием в области правоведения.

101Садад-динMacудибнУмарат-Тафтазани(1322–1390) – арабо-мусульманский философ. Автор сочинений по логике, юриспруденции, поэтике, грамматике, математике, риторикеикораническойэкзегетике, которыепользовалисьпопулярностью

вкачестве учебных пособий.

Указаны И. Гаспринским в примечаниях как «Среднеазиатские богословские сочинения».

199

–Буду рад послушать.

–У вас в Ташкенте, наверно, знают, что святой шариат разрешает видеть девушку, с которой предполагаешь сочетаться браком?

–Да, конечно, взглянуть на неё раз дозволено, хотя этим правом не часто пользуются... из приличия.

–Из Ваших слов [я] заключаю, что у Вас, «извините меня, китайский обычай до сих пор сильнее шариата, а затем скажите мне, пожалуйста, как

увас покупают лошадь, корову или верблюда?

1904. – 21 декабря, № 101.

Я ей ответил.

–Вот видите, покупая лошадь, вы расспрашиваете о её происхождении, исследуете здоровье, зубы, знакомитесь с ходом, силой и нравом; покупая корову вы справляетесь о её молочности и т.д., а решаясь взять себе подругу на всю жизнь, существо, которое должно кормить, воспитывать и учить вашихдетей, вестииохранятьвашехозяйство, бытьувашейпостели, когда вы будете беспомощно лежать больным, вы обращаете на это менее внимания, чемна приобретение простого животного! Какая книга повелевает вам так опрометчиво поступать?

Я был прижат к каменной стене моей тюрьмы и не нашёлся, что ответить. Она продолжала: «Мужчина должен видеть и знать ту, на которой хочет жениться. Женщина должна знать того, за коего выходит замуж, иначе требуемое шариатом её «согласие» на брак будет фикцией, а не законом. У вас в Ташкенте на всё смотрят китайскими глазами, а мы смотрим своими мусульманскими, а потому видим лучше и прямее. По вашим правилам Вы

унас жены не найдёте; ни одна девушка не пойдёт за Вас, хотя бы Вы предложили её сто тысяч диргемов102 подарочных...».

–Пусть будет так, Бану. Представьте себе, что, следуя вашим обычаям,

ябы избрал себе подругу. Представьте себе, что моя избранница это Вы, что я именно Ваш пленник... что дальше?

Фериде Бану расхохоталась, поблагодарила за внимание и более серьёзно ответила: «Я ли, другая ли более умная и красивая девушка, если бы почувствовалакВамвлечение, безстеснениявысказалабыВамсвоёсогласие и вошла бы с Вами в обсуждение условий брачной жизни.

–А, понимаю. О сумме вознаграждения, о числе подарочных вещей...

Это и у нас так, хотя об этом договариваются свахи и родители.

–Я говорю не об этих условиях; есть другие, более важные... Наша девушка скажет вам, как она думает и желает жить, какого отношения она ожидает от вас. Вы сделаете то же самое и в дозволенной шариатом форме

102Дирхам или дирхем – первоначально арабская серебряная монета, введенная

вобращение в конце VII в. Название представляет собой арабизированное греческое слово «драхма».

200