8. Наука и культурность

Ранее в тексте уже встречалось слово «панкультурологизм». Теперь предлагаемые ниже выдержки развернуто познакомят вас с ним. Зачем? Затем, чтобы вы, опознавая его в растущем море публикаций, принимающих всё более амбициозно-насаждающий характер, не руководствовались им в решении интересующих вас научных проблем, связанных с явлением культуры. Итак, вот он. «Основная идея предлагаемой читателю коллективной монографии состоит в том, чтобы, не умаляя ни в коей мере достоинств науки и не подвергая сомнению ее особый эпистемологический статус, обратить внимание на человекосоотнесенные параметры научной деятельности и выразить критическое отношение к тому пониманию науки, согласно которому она является деятельностью узких профессионалов. Главная мысль первой части книги – науку делают люди…Во второй части развивается мысль о том, что научное познание невозможно вырвать из культурного контекста. По возрастающей идет развитие и обоснование тезиса, согласно которому человеческая культура накладывает неизгладимый отпечаток на создаваемую в процессе научного исследования картину мира. В человеческом познании, утверждает Хайдеггер, «действительность истолковывается в свете идей, и мир взвешивается ценностями», и от этого факта естествознанию никуда не уйти. Это верно, что в науке существует фильтр объективных критериев (он действует на «длинном пробеге» теорий), который, в конце концов, отсеет то, что противоречит познаваемому объекту, что способствует неадекватной репрезентации объекта в теории. Благодаря такому фильтру наука и оказывается обладающей особым, по сравнению с другими формами интеллектуальной деятельности людей, статусом. Тем не менее, изолировать научное познание от тех культурных наслоений, которые выдержали испытание «фильтром», оказывается невозможно.

Да и не нужно: верно «схватывая» особенности объективной логики научного познания, они играют в познании конструктивную роль…В третьей части работы анализируются тенденции «гуманизации» естественнонаучного знания. Они связаны либо с пониманием того, что возможности науки ограничены и она не в состоянии решать многие вопросы, касающиеся сферы человеческой экзистенции; либо с осознанием того, что перед лицом вставших во весь рост глобальных проблем – экологических, прежде всего – науку необходимо повернуть «лицом к человеку». В целом замысел книги состоит в том, чтобы внести – пусть небольшую – лепту в реализацию гуссерлианского призыва к восстановлению (конечно же, в методологическом сознании) связи естественных наук с субъектом, утрата которой, как предостерегал Э. Гуссерль, грозит науке технизацией и выхолащиванием ее живого духа» (38. С. 3-4).

Далее. «Вписывание с помощью философии (универсального теоретического языка культуры) той или иной научной концепции в наличную культуру в качестве ее органического элемента придает ей (этой концепции) статус онтологической подлинности, ибо культура и есть та главная и единственная тотальная реальность, в которой непосредственно живет человек». (42. С.7). В этом суждении – не менее пяти концептуальных ошибок, искажающих ценность науки до неузнаваемости. Если хотите в этом убедиться, отыщите их самостоятельно.

Итак, ясно, как не надо. А как надо, ведь культура это - не выдуманное явление? Всё зависит от понимания культуры. Определимся в этом.

Каждая наука выигрывает от отчетливой фиксации своего объекта, ибо это позволяет создать совокупность понятий, в которых объект описывается наилучшим образом. Наука выигрывает ещё больше, если ей удаётся зафиксировать при этом центральное, сущностное свойство объекта, ибо тогда возможно построение его теории наилучшим образом, а именно, как развёртки функционирования сущности, оформляемой своими побочностями и внешними обстоятельствами. Среди наук о человеке «счастливицы», которым это удалось, есть. Это, прежде всего, этика и эстетика. Выделенность в них центральных категорий (добро и прекрасное) позволяет убедительно решать сложнейшие проблемы даже при отсутствии формализации. Зарождающаяся культурология уже на старте вправе претендовать на такую же судьбу, ибо подобна им, вознамерившись постичь явление, обозначенное в опыте жизни, как культура. Слово «культура» применительно к человеку не стало ещё не только понятием, но даже просто точным словом. Даже в учебниках по культурологии отмечается, что понятие «культура» в современном социогуманитарном знании – открытая категория. Если научная расшифровка его удастся, то тогда для достижения желаемого останется лишь выделить из неё квинтэссенцию. Помня о том, что я не культуролог, а философ, попытаюсь оказать концептуальную помощь в выделении центральной категории культурологии.

Прежде всего, необходимо верифицировать культуру. Зачем? Разве это уже не сделано давным-давно? Давным-давно введено лишь слово «культура» с известным стартовым содержанием. Да-да, лишь стартовым, ибо сегодня немало явлений названо этим словом, но не вписывается в его стартовое содержание (например, культурный человек). Итак, что это такое? Прежде всего, это вопрос о стартовой эмпирической привязке. Привязаться надо к тому, без чего предполагаемая культура просто не существует, а она не существует без человека. Значит надо считать её явлением непосредственно человеческим. Продолжим. Поскольку ещё никому не удалось отделить её от себя в статусе вещи, то она – не вещь, а свойство. Поскольку она имманентно динамична, то она не просто свойство, а способ, способ жизни, способ жизнеутверждения. Значит, множество способов жизнеутверждения человека – её исток, поскольку она лишь одна из многих. Что же представляет собой этот способ жизнеутверждения? Поскольку последнее есть триумф преодоления смерти, то культура – один из специфических способов этого. А каковы другие? Прежде всего, это борьба с голодом, холодом, болезнями, стихиями и т. д. Очевидно, что он не тождественен им. Тогда что же он собой представляет? Ничего не остаётся, кроме утверждения, что он – способ жизнеутверждения людей на людях. Но и этих способов тоже множество, на этот раз, социальное. Как в нём опознать наш искомый? Исключим все опосредованные отношения людей, нашего среди них не может быть в принципе (опосредование хотя бы на мгновение отделяет его от человека и этим уничтожает его). Остаются лишь непосредственные способы жизнеутверждения людей на людях. Их тоже немало: телесно-органные, психические, этические, эстетические, интеллектуальные и другие. Круг сужается, но нашего искомого способа жизнеутверждения в нём всё ещё не видно. Что же делать? Присмотримся и увидим, что каждый из них может осуществиться с тремя побочными эффектами: с ущербом для жизни, без него и с усилением её. То жизнеутверждение, где - первый эффект, то не наше; то, где - второй, то, хотя и ближе к нашему, но тоже не наше, ибо у кого-то из общающихся в результате контакта побочно не возникает триумф жизни; а вот то, где - третий эффект, то наше. На нём и сосредоточимся. Не остался ли в нём наш искомый способ в единственном числе? Но сначала опишем эту группу. Сюда попадут лишь способы, опирающиеся на такое естественно-организменное средство наибыстрейшей бесконтактной оценки целостного состояния жизни, которым является душа (3).Способами, опирающимися непосредственно на душу, являются эстетический, этический и, возможно, наш искомый. Эстетический способ – это жизнеутверждение на прекрасном, этический – на добродетельном в человеческой жизни. Осталось ли в ней что-нибудь ещё? Осталось: это жизнеутверждение на ценности самой жизни как таковой, другими словами, на её самоценности, другими словами, на её ценности в сравнении с не жизнью. Способ жизнеутверждения на ней как на самоценности и есть культура. Итак, культура это один из способов непосредственного бесконтактного жизнеутверждения человека на человеке, а именно, – жизнеутверждения посредством души на самоценности человеческой жизни в форме произведения последней, т. е. произведения самоценности человеческой жизни. Теперь предстоит на этой основе образовать центральную категорию культуры. А почему бы не считать это псевдозадачей? Почему бы не считать, что культурность и есть центральная категория культуры? Это не так по той же причине, по которой центральной категорией эстетики не считается эстетическое, а этики – этическое. Но, быть может, центральная категория культуры скрывается за понятием «произведение самоценности человеческой жизни»? Может быть, но явно её в нём не видно. Так что приступим.

Пусть бесконтактно посредством своих душ общаются между собой такие два человека (Ч-1 и Ч-2), которым утилитарно друг от друга ничего не нужно. Тогда общаются ли они вообще, и если – да, то на предмет чего? Они общаются на предмет сохранения человечности посылом друг другу своих душевных порывов. Но душевность, как видно из определения культуры, не может претендовать на статус искомой категории. Что же они транслируют с помощью душевных порывов? Всё то, что входит в человечность: мастерство, интеллектуальность, совесть, фантазию, чувство юмора, убеждённость, веру, оптимизм, ностальгию, и т. д. Зачем? Объективно, итогово, - для покрытия дефицита человечности, ибо в настоящий момент у кого-то из них может чего-то человеческого и не быть или быть в недостатке, так как человечность не фиксирована консервативными генами, а, значит, по меньшей мере, нестационарна. Допустим, что Ч-1, сканируя своей душой по Ч-2, нашел что-то полезное для своей жизни у Ч-2. Это событие – ещё не акт культуры, ибо Ч-2 может траслировать себя машинально, непреднамеренно, безотчётно. Допустим, что Ч-2 преднамеренно транслирует эту свою полезную для Ч-1 черту на Ч-1. Он делает этим благо Ч-1, но это ещё не акт культуры, ибо Ч-2 может делать это своекорыстно. Допустим, что он бескорыстно, подсознательно-преднамеренно откликается на жизненную нужду Ч-1. Это ещё не акт культуры, ибо Ч-2 даже при такой комфортной для Ч-1трансляции может оказаться не только неполезным, но даже вредным для Ч-1, из-за неадаптивности, неадекватности трансляции. Итак, трансляция человечности должна быть полезной, душевной, бескорыстной, подсознательно-преднамеренной, адекватной, адаптивной. При наличии всего этого транслируемая человечность дивно преображается: она становится стимулирующей жизнь уникальной человечностью. Вот это и есть центральное явление культуры. Итак, центральной категорией культуры может быть стимулирующая жизнь уникальная человечность. Как это назвать одним словом? На эту роль не подходят такие близкие по смыслу понятия как приветливость, участливость, альтруизм. И, если в родном языке адекватного понятия нет, то его стоит немедленно образовать, как бы непросто это было. Ведь не пользоваться же на таком тонком и благородном поприще корявой аббревиатурой СЖУЧ (стимулирующая жизнь уникальная человечность)? Да надо ли называть этот феномен одним словом? Надо; выигрыш от этого был бы подобен соответствующему выигрышу в этике и эстетике.

С выяснением статуса культуры и центральной её категории обретают статусную ясность многие проблемы рождающейся культурологии. Так, из статуса культуры следует, что она не поприще, не вещь, не вместилище, не орган; что в своей действительной функциональности она единственна и неделима (не может человек в любом конкретном акте своей жизни быть поликультурным). Далее, культура не может быть материальной и идеальной (духовной). Далее, поскольку культура отображает жизнь, а жизнь – явление направленное, ориентированное, постольку культура не может не обладать интенциональностью. И это должно найти отражение в культурологии, прежде всего, во введении категории, являющейся антиподом «стимуляции жизни уникальностью человечности»; эта предполагаемая категория, расширительно именуемая сегодня «некультурностью», была бы не более одиозна и антитеоретична, чем, скажем, неразумность,бесчувственность, зло или безобразное в соответствующих науках. Далее, насчёт культурности в разные времена и в разных местах. Когда в человеческой истории впервые появились культурные люди? Или человечество культурно с момента своего зарождения? И где на земле живут культурные люди? Принципиальный ответ уже намечен. Что же касается его конкретики, то надо сначала теоретически наметить основную сеть феноменов культуры, а затем опознавать их в потоке истории. Далее, существуют ли различные национальные культуры? Нет, не существуют: существует лишь более или менее полное, более или менее специфичное, более или менее устойчивое и т. д. проявление культурности (понятие «культура» вообще так же неупотребимо во множественном числе, как, скажем, понятие «погода»). Далее, может ли специфичность культурности осложнить культурную коммуникацию? Нет, не может, ибо специфичность культурности не устоит против «благоговейного натиска души»; если общающиеся претендуют на культурность общения, они должны вести себя не так, как принято у их народов, а так, как будет принято ими самими. Далее, относительно символизма культуры. Конечно, она может быть символичной, но лишь сохраняясь в символе, как стимулирующая жизнь уникальность человечности. Если она в нем не такова, т. е. не добровольна, не бескорыстна, не непосредственна, то здесь она при смерти. Так, что, если вам преподнесли, скажем, материализованный символ культуры, взгляните в глаза дарителю; и если они не адекватны дару, можете обращаться с последним, как с не символом; если же адекватны, то вы равногуманны по отношению к дарителю в своём принятии или непринятии дара, ибо здесь даритель не должен оскорбиться вашим возможным отказом, если хочет остаться культурным человеком. Далее, о развитии культуры и его ассимиляции. Конечно, культура может развиваться, но лишь оставаясь самой собой (контркультура – абсурд). А коль скоро это так, то ассимиляция культурных новаций должна оставаться культурным актом. Далее.

Выявление сущности культуры и ее центральной категории позволит, прежде всего, углубить её понимание до атрибутивизации. Далее, это может продолжиться выявлением эволюционного ряда форм культурности, сформировавшегося в человеческой истории, с одновременным выявлением принципов, правил стратегий плодотворного общения людей, находящихся на разных уровнях культурного развития. Далее, это может стать опорным фактом для вычленения сети базовых категорий культурологии, в которых аккумулируются проблемы обеспечения торжества стимулирующей жизнь уникальности человечности в современном человеческом мире, где это торжество не гарантировано. Далее, на вырисовавшейся основе смогут действительно научно решаться любые проблемы культурологии. Когда это свершится, тогда взаимодействие культурологии с другими научными дисциплинами не сможет быть неплодотворным. Но сегодня, пока становящаяся наукой культурология поражена панкультурологизмом, следует помнить, что здесь и в подобных случаях: 11) если ценность науки предстает сомнительной или не в своем статусе в высказывании, претендующем на научность, то следует усомниться не в ценности науки, а в ценности высказывания о ней.

Далее. Амбициозно и бездоказательно провозгласив религию общечеловеческой ценностью, некоторые пытаются сегодня «культурно утопить» науку в религии, утверждая, что ученые не могут не быть верующими. Посмотрим-посмотрим. Вспомним дискуссию между А. Эйнштейном и Н. Бором. Д-р Эйнштейн: «Не верю, что Бог играет в кости». Д-р Бор: «Давайте не будем сюда вмешивать Бога»(41. C.93). Любому ученому ясно, что Эйнштейн выразился образно, и что Бор попросил исключить эту образность из научной дискуссии как принципиально не способствующую делу. Если вы встретите квазиконструктивное упоминание ученым некоего «бога», то знайте, - это не от научной необходимости. Убедитесь сами. Д-р Ф. Хайа: «Здравая интерпретация фактов дает возможность предположить, что в физике, а также в химии и биологии экспериментировал «сверхинтеллект» и что в природе нет слепых сил, заслуживающих внимания». Дж. Уилер: «В некотором странном смысле это (так называемый антропный принцип – авт.) является участием Бога в Создании Вселенной» (42. С. 57). Д-р Уилер не должен был принимать к размышлению реплику д-ра Хайа вообще, как ненаучную. То, что он всё же принял ее к размышлению, свидетельствует лишь о том, что сам д-р Уилер находился в этот момент не в состоянии ученого. Но в связи с этим необходимо помнить, что: 12) если урон для ценности науки исходит от человека, известного как действительный ученый, то это значит, что данный человек в данный момент не находится в статусе действительного ученого.

Далее я цитирую для вас еще размышления с позиции панкультурологизма. Попробуйте самостоятельно оценить их, опираясь на предложенное новое определение культуры, и вы убедитесь в конструктивности философской помощи становящейся новой науке.

«Реальности в себе, которая могла бы служить Tertium comparationis, просто не существует, поскольку она всегда уже включает в себя мифологический или научный способ видения (результатом чего и является мифологический или научный опыт)…Нет ничего более неверного, чем приписывать мифу, как это часто происходит, статус иррационального, а науку противопоставлять ему в качестве рационального. Миф обладает своей собственной рациональностью, которая реализуется в рамках его собственных понятий об опыте и разуме. Соответственно миф обладает своей собственной формой систематической гармонизации: он упорядочивает явления в их взаимосвязи, использует «логику» своего «алфавита» и свои фундаментальные структуры.

Мифологический и научный опыт, мифологический и научный разум являются в известном смысле несоизмеримыми. «В известном смысле» здесь означает, что если и можно их сравнить и представить в качестве альтернатив, то у нас нет всеобъемлющего стандарта для суждения о них. Всякое суждение изначально обусловлено мифологической или научной точкой зрения. Несоизмеримые явления нельзя объединить абсолютным образом…В любом случае не существует никакого теоретически (выделено автором цитаты) необходимого основания для утверждения, что весь мир, пусть даже в отдаленном будущем, должен изгнать мифологическое миросозерцание в сферу сказки, выхолостив из него как такового специфические исторические условия, свойственные древнегреческому мифу, если он не хочет, так сказать, впасть в безумие. Сегодня, однако, никто не в состоянии предсказать, возможно ли такое действительное изменение нашего горизонта восприятия, которое снова сделает миф живой силой и сферой нашего опыта. Вместе с тем мы можем определенно утверждать: весьма важно установить уже саму принципиальную возможность подобной трансформации и иметь в виду, что она возможна в тот момент, когда односторонний научно-технический мир, в котором мы живем, теряет свою мощь, а его проблематичность становится как никогда более очевидной» (К. Хюбнер. 45. С. 320-322). Далее. «Научные теории не выводятся логически из эмпирического опыта, а свободно конструируются (изобретаются) мышлением и надстраиваются над опытом в качестве его теоретических объясняющих схем…Один и тот же эмпирический опыт может быть в принципе хорошо совместим с разными (часто взаимоисключающими) теоретическими схемами.». (Там же. С.7). Но продолжим искомое рассмотрение науки.

Наука существует для жизнеутверждения, но по законам не его, а своим собственным. Этот принцип уже сегодня может быть опорным для фильтрации некоторых современных высказываний вполне компетентных людей. Вот пример. «Новое знание порождается человеком, и при этом его содержание как бы проецируется на специфически человеческий аппарат познания, оно всегда должно быть соразмерным человеку, человеческим способностям и возможностям…Любой реальный результат познавательной деятельности, любое новое знание не сводится к бесстрастной регистрации той или иной стороны окружающего мира…Человек как познающий субъект может решать проблему, даже поставленную перед ним извне, лишь тогда и постольку, когда и поскольку он осознает ее как свою собственную, т. е. когда он сделает своей целью ее решение» (41. С.132). Сразу же отфильтруем «как бы проецируется» как злокачественную образность. А далее насчет соразмерности. Надо добавить «в конечном счете», чтобы соразмерность не превратилась в деспотического цензора научной продукции. Далее надо проигнорировать пассаж о небесстрастной регистрации, чтобы не превратить пристрастность в критерий истины. 13)Если бы наука существовала для жизнеутверждения по его законам, а не по своим собственным, она и не добыла бы много, и не просуществовала бы долго. И, в заключение, вот вам суждения о ценности науки, искаженные панкультурологизмом. «Человек находится в центре культуры. Формируя культуру, наука формирует человека. Наукоемкость культуры – индекс ее развития в современную эпоху. Еще более значимый индекс – место и значимость человека. Наука как производство знаний увеличивает мощь человека, создает предпосылки его свободы. Чтобы мощь и свобода возвышали, а не унижали и не уничтожали человека, необходимо направить их действие на реализацию высших идеалов и ценностей. Наука участвует в выработке этих идеалов. Преодолевая противоречия, превозмогая скепсис, обобщая исторический опыт, вступая в диалог с иными формами духовной и практической жизни людей, учась на своих поражениях и гордясь победами, наука утверждает ценность истинного познания и самопознания, удовлетворенных земных желаний, одухотворенных и возвышенных нравственностью и идеями бессмертия человеческой сущности» (В. Н. Порус. 30. С. 350). «Констатация простой уверенности, что хотя бы в этой крайне важной области курс проложен верно, несет в себе силы и утешение для тех, в чьих душах могло бы зародиться сомнение в будущем нашей культуры. Каким бы обескураживающим ни был кризис мысли, он способен лишь тех привести в отчаяние, кому не хватает мужества принимать эту жизнь и этот мир такими, какими они достались нам в дар» (И. Хейзинга. Цит. по 30). Такая концовка данного раздела - не для того, чтобы окончательно испортить настроение читателю, а для превращения его научного творчества в творчество бдительное (последнее – не подарок, а временная необходимость).