3. Наука – нетленная ценность жизни

Первичное знание – это констатация частного, житейски освоенного опытного факта и ничего более. И хоть в нём затаился весь мир, в каждом отдельном факте он не вскрывается. И не может вскрыться в принципе в этой стартовой познавательной форме. Постижение мира лишь начинается с констатации опытного факта, но далеко не заканчивается им. И вырастает, со временем, сложная, внутренне богатая система раскрытия мира по опытному факту, знакомая вам как наука.

Что такое наука? В самом общем виде наука это одно из поприщ жизнеутверждения людей, а именно, то поприще, на котором с помощью разума, посредством различных научных дисциплин добывается объективно истинное знание. Сегодня в попытках осмысления современных «интригующих» феноменов науки совершается немало концептуальных ошибок. Вот пример этого. «Конкретизация понимания современной науки встречается с трудностями. Это вызвано тем, что мы…переживаем великое изменение в видении мира. На место миропонимания, ориентированного на физику и универсальную законосообразность, существенно связанную с каузально-механистическим подходом, заступает исторически-генетическое видение, которое воспринимает перспективу эволюционного анализа и сдвигает фокус рассмотрения с универсального на индивидуальное, со вневременного на особенное в его временном окружении…В это время впервые предпринимаются заметные попытки рассмотрения вопросов эволюции процедур принятия и приписывания ценностей. Если бы это получилось, то мы смогли бы точно установить, как регулятивный принцип истины, подчиненной примату практического разума, укладывается в современный исторически-контингентный и эволюционный взгляд на мир, который мог бы содержать вновь переосмысливаемое понимание цели и задач науки как организатора наиболее надежного знания нашей эпохи» (Х. Позер. 28. С. 112). Причина заблуждения – неуемный субъективизм. А вот очередное заблуждение. «Мысль о необходимости отказаться от понятия научной истины высказывается не только с антисциентистских позиций. Это понятие считает устаревшим, «продуктом мифологического мышления», например, А. П. Назаретян, по словам которого «глобальный антропогенный кризис, обострившийся прежде всего из-за несоразмерности выработанных предшествующей культурой средств сдерживания экологической и социальной агрессии наличному технологическому потенциалу, поставил перед людьми задачу критического переосмысливания устоявшихся мыслительных процедур» (А. П. Назаретян. 24. С. 105). Современная наука, по мнению д-ра А. П. Назаретяна, уходит от истинностной гносеологии, заменяя ее модельным мышлением: «пора недвусмысленно признать, что истинностная парадигма науки уже превратилась в анахронизм, оставить соответствующий понятийный аппарат служителям «культов» и ориентироваться «на функциональные (прагматические) категории. Задача научных исследований – не поиск Истины, а построение эффективных моделей» природных и социальных явлений» (Там же. С. 108). Причина этих заблуждений – неуемный субъективизм с позиций культурологизма. Далее. «В парадоксальном отношении к науке и научной истине…можно видеть не только проявление духа плюрализма, характерного для современной культуры, но и проявление очередного «излома» культуры, который свидетельствует, что прежние смыслы его универсалий (и это касается отнюдь не только понятия научной истины) давно исчерпаны, а новых пока нет. Культура мучительно их вырабатывает. Изломов в истории культуры было много, но впервые такой излом сопряжен с проблемами, которые ставят под вопрос само наше существование. Эпохи излома культуры – это всегда своеобразные точки бифуркации. Варианты выбора таковы: либо отказ от прежних понятий, как «устаревших», либо их сохранение и переосмысление. Оба эти варианта проявляют себя в современной культуре, в том числе и в отношении понятия истины.» (В. В. Казютинский. 12. С. 91). Это суждение не только ошибочно, но и является развернутым подтверждением вердикта об ошибочности суждения предыдущего. Конечный вывод автора - в пользу научной истины: «итак, научная истина не является «архаическим» понятием, чем-то вроде устаревшего мифа» (Там же. С.123). Это суждение, точно говоря, не является выводом, что свидетельствует о методологической ошибке автора (применении, да еще концептуально насаждающем, культурологии в качестве содержательного средства анализа сущности науки. Это равносильно тому, как если бы за такое взялись астрология или мифология).

В отличие от первичного, житейского познания, наука - это наивысшая, непреходящая, нетленная ценность. «Никогда в истории человечество не располагало столь мощными, внушающими надежду средствами защиты от возможных крушений, не располагало такой широкой и глубокой перспективой осмысленного развития. И этим человечество в значительной мере обязано науке. Что бы ни говорили критики науки, именно к ней люди обращают свои требования и свои мольбы» (В. Н. Порус. 30. С. 328). Научная продукция – это непреходящая ценность. Не все умеют ею пользоваться. Но, как вы не выбросите ценную покупку из-за незнания, как ею пользоваться, а будете учиться обращению с ней, так же вы вдохновитесь обретением сначала понимания, а затем и постижения новоявленного научного знания.

«Теперь же всё чаще осознается, что многие из созданных наукой средств (математич. аппарат, физич. прибор и др.) можно использовать не только в научной лаборатории, но и, скажем, в индустрии для получения новых материалов, новых продуктов и пр. Создание такого средства, а не только законченной теории, выступает как самостоятельный научный результат. Его могут оценить и признать не одни лишь коллеги по научному сообществу, но и предприниматели, и все те, кто связан с техникой и производством. А это, в свою очередь, не могло не сказаться и на системе ценностей научного сообщества. А именно, кроме ценности науки как благородного осчастливливающего всех источника знаний, появляется утилитарно-практическое истолкование ценности науки. И если в Кембридже в начале 19 века «больше всего мы гордились тем, что наша научная деятельность ни при каких мыслимых обстоятельствах не может иметь практического смысла» (Ч. Сноу в 42 . С.428), то сегодня ученым, исследования которых не дают непосредственного практического эффекта, а стало быть, не получают щедрого финансирования, чаще приходится принимать не горделивую, а оправдывающуюся позицию, доказывая, что наука может быть важной и полезной не только в качестве бизнеса, приносящего прибыль. При этом, если на предыдущем этапе наука воспринималась как безусловное благо, то теперь широкое распространение и поддержку получает идея ценностной нейтральности науки» (42. С.429). «Сегодня наука – это профессия, осуществляемая как социальная дисциплина и служащая делу самосознания и познания фактических связей, а вовсе не милостивый дар провидцев и пророков, приносящий спасение и откровение, и не составная часть размышления мудрецов и философов о смысле мира. Это, несомненно, неизбежная данность в нашей исторической ситуации, из которой мы не можем выйти, пока остаемся верными самим себе» (М. Вебер в 42. С. 430). Утилитарно-практическое истолкование ценности науки ошибочно, из-за допущенной ролевой подмены и не учета ролевой коммутации. А именно, если созданный ученым прибор используется в производстве, то он покидает сферу науки, в том числе, и в оценочном плане. Если же производить начинает создатель прибора, то он при этом перестает быть ученым и становится производителем. Существует и следующая аргументация в пользу ценности науки. В современном обществе наука все более активно вовлекается в функцию целеполагания и, решая глобальные проблемы, заставляет человека беспокоиться за свое будущее, требует от него решений и действий для его самосохранения, - пока на Земле. А, значит, тезис о ценностной нейтральности науки оказывается несостоятельным. Не исключено, что тезис о ценностной нейтральности науки опирается на то, что подлинные научные исследования должны быть беспристрастны, нейтральны и автономны, а значит, дескать, бесценностны. Но Х. Лэйси убедительно показал, что, напротив, эти характеристики являются исходно и изначально ценными для научного познания (18).

Вот уже около века в общественном сознании паразитирует инъектированная в него мыслишка: «во всех страшнейших бедах рода человеческого виновна наука». «Было время, когда лозунг «Знание – сила!» звучал с надеждой и уверенностью. Уходящий ХХ век раскрыл иной, зловещий оттенок его смысла. Наука дает знание, знание дает силу – для каких целей? Служит ли оно освобождению от власти стихий, голода, болезней? Исправляет пороки людей и общества? Или это сила на службе у низменных страстей, орудие утонченного рабства, унижения свободы, и даже уничтожения миллионов людей? Возвышается ли жизнь от накопленных и производимых в массовых количествах продуктов научной работы? Или они вовлекаются в процесс измельчания и опошления человеческой жизни, низведенной до вынужденного участия в бессмысленных круговоротах производства и потребления?» (В. Н. Порус. 30. С. 328). Ошибка здесь – в не строгости суждения, из-за которого знание наделено статусом субъекта. Это настолько недопустимо в науке, что начинает раздражать даже ученых (а в науке, как известно, раздражения следует избегать, ибо оно – не аргумент). Вот примеры. Р. Клей: «невежество является необходимым условием мудрости в ироническом мире социологии науки» (14. С. 166). М. Д. Ахундов, А. Б. Баженов: «между обычным антропологом и антропологом науки существует огромное различие. Антрополог идет в племя с примитивной культурой как представитель современного цивилизованного общества, в котором даже здравый смысл детерминирован современной наукой. Антрополог не верит колдуну, что тот может нарушать законы природы, т. е. антрополог знает эти научные законы природы, и он идет в примитивную культуру как человек науки, как ученый представитель высокой цивилизации. Иное дело с антропологом науки, который идет в научную лабораторию, ничего не зная о науке, т. е. он идет туда как дикарь. Современный ученый может узреть в первобытной магии и колдовстве – примитивную науку, а дикарь может узреть в научной лаборатории – камлание постиндустриальных шаманов» (3. С. 140). В связи с непрекращающимися попытками принизить ценность науки и для предотвращения этого впредь, необходимо подчеркнуть в статусе ценностного концептуального регулятива отношения человечества к науке следующее: 1) поскольку наука– нетленная ценность жизни, то сомнение в этом есть не что иное, как сигнал о патологии сомневающихся.

Сегодня наука, в уверенности, что может и должна познать всё на свете, реализует ее безгранично, проникая в самое недоступное, необъятное и даже сокровенное. И почему-то ей начинают препятствовать в этом уверениями, что возможности науки не беспредельны, что нельзя объять необъятное. Ошибочность этих суждений очевидна, но, в связи с этим, напрашивается: 2) возведение непреодолимых барьеров перед наукой оборачивается согласием быть немощными и убогими. Далее. Утверждается, что в букете присущих человеку информационных источников науке надо «знать свое место», т. е. не претендовать на освоение того, что якобы осваивается более успешно другими источниками (например, прекрасное – чувствами). В связи с этим: 3) наука ценна не подменой, а обогащением других внутриорганизменных информационных источников.

Как мы убедились ранее, знание обладает наивысшей ценностью, тогда, когда доведено до философского постижения. Но такая доводка начинает осуществляться систематически лишь сегодня. Почему? Во-первых, потому, что философия возникла существенно раньше других научных дисциплин, так что неудивительно, что долгое время она и они развивались суверенно. Во-вторых, поскольку философское знание это знание о всеобщем, а частнонаучное – это знание о не всеобщем, то наметившаяся этим демаркационная линия между ними становилась и линией изоляции одних от другой. В-третьих, поскольку философия лишь сегодня становится наукой, а долгие века таковой не была, то частные науки долго не испытывали потребности в деловом контакте с нею, - так же, как, например, со сказаниями, мифами и т. п. Наконец, в- четвертых, только сегодня, когда частные науки относительно быстро фундаментализируются, становится производственной необходимостью для них прибегать к помощи философии в постижении их фундаментальных основ. Всё это, вместе взятое, привело к неавтоматичности достижения философского постижения, и, стало быть, возникли проблемы взаимодействия философии и частных наук. Уведомление читателю: поскольку в предлагаемой работе философия понимается и представляется не иначе, как наука, то далее в ней не будет расхожей связки «философия и наука», чтобы у вас не возникло ассоциации, что философия это не наука. Вместо этой связки я буду употреблять «философия и остальные науки», а при рассмотрении проблем взаимосвязи философии и любой из частных наук, - «философская и частная научные дисциплины». При рассмотрении же взаимосвязи философии с конкретной частной научной дисциплиной, - «философия и, например, физика». Итак, приступим.

«Взаимоотношение между естествознанием и философией может быть метафорически охарактеризовано как отношение «вражда – дружба». Вражда по методам (спекулятивная, свободная, творческая умозрительность философии и логическая рассудочность, опытная контролируемость, однозначно-количественная строгость науки), статусу (высшее, духовное знание философии и земное, эмпирическое, практически-утилитарное знание естествознания), претензиям (мудрость философии и знание-информация в науке).» (42. С.13). Такое мнение о взаимоотношении между естествознанием и философией неизбежно возникает тогда, когда философию не считают наукой. Не удивительно, что такое мнение, мягко говоря, не продуктивно. Но подобное продолжение следует. «Выбор философских оснований определяется для разных наук многими факторами, важнейшие из которых – талант, воля и авторитет создателей новых фундаментальных теорий.» (Там же. С.16). Разумеется, не без этого. Но выбор этот определяется не вышеназванным, а концептуальным статусом фундаментального явления, изучаемого данной дисциплиной. И снова – продолжение того же толка. «Если исходить из того, что главной задачей философии является построение общих рациональных моделей, основных типов отношения человека к окружающему его миру, то одним из главных уроков, который дает философия современному естествознанию, является вывод о непричинном типе отношения между бытием и сознанием (в том числе и между объектом и научным знанием о нём), о конструктивном и творческом характере мышления по созданию теоретически возможных миров, принципиально и имманентно плюралистическом характере философии и предлагаемых ею решений собственных проблем, о точечном, селективном, а отнюдь не фронтальном воздействии философии на развитие и функционирование естественнонаучного познания как в диахронном (историческом), так и в синхронном аспектах их взаимодействия, о социальной, коллективной природе научного познания, в котором социокультурный контекст науки, коммуникационные связи и консенсус в достижении и утверждении естественнонаучной истины играют не меньшую роль, чем сам предмет (объект) той или иной естественной науки и получаемая о нём эмпирическая информация..» (Там же. С. 22, 23.). В этом объемном рассуждении, видимо, претендующим на высокую плодотворность, таковой нет вообще (хотите убедиться в этом, поразмыслите самостоятельно). Продолжим. «Мы полагаем, что характер внутреннего взаимоотношения философии и частных наук имеет диалектическую природу, являя яркий пример диалектического противоречия, стороны которого одновременно и предполагают, и отрицают друг друга – и поэтому необходимым образом дополняют друг друга в рамках некоего целого. Таким целым выступает человеческое познание с исторически сложившимся разделением труда, имеющим под собой сугубо оптимизационно-адаптивную экономическую основу эффективной организации человеческой деятельности. В этом разделении труда по познанию окружающей действительности как некоей противостоящей человеку целостности философия акцентирует в своем предмете познание (моделирование) всеобщих связей и отношений мира, человека, их отношения между собой ценой абстрагирования от познания просто общего, а тем более – частного и единичного. И единственно, где она серьезно спотыкается при таком рационально-всеобщем подходе к изучению бытия, это человек, который интересен и возможен в качестве человека только своей индивидуальной, уникальной экзистенцией» (Там же. С.12). Такой тупиковый финал это сигнал о некачественности данного подхода и необходимости его замены или развития. Что же предложить взамен процитированным мнениям?

Взаимосвязь философии с остальными научными дисциплинами должна быть по, в общем-то, почти уже сложившемуся сценарию взаимодействия научных дисциплин между собой, конкретно трансформируемому их спецификой. Вот конкретная демонстрация этого. Занимаясь изучением динамики электрических явлений в исправной электрической сети, включающей в себя источник постоянного тока, сопротивление, конденсатор, амперметр и переключатель, Максвелл натолкнулся на диковинное для него (а сегодня хорошо известное) явление: при включении переключателя (соединении им концов дотоле разорванной сети) амперметр регистрирует появление в сети тока, и его стрелка, достигнув определенного значения, начинает (без внесения в сеть каких-либо изменений) «опадать», пока не замрет на нуле, иллюстрируя исчезновение тока в исправной сети. Настойчивые попытки понять этот парадокс не имели успеха до тех пор, пока ученый не обратился к философии. Его внимание привлек принцип материального единства мира, по которому мир материально един и ни один атрибут материи не может быть в нем утрачен. Он распространил это утверждение на мир электричества в исследуемой сети, и в результате исходное философское утверждение конкретизировалось в следующее: мир электрических явлений един и ни один атрибут электричества в нём не может быть утрачен. В качестве последних Максвелл признал величины, входящие в закон Ома, а именно, U, I и R. И затем он сделал обоснованное заключение, что ток в данной цепи не мог исчезнуть, не смотря на то, что амперметр показывает его отсутствие. И Максвелл предположил, что, поскольку любой атрибут материи дифференцируется на множество разнообразных его форм, то и с током в сети должно произойти то же самое. И Максвелл предположил, что в сети исчезла одна из форм тока (которую может регистрировать амперметр данного вида), но осталась другая (которую данный амперметр регистрировать, в принципе, не способен), которую ученый назвал током смещения, став (после подтверждающих опытов Г. Герца) основателем электродинамики. Разве не продуктивна здесь связь физики с философией? Сегодня связь остальных наук с философией усложняется даже потому, что философская картина мира развивается. Сегодня мир предстает в ней следующим образом.

В бесконечном безгранич­ном несотворимом неуничтожимом неисчерпаемом материальном мире ничто не возникает внезапно и не исчезает бесследно: любое может взаимодействовать с любым другим с эффектом всеобщего взаимопревращения; последнее в рядах взаимопревращений предстает как развитие, как появление качественно новых образований; в силу развития, в мире возникают новые и новые возможности и формы проявления статуса материального существования; в мире все движется, все изменяется, но, - в силу самоструктурирования материи, - изменяется так, что при этом вечно воспроизводится относительная дискретность и составленность материальных образований; в силу этого, в мире любые наличности предстают как движущиеся и развивающиеся вещи, обладающие свойствами, проявляющимися функционально в соотнесениях вещей; конкретные наличности возникают и исчезают, сами же всеобщие закономерные формы их сущест­вования вечно воспроизводятся; в мире каждая вещь несет в себе,- в силу атомизма, - свое дискретное, относительно нее неделимое, качественное первоначало, - атомы; вещи образуют множества относительно тождественных вещей, т. е. виды материи, если в этих вещах одинаковые совокупности атомов соединились единообразно; виды материи есть структурное основание законов (закон как существенная и неограниченная, в тенденции, повторяемость одинакового); в силу системности, в мире воспроизводятся относительно упорядоченные соединения разнообразных совокупностей в целостности; благодаря ей, в мире неуничтожимо разнообразие и возможна кооперация видов, дающая новые виды материи; в силу иерархичности, каждая система содержит в себе погружающиеся в ее глубину ступенчато соподчиненные разнотипные эле­менты; в силу иерархичности, возможна субординация видов, а также взаимопревращение их целостностей в совпадающей части их иерархических рядов; при этом чем «менее глубокие» затронуты элементы, формирующие целостность, тем отчетливее изменение этой целостности и наоборот; движение неуничтожимо, потому что в мире неуничтожимо воспроизводятся исходно всеобщие условия его осуществимости: пространство и время; в силу неисчерпаемого разнооб­разия их форм, каждое конкретное движение (форма движения) реализуется в соответствующей специфической хронометрике со специфическими хронометрическими эффектами. И т. д. Как видим, в этой картине мира нет абсолютной упорядоченности, как нет и концептуального произвола. А раз это так, то данная картина мира эвристична. Ее «емкость эвристичности» настолько велика, что позволяет черпать эвристики для всех научных дисциплин.

Хочется привлечь ваше внимание к философским эвристикам в ставшем общенаучным стандартом комплексе исследовательских проблем, решаемых, по необходимости, каждой научной дисциплиной.

1. Проблема существования наличности. Ее существование относительно к тому множеству иных наличностей, в котором она функционально проявляет свои свойства. Но, в то же время, оно и абсолютно, как его повторяемость в повторяющихся идентичных множествах. Иными словами, существование наличности здесь и сейчас есть одновременно и ее повторение здесь и сейчас. Сегодня это эвристично, например, для синергетики в истолковании необратимости. «Каково бы ни было будущее науки, один вывод ясен: без необратимых процессов невозможно описывать окружающий нас мир» (И. Пригожин, И. Стенгерс. 31. С. 95). Отсюда напрашивается, что «наш подход к миру природы становится не столько обобщающим, сколько разведывающим» (Там же. С. 90). В самом деле, действительно, исчезновение наличности здесь и сейчас необратимо уже по сущности исчезновения. Но оно обратимо как предстающая независимой регенерация его в этом или ином идентичном множестве. Связано ли исчезновение здесь с появлением там? Быть может, это акт телепортации посредством торсионных полей? Поскольку торсионная телепортация концептуально еще не безупречна, то делать здесь ставку на нее преждевременно. Но обозначившаяся эвристика: «как повторяется наличность за «горизонтом» (И. Пригожин. 32. С. 17) ее исчезновения, коль скоро она не исчезает абсолютно?», - эта эвристика обретает в науке рабочую актуальность (одновременно лишая абсолютности «разведывающий подход к миру»).

2. Проблема структурного основания наличности. Любая наличность имеет в себе свое структурное основание, удерживающее ее существование в безграничном материальном мире, непосредственно такового стационарного основания для нее в себе не имеющем. Но оформляется оно, а, значит, и существование наличности не иначе, как в повторяемости материальных благоприятствований безграничного мира. И возникает эвристика: что представляет собой процесс структуризации наличности и каково его соотношение с благоприятствующей материальной сингулярностью. Эта эвристика уже заявила о себе, например, в концепции зашнуровки и сегодня напрашивается в работу, например, в нелинейной физике и антропологии.

3. Проблема условий существования наличности. Условием существования данной наличности служит та другая наличность, которая находится в контакте с данной, имеет интенцию к изменению данной, но не имеет могущества для этого. И появляется эвристика: поскольку существование другого проникает в существование данной наличности, но не сливается с ним, то, что представляет собой «водораздел» между ними? Эта эвристика должна обслуживать все те науки, в которых требуют постижения пограничные эффекты.

4. Проблема источника возникновения наличности. Ее источник – другая наличность

тогда, когда она, эта другая, начинает существовать исторжением из себя своего иного (Гегель). И возникает эвристика: как возможно стать своим иным, если мир един, материален? Эта эвристика остро актуальна и даже своеобразно концептуально ответственна в постижении, например, источника мегаобъекта, называемого сегодня «нашим миром», Вселенной. По д-ру А. Е. Акимову, наш мир произошел из фитонного квантового вакуума (42. С. 40),способного находиться в состоянии вакуумного виртуального «тумана» (Там же. С.42). По д-ру Дж. Уилеру, «окружающий нас мир вещества, заполняющего Вселенную во всех его формах, буквально погружен в океан вакуума, насыщенный энергией. Все события, которые мы наблюдаем в нашем материальном мире, - не более чем легкая рябь на поверхности этого океана» (Там же. С. 42). Реализуемая таким линейно стационарным образом она, по выражению академика Г. И. Наана, приводит к позиции: «Вакуум есть все, и все есть вакуум» (Там же. С. 61), по сути тупиковой. Синергетика дает иной ответ: «В нелинейной Вселенной законы природы выражают не определенность, а возможность и вероятность. Случайности в этой Вселенной играют фундаментальную роль, а ее наиболее характерным свойством являются процессы самоорганизации, в которых и сам хаос играет конструктивную роль» (Там же. С. 43). Эта позиция свободна от дефекта предыдущей, но содержит новый, - в трактовке законов природы. Как видно на проблеме источника, любая концептуальная эвристика не приводит к триумфу автоматически.

5. Проблема взаимосвязи наличностей. Наличности взаимосвязаны, если их сосуществование таково, что взаимовлияет на проявление их природы. Отсюда напрашивается эвристика: как сосуществующие наличности влияют на проявление природы друг друга? В предельно актуальном для нас случае это выяснение взаимосвязи человека и Вселенной. « Во Вселенной существует очень точная подгонка фундаментальных физических констант, и даже малые отклонения от стандартных значений привели бы к такому изменению свойств Вселенной, что возникновение в ней человека стало бы невозможным…Эта удивительная приспособленность Вселенной к существованию в ней человека получила название антропного принципа» (Там же. С.57). Как видим, даже в стартовом виде эвристика родила принцип. Конечно, его преподнесение нуждается в очистке от антропоморфизма и учете нелинейности взаимосвязи разнообразного. Но даже в таком виде этот принцип демонстрирует, насколько богаче была бы эвристическая продукция при полной «пропитке» проблемы взаимосвязи наличностей современной философской картиной мира!

6. Проблема движения наличностей. Наличности движутся, если для проявления своего существования генерируют пространство и время. Именно генерируют, а не движутся в них, предваряюще готовых и независимых. Но в таком случае возникает эвристически потрясающая задача – раскрыть суть и функциональность этого. Науки уже приступают к этому. Так, в физике д-рами Д. Пейджем и В. Вутерсом предложена концепция мультиверса. «Не пространство-время, а весь мультиверс физически реален. Ничто больше не реально. Физическая реальность – это не пространство-время, а гораздо более многообразная категория, мультиверс. Образно говоря, мультиверс подобен огромному количеству сосуществующих пространств-времен, которые законами квантовой физики связаны таким образом, что невозможно упорядочить их обычным временным порядком» (Там же. С. 79-80). Если с предлагаемой эвристикой подойти к мультиверсу, то проблема радикально усложнится, ибо потребуется уже постичь генерацию пространства-времени не совокупностью пространств-времен же, а изменчивостью физической реальности с учетом всех ее физических, а не хронометрических характеристик. Не менее грандиозная задача стоит перед психологией – постичь в «игре» нейронов генезис и сущность «очувствленных образов». А биология должна стремиться к постижению знаменитой ленинской тавтологичности «живая жизнь».

7. Проблема трансформации наличностей. Наличность трансформируется, если изменяется ее существование. Наука уже давно занимается этой проблемой, особенно физика. Физические константы, матрицы, волновые функции, нелинейные преобразователи уже освоены как трансформаторы. И если в этом она осознанно упреждающе будет опираться на современную философскую картину мира, какой могучий источник эвристик сможет быть задействован в фундаментальных исследованиях!

8. Проблема статусных состояний наличности. Спросим о наличности: «что это такое?» Это вопрос о статусе существования наличности. Видоизменим вопрос: «что это такое на самом деле?» Это вопрос об объективном статусе наличности. Наконец: «что это такое само по себе?» Это вопрос о природе наличности. Неправильно зафиксированный статус ведет к неверному истолкованию природы наличности. При нещепетильности к статусу познаваемого объекта наука совершает немало статусных ошибок. Вот таковые уже преодоленные: мировой эфир, абсолютные пространство и время, сгусток энергии, чистые волны вероятности, антиматерия. Можно было бы, натерпевшись, не допускать их более. Но впадание в статусные ошибки продолжается. Вот свежие статусные ошибки: создание материи, поведение времени, темная энергия, кручение пространства, вспышки излучения, идущие «ниоткуда», «параллельно и независимо от мира материи существует семантическое пространство» (гипотеза В. В. Налимова), субстанциальная активность времени (Н. А. Козырев), статусная ошибка Дж. Уилера: «В мире нет ничего, кроме пустого искривленного пространства. Материя, заряд, электромагнитные и другие физические тела являются лишь проявлением искривленности пространства. Физика есть геометрия. Все физические понятия должны быть представлены с помощью пустого, различным образом искривленного пространства, без каких-либо добавлений к нему» (40. С. 159). Если наука будет систематически сверять свои теоретические образы с современной философской картиной мира, она избавится от дефекта – строить теории «на песке».

9. Проблема сохранения. Наличность сохраняется, если во взаимодействии с иным просто естественным проявлением своей природы нейтрализует воздействие его на себя. Проблема сохранения коррелятивна с проблемой условий, но не синонимична ей. В самом деле, наличие условий еще не гарантирует сохранения наличности. Ее сохранение при наличии условий гарантируется не ими, а естественным проявлением природы наличности. И вот в этом проявлении и коренится концептуальная эвристика: что представляет собой это естественное проявление природы наличности, если естественная природа есть и за ее пределами? О важности проблемы сохранения свидетельствует, хотя бы, фиксация, как опорных, законов сохранения. Но сколько еще не реализованных эвристик по этой проблеме таит в себе современная философская картина мира!

10. Проблема преодоления. Наличность преодолевает иное, если во взаимодействии с ним нейтрализует его неестественным проявлением своей природы. Раскрыть это при преднамеренной опоре на современную философскую картину мира – значит могущественно овладеть процессами преодоления в их естественной колыбели и за ее пределами: в естественной сохранности возмущаемой жизни, в запредельных ситуациях в технике, в катаклизмах на планете Земля и даже в еще очень отдаленных угрозах космоса.

11. Проблема прекращения существования наличности. Наличность во взаимодействии с иным прекращает свое существование, если утрачивает свою природу. Опыт жизни свидетельствует, что ее сохранность достигается, в том числе, и прекращением существования чего-то: катаклизмов, паразитов, архаики и т. д. А значит, практика прекращения существования тоже нуждается (а сегодня – как никогда) в концептуальном усилении. И черпать эвристики для этого имеет резон в современной философской картине мира. И уже не только для научного познания, но и для сохранения науки как ценности. В последнее время вырисовалась проблема опасности научных исследований. Если наука, опираясь на этот же концептуальный источник, сможет упреждающе гарантированно устранять опасность своих исследований, то она одновременно навсегда устранит из человеческой истории и жалкий упрёк: «во всех бедах современного человечества виновна наука».

А философская картина мира продолжает обогащаться новыми атрибутами материи. Так, сегодня на статус атрибута явно претендуют все фундаментальные понятия физики (масса, энергия, квант, спин, фрактал, аттрактор и т. д. Разумеется, после их философской трансформации. 8,9) и неявно – фундаментальные характеристики других наук. Убедитесь сами.

Масса ассоциативна с материальной субстанциальностью. Масса как количество материи в природной наличности может считаться атрибутом материи. Разумеется, при исключении (так же, как, например, в случае с атомизмом) философских некорректностей (например, наделения «всей» материи массой в понимании её ньютоновой механикой). Атрибутивность энергии легко опознаётся за её расширенной расшифровкой, как способностью движущейся наличности производить изменение в своём окружении. Квант действия – это элементарная структуризация любого проявления любой материальной наличности, в данном случае – воздействия на иное. Твердость – это способность любой наличности противодействовать воздействию сохранением своих формальных характеристик (формы, размеров и т. д.). Сегодня уже поддается атрибутивизации такое фундаментальное понятие нелинейной физики как хаос. Хаос понимается физиками как перемешивание движения нелинейных систем, предстающее динамической стохастичностью движения. Как несводимые вероятностные законы природы. Философски он предстает как скачок в процессе самоорганизации, т. е. разрыв (по фиксированному признаку) непрерывности функционирования самоорганизатора в неравновесной системе. Это непосредственно и естественно присущий хаосу статус его существования, его «кровный» статус. Все иные таковыми не являются, а, значит, хаос не должен мыслиться, например, как суверенная дискретность, как онтологическая основа чего-либо, как генератор и т. д. Лишь в своем «кровном» статусе он должен соотноситься с атрибутивизированными понятиями физики, привнесенными в процесс самоорганизации. А, значит, только при этом можно надеяться на получение корректных концептуальных эвристик и только при этом можно избежать многочисленных статусных ошибок, например, таких как «рождение материи, начинающееся с флуктуации» и т. д.

Для чего следует, в тенденции, атрибутивизировать все фундаментальные понятия любой научной дисциплины, в данном случае, - физики? Во-первых, для сохранения уверенности в неуничтожимости и несотворимости их в природе, исключающие гипотезы вида «Как возникла в природе масса?». Во-вторых, для того, чтобы ответы на вопросы вида «Как возникла масса, понимаемая так, как в ньютоновой механике?» искать в иерархических глубинах развития видов материальной массы. В-третьих, для оформления существования данных фундаментальных явлений (например, массы) в законах сохранения и трансформации. В-четвертых, для априорного связывания между собой данных фундаментальных понятий, ведущего к эвристическому обогащению. И т. д.

Как видим, эвристичность философской картины мира нелинейно возрастает, и недалек час, когда наука в своих исследованиях систематически и по необходимости займется не только относительно простыми, элементарными, но и комбинаторными, сложными концептуальными эвристиками, занявшись, по аналогии с компьютерным, упреждающим философским испытанием мира как необходимой процедурой познания наивысшего качества, а именно, философского постижения. Здесь показана ценность для научных дисциплин лишь одного раздела философии, а именно, онтологии. Но ценностью обладают все разделы философии (диалектика, гносеология и т. д.). И эта ценность не замедлит проявиться при рассмотрении таких проблем научных дисциплин, для решения которых необходимо адекватно опереться на соответствующие разделы философии. Таких проблем немало сегодня. Но мы не соблазнимся здесь их рассмотрением (например, гносеологических проблем той или иной научной дисциплины), а сосредоточимся на ценностных проблемах, возникающих на стыке науки с другими системами человеческого жизнеутверждения.