
новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том второй. Кн. 3 продолжение, Кн. 4
..pdfность, которая проявляется во всей законодательной деятельности Гракха. С одной стороны, эта деятельность направлена к обществен ному благу, с другой — она служит личным целям правителя и даже его личной мести. Гракх ревностно трудился над устранением соци альных зол и лечением растущего пауперизма. Но в то же время он сознательно содействовал росту в столице уличного пролетариата са мого худшего сорта, введя раздачу хлеба; последняя должна была служить и действительно служила премией для всякого голодного сброда из граждан, не желавших работать.
Гракх жестко клеймил продажность сената, беспощадно и спра ведливо изобличил скандальный торг Мания Аквилия с малоазийскими провинциями*. Однако он же был виновником того, что суве ренная римская чернь в награду за свои правительственные труды кормилась за счет подвластных народов. Гракх горячо осуждал по зорное ограбление провинций. Благодаря ему не только принимались в отдельных случаях суровые и благодетельные меры, но были пол ностью упразднены совершенно несостоятельные сенатские суды, от которых даже Сципиону Эмилиану при всем его авторитете не удава лось добиться наказания самых заядлых преступников. С другой сто роны, вводя свои новые купеческие суды, Гракхотдавал жителей про винций на полный произвол партии денежных людей, т. е. во власть тирании, еще более беспощадной, чем прежняя тирания аристокра тов. Он ввел в Азии налоги, в сравнении с которыми даже податная система, введенная в Сицилии по карфагенскому образцу, могла ка заться мягкой и гуманной. Оба эти мероприятия были проведены потому, что Гракх нуждался в партии капиталистов и ему необходи мо было изыскать новые и более богатые источники для раздачи хле ба и для других расходов, которыми он обременил государственную казну. Гракх несомненно стремился создать твердую администрацию и хороший суд; об этом свидетельствуют многие постановления, бе зусловно целесообразные. Тем не менее вся его новая система управ ления основывалась на целом ряде лишь формально легализованных узурпаций. Он с умыслом втянул в водоворот революции суд, кото
*Дошедший до нас большой отрывок из речи Гракха относится к этому торгу за обладание Фригией. После перехода царстваАтталидов к Риму, Маний Аквилий предложил царям вифинскому и понтийскому купить Фригию; она досталась понтийскому царю, предложившему более высокую цену. Гракх замечает, что ни один сенатор не печется безвоз мездно об общественных делах, и продолжает: в отношении данного закона (об уступке Фригии царю Митридату) сенаторы делятся на три группы: первые голосуют за уступку Фригии, вторые — против нее, а третьи не говорят ни да, ни нет. Первые подкуплены царем Митридатом, вторые — царем Никомедом, а третьи самые хитрые: они прини мали подарки от послов обоих царей, и каждая сторона думает, что они молчали в ее пользу.
т362 ш*>
рый всякое благоустроенное государство старается поставить если не над политическими партиями, то хотя бы вне их. Правда, в этой двой ственности в очень значительной мере виновна не столько личность Гракха, сколько положение, в котором он находился. Здесь, на поро ге тирании, возникает роковая морально-политическая дилемма: один
итот же человек принужден укреплять свою власть с помощью средств, можно сказать, приличествующих атаману разбойников, и в то же время управлять государством как его первый гражданин. Этой дилемме должны были приносить опасные жертвы такие люди, как Перикл, Цезарь, Наполеон. Впрочем, поведение Гая Гракха нельзя объяснять всецело этой необходимостью.
Наряду с ней в его душе свирепствует всепожирающая страсть, пламенная жажда мести, и Гракх, предвидя собственную гибель, то ропится поджечь дом врага. Он сам выразил свой взгляд на введен ный им порядок суда присяжных и другие подобные меры, должен ствующие создать раскол среди аристократии. Это, сказал он, ножи и мечи, которые я бросаю на форум для того, чтобы граждане (разуме ется, знатные) могли перерезать ими друг друга. Гай был политичес ким поджигателем. Столетняя революция, ведущая от него свое на чало, была его созданием, поскольку она вообще дело рук одного человека. А самое главное — он был истинным создателем отврати тельного столичного пролетариата, которому всячески стремились угождать свыше и который кормился за счет казны. Привлеченный в столицу раздачей хлеба, совершенно деморализованный, но сознаю щий свою силу, этот пролетариат своими ребяческими притязаниями
исвоей карикатурой народного суверенитета в течение пяти столетий был кошмаром римского государства и исчез лишь вместе с ним. И все-таки этот величайший из политических преступников был в то же время воссоздателем своей страны. В римской монархии нет почти ни одной положительной идеи, которая не восходила бы к Гаю Гракху. От него ведет свое начало принцип, что вся территория подвласт ных Риму государств является собственностью римского государства. Этот принцип до известной степени основывался на старых военных традициях, но в таком объеме и в таком практическом применении он был чужд старому римскому государственному праву. На него стали ссылаться сначала для обоснования права государства взимать с заво еванных земель налоги по своему произволу, как это делалось в Азии, или права основывать на них колонии, как в Африке. Впоследствии этот принцип стал основным правовым положением эпохи империи. От Гракха ведет свое начало тактикадемагогов и тиранов — свергать власть правящей аристократии, опираясь на материальные интересы,
ивообще заменять прежнее дурное управление строгой и хорошо орга низованной администрацией, чтобы таким образом легализовать зад ним числом изменение государственного строя. А самое главное — с Гая Гракха начинается уравнение Рима с провинциями, неизбежно
связанное с установлением монархии. Попытка восстановить Карфа ген, разрушенный соперничеством италиков, и вообще открыть ита лийской эмиграции путь в провинции, была первым звеном в длин ной цепи благотворной по своим последствиям эволюции. В этом ис ключительном человеке и в этой удивительной политической судьбе так тесно переплелись право и преступление, удача и неудача, что на этот раз можно позволить себе то, что лишь в редких случаях дозво ляется историку: воздержаться от оценки.
Осуществив в главных чертах свой план преобразования государ ственного устройства, Гракх приступил ко второй, более трудной за даче. Вопрос об италийских союзниках все еще не был разрешен. От ношение к нему вождей демократической партии выявилось уже дос таточно ясно. Они, естественно, стремились к возможно большему распространению прав римского гражданства не только для того, что бы можно было раздавать земли, занятые латинами, но главным об
разом для того, чтобы включить в сферу своего влияния громадную массу новых граждан, укрепить путем увеличения количества изби рателей свою власть в комициях и вообще устранить различие в пра вах, которое с уничтожением республиканского строя все равно утра чивало всякое серьезное значение. Однако здесь они натолкнулись на сопротивление в своей собственной партии и главным образом со сто роны той самой банды, которая во всех прочих случаях всегда была готова произнести свое суверенное «да» на все, что ей было понятно и что ей было непонятно. Эти люди были в данном случае не согласны просто по той причине, что в их глазах право римского гражданства было, так сказать, акцией, обладание которой доставляло им участие
в различных, весьма осязательных, выгодах — прямых и косвенных. Поэтому понятно, что они никак не были склонны увеличивать коли чество акционеров. Отклонение закона Фульвия (629) и вспыхнувшее на этой почве восстание во Фрегеллах были грозными симптомами и свидетельствовали об упрямстве и эгоизме той части народа, которая господствовала в комициях, и о настойчивости требований союзни ков. В конце своего второго трибуната (632) Гракх отважился на вто рую попытку, вероятно, вынужденный к этому обещаниями, данны ми союзникам. Вместе с Гракхом выступил Марк Флакк; хотя Флакк был уже однажды консулом, он снова принял должность трибуна, чтобы провести теперь свой прежде отклоненный закон; Гай предло жил предоставить латннам полное право римского гражданства, а всем прочим италийским союзникам — прежние права латинов. Но это предложение вызвало объединенное сопротивление сената и столич ной черни. О характере этой коалиции и об ее методах борьбы свиде тельствует случайно уцелевший отрывок из речи Гая Фанния к наро ду. «Неужели вы думаете, — выступал этот оптимат против предло жения Гракха и Флакка, — что предоставив латинам гражданские пра ва, вы и впредь будете стоять здесь в народном собрании, как вы
стоите теперь передо мной, или что вы и впредь будете занимать те же места, что теперь, на всех играх и развлечениях? Неужели вы не понимаете, что эти люди заполнят все места?». Римские граждане V в., которые в один день даровали всем сабинам право гражданства, вероятно, освистали бы такого оратора. Но в VII в. его доводы пока зались в высшей степени убедительными, а предложенная Гракхом компенсация — раздел латинских земель —слишком незначительной. Уже тот факт, что перед решающим голосованием сенату удалось выслать из города всех неграждан, ясно говорил об участи, ожидаю щей предложенный закон. Когда перед голосованием сотоварищ Грак ха Ливий Друз заявил протест против закона, народ так принял это veto, что Гракх не осмелился ни настаивать на своем предложении, ни заставить Друза разделить участь Марка Октавия.
Кажется, этот успех внушил сенату смелость сделать попытку свергнуть власть победоносного демагога. Способы нападения были по существу те же, к каким прибегал прежде сам Гракх. Могущество Гракха опиралось на купечество и пролетариат, в особенности на этот последний. В борьбе, в которой ни одна из сторон не располагала военной силой, пролетариат как бы играл роль армии. Было ясно, что сенат не в силах отнять новые права ни у пролетариата, ни у купече ства. Всякая попытка отменить раздачу хлеба или новую организа цию суда присяжных привела бы к уличным схваткам, в более или менее грубой форме; справиться с ними сенат был совершенно бесси лен. Но не менее очевидно было также, что Гракх связан с купцами и пролетариями только обоюдными выгодами и что для людей наживы и для черни безразлично, будут ли они получать свои места и свой хлеб от Гая Гракха или от кого другого. Гракховские учреждения, по крайней мере в тот момент, были непоколебимы, за единственным исключением его собственного верховенства. Непрочность этого вер ховенства заключалась в том, что в гракховском государственном ус тройстве отсутствовала взаимная преданность между вождем и его армией, и в новом строе были все прочие элементы жизнеспособнос ти за исключением одного: моральной связи между правителем и управляемыми, без которой всякое государство оказывается колос сом на глиняных ногах. В отклонении закона о принятии латинов в римское гражданство обнаружилось с поразительной ясностью, что в действительности народная толпа всегда голосовала не за Гракха, а лишь за свои интересы. Аристократия составила план дать бой ини циатору раздач хлеба и раздела государственных земель на его соб ственной почве.
Разумеется, сенат предложил пролетариату не только то, что уже было обеспечено ему Гракхом, — раздача хлеба к другие мероприя тия; предложены были еще большие выгоды. По поручению сената народный трибун Марк Ливий Друз предложил отменить подать, ко торую должны были уплачивать владельцы гракховских земельных
наделов, и признать эти наделы их полной и неограниченной соб ственностью. Далее Друз предложил устраивать пролетариат не в за морских колониях, а в 12 колониях в Италии по 3 ООО человек в каж дой; выбор лиц для проведения этой меры предоставлялся народу. Сам Друз в противоположность членам гракховской семейной колле гии отказался от всякого личного участия в этой почетной задаче. Вероятно, предполагалось осуществить этот план за счет латинов, так как к тому времени в Италии кроме земель, занятых латинами, вряд ли оставались еще сколько-нибудь обширные территории, годные для колонизации. Кроме того, имеются отдельные постановления Друза, вынесенные, по всей вероятности, с целью вознаградить латинов за другие потери: так, например, имеется постановление, что латинских солдат могли подвергать телесным наказаниям только латинские, а не римские начальники. Этот план был не из очень тонких. Слишком ясна была его цель — конкуренция, слишком прозрачно стремление скрепить союз между знатью и пролетариатом дальнейшим совмест ным угнетением латинов. Вставал вопрос: где же на всем полуостро ве, когда все государственные земли уже розданы, можно найти дос таточно земли для устройства 12 многолюдных и замкнутых граж данских общин, даже если будут конфискованы все государственные земли, предоставленные латинам? И, наконец, заявление Друза, что он не желает приложить руку к осуществлению своего закона, было настолько хитро, что граничило с глупостью. Но эта грубая ловушка оказалась как раз подходящей для той грубой дичи, которую хотели изловить. С этим совпало, и, быть может, имело решающее значе ние, то обстоятельство, что Гракх, личное влияние которого играло главную роль, как раз в это время находился в Африке, где устраивал карфагенскую колонию, а резкие и неумелые выступления замещав шего его в столице Марка Флакка были на руку противникам. Поэто му «народ» утвердил законы Ливия с такой же готовностью, как рань ше законы Семпрония. Затем он, как обычно, отблагодарил своего нового благодетеля тем, что дал легкого тумака прежнему благодете лю, и когда в 633 г. Гракх в третий раз выставил свою кандидатуру в трибунат, он не был избран. Впрочем, утверждают, что на этих выбо рах были допущены неправильности также и трибуном, который ру ководил выборами и принадлежал кчислу обиженных Гракхом. Это означало крушение фундамента его владычества. Новым ударом яви лись для Гракха консульские выборы. Они не только оказались вооб ще неблагоприятными для демократии, но поставили во главе госу дарства Луция Опимия, который, будучи претором в 629 г., покорил Фрегеллы. Это был один из самых энергичных и неразборчивых на средства вождей строго аристократической партии, твердо решивший при первом удобном случае отделаться от опасного противника.
Случай вскоре представился. 10 декабря 632 г. Гракх перестал быть народным трибуном. 1 января 633 г. Опимий вступил в исполнение
своих обязанностей. Первое нападение было направлено, как и следо вало ожидать, на самое полезное, но и самое непопулярное из всех мероприятий Гракха — восстановление Карфагена. До сих пор на его планы устройства заморских колоний враги нападали только косвен но, выдвигая против них более заманчивые проекты италийских ко лоний. Теперь же в Риме стали распространять слухи, что африканс кие гиены выкапывают из земли межевые камни, поставленные на территории Карфагена, и римские жрецы подтвердили, что это чудо и знамение является прямым предостережением против всякого стро ительства на месте, проклятом богами. Тогда сенат заявил, что со весть вынуждает его внести закон, запрещающий постройку колонии Юнонии.
Гракх вместе с другими лицами, назначенными для устройства колонии, был занят в это время подбором колонистов. В день голосо вания он явился на Капитолий, где было назначено народное собра ние; он надеялся с помощью своих приверженцев добиться отклоне ния закона. Он желал избежать насильственных действий, чтобы не давать противникам повода, которого они искали. Однако он не мог помешать тому, что большинство его приверженцев явились на со брание вооруженными, так как они помнили гибель Тиберия и знали, что замышляет аристократия. А при крайнем возбуждении обеих партий трудно было избежать столкновения. В Капитолийском храме консул Луций Опимий совершал обычное жертвоприношение. Один из прислуживавших ему ликторов, Квинт Антулий, держа в руках священные внутренности жертвенного животного, властно потребо вал от «дурных граждан» удалиться и, по-видимому, намеревался наложить руку на самого Гая. Тогда один из горячих приверженцев Гракха выхватил меч и заколол ликтора. Поднялся страшный шум. Гракх тщетно пытался обратиться с речью к народу и снять с себя ответственность за святотатственное убийство. Он лишь доставил сво им противникам лишний формальный предлог для обвинения, так как прервал говорившего в ту минуту к народу трибуна; голоса его Гракх в общем смятении не слышал. За этот проступок одно давно забытое постановление из эпохи старой сословной борьбы (I, 259) на значало строжайшее наказание. Консул Луций Опимий принял меры, чтобы силой оружия подавить восстание, грозившее свержением рес публиканского строя, как называли события этого дня. Сам он про вел всю ночь в храме Кастора на форуме. С раннего утра Капитолий заполнили отряды критских стрелков, а сенат и форум — сторонники правительственной партии, сенаторы и примыкавшая к ним фракция всадников, которые явились по призыву консула вооруженными и каждый в сопровождении двух вооруженных рабов. Аристократия собралась в полном составе, даже престарелый, всеми уважаемый Квинт Метелл, благосклонно относившийся к реформе, явился с ме чом и щитом. Даровитый и испытанный в испанских войнах офицер
Децим Брут принял командование над вооруженными силами. Сенат собрался в курии. Носилки с трупом ликтора поставили перед курией. Сенаторы, притворяясь ошеломленными, столпились у входа, чтобы взглянуть на труп, затем вернулись в курию для принятия решения. Вожди демократической партии отправились с Капитолия к себе до мой.
Марк Флакк провел ночь в приготовлениях к уличному бою, Гракх же, по-видимому, не хотел бороться против судьбы. Узнав на другое утро о приготовлениях противника на Капитолии и на форуме, оба они отправились на Авентинский холм, который издавна служил ци таделью народной партии во время боев патрициев и плебеев. Гракх шел туда молча и без оружия. Флакк призвал к оружию рабов и укре пился в храме Дианы; в то же время он послал своего младшего сына Квинта в неприятельский лагерь, чтобы попытаться добиться согла шения.. Юноша вернулся с известием, что аристократы требуют бе зусловного подчинения; он передал требование сената, чтобы Гракх и Флакк явились к ответу по обвинению в оскорблении достоинства три буна. Гракх хотел исполнить это требование, но Флакк удержал его и вместо этого возобновил безнадежную и малодушную попытку скло нить такого противника к соглашению. Когда вместо обоих вождей снова явился в сенат только молодой Квинт Флакк, консул признал отказ Гракха и Флакка явиться по вызову сената началом открытого восстания против правительства. Он арестовал посланца и отдал при каз штурмовать Авентин. В то же время по его приказанию глашатаи объявляли на улицах Рима, что принесшему головы Гракха и Флакка правительство заплатит столько золота, сколько весят эти головы, и что всякому, кто покинет Авентин до начала борьбы, гарантируется полная безнаказанность. Тогда ряды защитников Авентина быстро поредели. Храбрые аристократы с помощью критян и рабов взяли приступом почти незащищенную гору и перебили всех, кто там ока зался, — около 250 человек, большей частью из народа. Марк Флакк вместе со своим старшим сыном спасся бегством, но их убежище было обнаружено, и они были убиты. Гракх в самом начале битвы удалился в храм Минервы и там хотел заколоть себя мечом, но его друг Публий Леторий схватил его за руку, умоляя поберечь себя до более благоприятного времени. Гракх согласился сделать попытку спастись бегством на другой берег Тибра. Но, сбегая с горы, он упал и вывихнул ногу. Чтобы дать ему время скрыться, оба его спутника бросились навстречу преследователям. Марк Помпоний стал подле Тригемикских ворот у подошвы Авентина, а Публий Леторий — на мосту через Тибр, на том месте, где, по преданию, Гораций Коклес один задерживал войско этрусков; они оба погибли. Гракх в сопро вождении лишь своего раба Эвпора успел добраться до предместья на правом берегу Тибра. Здесь в священной роще Фуррины были по зднее найдены их трупы. Очевидно, раб сначала убил своего господи
на, а затем и себя. Головы убитых Флакка и Гракха, согласно распо ряжению консула, были доставлены правительству. Принесший го лову Гракха Луций Септумелий, человек знатного происхождения, получил обещанное вознаграждение и даже свыше того; убийцы же Флакка, люди из народа, ушли с пустыми руками. Тела убитых были брошены в реку, дома вождей отданы толпе на разграбление. Против приверженцев Гракха начались массовые судебные процессы. Сооб щают, что около 3 ООО человек было повешено в тюрьмах, в том чис ле и 18-летний Квинт Флакк, который не принимал участия в борьбе. Казнь этого молодого человека, всеми любимого за мягкость харак тера, возбудила всеобщее сожаление.
На площади у подножия Капитолия стоял алтарь, воздвигнутый Камиллом после восстановления в Риме внутреннего мира (I, 281). Там же находился и ряд других святилищ, воздвигнутых впоследствии по аналогичным поводам. Теперь все эти святилища были снесены, а на средства, полученные от конфискации имущества казненных или осужденных государственных изменников (конфисковалось все, вплоть до приданого их жен), Луций Опимий по постановлению сената пост роил новый великолепный храм Согласия с портиком. Действитель но, вполне своевременно было уничтожить символы прежнего согла сия и начать новую эру над трупами трех внуков победителя при Заме. Все они стали жертвами революции —■сначала Тиберий Гракх, затем Сципион Эмилиан, наконец, и Гай Гракх, самый младший и самый выдающийся из них. Память Гракхов была официально предана про клятию; даже Корнелии было запрещено надеть траур после смерти ее последнего сына. Однако страстная привязанность, которую очень многие питали к обоим благородным братьям, особенно к Гаю, еще при их жизни, трогательным образом обнаружилась и после их смер ти в том почти религиозном почитании, которое народные массы, вопреки всем полицейским запретам, воздавали памяти Гракхов и тем местам, где они погибли.
FjiciBti IV>uni^ijrTiL=T
a s s a i Господство реставрации
Новое здание, воздвигнутое Гаем Гракхом, рухнуло с его смер тью. Его гибель, как и убийство его брата, была прежде всего лишь актом мести; но для восстановления прежнего строя было очень важ но, что в тот момент, когда была подготовлена почва для монархии, личность монарха была устранена. В данном случае это было тем более важно, что после гибели Гракха и кровавой расправы, учинен ной Опимием, в Риме не осталось никого, кто считал бы себя вправе даже попытаться занять освободившееся место, будь то ввиду своего родства с погибшим главою государства или ввиду своих личных спо собностей. Гай не оставил потомства, а сын Тиберия умер в юношес ком возрасте. Во всей так называемой народной партии нельзя было даже назвать кого-либо, кто мог бы ее возглавить. Гракховская кон ституция походила на крепость без коменданта; стены и гарнизон были невредимы, но не было командующего, и не было никого, кто мог бы занять пустующее место только что свергнутого правительства.
Так и случилось. После смерти Гая Гракха, не оставившего на следников, власть сената восстановилась как бы сама собой. Это про изошло тем более естественно, что власть сената не была формально упразднена трибуном, она была лишь фактически сведена кнулю чрез вычайными мероприятиями Гракха. Однако ошибочно усматривать в этой реставрации лишь простое возвращение государственной маши ны в старую, заезженную и расшатанную колею, по которой она дви галась в течение столетий. Всякая реставрация всегда является в то же время и революцией, в данном же случае произошла реставрация
370
не столько прежней системы управления, сколько прежних правите лей. Олигархия явилась в новом вооружении, она присвоила себе дос пехи свергнутой тирании. Сенат одержал победу над Гракхом с помо щью его собственного оружия и в дальнейшем стал править, сохра няя в основном гракховскую конституцию, но, конечно, с задней мыслью если не совершенно ее уничтожить в свое время, то во вся ком случае основательно очистить ее от элементов, действительно враждебных правящей аристократии.
Реакция сначала отразилась главным образом на положении от дельных лиц. Приговор по делу Публия Попилия был кассирован, и сам он вернулся из изшания (633). На приверженцев Гракха обруши лись судебные процессы; напротив, попытка народной партии привлечь Луция Опимия по окончании срока его консульских полномочий к суду и осудить его за государственную измену разбилась о сопротивление правительственной партии (634). Для этого правительства реставрации характерно, что аристократия постепенно стала проявлять больше по литического благоразумия. Гай Карбон —некогда союзник Гракхов — давно изменил свои убеждения и только что доказал свое усердие и пригодность, выступивв защиту Опимия. Тем не менее он оставался в глазах аристократии перебежчиком. Когда демократы возбудили про тив него такое же обвинение, как против Опимия, правительство охот но допустило его падение. Очутившись вне обеих партий и предвидя свою неизбежную гибель, Карбон лишил себя жизни. Итак, деятели реакции действовали в персональных вопросах какчистокровные арис тократы. Зато реакция, вначале ничего не предпринимая против раздач хлеба, против обложения провинции Азии, против гракховской органи зации суда присяжных, не только щадила купечество и столичный про летариат, но и превзошла самих Гракхов в своем старании угождать этим силам и особенно пролетариату; это же имело место при внесе нии законов Ливия. Так поступали потому, что гракховская революция еще долго находила отклик в сердцах современников и оберегала тво рение Гракха; а главное —охрана и поддержка интересов купечества и, во всяком случае, черни в действительности прекрасно согласовались с выгодами самой аристократии; последней при этом приходилось жерт вовать только общественным благом. От всех тех мероприятий Гракха, которые были проведены им в интересах общественной пользы, т. е. от самой лучшей, но, естественно, и наименее популярной части его законодательства, аристократия отказалась.
Прежде всего и с наибольшим успехом реакция обрушилась на самый грандиозный замысел Гракха — уравнение в правах сначала италиков и римских граждан, а затем жителей провинций и итали ков. Уничтожив таким путем различие между только властвующими и только подчиненными, между только потребляющими и только трудящимися гражданами государства, Гракх надеялся разрешить