1844-Го. За исключением миссис Гэмп, под видом которой автор изобразил

повивальною бабку, встреченную им в доме мисс Куттс, внимание читателя в

этой книге привлекают главным образом сцены американской. жизни, которым он

посвятил ярчайшие сатирические страницы, когда-либо написанные на английском

языке. Американцы, естественно, сочли их самой злостной клеветой, когда-либо

написанной человеком. "Написать на этот народец настоящую карикатуру

невозможно, - заявил Диккенс. - Порою, прочитав какой-нибудь отрывок, я в

отчаянии бросаю перо - мне не угнаться за моими воспоминаниями".

Соотечественники Джорджа Вашингтона выставлены в "Мартине Чезлвите" на

осмеяние как снобы *, лицемеры, лжецы, скучнейшие болтуны, хвастуны и

пустозвоны, задиры, хамы, дикари, подлецы, убийцы и идиоты. Автор обвиняет

их в грубости, скупости, завистливости, нечистоплотности, алчности,

беспомощности, невежестве, претенциозности и порочности и заявляет, что в

общественных своих привычках они недалеко ушли от животных, а в политических

делах испорчены и развращены. Поэтому не многие американцы встретили книгу с

распростертыми объятиями, и к приходу корабля со свежими номерами романа уж

не сбегались восторженные толпы, жаждущие услышать новости о мистере

Джефферсоне Брике или миссис Хомини. Самым оскорбительным казалось именно

то, что было чистейшей правдой, как, например, такие язвительные

высказывания:

"Они так страстно любят Свободу, что позволяют себе весьма свободно

обращаться с нею".

"Так и чудится, что все их заботы, надежды, радости, привязанности,

добродетели и дружеские отношения переплавлены в доллары". О рабстве:

"Так звездочки перемигиваются с кровавыми полосами, и Свобода, натянув

колпак на глаза, называет своей сестрою самую гнусную неволю".

Что касается республики в целом, то она, по словам Диккенса, "так

искалечена и изуродована, покрыта такими язвами и гнойниками, так оскорбляет

взор и ранит чувство, что даже лучшие друзья гадливо отворачиваются от этой

мерзкой твари".

Но все-таки, быть может, стоило съездить в Америку и вернуться домой,

твердо зная, что "у хитрости простоты не меньше, чем у невинности, и там,

где в основе простодушия лежит горячая вера в плутовство и подлость, мистер

Джонас неизменно оказывался самым доверчивым из людей".

Когда Марк Тэпли позволяет себе по-дружески высказать несколько

критических замечаний по поводу местных порядков, мистер Ганнибал Чоллоп

предостерегает его:

"Умник, вроде вас, долго не протянет. Всего продырявят пулями, живого

места не оставят.

- За что же это? - поинтересовался Марк.

- Нас нужно восхвалять, сэр, - ответствовал Чоллоп угрожающе. - Вы

здесь не в какой-нибудь деспотии. Мы служим образцом для всей земли, и нас

следует просто-напросто превозносить, ясно?

- Да неужели я говорил слишком вольно? - вскричал Марк.

- Мне и не за эдакие слова кое-кого случалось прихлопнуть, -

насупившись, произнес Чоллоп. - Смельчаки, а удирали куда глаза глядят, и

ведь такого себе не позволяли. Да за одно такое слово культурные люди в

порошок разотрут, линчуют. Мы ум и совесть всей земли, мы сливки

человечества - его краса и гордость. Мы народ вспыльчивый. Уж если мы когти

покажем - берегись, понятно? Вы уж нас лучше похваливайте, так-то".

Впрочем, со времен Диккенса Америка ушла далеко вперед, и теперь ей

едва ли нужно, чтобы кто-то посторонний "похваливал" ее.

Подобно Квилпу и маленькой Нелл, "Мартин Чезлвит" вызывает сегодня иное

чувство, чем во времена Диккенса. Тогда симпатии были на стороне Тома Пинча,

а Пексниф вызывал отвращение. В наши дни Том Пинч кажется несносным, Пексниф

же доставляет нам массу удовольствия - это одна из самых курьезных фигур в

литературе. "Ах, уж эта мне человеческая натура! Злосчастная натура

человеческая!" - заметил мистер Пексниф, сокрушенно покачав головой, как

будто он сам не имел к человеческой натуре ни малейшего отношения. И хотя

Пексниф - персонаж пародийный, в нем столько этой самой "человеческой

натуры", что мы в конце концов предпочитаем его всем героям-паинькам. Здесь

снова повторилась та же история, что и с Квилпом: Диккенс безотчетно наделил

Пекснифа очень многими особенностями самого себя. Так же бессознательно

вложил он в "Мартина Чезлвита" и еще кое-что, вероятно немало озадачив тех

читателей, которые считают, что литературное произведение никак не связано с

личностью автора. В пятидесятой главе Мартин упрекает своего друга Тома

Пинча в вероломстве, и неизвестно почему: Мартин ни слова не говорит о том,

какой поступок друга послужил поводом для этих упреков. Не упоминает он об

этом и в дальнейшем. Эта сцена - совершенно лишняя в повествовании, смысл ее

так и остается неясным. Разгадка же такова: устами Тома и Мартина здесь

говорит сам Диккенс, этот эпизод - отражение тех душевных переживаний,

которые он в то время испытал.