agureev_sa_efiopiia_v_otrazhenii_rossiiskogo_obshchestvennog

«им хорошо в Шоа, где они зарабатывают порядочные деньги, занимаясь различными ремеслами»25.

Откликнувшаяся в числе прочих российских изданий на победу абиссинцев над Италией и рождение эфиопской империи влиятельная столичная газета «Петербургские Ведомости» выражала свое восхищение государственным умом и милосердием эфиопского императора: «Менелик не только остался победителем, о его великодушии свидетельствуют все отпущенные военнопленные и этим…опровергают слухи о жестокости жителей Шоа»26. «Теперь Англия, Россия и Франция стараются снискать расположение негуса»27, - констатировал журналист, отмечая повышение авторитета эфиопского государства в глазах мировой общественности. Желая показать в другом номере газеты цивилизаторское значение гуманной политики Менелика, «Петербургские Ведомости» поместили интервью французского морского офицера Бенито Сильвэна популярному изданию «Libre Parole». На вопрос французского журналиста «достоин ли негус лестной репутации, заслуженной им после войны с итальянцами», господин Сильвэн ответил: «Вполне достоин. Это великий правитель, привлекающий к себе общие симпатии. Сама

наружность его говорит о доброте и силе, а в глазах светится ум».28

Сособым вниманием отнеслась петербургская газета

ик утверждению французского офицера относительно развития абиссинских племен, образовавших, по словам господина Сильвэна, с этнической и политической точек зрения своего рода «… маленькую африканскую аристократию, степень

культурности которой так отличает ее от невежественных племен огромного «черного континента»»29, чему в немалой степени способствовала и энергичная политика эфиопского императора.

Формированию положительного образа эфиопского императора в массовом сознании россиян способствовало и появление после итало-эфиопской войны специально изда-

131

131

вавшейся в России литературы для народного чтения, посвященной культуре, быту и истории Эфиопии, а также рассмотрению современной политической обстановки в этой африканской стране.

Подобные издания, вызвавшие неподдельный интерес российской общественности к африканским событиям, не только знакомили читателей с историей и традициями эфиопского народа, но и уделяли значительное внимание фигуре эфиопского императора. В личностной характеристике негуса российские издания отмечали «государственный ум», «широту кругозора» императора, «доходящую до слабости любознательность» и доброту, а также достойную христианского правителя «набожность и религиозность», переходящие в христианское смирение и сострадание к побежденному противнику наряду со стремлением талантливого полководца к «военным доблестям».

Один из авторов, посвятивший свое исследование Эфиопии, С. И. Плаксин подчеркивал выдающиеся способности Менелика как полководца и государственного деятеля и выражал надежду на то, что Абиссиния «пойдет быстро по пути всестороннего преуспеяния и будет сближаться с европейскими державами»30. Другой известный российский обозреватель и публицист Ф. Ф. Пуцыкович, анализируя внутриполитическую деятельность эфиопского императора, пришел к немаловажному заключению: «проводя миролюбивую политику, он сплотил Абиссинию и успокоил ее»31.

Так, благодаря усилиям российских авторов, эфиопский негус представлялся читателям то в образе воителяцаря, «хитрого, энергичного и храброго правителя»32, выказавшего себя «не только отличным военачальником, но и искусным дипломатом», который нередко именовался «Петром I» и «Карлом Великим» своего времени, то преисполненным христианского смирения владыкой, то мудрым и миролюбивым основателем абиссинского государства.

132

132

Однако существенным недостатком такого представления о правителе Эфиопии стала излишняя идеализация его образа. Большинство российских периодических изданий порой сознательно обходили молчанием наличие негативных сторон, присущих личности эфиопского императора, которые отмечались некоторыми близко знавшими негуса совре- менниками-европейцами. Лишь немногие российские исследователи и журналисты выделяли такие черты характера абиссинского правителя, как хитрость в отношениях с внутренними врагами и покоренными народами и «своенравие» в отношении своих подданных33. Подобные редкие отзывы терялись среди восторженных оценок, дававшихся большинством российских публицистов Менелику.

Восхищенное отношение к личности эфиопского императора разделяли также многие российские и западноевропейские путешественники, побывавшие в Абиссинии.

Так, оценивая грандиозный масштаб деятельности «абиссинского Петра Великого», превратившего раздробленную Эфиопию в восточно-африканскую империю, российский журналист Ю. Елец, редактировавший воспоминания русского офицера и путешественника Н. С. Леонтьева о его пребывании в Эфиопии, отмечал: «…колоссальный успех Менелика превзошел все ожидания, обратил на него взоры всего цивилизованного мира, и нет сомнения, что после адуанского погрома не только Эфиопия, но и многие африканские земли вздохнули свободнее в надежде, что перестанут, наконец, служить экспериментами для проведения европейской культуры и цивилизации»34.

Не менее ценными свидетельствами, в полной мере позволяющими составить более полный образ императора Менелика, являются и оценки побывавших в Абиссинии в составе российской дипломатической миссии путешественников под руководством талантливого российского дипломата, много лет проработавшего на востоке, П. М. Власова.

133

133

Летом 1897 г., находясь под впечатлением победы эфиопских войск над Италией и усматривая в энергичных реформах негуса Менелика своего рода гарантию стабильности в красноморском регионе, российское правительство приняло решение об установлении дипломатических отношений с Абиссинией и об отправке в Аддис-Абебу специальной миссии. Кроме П. М. Власова, в состав российской делегации вошли начальник конвоя Атаманского полка сотник П. Н. Краснов, лейб-гвардии Измайловского полка поручик К. Н. Арнольди, офицер лейб-гвардии гусарского полка А. К. Булатович, а также прикомандированный к российской миссии полковник Генерального штаба Л. К. Артамонов, на которого возлагались обязанности по составлению военностатистического описания эфиопского государства.

Осенью 1897 г., когда были решены последние вопросы об обеспечении членов дипломатической миссии всем необходимым, российская делегация отбыла из Одессы, уже в начале февраля преодолев трудный путь в 500 км. по горам и пустыням Данакиля, благополучно прибыла в столицу Эфиопии Аддис-Абебу, расположившись в часовом переходе от резиденции негуса. На следующий день по прибытии в императорскую резиденцию в Энтото русская дипломатическая миссия удостоилась невиданного по своей торжественности приема, какой не оказывался до этого ни одному иностранному посольству.

Описавший в своих воспоминаниях небывалую по праздничности церемонию въезда российской делегации в Энтото начальник конвоя дипломатической миссии П. Н.

Краснов впоследствии сравнивал впечатление от увиденного при императорском дворе с событиями из далекой русской истории.

«Мы-те немецкие послы, -характеризовал особую торжественность тех дней П. Н. Краснов, -что капля за каплей вносили европейскую цивилизацию в Русь, а царь Менелик, принимающий нас теперь с ласковой улыбкой гостеприимного

134

134

хозяина, поборник цивилизации, но поборник мягкий, опасающийся ломки и крутых мер, не царь ли это московский лет триста тому назад?».35

Делясь своими впечатлениями от общения с эфиопским императором, П. Н. Краснов, как и многие другие русские путешественники, отмечал присущий императору государственный ум и особое расположение к России: «Его зоркий пытливый ум старается смотреть дальше, глубже, провидеть будущее его империи. Его все интересует, все занимает… всякое сходство с Россией ему льстило… И если чтолибо в далекой холодной России было похоже на Абиссинию – это его трогало и восхищало»36.

5 февраля 1898 по прибытии дипломатической миссии в Аддис-Абебу в присутствии высших сановников эфиопского государства императору Менелику была торжественно вручена Высочайшая грамота российского императора Николая II, в которой содержалась просьба принять назначенного главой российской дипломатической делегации в Эфиопии действительного статского советника П. М. Власова, оказав ему полное гостеприимство и подобающее его положению внимание.

Ответное послание Менелика II российскому императору, подтверждающее получение Высочайшей грамоты от 9 августа 1897 г., было передано российской стороне 14 марта

1898 г.

Дипломатические отношения двух стран были установлены, и в Аддис-Абебе начала функционировать российская дипломатическая миссия. В последовавшей за этим событием депеше министра иностранных дел М. Н. Муравьева чрезвычайному посланнику России в Эфиопии П. М. Власову от 9 февраля 1899 г. указывалось на необходимость сохранения независимости эфиопского государства. Подобная позиция российских правящих кругов, безупречная дипломатическая репутация П. М. Власова и его помощников, их открытость и честность в отношениях с абиссинской стороной

135

135

заслужили полное доверие эфиопского негуса Менелика и способствовали росту авторитета России и русских в сознании эфиопской общественности37.

Об особом расположении Менелика к России свидетельствуют и воспоминания побывавшего в Эфиопии в составе российской дипломатической миссии полковника Генерального штаба Л. К. Артамонова, действительного члена РГО не раз подчеркивавшего безграничное доверие негуса негести к русским. Так, во время состоявшегося после торжественной аудиенции разговора с российским дипломатическим представителем в Эфиопии П. М. Власовым Менелик выразил желание иметь в наступающих по его плану на запад абиссинских корпусах (с целью закрепления за Эфиопией еще никем не занятых территорий - С. А.) представителей из состава русской миссии38. При этом особое значение эфиопский негус придавал движению корпуса дадьязмача Тассамы от западных пределов страны к Белому Нилу, где эфиопы должны были встретиться с французской экспедицией Маршана и подписать соглашение с французской стороной о территориальном разграничении еще не занятых владений.

В сложившейся непростой ситуации39 для Менелика было крайне важно иметь в лице России как дружественной Эфиопии и незаинтересованной в разделе африканских земель державы беспристрастного и независимого свидетеля при заключении будущего договора с Францией.

«В действительности Менелик и абиссинцы никому не верили из европейцев, с которыми имели деловые отношения, -свидетельствовал русский офицер Л. К. Артамонов,

– так как эфиопскому императору казалось… что все европейские представители заинтересованных в Африке держав стремятся его обмануть»40. Поэтому «он надеялся, – продолжал полковник, - что только русский представитель всегда скажет ему правду; того же он ожидал и от членов

миссии при корпусах, выполняющих порученные им задачи»41.

136

136

В течение нескольких месяцев, преодолев в составе экспедиции с неимоверным трудом более 1000 миль на запад от Аддис-Абебы по малоисследованной стране с нередко враждебным амхара населением, Л. К. Артамонов не был бесстрастным наблюдателем и оказал неоценимую помощь эфиопской стороне в заключении территориального соглашения с крупнейшей европейской державой. В начале декабря, вернувшись в эфиопскую столицу, Л. К. Артамонов отослал в Главный штаб рапорт, в котором сообщал, что на берегу реки Белый Нил были установлены эфиопский и французский флаги, и что последний был водружен им лично. «Полковник Артамонов, -доносил МИД об успехе предпринятой экспедиции П. М. Власов, - не только не уронил достоинства своего как русского, но, напротив, доказал, на что способен русский офицер, беззаветно преданный присяге, долгу службы… Мужество и готовность жертвовать своей жизнью во славу русского оружия… должны были снискать полковнику Артамонову симпатии не у одних военачальников, но и у всей армии, бывшей свидетельницей тому, и много способствовать к поднятию среди эфиопов престижа нашего имени и увеличению доверия и уважения к России»42.

Экспедиция Л. К. Артамонова имела не только важное политическое, но и большое научное значение – исследование малоизученных районов рек Джубы и Собата, проведение маршрутной съемки значительных территорий. Императорское Географическое Общество высоко оценило значение экспедиции и полученных научных результатов, заявив о присвоении Л. К. Артамонову в январе 1900 г. медали известного российского исследователя и путешественника Ф. П. Литке.

Таким образом, безусловный успех миссии Л. К. Артамонова и личное участие русских офицеров в экспедиции в качестве независимых свидетелей при территориальном разграничении Эфиопии с французскими владениями «вознесло на недосягаемую высоту значение русского имени в Абисси-

137

137

нии» и одновременно способствовало укреплению положительного образа России в сознании многих абиссинцев. Не случайно большинство российских путешественников в Абиссинию отмечали особое расположение негуса к русским, которых он всегда выделял из остальной массы европейцев.

Путешественники из России платили эфиопскому императору тем же, сознательно создавая в своих воспоминаниях подчеркнуто положительный образ правителя Абиссинии. Вспоминая о гостеприимстве эфиопского императора и его особом расположении к выходцам из России, русский врач Б. В. Владыкин писал: «Приемы Менелика поражают своей любезностью и простотою, которая зависит не только от обычаев страны, но и от самой личности этого могущественного африканского монарха»43. Другой российский путешественник, посетивший Эфиопию в начале XX столетия, профессор Н. Г. Бровцын в свою очередь отмечал, что «…царствование императора Менелика отличалось гуманностью, справедливостью, сдержанностью и заботами о благе народном»44. Эфиопский император, по мнению российского ученого, осознавая всю необходимость проведения глубоких экономических и политических реформ в стране и стремясь заимствовать все лучшее и прогрессивное из Европы, вел преобразования «…осторожно и обдуманно, не спеша и без всякой ломки старого строя»45

Однако далеко не все российские современники Менелика, посетившие Эфиопию, разделяли подобное отношение к нему своих соотечественников. Приведем мнение россиянина, прикомандированного к дипломатической миссии, отмечающего в воспоминаниях о державшем себя крайне просто в обращении с европейцами и со своими подданными эфиопском императоре, что победа над Италией и усилившиеся стремления со стороны европейцев сблизиться с Эфиопией «совершенно испортили последнего, сделав из него высокомерного, гордого монарха, преисполненного само-

138

138

мнения»46. Поэтому « в настоящее время не только частные лица, но даже иностранные представители должны испрашивать у него (эфиопского императора – С. А.) аудиенцию для переговоров и дожидаться в его приемной, пока ему будет угодно принять их»47, -подчеркивал разительную перемену в характере Менелика автор воспоминаний.

«Обладая большим умом и хитростью, Менелик, по мнению автора, ловко лавировал между дипломатами (европейскими – С. А.), претендующими на его исключительное расположение, и заигрывал то с тем, то с другим, смотря по

тому откуда в каждую… минуту он может получить больше выгод»48.

Не менее образную, и вместе с тем не лишенную противоречий характеристику императору Менелику дал и известный французский ученый Ж. Кларети в своем письме к Жюлю Вандергейму, незадолго до того побывавшему в

Эфиопии и оставившему интересные воспоминания об этой стране49.

«В нем (Менелике – С. А.) виден пророк, мистик, и в то же время –современный человек, – писал Ж. Кларети. - Он верит в участие Бога в своих победах и в то же время…в благодетельное действие йодоформа на раны…Он христианин, он оплакивает кровь, которую, как он говорит, заставили пролить его итальянцы, а во время своего похода против уаламосов (племя, населяющее южную часть Эфиопии – С. А.), в котором Вы участвовали, он с удовольствием, кажется,

вонзает пули своего винчестера в черное человеческое тело»50.

Но? несмотря на явные противоречия в портретном описании императора Менелика, Жюль Кларети всячески подчеркивал величие абиссинского негуса, его стремление к национальному объединению и процветанию Эфиопии. Так в уже упомянутом письме к Ж. Вандергейму французский ученый отмечал: «В этом человеке нет ничего вульгарного. Среди наших интеллектуальных немощей и хитростей господ

139

139

политиков он возвышается как воплощение, правда грубой силы, но величественной своим патриотизмом и отпором иноземцам. В нем нет надменной… поэзии Абд-эль-Кадера (лидер алжирского сопротивления французским колонизаторам –С. А.) . Но в нем велика энергия, а в атаках его, в тактике виден гений»51. «Неприятно видеть его в кровавом дыму сражений, где он представляется каким-то черным демоном, но это демон родины, отечества…»52, - завершал характеристику личности африканского монарха Ж. Кларети.

Однако, несмотря на отмеченное исследователями стремление императора Менелика II к политическим преобразованиям в империи, к ее экономическому процветанию, Эфиопия по-прежнему оставалась аграрной страной, в которой практически отсутствовало промышленное производство. Так, оценивая внутреннюю политику императора Менелика, путешественник Ж. Вандергейм приходит к неутешительному выводу: «Негус Менелик дает себе ясный отчет в том, какой громадный шаг должна сделать его страна, для того чтобы всеми признана была ее независимость. Но шаг этот очень труден, окружающие его генералы, сравнивая себя с племенами, вооруженными пиками… думают, что они уже цивилизованны, но абиссинцы, побывавшие в Бербере,

Зейле или Обоке, видят, как они отстали не только от европейцев, но и от арабов»53.

Подобное отношение к результатам государственной деятельности эфиопского императора разделялось и некоторыми из наиболее образованных соотечественников Менелика II. Например, автор острого политического памфлета «Государь Менелик и Эфиопия» Гэбре-Хыйуот –Бейкендань, получивший образование в Европе, осознав глубину различий между политическим, социально-экономическим и культурным уровнем развития Эфиопии и европейских стран, выступил с резко-непримиримой критикой существовавших в Абиссинии порядков. «В то время как другие народы, - говорилось в памфлете, преуспевали в науках, мы из-за на-

140

140