Онтологическая эстетика

Имея длительную историю своего развития, многообразие исторических и современных модификаций (а, соответственно, и множество возможных интерпретаций), эстетика, тем не менее, не растворяется в том или ином контексте, так как располагает своим собственным, самостоятельным статусом. Это инвариантное, имманентное начало, differentia specifica эстетики как философствования и философской дисциплины носит явно выраженный онтологический характер, специфицирующий ее предмет, методологию и основную проблематику, более того, раскрывающий ее значение и сокровенный смысл.

Попытаемся разобраться в особенностях онтологии современной эстетики, исходя не столько из данности традиции экзистенциально-онтологического рассмотрения эстетики, сколько из значимости идеи человеческой онтологии как умонастроения и парадигмы, необходимой для схватывания специфики человеческого бытия, эстетических феноменов, искусства, точнее говоря, - для понимания того самого главного, что их самоопределяет как таковые в собственной уникальности и неповторимости. Этот «рациовитализм» эстетики (если воспользоваться близким термином Ортеги-и Гассета) как ее живое, экзистенциальное начало, по всей видимости, и позволяет ей (насколько это возможно в акте вербализации) приближаться к таинству искусства и прекрасного, ощущать и переживать его, благоговеть перед ним. Думаю, не ошибусь в уверждении о том, что именно онтологическая ментальность как доминанта была свойственна мышлению А.Ф.Еремеева и придала индивидуальное своеобразие почти всем его эстетическим исследованиям и, в особенности, последним – к сожалению, нереализованным - проектам.

При совместной работе над словником к словарю по эстетике, который готовился кафедрой к изданию, его тематика, полемически разрабатывавшаяся по преимуществу в онтологическом плане, побудила меня сделать наброски нескольких статей, сконцентрировавших, как мне кажется, ключевую проблематику онтологической эстетики, версия которой и создавалась в упомянутом проекте, творчески инспирированном Аркадием Федоровичем.

Эстетический феномен

Это специфический предмет «понимающей эстетики», использующей методологию феноменологической герменевтики, ориентированной на интерпретацию эстетического не как проявления некой абстрактной сущности, а как игрового представления значимой своей самоценностью данности эстетического бытия (Гадамер), предопределяющей своим собственным существованием его сущность.

Апелляция к эстетическому феномену как таковому достаточно явно ставит проблему границ эстетического научного исследования. Эстетический феномен (например, прекрасное) нельзя объяснить (то есть свести к рациональным основаниям, содержащим необходимые и достаточные условия проявления уже известной заранее сущности), но можно понять, только оставаясь в границах самого феномена, погружаясь с его поверхности в смысловые глубины благодаря эстетическому созерцанию, переживанию и т.п., что связано с особенностями эстетического сознания в целом.

«Западная» традиция рассмотрения эстетического, отмеченная тенденцией движения по линии «целостное» – «антиномичное» – «несказанное» закономерно завершается при доведении ее до логического тупика рационалистической объясняющей методологией (нельзя продолжать объяснять то, что в принципе необъяснимо) – «эстетикой молчания», которая, казалось бы, лишь варьирует «восточную» традицию. Между тем, этот итог – симптом того, что эстетический феномен, постигаемый эстетическим сознанием, с неизбежностью требует не строго научного языка, а языка философско-поэтического и соответствующего дискурса. При этом в той степени, в какой текст «на эстетические темы» оказывается «эстетически сознательным» (то есть побужденным интенциями и осуществленным благодаря потенциям эстетического сознания, выступающего своего рода творящей субстанцией), он и оказывается максимально приближенным к схватыванию специфики самого эстетического феномена (Ингарден).

Чистым случаем такого философско-эстетического текста является эссе, причем благодаря таким его жанровым особенностям, которые в значительной степени тяготеют к художественному языку и, следовательно, - в пределе – к преимуществам художественного текста. И тогда «удовольствие от текста» (Барт) становится не только и не столько знаком-признаком эстетичности, но важнейшим условием возникновения контакта с феноменом и поддержания такого состояния погруженности в него, когда особую роль играет катарсис – по преимуществу не как психологический механизм нравственно-религиозной чистки (своего рода «чистилище), но как внутреннее преображение (трансформация) экзистенциально-смысловых основ человеческого бытия.

Однако в своей исходной экзистенциально- онтологической данности и первооснове эстетический феномен есть не что иное как эстетические события бытия (Бахтин), которые приоткрывают смыслы бытия и осуществляют процесс его становления в «непотаенности» (Хайдеггер). Эстетический феномен в аспекте событийности бытия отличается фантомностью, внутренней противоречивостью, парадоксальностью: он и сливается с жизнью и отстраняется (дистанцируется) от нее. То есть, с одной стороны, оказывается имманентным повседневной жизни, с другой, - в силу своей трансцендентности – выходит за ее пределы в сферу смыслов и идеалов.

Феномен эстетический – посредник (медиум) между «прозой» и «поэзией» жизни (Праксисом и Пойэзисом), Эросом и Танатосом, Логосом и Мифосом как наиболее значимыми экзистенциальными оппозициями; всегда только посредник, не имеющий заранее определенных ценностных доминант и изначальных маркировок. Вот почему в эстетическом феномене одновременно присутствуют и прекрасное, и безобразное, и трагическое, и комическое, и возвышенное, и низменное не столько в виде отдельных модификаций, не случайно предполагающих существование друг друга, сколько в виде единого процесса-потока эстетического бытия на грани эстетически нейтрального и эстетически значимого. Находясь в пограничном состоянии, нося экзистенциально-ситуативный характер, эстетический феномен идентичен феномену человека, находящегося в процессе «перехода и падения» (Ницше), то есть человека бытийствующего, становящегося, для которого только так - через эстетический феномен - «существование и мир получают свое оправдание в Вечности» (Ницше).