Десять лет спустя

К концу 1784 года почти все царицынские постройки, кроме Хлебного дома, были закончены. Шла внутренняя отделка зданий, которая несколько лет откладывалась «до повеления». Сама Екатерина распорядилась: «Отделывать их только наружными украше­ниями, а до внутренних не касаться, ибо довольно еще останется на то времени».

Но времени явно осталось не «довольно», пришлось спешить, работать с полным напряжением. Детали интерьера, «полы, печи, штукатура, живопись, с оконпрцами и с прибором, то есть задвижек, замков к дверям и прочего»,—все до мелочей продумывал зодчий. Он представлял свое сооружение в полном его виде — от панорамы ансамбля до дверных задвижек.

Может быть, лучшей постройкой и Царицыне должна была стать башня с часами — фарос, как называл ее Баженов. Называл так не случайно: как знаменитый античный маяк, царицынская часозвоня издалека открывалась бы тем, кто ехал в царскую резиден­цию из Москвы, со стороны Коломенского. Профиль башни, тонкий, изящный, Баженов часто рисовал — в ней он хотел повторить колокольню-свечу в Кадашах, которую очень любил и едва ли не каждый день видел в детстве и в годы работы в Кремле.

Но мечте архитектора не суждено было сбыться — распоряжения из Петербурга об ее строительстве не поступило: там решили обойтись без фароса.

Вначале лета 1785 года Екатерина прибыла в Москву. Прошло ровно десять лет с тех пор, как на Ходынском поле, среди диковинных павильонов, гремел праздник по слу­чаю победы над турками. Десять лет прошло с того дня, когда Потемкин встречал импе­ратрицу в только что купленном Царицыне. Тогда в беседке из полевых цветов, затейливо устроенной ее любимцем, Екатерина сказала, что хочет здесь, в бывшей усадьбе Канте­мира, иметь свою подмосковную резиденцию. И вот резиденция была построена и приго­товлена к приезду могущественной хозяйки. Этот день настал, страшный день в жизни Василия Ивановича Баженова.

С женой и детьми, с помощниками вышел архитектор навстречу пышному импера­торскому поезду. Екатерина была весела. Она захотела сразу же осмотреть свой и Павла дворцы, а уже потом остальные павильоны. Стоял жаркий июньский полдень, лакеи мет­лами сгоняли тополиный пух с ковра, по которому царица со свитой вошла во дворец. Здесь было прохладно. Екатерина быстро осмотрела спальню, кабинет, заглянула в зал. Лицо ее помрачнело, она молчала, сопровождавшие ее сановники и иностранные послы граф Сегюр и граф Кобенцль, настроенные на комплименты архитектору, растерялись и не знали, что же выразить на лицах — восторг или неудовольствие. Скоро Екатерина раз­решила их сомнение.— Довольно,— раздраженно сказала она, обращаясь к начальнику кремлевского строения Измайлову.— Жить здесь невозможно — это склеп, а не дворец!

Она мелкими шагами направилась к своей карете, не сказав ни единого слова Ба­женову. Он хотел было объяснить, что все построено по конфирмованным планам и чер­тежам, в согласии с ее пожеланиями и вкусами, но генерал Измайлов вовремя остановил его.

Никто не смотрел в сторону Баженова, все спешили занять места в каретах. Скоро с Коломенской дороги доносился тяжелый гул копыт. Столб пыли долго стоял в знойном воздухе.

Десять минут пробыла Екатерина в Царицыне, но их оказалось достаточно, чтобы перечеркнуть десять лет, отданных Баженовым строительству царицынского ансамбля. По Москве пошли слухи, свидетельства очевидцев, догадки, отчего императрица с такой поспешностью покинула свою новую резиденцию, почему ей так решительно не понра­вился дворец. Тем более что большой неожиданности для нее быть не могло — ведь она сама подписывала чертежи и эскизы архитектора. Говорили разное. Одни считали, будто Екатерине дворец показался похожим на катафалк, другие утверждали, что ее возмутило полное сходство собственного дворца с дворцом для Павла.

Сама же Екатерина в очередном письме барону Гримму не замедлила сообщить, что в новом ее дворце тяжелые оводы, узкие лестницы, что в нем тесно, а залы плохо ос­вещены. Уже тогда, сразу после посещения Царицына, Екатерина решила дворец сломать и тем примерно наказать «своего архитектора» — может быть, за узкие лестницы, а может быть, и за масонство Баженова и его подозрительно частые встречи с нелюбимым наслед­ником, Павлом Петровичем.

Желая уязвить Баженова, задеть его самолюбие, Екатерина распорядилась, чтобы «план о переправке со сметами» представил и Казаков. И вновь волей судьбы старый друг становился соперником. Куратором «переправки» назначен был генерал Измайлов. Оба архитектора обязались представить проекты осенью, в октябре.

С тяжелыми предчувствиями принялся за работу Василии Баженов. В трудном по­ложении оказался и Матвей Казаков, хорошо понимавший, с какой целью его пригласили делать «переправку». Ведь один раз уже так было — в Кремле, где вместо грандиозного баженовского дворца он достраивал здание Сената.

Из Петербурга генерал Измайлов привез тяжкую для Баженова весть: Екатерина издала указ о разборке царицынского дворца и постройке на его месте нового, по проекту Матвея Казакова. Самого Баженова на год уволили от всех должностей — «для поправле­ния здоровья».