Глава 2. Эпикурейцы, скептики, неоплатоники.

§.1. Эпикурейцы.

Эпикурейская философия продолжает линию античного атомизма, основанную Левкиппом и Демокритом. Философы прошлого в большинстве своем недолюбливали атомистическую философию. Достаточно вспомнить младшего современника Демокрита - Платона, который всерьез раздумывал над тем, чтобы скупить все произведения Демокрита и сжечь их. Утверждают, что лишь друзья смогли отговорить его от этого намерения, указывая, что произведения эти уже слишком распространились. Эта нелюбовь проистекает из характера господствующей философии, которая любит вещать о богах и нетленных ценностях и приковывать к ним жизнь человеческую. Очевидно, что атомистическая философия, отрицающая сверхъестественное, ориентирующаяся на естественную науку и естественную этику, оказывается для этих философов весьма раздражающим учением.

Но эпикурейская философия вызывает особенно ожесточенные нападки. Часто ненависть к ней просто выходит за пределы разумного и объяснимого. Прекрасным примером этого «невротического» отношения к эпикурейскому учению является текст Диогена Лаэртского. Сам Диоген Лаэртский, похоже, относится к Эпикуру неплохо. Он лишь стремится отразить общее мнение о нем. Но даже при таком отношении текст Диогена несет на себе отпечаток общего «невроза». Этот текст представляет две противоположные крайности, не согласованные друг с другом.

Сначала Диоген Лаэртский, ссылаясь на свидетелей, подробно описывает на трех страницах мерзости, творимые Эпикуром. Вот небольшая выдержка из этого описания:

«Эпиктет обзывает его развратником и бранит последними словами. Тимократ, брат Метродора, сам учившийся у Эпикура, но потом покинувший его, говорит в книге под заглавием «Развлечения», будто Эпикура дважды в день рвало с перекорму и будто сам он еле-еле сумел уклониться от ночной Эпикуровой философии и от посвящения во все его таинства; еще он говорит, что в рассуждениях Эпикур был весьма невежествен, а в жизни – еще того более, что телом он был чахл и долгие годы не мог даже встать с носилок, что на чревоугодие он тратил по мине в день (как он и сам пишет в письмах, к Леонтии и к митиленским философам), что с ним и с Метродором путались и другие гетеры – Маммария, Гедея, Эротия, Никидия – и что в своих книгах «О природе» он много повторяется и без конца перечит другим философам, особенно же Навсифану; вот его собственные слова: «Ну их! впрямь, у него из уст даже в муках звучало софистическое чванство, как у многих таких холуев»». (11, с. 370 – 371)

Затем же, подробно перечислив все обвинения в адрес Эпикура, исходящие в основном от стоиков, Диоген Лаэртский совершает неожиданный и ничем не обоснованный поворот на 180 градусов и начинает безудержно восхвалять Эпикура:

«Но все, кто такое пишут, – не иначе как рехнулись. Муж этот имеет достаточно свидетелей своего несравненного ко всем благорасположения: и отечество, почтившее его медными статуями, и такое множество друзей, что число их не измерить и целыми городами, и все ученики, прикованные к его учению словно песнями Сирен (кроме одного лишь Метродора Стратоникейского, который перебежал к Карнеаду едва ли не оттого, что тяготился безмерной добротою своего наставника), и преемственность его продолжателей, вечно поддерживаемая в непрерывной смене учеников, между тем как едва ли не все остальные школы уже угасли, и благодарность его к родителям, и благодетельность к братьям, и кротость к рабам (которая видна как из его завещания, так и из того, что они занимались философией вместе с ним, а известнее всех – упомянутый Мис), и вся вообще его человечность к кому бы то ни было. Благочестие его перед богами и любовь его к отечеству несказанны. Скромность его доходила до такой крайности, что он даже не касался государственных дел. И хотя времена его для Эллады были очень тяжелыми, он прожил в ней всю жизнь, только два-три раза съездив в Ионию навестить друзей. Друзья сами съезжались к нему отовсюду и жили при нем в его саду (как пишет и Аполлодор); сад этот был куплен за 80 мин. И жизнь эта была скромной и неприхотливой…» (11, с. 371 – 372)

В последующем мнение об эпикурейской философии лишь ухудшалось. Связано это с тем, что на протяжении почти двух последующих тысяч лет господство в культуре принадлежало все более и более строгим и пуританским видам философии. Стоики были потеснены неоплатониками, а те и другие вытеснены и подавлены христианством, которое воспринимало эпикурейство как свой мировоззренческий и экзистенциальный антипод. В итоге, укоренился даже термин «эпикуреец», который применяли к человеку, погрязшему в чувственных удовольствиях, излишествах и разврате. Безусловно, подобное мнение есть крайность, вызванная чрезмерной пристрастностью.

Эпикур (342/341 до н. э. — 271/270 до н. э.) родился на острове Самос в семье афинских поселенцев. Вероятно, его отец был школьным учителем, а мать – жрицей-знахаркой. Обучался Эпикур философии у демокритовца Навсифана, знаком был и с платоновской философией. Правда, сам Эпикур говорил, что обучался философии у самого себя. В 307 г до н. э. Эпикур основывает философскую школу в Афинах, которая располагалась в купленном им саду. Соответственно, школа получила название «Сад».

«Писателем Эпикур был изобильнейшим и множеством книг своих превзошел всех: они составляют около 300 свитков. В них нет ни единой выписки со стороны, а всюду голос самого Эпикура». (11, с. 375 – 376)

Эпикурейская философия была популярна в Античности и успешно конкурировала со стоицизмом. Диоген Лаэртский, живший в конце II – начале III вв. н.э. сообщает об эпикурейцах как о современниках. Торжество христианства и гибель античного мира положили конец существованию и эпикурейской философии.

Свое учение Эпикур полностью основывает на философии Демокрита, внося в нее лишь некоторые добавления и изменения. Но Демокрит находится всецело в рамках натурфилософской традиции. Эпикур же основывается на том вкладе в философию, который сделали софисты и Сократ. Именно поэтому мотивы философствования у Демокрита и Эпикура совершенно различные. Демокрит стремился познать мироздание, и это познание было для него самоценным. Некоторые суждения о человеческой жизни лишь прилагались у Демокрита к его общему учению о сущем. Для Эпикура же важным является лишь поиск счастливой и блаженной жизни. Его интересует, прежде всего, этика. Что же касается учения о природе, то оно важно и интересно лишь постольку, поскольку может освободить нас от мнимых страхов, волнений и иллюзий и помочь понять истинное наше место в мире.

Согласно Сексту Эмпирику, Эпикур определяет философию как «деятельность, речами и рассуждениями создающую счастливую жизнь (курсив мой – С. Ч.)». Учение о природе, таким образом, есть лишь подготовительная ступень к этике. «Если бы нас нисколько не беспокоили подозрения относительно небесных явлений и подозрения о смерти, что она имеет к нам какое-то отношение, а также непонимание границ страданий и страстей, то мы не имели бы надобности в изучении природы». Неоплатоник Порфирий передает следующие слова Эпикура: «Пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое страдание человека. Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезней из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезни души».

«Нельзя рассеивать страх о самом главном, не постигнув природы Вселенной и подозревая, будто в баснях что-то все-таки есть (то есть, в рассказах о богах – С. Ч.). Поэтому чистого наслаждения нельзя получить без изучения природы». (11, с. 408)

Эпикур делит философию на канонику (теорию познания), физику и этику. Сообразно этому делению, и мы рассмотрим философию Эпикура. При этом я буду преимущественно основываться на «Письме к Геродоту» и «Письме к Менекею», сохраненных для нас Диогеном Лаэртским. В первом письме Эпикур кратко излагает суть своей каноники и физики, во втором – этики.

Каноника Эпикура является совокупностью его взглядов на человеческое познание. В отличие от подавляющего большинства античных философов Эпикур рассматривает ощущения, чувственные восприятия как истинный и надежный фундамент нашего познания. Ощущения никогда нас не обманывают. Источником заблуждения являемся мы сами.

«Если ты оспариваешь все ощущения до единого, тебе не на что будет сослаться даже когда ты судишь, что такие-то из них ложны. Если ты попросту отбрасываешь какое-нибудь ощущение, не делая различия между мнением, еще ожидающим подтверждения, и тем, что уже дано тебе ощущением, претерпеванием и всяким образным броском мысли, то этим праздным мнением ты приведешь в беспорядок и все остальные чувства, так что останешься без всякого критерия. Если же ты, напротив, станешь без разбору утверждать и то, что еще ожидает подтверждения, и то, что не ожидает его, то и тут не избежишь ошибки, потому что так и останешься в сомнении при всяком суждении о том, что правильно и что неправильно». (11, с. 409)

Критериями истины, согласно Эпикуру, являются ощущения, предвосхищения (броски мысли⁷³, общие понятия) и претерпевания. Ощущения возникают в нас в результате воздействия на нас предметов. Предметы испускают тончайшие свои копии, которые и воспринимаются нами в виде ощущений. Ощущения не обманывают нас, поскольку в основе их лежат подлинные «истечения» от предметов. Предвосхищение формируется, благодаря нашей памяти. В результате многократного контакта с тем или иным предметом или видом предметов в нашем разуме формируется общий образ, общее понятие предмета, который мы, затем, примериваем (предвосхищаем) к окружающему миру и, в итоге, опознаем соответствующий предмет. Под претерпеваниями подразумеваются наши эмоции - прежде всего, страдания и удовольствия – которыми сопровождаются восприятия предметов.

Согласно Эпикуру ощущения нас никогда не обманывают. Именно поэтому познание природы и те понятия, посредством которых это познание осуществляется, должны основываться на ощущениях. Каждое предвосхищение, или общее понятие, должно иметь в своей основе соответствующее ощущение. Лишь в этом случае общее понятие будет истинным. Если же мы проявим торопливость и неосновательность и, не разобравшись во множестве ощущений, «навесим» на неясный клубок ощущений общее понятие, то, в этом случае, это понятие будет иллюзорным и ложным. Мы введем в заблуждение и себя, и других. Такие ложные понятия последующие эпикурейцы называли «фантастическими бросками мысли». «А ложность и ошибочность всегда приходят уже вместе с мнением, когда ожидается подтверждение или неподтверждение, но ни подтверждение, ни неподтверждение не наступает…» (11, с. 382). Думаю, под этим учением Эпикура с удовольствием подписались бы многие эмпиристы и позитивисты Нового и Новейшего Времени.

Что же касается критерия истины в виде претерпевания, то он необходим Эпикуру ради последующего построения соответствующей этики. По мнению Эпикура, знание сущего не может быть этически нейтральным. Это знание есть знание элементов и частей мироздания, а они всегда сопровождаются соответствующими претерпеваниями (эмоциями и чувствами). Истинное знание о сущем с неизбежностью оказывается основой истинной этики, то есть правильного образа жизни человека.

Мне трудно согласиться с этим тезисом Эпикура - я являюсь сторонником беспристрастного знания. Но в рамках экзистенциальной философии (философии человеческой жизни) этот тезис оказывается чрезвычайно полезным.

Безусловно, наука и экзистенциальная философия не должны смешиваться. Наука не может и не должна делать экзистенциалистских суждений. Хотя экзистенциальная философия может основываться на суждениях науки. И, по моему мнению, эта философия является хорошей лишь тогда, когда в своей основе она имеет именно научное мировоззрение.

В экзистенциальной философии требование Эпикура прибегать при познании и оценке предмета к тем чувствам страдания и удовольствия, которые предмет вызывает, оказывается весьма перспективным. Я лишь добавил бы, что под предметом следует подразумевать скорее не вещь, а предмет мысли или идею. Соответственно, этот комментарий адресован, прежде всего, людям, отягощенным сложным мышлением и глубокой рефлексией.

Сложноорганизованный человек, интеллектуал очень часто оказывается погребенным в лабиринтах собственных идей и мыслей. Его жизнь не очень устраивает его, и он непрестанно размышляет, что же он делает не так и какие его взгляды являются ложными. В его голове хранится множество информации, множество мировоззренческих схем и экзистенциальных программ, и он бесконечно блуждает меж них, непрерывно сомневаясь и колеблясь. Шансов удачно выбраться из этого лабиринта у него немного! Он один, против него же выступают легионы. Я не раз сравнивал человеческий разум с компьютером. При всей условности этого сравнения суть ухватывается достаточно точно. Подумайте о том, какое множество компаний, фирм, организаций и частных лиц заинтересованы в том, чтобы на ваш персональный компьютер были записаны именно их программы (даже если эти программы являются откровенными, зловредными вирусами).

Также обстоит дело и с вашим разумом. С той лишь печальной разницей, что в случае с персональным компьютером вы знаете, что для него хорошо, а что плохо. А в случае с вашим разумом вы этого не знаете. Может статься, что та информация, которую записали в ваш разум с детства, изначально является вредоносной. То, что это весьма вероятно, вы можете обнаружить, обратившись к изучению различных людей, эпох и культур. Очень многие люди воспринимаются вами как люди, заблуждающиеся и ведущие ужасный и пагубный образ жизни. Но сами эти люди думают, что с ними все в порядке. Возможно, и вы находитесь на пути к гибели, но так же, как они, полагаете, что все замечательно.

«Копание в самом себе» есть первый признак того, что не все ладно в вашей экзистенции. Но посредством рефлексии вы, скорее всего, не сможете обнаружить дефект или дефекты. Вы один, и вы, скорее всего, не философ, то есть не специалист по идеям. Но даже если бы вы были философом, то ваши шансы не сильно бы возросли. Редкий философ имеет ум, достаточно сильный, чтобы противостоять целому легиону изготовителей интеллектуальных и экзистенциальных «вирусов», долженствующих заставить вас жить жизнью, угодной не вам, а им. Кроме того, к несчастью, философы с крепким умом часто сами любят заняться промывкой чужих мозгов, ибо сластолюбивы к власти над чужими душами. Такие философы спешат заняться изготовлением не «культурных антивирусов», а изготавливают свой вирус, то есть свою философию, которая должна внедриться в разум других, сковать их невольничей цепью и втащить на уже зафрахтованные рабовладельческие галеры.

Когда я сталкиваюсь с человеком, который уже изнемог под бременем собственной рефлексии, но, при этом, ни на дюйм не продвинулся к свободной и счастливой жизни, я рекомендую ему прибегнуть к методу Эпикура. В нашей голове окопалось такое множество интеллектуальных паразитов, которые высасывают из нас энергию жизни, что победить их без хорошего критерия крайне трудно. Все эти паразиты чрезвычайно громко орут и совершенно оглушают нас. То, что нам приятно, полезно и необходимо они называют злом, то же, что для нас вредно и губительно – добром. Блуждая, в этом лабиринте мы нуждаемся в «нити Ариадны». А эта нить обязательно должна быть прикреплена в своем начале к чему-то устойчивому и надежному. Такой отправной точкой отсчета я предлагаю принять чувства удовольствия или страдания. Причем, именно чувственного удовольствия и чувственного страдания. Если вы проголодались и хорошо поели, то вы испытываете удовольствие. Если же вы бьете себя по руке молотком, то вы испытываете страдание. Если же вы и в том и в другом случае уверяете, что вам все равно, то вы либо философ, либо идиот, что в данном случае, фактически, одно и то же.

Всякий раз, когда вы вновь чувствуете, что заблудились в лабиринте разума, возвращайтесь к этим исходным критериям и пытайтесь двигаться вновь вперед, сохраняя то чувство реальности и контакта с самим собой, со своими чувствами, со своими потребностями, со своими удовольствиями и страданиями, которые вы обрели, благодаря этому критерию. Возможно, однажды, вам также точно удастся «взвесить» ту или иную вашу идею или экзистенциальную схему, как это удалось в случае физического страдания или удовольствия. Идея же, порождающая страдание, скорее всего, вредна и ложна. Идея же, порождающая удовольствие, полезна и истинна (в экзистенциальном смысле слова). Здесь я полностью согласен с Эпикуром.

«В самом деле, главным признаком совершенного и полного знания является умение быстро пользоваться бросками мысли, [а это бывает, когда все] сводится к простым основам и словам. Ибо кто не может в кратких словах охватить все, что изучается по частям, тот не может познать толщу всего охватываемого… следует понять то, что стоит за словами, чтобы можно было свести к ним для обсуждения все наши мнения, разыскания, недоумения, чтобы в бесконечных объяснениях не оставались они необсужденными, а слова не были пустыми. В самом деле, если только мы хотим свести к чему-то наши разыскания, недоумения, мнения, то нам необходимо при каждом слове видеть его первое значение, не нуждающееся в доказательстве. И затем мы должны во всем держаться ощущений, держаться наличных бросков мысли или любого иного критерия, держаться испытываемых нами претерпеваний – и это даст нам средства судить об ожидающем и неясном. А уже разобравшись с этим, следует переходить к рассмотрению неясного». (11, с. 378 – 379).

Руководствуясь этими методологическими правилами канона, Эпикур приступает к физике.

Физика. Эпикур поддерживает мнение элеатов и Демокрита о том, что ничто не возникает из несуществующего, и ничто не разрушается в несуществующее, ибо тогда все давно бы уже погибло. «Какова Вселенная теперь, такова она вечно была и вечно будет, потому что изменяться ей не во что, – ибо, кроме Вселенной, нет ничего, что могло бы войти в нее, внеся изменение». (11, с. 379)

Все изменения, возникновения и уничтожения свершаются на вторичном уровне – уровне вещей и событий. На первичном же уровне – уровне атомов и пустоты – Вселенная сохраняет постоянство. В этом нас убеждает то обстоятельство, что тела существуют. Эти тела движутся и изменяются, но, при этом, очевидно, что без атомов и пустоты это движение и изменение означало бы переход в небытие всего сущего и наоборот, что невозможно.

«Далее, Вселенная беспредельна. В самом деле, что имеет предел, то имеет край; а край – это то, на что можно смотреть со стороны; стало быть, края Вселенная не имеет, а значит, и предела не имеет. А что не имеет предела, то беспредельно и неограниченно. Беспредельна Вселенная как по множеству тел, так и по обширности пустоты. В самом деле, если бы пустота была беспредельна, а множество тел предельно, то они бы не держались в одном месте, а носились бы рассеянными по беспредельной пустоте, не имея ни сдержки, ни отпора; а если бы пустота была предельна, в ней негде было бы существовать беспредельному множеству тел». (11, с. 380)

Миры бесчисленны и некоторые из них схожи с нашим, а некоторые отличны.

«Далее, следует полагать, что атомы не обладают никакими свойствами видимых предметов, кроме как формой, весом, величиною (жирный шрифт мой – С. Ч.) и теми свойствами, которые естественно связаны с формой. Ибо всякое свойство переменчиво, атомы же неизменны – ведь необходимо, чтобы при разложении сложного оставалось нечто прочное и неразложимое, благодаря чему перемены совершались бы не в ничто и не из ничего, а по большей части путем перемещений, иногда же путем прибавления и убавления. Поэтому необходимо, чтобы перемещаемые частицы были неразрушимы и свободны от качеств меняющегося тела, имея лишь собственные плотности и собственную форму: они-то и должны быть неизменны». (11, с. 383)

«Далее, опираясь на наши ощущения и претерпевания (ибо это вернейшая опора для суждений), необходимо усмотреть, что душа есть тело из тонких частиц, рассеянное по всему нашему составу (athroisma) (жирный шрифт мой – С. Ч.); оно схоже с ветром, к которому примешана теплота, и в чем-то больше сходствует с ветром, а в чем-то – с теплотой; но есть в ней и [третья] часть, состоящая из еще того более тонких частиц и поэтому еще теснее взаимодействующая с остальным составом нашего тела… пока душа содержится в теле, она не теряет чувствительности даже при потере какого-либо члена: с разрушением ее покрова, полным или частичным, погибают и частицы души, но, пока от нее что-то остается, оно будет иметь ощущения. Остальной же наш состав, оставаясь полностью или частично, после того как удалится то сколь угодно малое количество атомов, которое составляет природу души, ощущений уже иметь не будет. Наконец, когда разрушается весь наш состав, то душа рассеивается и не имеет более ни прежних сил, ни движений, а равным образом и ощущений (курсив мой – С. Ч.)». (11, с. 386).

Историки философии спорят о том, отрицали ли Левкипп и Демокрит существование богов. Выяснить это крайне трудно из-за гибели большинства текстов атомистов и из-за противоречивости свидетельств древних авторов. Но в случае с Эпикуром вопрос более ясен. Эпикур признавал существование богов. Правда, это признание мало радует теологов, ибо взгляды Эпикура на богов балансируют на грани самого мерзкого и отвратительного атеизма.

Боги есть не что иное, как образы, создаваемые атомами в промежутках между мирами. Эти образы не являются иллюзиями. Это действительно боги, природа которых заключается в сочетании особо тонких и совершенных атомов. Форма человеческого тела наиболее совершенна, следовательно боги обладают именно этой формой. Они разумны и проводят жизнь в беседах и размышлениях.

«Прежде всего верь, что бог есть существо бессмертное и блаженное, ибо таково всеобщее начертание понятия о боге; и поэтому не приписывай ему ничего, что чуждо бессмертию и несвойственно блаженству, а представляй о нем лишь то, чем поддерживается его бессмертие и его блаженство. Да, боги существуют, ибо знание о них – очевидность; но они не таковы, какими их полагает толпа, ибо толпа не сохраняет их [в представлении] такими, какими полагает. Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто принимает мнения толпы о богах, – ибо высказывания толпы о богах – это не предвосхищения, а домыслы, и притом ложные. Именно в них утверждается, будто боги посылают дурным людям великий вред, а хорошим – пользу: ведь люди привыкли к собственным достоинствам и к подобным себе относятся хорошо, а все, что не таково, считают чуждым». (11, с. 402)

Итак, боги не интересуются человеческими делами и судьбами и не вмешиваются в них. Такой интерес и такое вмешательство не совместимы с их блаженством, невозмутимостью и совершенством. Принимая участие в делах человеческих, боги не избежали бы отрицательных эмоций и чувств – гнева, обиды, раздражения, мстительности, жалости, ужаса, возмущения и т.д. «Существо блаженное и бессмертное ни само забот не имеет, ни другим не доставляет, а поэтому не подвержено ни гневу, ни благоволению: все подобное свойственно слабым». (11, с. 406)

Но даже такие боги чрезвычайно полезны людям. Они являют образец, которому должны следовать мудрые люди. Мудрый человек должен стремиться максимально уподобиться богам и, так же как и они, обрести невозмутимость и блаженство. В письме к Менекею Эпикур призывает следовать этим путем и обещает: «будешь ты жить, как бог среди людей. Ибо кто живет среди бессмертных благ, тот и сам ни в чем не сходствует со смертными». (11, с. 405)

Этика – убежден Эпикур – сердцевина философии. Философия же есть средство достижения блаженной, счастливой жизни. «Кто говорит, что заниматься философией еще рано или уже поздно, подобен тому, кто говорит, будто быть счастливым еще рано или уже поздно. Поэтому заниматься философией следует и молодому и старому…». (11, с. 402)

Главной проблемой этики является проблема смерти. Без решения этой проблемы невозможна счастливая жизнь.

«Привыкай думать, что смерть для нас – ничто: ведь все и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений… Поэтому ничего нет страшного в жизни тому, кто по-настоящему понял, что нет ничего страшного в не-жизни… Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для нее сами не существуют… А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом». (11, с. 402 – 403)

Основой счастливой жизни являются наслаждения. «Потому мы и говорим, что наслаждение есть и начало и конец блаженной жизни; его мы познали как первое благо, сродное нам, с него начинаем всякое предпочтение и избегание и к нему возвращаемся, пользуясь претерпеванием как мерилом всякого блага» (11, с. 404).

Но не все наслаждения стоит принимать, поскольку многие из них мнимы и ведут к страданию.

«Поэтому когда мы говорим, что наслаждение есть конечная цель, то мы разумеем отнюдь не наслаждения распутства или чувственности, как полагают те, кто не знают, не разделяют или плохо понимают наше учение, – нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятений души. Ибо не бесконечные попойки и праздники, не наслаждение мальчиками и женщинами или рыбным столом и прочими радостями роскошного пира делают нашу жизнь сладкою, а только трезвое рассуждение, исследующее причины всякого нашего предпочтения и избегания и изгоняющее мнения, поселяющие великую тревогу в душе». (11, с. 404 – 405)

«Никакое наслаждение само по себе не есть зло; но средства достижения иных наслаждений доставляют куда больше хлопот, чем наслаждений». (11, с. 407)

«Если бы то, что услаждает распутников, рассеивало страхи ума относительно небесных явлений, смерти, страданий, а также научало бы пределу желаний, то распутники не заслуживали бы никакого порицания, потому что к ним отовсюду стекались бы наслаждения, и ниоткуда – боль и страдание, в которых заключается зло». (11, с. 407)

Наивысшим благом и счастьем, по Эпикуру, оказывается невозмутимая, безмятежная, созерцательная жизнь, избавленная от страдания. В основе такой жизни лежит мудрость и совершенство разума. Лишь благодаря разуму, мы можем наметить себе эту цель, пути к ее достижению и достичь ее.

«Начало же всего этого и величайшее из благ есть разумение; оно дороже даже самой философии, и от него произошли все остальные добродетели. Это оно учит, что нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно, и [нельзя жить разумно, хорошо и праведно], не живя сладко (курсив мой – С. Ч.): ведь все добродетели сродни сладкой жизни и сладкая жизнь неотделима от них… Поэтому и полагает мудрец, что лучше с разумом быть несчастным, чем без разума быть счастливым: всегда ведь лучше, чтобы хорошо задуманное дело не было обязано успехом случаю». (11, с. 405)

Очевидно, уже одного этого заявления Эпикура достаточно, чтобы сделать его философию неприемлемой для христианства. Сладкая жизнь является необходимым условием для жизни разумной, хорошей и праведной.

Вслед за Сократом Эпикур высказывается в пользу самодостаточности мудреца. Разумная и добродетельная жизнь является основой такой самодостаточности. «Самодовление мы считаем великим благом, но не с тем, чтобы всегда пользоваться немногим, а затем, чтобы довольствоваться немногим, когда не будет многого, искренне полагая, что роскошь слаще всего тем, кто нуждается в ней меньше всего, и что все, чего требует природа, легко достижимо, а все излишнее – трудно достижимо». (11, с. 404)

Философия Эпикура прекрасно выразила самые существенные черты натуралистической античной культуры. Естественно, что последующая эпоха торжества христианской культуры с негодованием отвергла эту философию. Интерес к Эпикуру возникает вновь в эпоху Возрождения и в Новое Время. Начиная с XV века, и по сей день христианская культура девальвируется, преобразовывается и вытесняется на задний план. Общество становится все более натуралистически ориентированным. В этом отношении, Эпикур, безусловно, значительно ближе современному человеку, чем человеку Средневековья.

§. 2. Скептики

Основателем скептической философии был Пиррон (360 – 270 гг. до н.э. город Элида). Сначала Пиррон занимался живописью, и Диоген Лаэртский уверяет, что и в его время все еще можно было видеть в элидском гимнасии работу Пиррона «Факелоносцы». Затем Пиррон обратился к философии. Он прослушал курс лекций у мегарика Брисона (мегарики - одна из сократических школ) и демокритовца Анаксарха. По преданию, вместе с Анаксархом Пиррон участвовал в походах Александра Македонского и якобы встречался с индийскими аскетами. Некоторые полагают, что философ испытал определенное влияние буддизма. В последующем он вел достаточно спокойную и уединенную жизнь и почти не имел учеников.

Философия скептицизма чрезвычайно проста. Ее изложение не займет много места, поскольку по самой своей сути она чужда многословности. Пиррон полагал, что любое знание не является достоверным. Мы имеем дело с различными явлениями, которые возникают у нас в восприятии, но о самих этих явлениях судить не можем. Все наши понятия и все наши суждения не имеют твердых оснований. На каждое суждение можно выставить контрсуждение, и каждое понятие можно оспорить, продемонстрировав его неточность и условность.

«На всякое слово есть и обратное». Секст же Эмпирик – один из поздних скептиков – пишет так: «Основное же начало скепсиса лежит главным образом в том, что всякому положению можно противопоставить другое, равное ему; вследствие этого, как кажется, мы приходим к необходимости отказаться от всякого рода догм». (22, т. 2, с. 209) Очевидно, что Пиррон развивает релятивизм софистов, доводя его до абсолютного сомнения в чем бы то ни было.

Если же знание о чем-либо невозможно, то самое разумное, что может сделать философ, - воздерживаться как от суждений (афасия – потеря речи), так и от каких-либо предпочтений. Воздержание в своей жизни от предпочтений проистекает из понимания того, что если мы не можем что-либо знать, то и определить, что для нас хорошо, а что плохо, что для нас правильно, а что неправильно, мы не в состоянии. В результате, согласно Пиррону, философ должен пребывать в атараксии (атараксия – невозмутимость, хладнокровие, спокойствие).

Именно этому образцу и следовал Пиррон в своей жизни. «Он ничего не называл ни прекрасным, ни безобразным, ни справедливым, ни несправедливым и вообще полагал, что истинно ничто не существует, а людские поступки руководятся лишь законом и обычаем, – ибо ничто не есть в большей степени одно, чем другое. В согласии с этим вел он и жизнь свою, ни к чему не уклоняясь, ничего не сторонясь, подвергаясь любой опасности, будь то телега, круча или собака, но ни в чем не поддаваясь ощущениям. От опасностей его уберегали (по словам Антигона Каристского) следовавшие за ним друзья⁷⁴. Впрочем, Энесидем говорит, что воздержание от суждений было для него правилом только в философии, в частных же случаях он вовсе не был неосмотрителен». (11, с. 352)

«Он добронравно жил со своей сестрой, повивальной бабкой (так пишет Эратосфен в книге "О богатстве и бедности"), сам носил продавать на базар кур и поросят и сам прибирался в доме, сохраняя полное безразличие; говорят, он даже свинью купал по своему безразличию. Однако за сестру свою (а имя ей было Филиста) он однажды пришел в гнев, а когда его попрекнули, ответил, что не за счет женщины подобает щеголять безразличием. А в другой раз на него набросилась собака, и он испугался, но на укоры ответил, что нелегко всецело отрешиться от человеческих свойств, однако против всего, что происходит, он ополчается, сколько есть сил, делом, а когда недостает сил – словом. И когда ему лечили язвы нагноением, сечением и прижиганием, то он, говорят, даже не морщился». (11, с. 352)

«Посидоний рассказывает о нем вот какой случай. На корабле во время бури, когда спутники его впали в уныние, он оставался спокоен и ободрял их, показывая на корабельного поросенка, который ел себе и ел, и говоря, что такой бестревожности и должен держаться мудрец». (11, с. 354)

Атараксия, невозмутимость и воздержание от предпочтений имели любопытные следствия. Как видно из описания Диогена, Пиррона от бедствий оберегали друзья, поэтому он мог быть последовательным. Последующие же скептики немного смягчили это положение и полагали, что мудрец должен следовать тому течению дел, которое принято в местности, в которой он живет. Поскольку ничто не может быть предпочтено, постольку нам ничто не мешает поступать так, как поступают окружающие. В этом отношении, по виду такой скептик ничем не отличается от окружающих его людей и делает все то же, что и они. Правда, при этом он сохраняет невозмутимость и незаинтересованность в происходящем.

Учеником Пиррона был Тимон. Он почти во всем следовал положениям учителя. Скепсис, согласно Тимону, есть основа счастливой и блаженной жизни. Согласно Евсевию Кесарийскому, христианскому автору III – IV вв., Тимон утверждал следующее: «Желающий быть счастливым должен обращать внимание на следующие три вещи. Во-первых, на то, каковы вещи, во-вторых, каким образом нам нужно к ним относиться, наконец, что воспоследует для человека за таковым отношением. И касательно вещей он выявит, что они в равной степени безразличны, непостоянны и не подлежат суждению, а коли так, то и мнения о них не могут быть ни истинными, ни ложными. А отсюда следует, что им не стоит доверять, но надо быть лишенным мнений, быть лишенным склонности к чему-либо и неколебимым. О каждой вещи надо говорить, что она есть не в большей степени, чем ее нет, что она и есть и не есть, что она ни есть, ни не есть. А кто пришел в такое расположение духа, по словам Тимона, у него сперва появится полное воздержание от высказываний и речи, а затем невозмутимость».

Согласно Тимону, более вероятны лишь суждения о наших восприятиях: «Что мед сладок, я не утверждаю, но что он таким кажется, я допускаю». Из этого суждения мы видим, что скептики старательно пытались «выкроить» в своей скептической философии возможность для выбора в повседневной жизни. «…догматики говорят, будто скептики отрицают самую жизнь, так как отвергают все, из чего она складывается. Но те отвечают: «Это неверно. Мы ведь не отрицаем, что видим, а только не знаем, как мы видим. Мы признаем видимости, но не признаем, что они таковы и есть, каковы кажутся. Мы чувствуем, что огонь жжет, но жгучая ли у него природа, от такого суждения мы воздерживаемся». Мы видим, что человек движется и что человек умирает, но, как это происходит, мы не знаем. Просто мы стоим на том, что вся подоснова явлений для нас неясна». (11, с. 364 – 365)

Пиррон и его ученик Тимон составляют так называемый «древний скептицизм». На Тимоне этот скептицизм пресекся. Но скептическую эстафету странным образом подхватили академики.

В IV – III вв. до н.э. Аркесилай и Карнеад, возглавлявшие платоновскую Академию увлеклись скептицизом. Основание к тому дали некоторые диалоги Платона, которые не утверждали что-либо положительное, но представляли лишь диалектическую динамику различных позиций относительно того или иного вопроса. Карнеад, между прочим, участвовал в афинском посольстве в Рим. Пока римский сенат обдумывал решение по этой миссии, Карнеад занялся чтением лекций римской молодежи. Он пользовался большим успехом, но чрезвычайно смущал умы ревнителей римской нравственности. Так, в частности, Карнеад прочел две лекции о справедливости. В первой лекции он обосновал необходимость быть справедливым, во второй же блестяще сокрушил эту необходимость. Отцы города предпочли поскорее удалить и посольство, и Карнеада с тем, чтобы он не смущал юные римские умы.

Скептик Энесидем (I век до н.э.) разработал так называемые «тропы» (опровержения), предназначенные для сокрушения каких-либо положительных философских суждений. Таких тропов он сформулировал десять. Я не буду излагать их все, приведу лишь пару. Третий троп указывает на то, что о предмете у нас много ощущений. О яблоке зрение дает один образ, вкус – другой, а обоняние – третий. Все эти ощущения невозможно строго согласовать между собой. Мы произвольно объединяем их и относим к такому предмету как яблоко. Эта произвольность не может быть основанием твердого знания.

Или: «Пятый исходит из воспитания, законов, веры в предания, народных обычаев и ученых предубеждений. Сюда относятся сомнения о прекрасном и безобразном, об истинном и ложном, добром и злом, о богах, о становлении и гибели всех видимостей. В самом деле, одно и то же для одних справедливо, для других несправедливо, для одних добро, для других зло. Персы не считают невозможным жениться на собственной дочери, а у эллинов это противозаконно. У массагетов (по словам Евдокса в I книге "Объезда Земли") жены общие, у эллинов – нет. Киликийцы находят удовольствие в разбое, эллины – нет. Разные народы верят в разных богов; иные признают предведение, иные – нет. Египтяне покойников бальзамируют, римляне сжигают, пеонийцы бросают в озера. Поэтому от суждения, что истинно, а что нет, следует воздержаться». (11, с. 358 – 359)

На протяжении последних веков существования античного мира скептицизм был надежным, хотя и не очень эффективным, оружием интеллектуалов против хаоса и разноголосицы философских мнений и против все более наступавших восточных религий. Вместе с гибелью античного мира погиб и скептицизм. Но он вновь возрождается вместе с новой наукой и новой культурой Возрождения и Нового Времени. Так, например, обильную дань скептицизму принес французский философ Монтень (1533 – 1592), автор знаменитых опытов.

В наше время скептицизм часто оказывается оружием, которое многие используют против науки в защиту религии. Научные знания часто разрушают устоявшиеся общественные предрассудки и мифы. И часто сторонники этих предрассудков и мифов используют скептицизм с тем, чтобы обезоружить и обезопасить эти знания.

Особенно склонны к этому россияне в последнее время. С середины 90-х годов скептицизм становится стихийной, неосознанной массовой российской философией. Причины тому – социальные неурядицы и потрясения, а также всеобщее разочарование во всех и во всем.

Брежневская эпоха застоя вылилась в мощнейший социальный подъем в годы перестройки, сопровождавшийся безудержным оптимизмом и таким же безудержным поглощением информации ранее закрытой для общего пользования. Но по мере возрастания количества информации, по мере сокрушения социального оптимизма в россиянах стал вырабатываться скепсис относительного всего и вся. Это выразилось, прежде всего, в скептическом отношении к социальному и политическому знанию. Советские теории обанкротились вместе с банкротством Советского Союза. Либеральные теории обанкротились вместе с банкротством реформ. В итоге, российский человек теперь не верит ничему и никому. У него нет желания и возможности разбираться в теориях, и у него уже нет сил в очередной раз довериться каким-либо теоретикам, а также политикам, представляющим их. Российский человек отмахивается от всего и, заявляя, что истина недостижима, погружается в заботы обыденной жизни, либо же фанатично отдается религии.

Современный российский скептицизм есть вернейший знак современного российского отчаяния и пессимизма. Правда, интеллигентные люди, являющие этот скептицизм, обижаются на меня, когда я говорю им, что они озвучивают лишь распространенную ментальную программу. Им кажется, что их скепсис есть плод серьезных раздумий и выводов.

§. 3. Неоплатоники.

По общему мнению историков философии, неоплатонизм является последним, а некоторые считают, и высшим достижением античной философии. Признаюсь, что не испытываю восторга перед неоплатонизмом. Это учение представляется мне чрезмерно заумным и фантастическим. Мистические элементы, которые уже обильно присутствуют в философии Платона, в неоплатонизме получают предельное развитие. Мой материалистический ум совершенно «пробуксовывает» в этой философии. Но я покоряюсь необходимости и предлагаю краткое изложение основных неоплатонических идей.

Основателем неоплатонизма является Плотин (204/205 – 270 гг.). Плотин родился в Египте, получил прекрасное образование и ближе к тридцати годам увлекся философией. Он слушал множество философов в Александрии, но увлекся лишь одним – Аммонием – платоником пифагорейского толка. Впоследствии Плотин сопровождает римскую армию в походе на Восток в надежде ознакомиться с учением индусов и персов. Это предприятие не имело успеха. В конце концов, Плотин обосновывается в Риме, где и обретает некоторое количество учеников. Наиболее выдающимся из них был финикиец Порфирий, который составил биографию Плотина. Он систематизировал записи учителя и издал их.

Любопытна характеристика, которую Порфирий дает учителю в своем произведении «Жизнь Плотина».

«Плотин, философ нашего времени, казалось, всегда испытывал стыд от того, что жил в телесном облике, и из-за такого своего настроения всегда избегал рассказывать и о происхождении своем, и о родителях, и о родине. А позировать живописцу или скульптору было для него так противно, что однажды он сказал Амелию, когда тот попросил его дать снять с себя портрет: «Разве мало тебе этого подобия, в которое одела меня природа, что ты еще хочешь сделать подобие подобия и оставить его на долгие годы, словно в нем есть на что глядеть?» Так он и отказался, не пожелав по такой причине сидеть перед художником; но у Амелия был друг Картерий, лучший живописец нашего времени, и Амелий попросил его почаще бывать у них на занятиях (где бывать дозволялось всякому желающему), чтобы внимательно всматриваться и запоминать все самое выразительное, что он видел. И по образу, оставшемуся у него в памяти, Картерий написал изображение Плотина, а сам Амелий внес в него последние поправки для сходства: вот как искусством Картерия создан был очень похожий портрет Плотина без всякого его ведома». (11, с. 427)

По общему мнению, Плотин жил в ужасную эпоху. Третий век для Римской империи был весьма разрушительным. Непрерывная «чехарда» императоров, воздвигаемых и тут же свергаемых армиями, гражданские войны, социальный хаос, экономические кризисы, эпидемии. Судя по всему, мир мало радовал Плотина и толкал его к тому, чтобы погрузиться в созерцание трансцендентного (потустороннего). И Плотин погрузился в это созерцание.

Основой плотиновской философии, безусловно, является платонизм. Но Плотин обогатил его элементами других философских систем. Наиболее заметно влияние пифагореизма, стоицизма и аристотелевской философии.

Плотин поддерживает и углубляет дуализм платоновской философии. Материальный мир жестко противостоит миру идеальному. Но, вместе с тем, Плотин и сглаживает это противостояние, указывая на то, что материя также является порождением мира идеального. Таким образом, основатель неоплатонизма логически выверяет идеализм Платона и избавляет его от какой-либо двусмысленности. В философии Плотина идеализм впервые предстает в законченном и совершенном виде. Идеальная сущность является причиной и источником всего сущего.

Бытие, согласно Плотину, устроено иерархически. Высшую ступень в иерархии занимает Единое, которое есть Благо. Эта субстанция подобна солнцу для всего мира. Именно она порождает все сущее и наделяет его разумностью и благом. Единое есть сила и энергия, лежащая в основе всего. Но само Единое отделено от всего сущего и не может быть познано через него. Абсолютность Единого столь велика, что мы даже не можем применить к нему какие-либо понятия и характеристики, созданные на основе знания сущего. Более того, мы даже не можем сказать, что Единое существует, поскольку термин «существование» относится к более низким уровням бытия. Единое «сверхсуществует». Единственный способ рационального познания Единого – «негативная метафизика», которая говорит, чем Единое не является, и тем самым косвенно определяет его сущность.

Главный же способ познания Единого – мистическое озарение, сверхразумный, а, значит, и безумный экстаз, в котором наша душа сливается с Абсолютом и постигает его.

«Поскольку природа Единого творит все вещи, оно само не есть что-либо из них. Следовательно, оно не есть ни качество, ни количество, ни душа, ни дух. Оно не движется и не покоится, не находится в пространстве или времени; оно совершенно однородно, более того, существует вне рода и до всякого рода, до движения и покоя». (Эннеады, VI, 9, 3)

«Мы можем иногда приобщаться к нему, хотя неспособны выразить его, подобно тому, как люди в состоянии энтузиазма чувствуют в себе присутствие чего-то высшего, но неспособны дать себе в этом отчет». (Эннеады,V, 2, 1)

Единое порождает все сущее, но не за тем, чтобы породить, а по избытку своего совершенства. Это порождение осуществляется посредством эманации (истечение, распространение). Совершенная природа Единого как бы изливается через «край», порождая все сущее. Представьте бассейн, в котором есть имманентный и автономный источник, и нет сливного отверстия. Вода заполнит бассейн и начет растекаться во все стороны. Озеро, или море, которое в итоге возникнет, мы можем уподобить сущему, порожденному Единым.

Вторая ступень иерархии бытия, первое порождение Единого есть Ум (Нус). Ум тождественен миру эйдосов Платона. Он содержит идеальные образцы всех вещей, и эти образцы отражают как роды и виды вещей, так и единичные вещи. В то время как Единое существует само для себя, Ум существует для Единого, созерцает Его и стремится к Нему.

Третья ступень иерархии – Душа. Относительно Ума Она оказывается идеальной (бестелесной) материей. Душа есть последняя ступень мира умопостигаемого и высшая ступень мира чувственного, материального. Часть этой души отделяется и творит материальный мир – очередной этап эманации. Эта часть составляет Мировую Душу. Мировой Душе подчинены боги и демоны, и Мировая Душа упорядочивает мир, превращая его в органическое целое.

Мир имеет две сферы. Высший, надлунный мир прекрасен и светится светом мира умопостигаемого. Небесные тела этого мира бессмертны. Низший, подлунный мир полон распада и деградации. Здесь бессмертны лишь элементы, вещи же преходящи.

Мир состоит из материи, упорядоченной Мировой Душой. Материя есть последняя ступень эманации Единого, и поэтому она крайне несовершенна и иллюзорна. Материя балансирует на грани бытия и небытия. Ее несовершенство есть причина мирового зла. В этом отношении, зло оказывается не неким первоначалом, а лишь недостатком Единого-Блага. В материи Единое-Благо умаляется почти совершенно. Но поскольку материя также является эманацией Абсолюта, она несет на себе отпечаток, пусть и чрезвычайно ущербный, Высшего Блага.

Природа человека также сложна и иерархична. Высшая часть души человека – «высший человек» - обитает в сфере умопостигаемого, созерцает блаженные сущности и не входит в «пошлости» материальной жизни. Эта высшая часть души порождает низшую душу, которая и пребывает в человеческом теле. Лишь мистические озарения и экстазы сообщают нам о существовании высшей части души. Благодаря именно этой части, мы можем время от времени вступать в контакт с идеальным миром.

Цель человека – посредством развития интеллектуальных способностей, укоренения в добродетели, посредством аскезы, музыки, поэзии преодолеть страсти, вожделения и пороки, очистить себя от всего низшего и материального и слиться в мистическом экстазе с Единым, которое Плотин называет Богом-Отцом.

В последующем неоплатонизм активно развивался такими философами как Порфирий, Ямвлих, Прокл и др. На протяжении нескольких столетий неоплатонизм выступал в качестве конкурента христианства. С каждым своим шагом он приобретал все более религиозный и мистический характер. Но конкурировать с христианством неоплатонизму было трудно, поскольку он мог быть популярным лишь среди высокообразованных людей, в то время как христианство, благодаря интеллектуальным стараниям Отцов Церкви, могло обращаться как к образованным, так и необразованным людям. С победой христианства неоплатонизм был административно подавлен и прекратил свое существование. Но на протяжении всего своего существования, как и в последующем, неоплатонизм являлся неисчерпаемым источником идей и понятий для христианских мыслителей в их деле создания христианской философии. И ныне платоники по большей части приходят к христианству, а христиане часто обращаются к платонизму.

Комментарии материалиста. Неоплатоники претендуют на то, чтобы «прыгнуть выше своей головы» и узреть то, что человеку узреть невозможно. Для меня как материалиста и ученого неоплатонизм является скоплением множества туманных слов, которое выражает фантазии и неврозы неоплатоников. Сам характер Плотина, по крайней мере, так как его описывает Порфирий, безусловно, несет на себе черты сильнейших неврозов. Плотин предстает человеком, который утерял контакт с человеческим миром и компенсирует эту потерю онтологизацией мира фантастического и иллюзорного.

Как философ я знаю цену словам и философским понятиям. Они ценны лишь тогда, когда способствуют реальному познанию мира и нашему счастью в этом мире. Если же слова удаляют нас в сферу фантастического, то они не только бессмысленны, но и вредны. Часто платоники упрекают материалистов и ученых в том, что те слишком приземлено и слишком просто мыслят. Поверьте, я могу мыслить и говорить не хуже платоников. Для этого достаточно лишь поднатореть в соответствующих словах и изощриться в искусстве театра. Но я убежден, что подлинно сильный ум не боится простоты, приземленности и даже пошлости. Подлинная сила ума проявляется не в фантастических грезах, а в способности принять себя таким, каков ты есть. Мы – люди, и нелепо и глупо пытаться прыгнуть выше тех потребностей и способностей, которые у нас есть как у людей.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. СРЕДНЕВЕКОВАЯ ФИЛОСОФИЯ.

Общая характеристика Средневековья.

Хронология Средневековья имеет во многом условный характер, впрочем, как и любая хронология, и любая периодизация. Наиболее распространенная датировка Средневековья – конец V – конец XV/начало XVI вв. н. э.

Начало Средних веков обычно связывают с падением Западной Римской империи. В 476 году военачальник варваров низложил последнего императора Западной Римской империи Ромула Августа и отослал знаки императорского достоинства в Константинополь – столицу Восточной Римской империи. 476 год является условным рубежом, поскольку к тому времени Западная Римская империя фактически уже не существовала. Ее территория была поглощена множеством больших и малых варварских королевств. Восточная Римская империя (Византия) просуществовала еще тысячу лет. Но и в ней блеск античной культуры с каждым столетием чувствовался все меньше и меньше. Античная цивилизация к середине первого тысячелетия погибла безвозвратно.

Основа античной цивилизации - частное крестьянское хозяйство, рабское производство, торгово-ремесленные города - исчезла. В сельском хозяйстве в последние века существования Римской империи все более доминировали крупные латифундии земельных магнатов, обрабатываемые зависимыми крестьянами. В городах же ремесло и торговля приходили в упадок, а сами города нищали и пустели.

Одной из главных причин этого обнищания был чудовищный гнет вездесущего римского государства. Чем больше разрасталась Римская империя, тем больше она требовала материальных и людских ресурсов для управления и защиты. До поры до времени эта империя «кормилась» ресурсами, извлекаемыми из покоряемых народов. Но раздувшись до предела, она уже больше не могла расширяться, а, значит, и извлекать средства для своего существования из завоеваний.

Для поддержания границ, порядка и управляемости внутри империи пришлось использовать ресурсы самой империи. Римская империя стала пожирать самое себя. Подобная гигантская социальная конструкция нуждалась в гигантском бюрократическом аппарате и в огромной армии.

Этот циклопический механизм не мог работать без сбоев. Неоднократно Римская империя сотрясалась гражданскими войнами. Войны, нашествия варваров, чудовищный фискальный гнет все подавляющего государства в итоге убили античную городскую цивилизацию, а, значит, и античную культуру.

Уже в первые века нашей эры в Римской империи начинает распространяться христианская религия. В IV веке она становится государственной и начинает все более подавлять остатки античной, языческой культуры. В 529 году император Юстиниан приказал закрыть все философские школы в Афинах. С этого момента официально существовать могла лишь христианская философия.

В течение второй половины первого тысячелетия нашей эры территория Римской империи была окончательно поглощена и освоена варварами.

Большая часть территории Восточной Римской империи (Византии) была захвачена сначала арабами, а в первой половине второго тысячелетия – турками-османами. На территориях, захваченных арабами, воцарился ислам и исламская философия. Эта философия находилась под сильнейшим очарованием античной мысли, но это очарование не меняло сущностный характер исламской философии и цивилизации.

На все более сужающейся территории Византийской империи царило христианство и христианская философия. Деспотический характер византийского общества способствовал консервации культуры. Византийская культура ориентировалась не на создание нового, а на благоговейное воспроизведение традиции.

То же можно сказать и о западной средневековой культуре. При крушении Западной Римской империи уцелел лишь один институт – западная христианская церковь. Она стала для варваров посредником в получении античного наследия. Но, к сожалению, это посредничество не могло быть эффективным. Варвары не способны были воспринять античное наследие целиком. Да и сама церковь предпочла оставить большую часть этого наследия в прошлом, поскольку оно слишком явно было связано язычеством.

Кроме того, упадок западного общества способствовал и упадку западной христианской церкви. Римский первосвященник сидел в опустевшем, полуразрушенном Риме, находясь во власти сначала варваров, а затем местных магнатов. Церковная же иерархия на местах оказалась во власти варварских королей. Какие-либо признаки образованности и цивилизации почти полностью исчезли в Западной Европе. Лишь немногие представители церкви могли читать и писать, но блестящие знания античности были ими позабыты.

Культурное возрождение, казалось бы, началось в VIII веке с возникновением империи Карла Великого. Эта империя востребовала ученость ирландских монахов, которые единственные в Западном мире на тот момент сохранили хоть что-то от античной мудрости. Но империя очень скоро распалась, и Европа вновь погрузилась во мрак невежества.

В X веке Западная Европа представляет печальную картину. Она вся покрыта лесами. Кое-где среди лесов виднеются деревни и небольшие городки, возникшие вокруг властных или религиозных центров. Торговля и какие-либо коммуникации между поселениями и между областями сведены к минимуму – очень трудно перемещаться сквозь лес, пересекая многочисленные владения различных сеньоров и подвергаясь нападениям либо этих сеньоров, либо разбойников. Дороги почти отсутствуют, гостиниц нет. Монастыри и бедные деревни с трудом могут прокормить редких путешественников. На дорогах неспокойно. Набеги норманнов, многочисленные феодальные войны, разбой местных сеньоров не способствуют путешествиям. Европа замыкается в стены замков и жалких лачуг. Все представители общества сверху донизу не образованны и дики. Потребность в грамотных людях минимальна и полностью удовлетворяется представителями церкви. В итоге церковь оказывается хозяйкой умов, а религия – единственной формой мировоззрения.

В этом отношении, европейцы того времени являют весьма удручающее и, вместе с тем, забавное зрелище. По сути, они - варвары, невежественные, дикие и суеверные. Они бедны и агрессивны. Их быт жалок и примитивен. Сами они грязны и покрыты паразитами, поскольку им в голову не приходит, что следует мыться. Но они уверены, что обладают сокровенной Истиной, сообщенной им Богом, и готовы неистово нести эту Истину не только дикарям, обитающим в лесах на Севере и Востоке Европы, но и достаточно цивилизованным людям Востока.

Ситуация постепенно начинает меняться, начиная с тысячного года. Историки часто говорят о «Средневековом Возрождении 1000 г.». Западный мир постепенно упорядочивается и начинает накапливать цивилизационные навыки. Нашествия норманнов прекращаются, а восточно-европейские страны служат барьером для постоянно накатывающихся на Европу волн восточных кочевников. Эта относительная геополитическая безопасность способствует постепенному развитию сельского хозяйства и, самое главное, торгово-ремесленных городов. Эта же безопасность способствует отсутствию гигантского деспотического централизованного государства. Относительная политическая децентрализация Европы позволяет ее экономике и культуре развиваться свободно.

Крепнущие и богатеющие города, совершенствующееся сельское хозяйство поставляют средства для существования все большего количества образованных людей. И эти люди оказываются востребованы теми же городами и формирующимися национальными государствами. Постепенно в городах возникают университеты, а монастыри становятся центрами образования и учености.

Конечно, это неуклонное развитие время от времени прерывается и приостанавливается масштабными войнами (например, Столетняя война) и масштабными эпидемиями (например, Черная смерть, свирепствовавшая в XIV – XV вв.). Но оно возобновляется вновь и вновь. Это развитие становится основой для расцвета средневековой философии. В XII – XIV вв. христианская западная философия достигает совершенства и глубины.

В конце XV - начале XVI века экономический подъем Европы выливается в формирование нового типа экономики и общества – капитализма. Капитализм – это социальная форма индустриального общества. Именно в рамках капиталистических отношений и на их базе возникает индустриальное производство, научно-технический прогресс, современное гражданское общество, демократия, современные искусство и наука и т.д. В результате всех этих процессов общество становится все более светским, мирским. Религия не исчезает, но превращается в одну из многих сфер духовной жизни. Значимость религии и религиозной мысли умаляется. Новая эпоха порождает новое мировоззрение.

Таким образом, мы видим, что доминирующей культурной формой в Средние века является религия. Это, прежде всего, христианство и ислам. Соответственно и философия в Средние века всецело подчинена религии. В Средневековой Европе существовала даже формула, определяющая это подчинение: философия – служанка богословия. Именно поэтому история средневековой философии есть история философии религиозной.

В этой главе я сосредоточу свое внимание на истории средневековой христианской философии. История средневековой мусульманской философской мысли достойна отдельной книги, ибо ее успехи велики - велики настолько, что она даже часто оказывалась источником для заимствования идей христианами. То же можно сказать и об иудейской философии того времени.

В рамках исследования средневековой христианской философии я собираюсь придерживаться следующего плана. Сначала мы рассмотрим историю возникновения христианства и суть его религиозной доктрины. Затем обратимся к периоду, именуемому патристикой – времени отцов церкви. В заключение же мы рассмотрим схоластическую философию Запада.

Я буду излагать сущность и историю христианства с позиции науки. Это предупреждение принципиально, поскольку оно указывает на характер последующего текста. Моя книга является светской книгой и, я надеюсь, научной книгой. Наука же, как известно, чужда каких-либо политических, религиозных, национальных и других предпочтений. Ее интересует истина. Истина, удостоверяемая эмпирически и рационально. В силу этого, взгляд науки на историю христианства отличен от взгляда христианской церкви.

Для церкви история христианства есть история открытия человечеству Истины Богом и дальнейшего распространения этой Истины среди народов. Для науки же история христианства есть естественноисторический процесс формирования одной из мировых религий. В этом отношении наука не видит здесь какой-либо разницы между христианством и другими духовными течениями. Наука изучает историю христианства точно так же, как она изучает историю коммунизма, фашизма, либерализма или феминизма.

Моя задача - адекватно изложить сущность христианства. Затем я должен проинтерпретировать этот материал с позиции науки. И моя воля – прокомментировать его с философской и личной точек зрения.

Позиция науки в данном случае мне представляется тем более предпочтительной, поскольку она избавляет меня от необходимости встревать в яростные споры различных конфессий (исповеданий), которые раздирают христианство с самого момента его возникновения. Христиане уже давно отчасти смирились с заблуждениями науки. Поэтому сегодня им легче простить ученому то, что они никогда не смогут простить своим конкурентам на поле религии. Ученый – это заблуждающийся. Христианин же иной конфессии – еретик.

Если бы я излагал историю христианства с позиции православия, то были бы крайне раздражены католики, протестанты и многие другие. Если же - с позиции католицизма, то раздражены были бы уже православные, протестанты и другие. И так далее. В итоге, мой текст превратился бы в проповедь взглядов той или иной конфессии.

Спор между конфессиями никогда не будет разрешен, если, конечно, не задействовать политические средства, например, репрессии. Но в случае с наукой дело обстоит куда лучше. Здесь мы можем прибегнуть к рациональным доказательствам и, наконец, обнаружить истину. Именно поэтому я держусь позиции науки, а не религии.

Если же кого-либо из верующих моя научная позиция не устраивает, то воспримите этот текст как способ еще раз проверить и укрепить стойкость вашей веры. Она малого стоит, если ее могут смутить суждения какого-то там философа-атеиста! И не стоит пугаться моих суждений: если вы пугаетесь «хомяка» и кричите «волк», то что же будет с вами, когда вы встретите настоящего волка.

Первые две главы, посвященные истории возникновения и эволюции христианства, оформлены несколько необычным образом. Признаюсь, что при конечной правке текста книги эти главы показались мне неудовлетворительными. Хороший автор господствует над материалом и оформляет его надлежащим образом. Я надеюсь, что предыдущие главы продемонстрировали читателю, что я – хороший автор.

Но в случае с двумя первыми главами о христианстве меня постигла неудача. Материал одолел меня! Одна из причин этого – в юности я увлекался христианством, много читал и думал на эту тему. И сегодня эта тема вызывает мой живейший интерес. Мне не удалось упорядочить все, что мне хотелось бы сказать на этот счет в рамках двух относительно небольших глав. Мои многочисленные комментарии явно собьют и отвлекут читателя от основной линии изложения. Осознавая это, я в последний момент перед публикацией книги постарался спасти эти главы и сделать их более удобными для чтения человеком, не склонным погружаться в детали и частности. Для этого я отнес наиболее эмоциональные или детальные фрагменты текста, напечатанные мелким шрифтом в конец главы, пронумеровав их как комментарии № 1, № 2, № 3 и т. д. При желании читатель может ознакомиться с ними либо во время чтения главы, либо после.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА. ИУДЕЙСКИЕ ИСТОКИ ХРИСТИАНСТВА. УЧЕНИЕ ИИСУСА.

«Жак де Витри слыхал о демоне, который вселился в одержимого, его устами разъясняя Священное писание. Некий святой спросил его, как он может проповедовать истину, будучи ее врагом, а бес отвечал: «Делаю так во вред слушающим: хоть и слышат они об истине, а не поступают соответственно, и тем делаются хуже, чем были»».

Из поучений средневековых монахов.

Христианство возникло в I веке н. э. в одной из провинций Римской империи – Иудее (Палестине), населенной – иудеями. Иудеи относятся к так называемым семитам (другая ветвь семитов – арабы). Это достаточно древний народ, существующий и поныне. В большинстве языков мира понятия «иудей» и «еврей» обозначаются одним термином и не разграничиваются при разговоре, что соответствует трактовке еврейства самим иудаизмом. В русском языке существуют понятия «еврей» и «иудей», разделяющие национальную принадлежность евреев и религиозную составляющую иудаизма. Это раздвоение понятий дало повод людям невежественным и склонным принимать желаемое за действительное, утверждать, что иудеи и евреи это два различных народа.

Причины заблуждения очевидны. В христианских странах уже второе тысячелетие процветает антисемитизм. Этот антисемитизм является составной частью общей консервативной позиции реакционера. Другой составной частью этой позиции, как правило, является христианский фундаментализм. Такому «мракобесу» трудно совместить свою ненависть к евреям с тем фактом, что христианство первоначально родилось в рамках еврейской религии, что Иисус, апостолы и первые христиане были евреями. Именно поэтому такие люди уверяют себя и других, что евреи и иудеи – два свершено различных народа. Естественно, оснований к таким утверждениям нет никаких.

Подобная публика обильно водится у нас в России. Эти люди щеголяют своей православной верой и убеждены, что она обязательна для любого, кто любит Родину. Они «любят» Россию, Россия – православная страна, следовательно, они тоже являются православными. Если бы Россия традиционно исповедовала дьявола, то они были бы дьяволопоклонниками. Их вера – способ этнической самоидентификации. Не лучший способ использовать в XXI веке религию, которая, по мнению многих, есть сокровеннейшее и высшее знание о человеке, мире и Боге.

Иудеи – удивительный народ: именно они смогли впервые в истории человечества создать монотеистическую религию (единобожие). Если бы вы переместились во времени и предприняли кругосветное путешествие по Древнему миру, то столкнулись бы с весьма любопытным фактом. Вне зависимости от того, в каком направлении вы бы двигались – с востока на запад, с запада на восток, с севера на юг или с юга на север – повсюду вы обнаружили бы политеистические верования (многобожие). Лишь в одной маленькой Иудее, которая на карте мира предстает микроскопическим пятнышком, вы нашли бы четко оформленный и с убеждением принятый монотеизм.

Безусловно, иудеи создали свою религию не на пустом месте. В ней сказываются влияния многих восточных религий. Многочисленные «пленения» еврейского народа способствовали тому, что этот народ активно заимствовал мифологии египтян, вавилонян, персов и других. К монотеизму наиболее близки были мидяне и персы, исповедовавшие зороастризм, а также египтяне в царствование фараона Эхнатона. Но чистый и принципиальный монотеизм был принят лишь иудеями.

Эту религиозную реформу чаще всего связывают с именем Моисея. Но в отличие от египтян, которые очень быстро отказались от реформы Эхнатона, иудеи сохранили и укрепили после Моисея свою веру в единого Бога. Возможно, эта любопытная социальная мутация была обусловлена потребностью выживания маленького народа посреди огромных империй, сплавлявших народы в единый монолит. Надо признать, что эта социальная мутация, этот оригинальный способ сохранения этнической идентичности оказался успешным – вот уже три тысячи лет евреи остаются единым в культуре и духе народом.

Но монотеизм иудеев не означал, что среди них царило религиозное единообразие. Монотеизм старательно поддерживался священниками иерусалимского храма. Но их попытка монополизировать отправление религиозного культа привела к тому, что на местах, вне Иерусалима не существовало многочисленной и хорошо организованной церковной бюрократии, которая обеспечивала бы повсеместное религиозное единообразие. В силу этой и многих других причин иудаизм был представлен множеством различных течений, каждое из которых по-своему интерпретировало эту религию. Некоторые из этих течений хорошо знакомы нам по упоминаниям в Новом Завете: фарисеи, саддукеи, ессеи, зелоты, эллинисты и т.д.

Особенно это разнообразие усилилось с момента завоевания Иудеи римлянами. Евреи считали себя богоизбранным народом, но политическая реальность находилась в неприятном противоречии с этим убеждением. Если евреи являются богоизбранным народом, то почему Бог позволяет язычникам (персам, грекам, а теперь и римлянам) господствовать над ними? Если Бог блюдет Израиль, то как возможна ситуация, при которой народу Израиля лишь чудом удается избежать вторжения язычников в иерусалимский храм и его осквернения.

В I веке до н.э. ситуация обостряется до предела. Многочисленные провидцы и пророки возвещают о скором приходе Спасителя, Мессии (по-гречески: Христос, то есть, буквально, «помазанник»). Мессия спасет избранный народ из языческого рабства и восстановит его политическую независимость. В некоторых сектах эта вера имела преимущественно политическо-религиозный характер. В других же она приобрела характер религиозно-политический. Мессия не только избавит иудеев от языческого рабства, но и возвестит начало новой эры, в которой зло будет окончательно побеждено.

В этом отношении, особенно любопытна кумранская община, располагавшаяся в пещерах на берегу Мертвого моря во II веке до н.э. - первые века н.э. Кумраниты почитали «учителя справедливости», который возвестил на Земле правду, но был отвергнут и казнен. Теперь его последователи, «сыны Света» должны следовать по его пути, что в итоге приведет их к спасению. Идеи кумранской общины настолько близки христианству, что многие исследователи полагают, что Иоанн Креститель и Иисус Христос были выходцами из этой общины.

В начале I века н.э. в рамках иудаизма возникает еще одна секта - христианство. Обстоятельства возникновения и первоначальной деятельности этой секты, так же как и ее основателя Иисуса достаточно темны. Ученым приходится опираться на текст Нового Завета и отрывочные свидетельства древних. Это не очень хороший источник, поскольку тексты Нового Завета долгое время формировались в качестве устной традиции и несут на себе отпечаток достаточно радикальной эволюции христианства – оно очень быстро эволюционировало от иудейской секты к мировой религии. Более того, очень скоро христианство отвергло свое иудейское происхождение. Естественно, это отвержение достаточно сильно сказалось в видении евангельских событий, зафиксированном в текстах Нового Завета. Да и цель создания этих текста не очень способствовала достоверности изложения. Их авторы преследовали не историческую, а религиозную цель

Итак, христианство возникло как одна из сект иудаизма, как иудейская «ересь». Термин «ересь» здесь уместен лишь отчасти. Действительно, многие иудеи воспринимали христианство как искажение иудаизма. Но точно так же они воспринимали и другие противостоящие им иудейские течения, в большей или меньшей степени. Неуместен же он в том смысле, поскольку этот термин более характерен для самого христианства. Ересь возможна лишь при наличии канона. Канон же создает господствующая единая, универсальная церковь, представленная разветвленной клерикальной бюрократией.

Ересь становится ересью в тот момент, когда большинство церковной бюрократии признает ее таковой. Ересью могут стать как новые идеи, так и идеи глубоко традиционные (например, в случае с православными староверами). Здесь важно лишь то, поддержала ли их, или не поддержала церковная бюрократия. Ересь – это учение, потерпевшее поражение во внутрицерковной борьбе.

В этом отношении, еретиком может оказаться любой, кто заявляет оригинальную идею. Если его точка зрения победит, то она станет частью канона. Если же нет, то он станет новым еретиком.

Ересь – это очень полезная для церкви вещь, поскольку она позволяет еще раз проверить стойкость паствы, она позволяет сплотить эту паству на почве противостояния врагу, то есть еретикам, и она позволяет утвердить канон, дополнительно зафиксировав положения, отвергающие «зловредные заблуждения». Ересь позволяет рефлексивно рассмотреть то или иное место догмата и более полно, более четко зафиксировать «истину».

Таким образом, ересь предполагает мощную бюрократическую церковь, опирающуюся на канон. Если нет такой церкви, то нет и ереси. Иудаизм, фактически, такой церкви не имел, а значит, в рамках иудаизма существовала относительная свобода на религиозные различия. Когда иудаизм стал приобретать черты жесткого канона, а произошло это в первые века нашей эры, христианство для него стало ересью. Не последнюю роль в оформлении иудаизма в рамках более жесткого «канона» сыграло и христианство как религия, отвергающая и подавляющая иудаизм.

Многие исследователи сомневаются в существовании такой исторической личности как Иисус. Думаю, эти сомнения во многом обусловлены отторжением идеологических притязаний церкви. Эти притязания были достаточно навязчивыми вплоть до XIX века. Иные же сомневаются в существовании Иисуса под воздействием политической доктрины, как это мы наблюдаем в случае с марксистами.

Но, полагаю, тексты Нового Завета содержат достаточно много указаний на историческую реальность основателя христианской религии. Необходимо быть последовательным. Если историку достаточно лишь одного упоминания в летописи или в хронике какой-либо персоны для того, чтобы признать эту персону реально действующим лицом, то почему мы делаем исключение по отношению к Иисусу, относительно существования которого в Новом Завете существует множество указаний.

Эти места невозможно счесть фальсификацией, поскольку подобный уровень фальсификации невозможен для архаического сознания. Фальсификация предполагает преступление (в данном случае против истины). Преступник же должен заранее продумать способы обмана проверяющих. Архаическое сознание крайне беспомощно в этом деле. И «преступник», и его «преследователи» не владеют развитыми навыками теоретического мышления. Именно поэтому очень часто аргументация архаического человека в свою защиту сводится к следующему: «Я этого не делал, потому что меня там не было и я не виновен, потому что он сам на меня напал!» Если бы все упоминания об Иисусе были фальсификацией, то это свидетельствовало бы о том, что Новый Завет написан в наше время, поскольку лишь современный, да и то не каждый, гуманитарный ум способен на подобный уровень фальсификации.

Как иудейская секта христианство всецело находилось в контексте кризиса иудаизма I в. н.э. Судя по всему, Иисус и его ученики рассматривали новое учение как определенную политическую программу спасения избранного народа. Но эта программа имела глубоко религиозный смысл, поскольку предполагала, что политические задачи иудеев будут решены посредством религиозно-духовного переворота.

Центральное убеждение Иисуса и его учеников – конец мира близок как никогда. Скорее всего, конец света они ожидали в ближайшие десятилетия. Следы этой уверенности мы можем найти в Новом Завете. Правда, впоследствии церковь, обогащенная опытом тщетного ожидания апокалипсиса, переинтерпретировала их в совсем ином духе.

«И сказал им: истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе». (Марк. 9. 1) «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой. Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как приидет Сын Человеческий»⁷⁵. (Матф. 10. 23) «Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все сие будет;» (Матф. 24. 34) (так же см. Лука. 9. 27; Лука 21. 32.) Как мы видим, время, оставшееся до конца света, исчисляется временем, необходимым для того, чтобы обойти все иудейские города; и многие из стоящих рядом с Иисусом доживут до дня кончины мира.

В свете этих эсхатологических ожиданий (ожиданий конца света), учение Иисуса приобретает совсем другой характер, чем тот, который ему придает христианская церковь. Ее интерпретация есть проекция представлений более поздних веков на раннехристианское учение.

Иисус заявляет, что он является посланником единого Бога, который по своей благости предоставил людям возможность спастись в преддверии наступающего конца света. Условия этого спасения составляют новый Завет (союз, договор) между людьми и Богом. В свете этого нового договора традиционный закон Моисея отступает на задний план.

Это хорошо видно на примере следующих эпизодов. «И спросили Иисуса, чтобы обвинить Его: можно ли исцелять в субботы? Он же сказал им: кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы! Итак можно в субботы делать добро. (Матф. 12. 10 – 12.) В другом месте описывается, как книжники и фарисеи упрекают Иисуса в том, что его ученики едят хлеб не умытыми руками. Иисус же отвечает: «слушайте Меня все и разумейте: ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека. Если кто имеет уши слышать, да слышит!»» (Марк. 7. 14 – 16) (см. также Марк. 2. 27 – 28; Матф. 12. 1 – 8)

Суть же Нового Завета может быть выражена следующими словами Иисуса: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Матф. 21. 37 – 40; жирный шрифт мой – С. Ч.). (Комментарий № 1)

Иисус проповедует веру в Единого Бога. Любовь к Богу должна реализовываться в любви к ближнему. Под ближними подразумеваются все люди вне зависимости от религиозной, этнической и политической принадлежности.

Хотя, как это будет показано ниже, возможно и утверждение, что под ближним подразумевается лишь иудей, а не любой человек. Исследователи пока не в состоянии определить – какие места Нового Завета восходят к проповеди Иисуса, а какие – к интерпретациям этой проповеди тем или иным течением раннего христианства.

Деятельная любовь к ближнему предполагает отказ от имущества, от насилия, от различных пороков, как то: прелюбодеяние, ложь, чревоугодие, тщеславие, зависть и т.д. Предельными вехами такой любви служат отказ от имущества и любовь к врагам. Если христианин реализовал эти требования, то это значит, что он на правильном пути.

Конец света близок, и он подведет черту под делами мира сего. Мертвые воскреснут и будут вместе с живыми судимы за дела свои. Праведные будут вознаграждены, неправедные же ввергнуты со скрежетом зубовным в геенну огненную.

Примерно так выглядит общее учение Иисуса в свете текстов Нового Завета.

Чтение этих текстов создает надежду у читающего, что он может воссоздать облик первоначального христианства. Но эта надежда во многом является иллюзорной. Никакого так называемого первоначального, подлинного христианства не существует. Вернее, оно существовало, если принимать за таковое учение Иисуса, каким его слышали его ученики. Но проблема в том, что, скорее всего, мы никогда не сможем аутентично восстановить этот текст. Книги Нового Завета возникли в I – II вв. н.э. Написание самого раннего из Евангелий – Евангелие от Марка – датируется учеными приблизительно 70 г. н.э., то есть через несколько десятилетий после евангельских событий. И это Евангелие достаточно краткое. Большинство текстов Нового Завета было создано значительно позже, и они несут на себе отпечаток той эволюции, которую прошло христианство в первые века своего существования.

Евангельские тексты были созданы на основе устной традиции, а эта традиция была очень чувствительной к эволюции христианства. Кроме того, в первые два столетия христианство не имело единой церковной иерархии. Оно представляло собой совокупность разрозненных общин, разбросанных по гигантской территории Римской империи. Каждая община функционировала в ситуации, определяемой местными условиями, местными традициями, местным населением. Общинами руководили учителя и пророки, на которых снисходил Святой Дух. Очевидно, что результаты этого снисхождения у различных пророков были различными. По мере создания единой вселенской церкви эти различия сглаживались или подавлялись. Но, в итоге, все эти обстоятельства сказывались на священных текстах.

Помимо этого, тексты канонических Евангелий несут в себе следы многочисленных вставок и исправлений. Более того, различные места этих текстов противоречат друг другу.

Наиболее очевидны эти противоречия в вопросе отношения христианства к иудеям и в связанном с ним вопросе: кому адресовано Евангелие?

Если мы вспомним, что христианство первоначально существовало в качестве одной из иудейских сект, то не будем удивлены и тому, что адресовалось оно иудеям. В евангельских текстах сохранились следы многочисленных указаний на это.

Так, например, можно вспомнить следующий эпизод. «И, выйдя оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские. И вот, женщина Хананеянка(у Марка в 7;26 женщина названа сирофиникиянкой – С.Ч.), выйдя из тех мест, кричала Ему: помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется. Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: отпусти ее, потому что кричит за нами. Он же сказал в ответ: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева. А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне. Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот час». (Матф.15. 21 – 28; курсив мой – С. Ч.). Таким образом, мы видим, что хананеи для Иисуса подобны псам. Его весть обращена не к ним, но «только к погибшим овцам дома Израилева».

Есть и другие места того же содержания.

«Сих двенадцать послал Иисус, и заповедал им, говоря: на путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева»; (Матф. 10. 5 – 6) «Он же сказал в ответ: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева». (Матф. 15. 24)

Но, при этом, в тех же евангельских текстах мы находим и прямо противоположные суждения относительно возможности и необходимости проповедования Слова Божьего язычникам (неиудеям): «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь». (Матф. 28. 18 – 20) «И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет». (Марк. 16. 15 – 16) «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов»; (Матф. 25. 31 – 32) «И сказал им: так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима». (Лука. 24. 46 – 47)

Эти текстуальные противоречия не составляют большой проблемы для ученого. Он рассматривает христианство в качестве религиозной идеологии, эволюционирующей во времени и пространстве. Соответственно, в этих текстуальных противоречиях ученый обнаруживает следы этой эволюции, в частности, эволюции от иудейской секты к мировой религии. Но для человека, пытающегося обнаружить подлинное христианство в метафизических, религиозных, этических или экзистенциальных целях, эти противоречия оказываются почти неразрешимыми. (В этой ситуации единственный выход – рассматривать «неудобные» слова как аллегории. Например, «Царство Израиля» можно понимать как «царство Божие»). Всякий раз, создавая тот или иной вариант так называемого первоначального, «подлинного» христианства, он сталкивается с множеством иных версий, все того же первоначального, «подлинного» христианства. И эти версии также опираются на тексты Нового Завета. В этой ситуации проблема интерпретации текстов становится первостепенной, и она, к сожалению, неразрешима, поскольку задачи интерпретирующих весьма многообразны и различны. Кто-то стремится обрести истину религиозную, а кто-то - научную. (Комментарий № 2)

Эти дискуссии могут длиться бесконечно. Никакого подлинного христианства не существует. Существуют лишь различные его версии и толкования. Размышляя о христианстве, первое, что мы должны сделать, - решить для себя, какие средства понимания мы будем использовать. Мы можем полагаться на собственную способность понимания текста, либо же мы можем опереться на церковную традицию.

Проблематичность текстов Нового Завета была очевидна для церкви с самого начала. Тысячелетия церковные мыслители работали над созданием соответствующей традиции понимания Священного Писания. Воцерквленный человек должен и обязан следовать этой церковной традиции. (Комментарий № 3)

Комментарии.

Комментарий № 1.

Это место широко известно. Известно настолько, что оно, казалось бы, не нуждается в пояснениях – все очевидно и ясно. Но пояснения все же необходимы, поскольку любовь к Богу и любовь к ближнему возлагают на человека такое бремя, что большинство людей, родившихся после Иисуса, предпочитают эти слова толковать совсем не так, как это делал Иисус. Я достаточно много беседовал с христианами различного пола, возраста, социального положения и различной степени учености. То толкование любви к ближнему, которое они предлагали, всегда ужасало и удивляло меня. Всякий раз я был поражен, насколько вольно они трактуют слова Священного Писания и насколько сильно это толкование отличается от того, что ясно и четко заявлено в Новом Завете. Очень странно, что верующие в Бога столь вольно обращаются со словами, исходящими от Бога. Подобной вольности следовало бы ожидать скорее от атеистов и богоборцев, чем от «верных».

Признаться, беседы с христианами помимо всего прочего доставляют мне и массу развлечений. Представьте, что на стене висит табличка «курить запрещено!», а под этой табличкой сидит человек и с удовольствием курит. Когда же вы спрашиваете его, почему он игнорирует запрет, то курильщик отвечает вам, что вы неправильно поняли содержание таблички, и он берется убедительно доказать вам: надпись «курить запрещено!» не следует понимать буквально. Более того: на самом деле эту надпись следует понимать в том смысле, что курить здесь можно, но, при этом, следует размышлять о том, как лучше бросить курить. Естественно, вы будете крайне заинтригованы тем, как курильщику удастся доказать столь странный тезис. Если же неподалеку от вас будут находиться и другие люди, то, верно, и они с интересом подойдут поближе с тем, чтобы послушать это доказательство - люди падки на различные развлечения, в том числе, и интеллектуального рода. Именно такой «аттракцион» мне регулярно демонстрируют христиане.

Начнем по порядку, с главного.

Первая проблема, которая возникает здесь – это проблема «кто есть ближний?».

Весьма ученые люди, посвятившие свою жизнь пониманию и распространению христианства, заявляли мне, что под ближним следует понимать человека одной с вами веры и приверженного добродетели. Иноверец, инородец и злодей не являются христианину ближним. Уверенность этих людей в своей правоте столь велика, что они ссылаются при этом на текст Нового Завета. Один кандидат философских наук, убежденный православный христианин предложил мне прочесть притчу о добром самаритянине с тем, чтобы я перестал говорить глупости и, наконец, понял суть дела. Признаться, в тот момент я не очень хорошо помнил эту притчу. Но его уверенность поколебала мою позицию и я временно отступил. Каково же было мое изумление, когда я обнаружил, что притча о добром самаритянине просто вопиет против позиции моего оппонента. Вот эта притча.

«И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал;⁷⁶ так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же». (Лука. 10. 25 – 37.)

В виду того, что эта притча оказывается весьма трудной для понимания многими учеными христианами, рассмотрим ее тщательно.

Мимо пострадавшего путника (а это, безусловно, иудей) проходят без всякого участия священник и левит. Эти люди упомянуты в притче неслучайно, ибо они - не простые люди, а очень уважаемые люди, являющиеся примером и образцом для каждого иудея. В частности, левит – это представитель уважаемого иудейского рода левитов, из которого набирались служители Храма и учителя Закона.

Самаритянин также присутствует в притче неслучайно. Для любого иудея самаритянин – враг, иноверец, нечестивец, злодей. Естественно, и самаритяне относились к иудеям соответствующим образом. Поступок самаритянина в притче свидетельствует о его необыкновенной благости, преодолевающей столетия религиозной, этнической и политической вражды.

Ключевыми словами в этой притче являются слова Иисуса: «иди, и ты поступай так же».

Что значит «поступай так же»? Явно речь идет не о поведении священника и левита. И уж совсем очевидно, что речь идет не об ограбленном путнике. Было бы нелепо предполагать, что Иисус предлагает человеку бродить по дорогам в поисках разбойников, которые могли бы его избить и ограбить. Следовательно, речь идет о самаритянине, который проявил любовь к совершенно незнакомому человеку, враждебному ему религиозно, этнически и политически. Таким образом, для христианина ближними являются все люди, поскольку все они – создания Единого Бога и произошли от одного человека. Бог любит всех людей, христианин же, любя Бога, любит и его создания. В этом отношении, христианин не может принимать участие в какой-либо религиозной, политической и этнической вражде. Ибо будет лукавством, враждуя, говорить о любви.

Но, впрочем, может быть прав и мой оппонент. Законник в начале притчи задает вопрос: «А кто мой ближний?». Слова Иисуса можно понимать и так, что ближним нам оказывается тот, кто сделал нам благо. Так, в данном случае, человеку «ближним» оказывается самарянин. Но если это так, то тогда смысл этой притчи находится в разительном противоречии со множеством мест Нового Завета и всем его духом. Так, в частности, можно вспомнить: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?» (Матф. 5. 43 – 47, курсив мой – С. Ч.)

В чем же проявляется любовь к ближнему?

Прежде всего, в том, что христианин стремится обратить ближнего на путь, ведущий к Богу, и помочь ему спасти свою душу. Проявляется эта любовь и во многих других вещах. Перечислять их здесь бессмысленно, поскольку в Писании есть четкий критерий – любить ближнего следует так же, как самого себя. С любовью к самому себе у людей нет проблем, и поэтому они постоянно имеют этот образец, который позволяет им понять, как должна выглядеть действенная любовь к ближнему.

Представьте, что вы голодны, наги и бездомны, но, при этом, держите в руках саквояж с деньгами. Очевидно, что имея деньги, вы недолго будете оставаться в этом бедственном положении, поскольку обратите эти деньги себе во благо. Ибо вы любите себя! Так же и в другом случае. Представьте, что ваш родной брат голоден, наг и бездомен, а вы сидите в теплом доме, сытый и довольный, и, как любящий христианин, горько скорбите об участи вашего брата. Эта ситуация менее очевидна, чем в предыдущем случае, но тоже, как правило, невозможна.

Ближний, согласно Писанию, есть для нас нечто большее, чем наш брат. Следовательно, настоящий христианин не может быть сытым, одетым и довольным, в то время как кто-то в мире страждет. И очевидно, что настоящий христианин не может покойно сидеть в доме в ожидании, когда страждущий постучит в его двери. Разве стали бы вы пребывать в покое, зная, что близкий вам человек – мать, отец, брат, дочь и т. д. - где-то бедствует и гибнет?! Верно, вы отправились бы на его поиски.

К сожалению, я имею слишком мало примеров такого христианского поведения. Девяносто девять процентов всех христиан так не поступают. И отсюда я умозаключаю, что они лжехристиане, так как либо не верят в то, что заявляют, либо сознательно пренебрегают тем, во что веруют.

Еще хуже дело обстоит с двумя другими повелениями Иисуса: требованием отказаться от собственности и требованием любить врагов своих. Я намеренно акцентирую ваше внимание на этих пунктах деятельной любви к ближнему, поскольку они являются наилучшим критерием следования словам Бога.

Требование отказаться от собственности и остаться лишь с одним Царствием Небесным столь невыносимо для подавляющего большинства людей, что именно здесь-то и начинается настоящий аттракцион словесной эквилибристики и мудрствования лукавого. А между тем, этому требованию посвящено множество обширных мест Нового Завета.

«Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры! Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники (курсив мой – С. Ч.), и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы». (Матф.6.24 – 34)

То же и в Евангелии от Луки.

«И сказал ученикам Своим: посему говорю вам, - не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться: душа больше пищи, и тело - одежды. Посмотрите на воронов: они не сеют, не жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их; сколько же вы лучше птиц? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе роста хотя на один локоть? Итак, если и малейшего сделать не можете, что заботитесь о прочем? Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них. Если же траву на поле, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры! Итак, не ищите, что вам есть, или что пить, и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего (курсив мой – С. Ч); ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том; наипаче ищите Царствия Божия, и это все приложится вам». (Лука.12.22 – 31)

^«Продавайте имения ваши и давайте милостыню (курсив мой – С. Ч.). Приготовляйте себе влагалища не ветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается и где моль не съедает, ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». (Лука.12.33 – 34.)

^«Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и мамоне». (Лука.16.13.)

«И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». (Матф.8.19. 29, курсив мой – С. Ч.)

«Ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить или повредить себе?» (Лука.9.25., курсив мой – С. Ч.)

«Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же». (Лука. 3. 11, курсив мой – С. Ч.)

«При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения (курсив мой – С. Ч.)».(Лука.12. 15)

«И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог⁷⁷. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя. Юноша говорит Ему: все это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (курсив мой – С. Ч.). Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие. Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно». (Матф.8. 19. 16 – 26)

«Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником». (Лука. 14. 33, курсив мой – С. Ч.)

Как видите, сказано четко, ясно, однозначно и весьма пространно. Но, при этом, всякий раз, когда я цитирую эти места, христиане крайне напрягаются, становятся недовольными и обвиняют меня в превратном понимании слова Божьего. Общее их возражение: «Не надо понимать все это буквально». Правда, в самом тексте я нигде не вижу указаний на то, что эти слова сказаны в аллегорическом смысле. И я нигде не нахожу в тексте Святого Писания смайликов, указывающих на то, что эти слова – шутка. И я тотчас вспоминаю нашего гипотетического курильщика, который также считает, что надпись, запрещающая курить в данном месте, не должна пониматься буквально.

«Небуквальная» интерпретация слов Иисуса подразумевает, что следует духовно освободиться от богатства. Одна дама даже заявила мне, что сюжет с молодым человеком, которому Иисус велел раздать его имение, нужно понимать в том смысле, что требование это было обращено именно к этому человеку, поскольку именно он не был духовно свободен от своего богатства. Это возражение настолько позабавило меня, что, рассмеявшись, я воскликнул: «Вот беда! За всю историю человечества лишь один человек был не свободен от своего богатства. Да и тот «нарвался» на Иисуса! Остальные же, видимо, от имущества своего духовно свободны и потому могут спокойно, с отрешенным сердцем пользоваться им». Если требования Иисуса толкуются так, то любой человек, обладающий даже самым обширным имуществом, может заявить, что он духовно свободен от своего богатства. В итоге же подобная интерпретация фактически отрицает первоначальные требования.

Чаще всего, христиане ссылаются на свою человеческую слабость. Лишь эта слабость не позволяет им стать совершенными. Но я не могу принять этот аргумент. Ссылка на слабость означает для меня косвенное признание в том, что они не верят ни в Бога, ни в бессмертную душу, ни в рай, ни в ад. Я отвечаю им: «Представьте, что вам необходимо переехать в другую страну. Вы продаете все свое имущество и с вырученными деньгами в саквояже начинаете свое путешествие. В этот момент вас встречает разбойник, вооруженный пистолетом. Под угрозой пистолета вы вынуждены отдать свои деньги. Выбирая между имуществом и жизнью, большинство людей выберет жизнь. Отсюда я умозаключаю, что вы верите в пистолет, в теплые штаны и в крепкий дом, но не верите в бессмертие души, в Бога, стремящегося спасти эту душу и в загробные вознаграждение и наказание. Если бы вы верили во все это, то реальность пистолета и собственной гибели блекла бы и исчезала на фоне реальности этих вещей».

Ведя эти споры, я всякий раз вспоминаю слова Писания: « Что вы зовете Меня: Господи! Господи! - и не делаете того, что Я говорю?» (Лука. 6. 46, курсив мой – С. Ч. ) И «подвизайтесь войти сквозь тесные врата, ибо, сказываю вам, многие поищут войти, и не возмогут. Когда хозяин дома встанет и затворит двери, тогда вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: Господи! Господи! отвори нам; но Он скажет вам в ответ: не знаю вас, откуда вы». (Лука. 13. 24 – 25, курсив мой – С. Ч.)

Я – атеист и, следовательно, не верю в существование Бога. Но, как умный человек, я знаю, что могу заблуждаться. И в тот момент, когда я на миг допускаю существование Бога, мне становится страшно за этих людей. Они, конечно, могут лукавством и хитростью переспорить философа и убедить его, что все сказанное в Писании следует понимать не буквально и по-своему. Но каково будет им, когда они предстанут со своей софистикой перед Богом? Почему они не страшатся этого?!

Безусловно, отказ от имущества делает невозможным существование цивилизации и всех благ, приносимых ей. Но Иисус ясно указывает, что христианин должен беспокоиться не о заботах мира сего, но о спасении своей души. Более того, как я уже говорил выше, Иисус и его ученики ожидали конца света со дня на день. В этом отношении, беспокойство об имуществе, о семье, о цивилизации, о государстве и прочих вещах становится совершенно бессмысленным. Если ваш дом объят пламенем, то вы не будете покойно сидеть в кресле и размышлять, какими обоями обклеить стены или каких гостей вам пригласить и не будете затевать генеральной уборки. Вы будете спасать свою жизнь.

Мир, убежден Иисус, объят пламенем. Он обречен и вот-вот рухнет. Падение этого мира будет означать торжество Царствия Божьего. В этой ситуации совершенно бессмысленно беспокоиться о каких-либо мирских делах. Единственное, что может сделать христианин, это спасти свою душу.

То же и с требованием любви к врагам. Это требование так же провоцирует большинство христиан на различные аллегории. По их мнению, евангельский текст столь странен, что его невозможно понимать буквально.

«Но вам, слушающим, говорю: любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку». (Лука. 6. 27 – 29) «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?» (Матф. 5. 43 – 47, курсив мой – С. Ч.)

Многие из христиан говорят мне, что буквальное понимание этого места невозможно: если вас бьют по щеке, то глупо подставлять другую – вас изобьют. На что я отвечаю: «Правильно, изобьют. Возможно, даже убьют. Но для христианина важно не тело, но душа. «Дух животворит; плоть не пользует нимало». (Иоанн. 6. 63, курсив мой – С. Ч.) Страдая телом, вы спасаете душу, а тот, кто бьет вас, свою душу губит». И далее я напоминаю, что в масштабах вечности наша жизнь есть лишь миг. Что же нам беспокоиться об этом мгновении? Это мгновение следует использовать лишь для спасения души.

Например, я ужасно не люблю визиты к стоматологу. Причем, больше всего пугает меня тот момент, когда вкалывается обезболивающее. Мысль о том, что шприц вонзиться в мои небо или десну, для меня отвратительна. Но, при этом, заметьте, я не бью стоматолога по голове чем-нибудь тяжелым и не радуюсь тому, что мне удалось удачно ускользнуть из кабинета в тот момент, когда он лежал без сознания. Я понимаю, что ради собственного блага должен потерпеть и наградой мне будут здоровые зубы. Годы здоровья стоят минуты страдания. Теперь возведите эту пропорцию в степень бесконечности, и вы поймете, о чем говорит Иисус.

В этом отношении, христианство оказывается глубоко пессимистическим и, вместе с тем, глубоко оптимистическим учением. Оно прекрасно может конкурировать с учением стоиков или даосов.

Пессимистичным, трагичным христианство оказывается в той мере, в какой оно указывает на ужас положения человека в мире. Полчища соблазнов и страхов обступают человека здесь и влекут его к погибели души. Родившись, человек вступает на тонкую нить, по которой ему необходимо пройти над бездной. Это чрезвычайно трудно, если почти невозможно. Но пример Иисуса Христа говорит человеку, что он способен это сделать, укрепившись верой.

Совсем неслучайно, что Бог воплотился в человека и принял его природу. Это воплощение не позволяет лукавым заявить, что Спаситель - это Бог, а для Бога все возможно. Иисус страдал и нес свою ношу, будучи человеком. И этим он показал, что путь, проложенный им, по силам и другим людям. Но множество опасностей и ловушек ожидает человека на этом пути. Как сказал Клайв Стейплз Льюис: водоворот бездны затягивает нас и уже затянул; виднеется лишь наша рука на поверхности; и мы можем лишь надеяться, что Бог протянет нам руку и спасет.

Помня об этом, я крайне изумляюсь окружающим меня христианам. Их много среди моих студентов. И за редким исключением я читаю на их лицах довольство собой и жалость ко мне. Им очень жалко меня, поскольку я явно гублю свою душу в то время, как они ее спасают. Это удивительно! Эти люди подобны человеку, которому необходимо пронести в руках алмаз огромного размера и неизмеримой ценности сквозь лес, кишащий разбойниками. Но они не видят в этом никаких проблем и опасностей. Их больше занимает несчастная судьба преподавателя-атеиста. Забавно!

Но, вместе с тем, христианство является и глубоко оптимистическим учением. Если уверовать в то, чему оно учит, то уверовавший способен избавиться от страха мира сего. Все мироздание пронизано божественным светом, и путь, ведущий к этому свету, виден ясно и отчетливо. И если человек твердо следует этим путем, то у него нет причин беспокоиться. Его не могут испугать ни потеря имущества, ни потеря близких, ни собственное страдание. Даже если палачи подступают к нему с ужасными орудиями пыток, требуя, чтобы он предался злу, то и в этом случае такой человек спокоен. Для его духа пытки, обращенные на его тело, имеют не большее значение, чем укол иглы стоматолога для меня.

В этом свете, требование подставить вторую щеку перестает быть абсурдным. Наоборот, оно приобретает глубокий и важный смысл.

Если мои оппоненты-христиане правы в своем небуквальном толковании текста Священного Писания, то их ноша оказывается чрезвычайно легкой и приятной. Их жизнь, в итоге, ничем не отличается от моей жизни – жизни философа-атеиста. Неужели лишь молитвы да посты, которым они предаются, отделяют меня от вечного блаженства?!

Если их толкование верно, то тогда любой благонамеренный человек оказывается достойным спасения. Но Иисус указывает, что спасутся немногие.

«Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». (Матф. 7. 13 – 14) И далее. «Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!", войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (курсив мой – С. Ч.). Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие (курсив мой – С. Ч.)»». (Матф. 7. 21 – 22)

Комментарий № 2.

Это хорошо видно на примере проблемы насилия в учении Иисуса. Множество текстов Нового Завета указывают на неприятие Иисусом насилия. Некоторые из этих мест я уже цитировал выше. В этом отношении, возникает уверенность, что проблема насилия Иисусом решается однозначно – насилие неприемлемо и недопустимо, какие бы благие цели оно не преследовало. В свете этой уверенности реальная практика христианских сообществ представляется возмутительной и глубоко антихристианской.

Все церкви, существовавшие последние две тысячи лет, их члены, их иерархи и большая часть их святых в этом отношении обречены на геенну огненную, поскольку они либо практиковали насилие сами, либо с энтузиазмом одобряли его. Если врагов следует любить, если их следует смирять кротостью, любовью и проповедью, то христианин, опоясанный мечом, христианином не является. Тот же, кто сам меч не берет, но убеждает другого в том, что использовать меч – дело богоугодное, проклят вдвойне, ибо пользуясь своими умом, властью и авторитетом, вводит в соблазн «малых сих»: «невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих». (Лука. 17. 1 – 2)

В связи с этим характерно следующее место из Нового Завета. В притче, повествующей о плевелах среди пшеницы, приводится речь рабов, обращенная к их хозяину: «А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы (курсив мой – С. Ч.), оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою». (Матф. 13. 29 – 30) «И, приступив к Нему, ученики Его сказали: изъясни нам притчу о плевелах на поле. Он же сказал им в ответ: сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы - сыны лукавого; враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего: пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их. Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Матф. 13. 36 – 43)

Итак, это место с очевидностью указывает на невозможность преследования силой еретиков, иноверцев, язычников и порочных людей: «нет чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы». О том же мы можем прочесть и у Луки: «и послал вестников пред лицем Своим; и они пошли и вошли в селение Самарянское; чтобы приготовить для Него; но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать. И пошли в другое селение». (Лука. 9. 52 – 56)

Но христианин, придерживающийся противоположного мнения, с уверенностью заявит, что эти места интепретируются мной неправильно, ибо не учитываю других мест в Новом Завете. Эти неучтенные мною места дадут совершенно другую картину, совершенно другое понимание. Такой христианин может сослаться на следующие тексты:

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч,» (Матф .10. 34) «Кто не со Мною, тот против Меня»; (Матф. 12. 30). «И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, - дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников». (Матф. 21. 12 – 13). (См. также - Иоанн 2. 14 – 16.) «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей». Лука. 12. 49 – 53) «Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч; ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен. Ибо то, что о Мне, приходит к концу. Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно». (Лука. 22. 36 – 38)

Как видите, текст Нового Завета оказывается не столь однозначным, как это может показаться на первый взгляд. Каждой из спорящих сторон представляется очевидным именно ее толкование. И этот спор может продолжаться тысячелетиями. И он продолжается, ибо все направления и течения в христианстве возникли именно на основе различного толкования писания. Убежден: если бы Иисус вновь оказался среди нас, то и он не смог бы примирить спорящих. Большинство оказалось бы уличенным во лжи и лукавстве и, в огорчении от этого, обвинило бы христиан настоящих в мошенничестве с Псевдоиисусом.

Проблема насилия - лишь одна из множества проблем понимания Священного Писания. Почти все ключевые пункты христианского учения имеют различные толкования, опирающиеся на то или иное место из этого писания. У меня нет возможности из-за недостатка места продемонстрировать это в вопросе о церкви, молитве, посте, церковной иерархии, об иконах и храмах, и т. д. Приведу лишь еще один пример. Речь идет об отношении христианина к государству.

Как либералу и западнику, мне постоянно приходится дискутировать с православными патриотами, сотворившими кумира из Российской империи. Особенно изумляет меня их благоговение перед Иваном Грозным и Иосифом Сталиным. Я не могу понять, как может сочетаться их вера во Христа и их любовь к кровавым тиранам, жестоко истребившим, в том числе, и множество христиан. В дискуссии с этими людьми я напоминаю им, что настоящий христианин не должен служить двум господам – Богу и государству. При этом я указываю на следующие места из Нового Завета:

«Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих». (Марк. 10. 42 – 45)

«Тогда фарисеи пошли и совещались, как бы уловить Его в словах. И посылают к Нему учеников своих с иродианами, говоря: Учитель! мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лице; итак скажи нам: как Тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет? Но Иисус, видя лукавство их, сказал: что искушаете Меня, лицемеры? покажите Мне монету, которою платится подать. Они принесли Ему динарий. И говорит им: чье это изображение и надпись? Говорят Ему: кесаревы. Тогда говорит им: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». (Матф. 21. 15 – 21)

Итак, мне представляется, что Иисус выразился очень ясно: если монеты принадлежат кесарю, то отдайте ему их и не связывайтесь ни с ним, ни с монетами; думайте о спасении души, а не о заботах мира сего. Такое понимание кажется мне оправданным и в свете факта ожидания первыми христианами близкого конца мира, и в свете общей трансцендентной (потусторонней) направленности христианского учения.

Но в ответ мне говорят, что это место следует понимать совсем по-другому. Фраза «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» означает, что настоящий христианин должен послужить и Богу, и кесарю. Если же кесарь – христианский государь, то служение кесарю и есть наилучшее служение Богу.

Комментарий № 3.

Именно на это обстоятельство в первую очередь указывают мои оппоненты. Они говорят: «Ты – атеист, и не воцерквленный человек. А это означает, то ты в принципе не способен понять правильно Священное Писание. Этот текст также непосилен для тебя, как учебник математики для четырехлетнего ребенка!»

Но я отбиваюсь от оппонентов следующей аргументацией.

Во-первых. Человеческая душа дана телу Богом. Это очень ценный и, вместе с тем, чрезвычайно опасный дар. Ценен он тем, что душа позволяет нам приблизиться к Богу и спастись. Опасность же состоит в том, что имея душу, мы можем ее погубить. Бог был бы садистом или безответственным шутником, если бы дал нам душу, но при этом не предоставил средств для ее спасения. Это было бы равносильно тому, как если бы взрослый дал гранату маленькому ребенку. Предположить такое было бы неверно. Следовательно, каждый человек имеет от Бога средство к спасению своей бессмертной души. Эти средства – человеческий разум и человеческий дух, а также Слово Божье, для понимания которого нам и даны разум и дух.

Таким образом, каждый человек способен правильно понять Священное Писание, поскольку это писание с необходимостью понятно любому. Если же мы полагаем, что оно недоступно для понимания любого, то мы вновь возвращаемся к кощунственному предположению, что Бог – садист или безответственный шутник. Для могущества Божьего не составляет труда создать такой текст, который был бы чрезвычайно глубок по своему содержанию, но, при этом, доступен для понимания даже самого простого ума. Возможно, не все вещи в Святом Писании доступны простому уму, но все вещи важные и принципиальные доступны.

Следовательно, и я, как атеист, могу понять Священное Писание, а как философ – тем паче. Понимая же его, я прихожу в ужас от того, насколько церковная традиция извратила суть этого текста. Толкование текста допустимо, но если это толкование отменяет сам текст, то оно недопустимо. А именно так получается с церковным толкованием. Оно разрешает делать то, что Иисус не разрешал и понуждает не делать того, что Иисус требовал.

Во-вторых. Христианство является религией индивидуального спасения. Каждый человек ответственен за свою жизнь. Он предстает перед Богом как индивид, и судят его индивидуально. И в Рай и в Ад человек входит один. На суд Божий не приходят семьями, классами, церквями или народами. И человек не может сослаться на приказ начальника, государя или священника. Какой бы приказ ему не был дан, какой бы соблазн не был ему представлен и какой бы ужас не был на него наведен, он не может оправдать последствий своего выбора: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам». (Деян. 5. 29)

Таким образом, государственная служба относится к делам мира сего, и она не должна препятствовать христианину исполнять свой долг. Более того, служение государству чрезвычайно опасно, поскольку, как правило, чревато грехом. Много ли вы можете назвать государств, чуждых несправедливости, лжи, насилия, корысти? Участвуя в государстве, вы участвуете во всем этом.

Но, естественно, мои слова не убеждают моих оппонентов, а их слова представляются мне пустыми, лукавыми и ложными. Это не случайность – это правило. Люди никогда не смогут договориться между собой о том, как правильно понимать Слово Божие. Но важно то, что сегодня Слово Божие стало доступно всем, и каждый сам может сделать выбор.

В некотором роде второе пришествие Иисуса Христа уже свершилось в тот момент, когда был изобретен печатный станок. В результате - Слово Божие вошло в каждый дом и стало непосредственно доступно для каждого человека. Теперь у людей нет отговорки, что их ввели в соблазн речи лукавого или безграмотного священника. Ныне каждый может обратиться непосредственно к тексту и узнать о Слове Божьем из первых рук.

Эта ситуация чрезвычайно не нравится традиционным церквям. В Средние Века католическая церковь карала смертью любого, кто самочинно читал Библию. Эта церковь по-прежнему цепко держится за то, чтобы Библия оставалась изложенной на языке латыни. Россия же столетия пребывала христианской страной, но, при этом, не имела полного текста Библии – на славянский язык были переведены лишь ее отдельные книги. В тот момент, когда появился полный текст Библии, язык этого текста – церковнославянский - был уже недоступен для большинства православных людей.

До XV века на Руси существовали лишь переводы отдельных книг Библии. В конце XV века архиепископ Геннадий инициировал перевод всей Библии. В 1581 году был напечатан полный текст Библии на церковно-славянском языке, но он, к сожалению, содержал множество неточностей и ошибок. В 1751 году был издан исправленный текст, который стал основой для всех последующих изданий.

Поскольку уже в XVI веке церковно-славянский язык был сложен для понимания большинства жителей России, предпринимались многочисленные частные попытки перевести Библию на адекватный русский язык. Впервые Библия на русском языке была издана в 1876 году. Столь поздний срок издания был обусловлен активным противодействием православной церкви. И ныне я часто слышу от своих православных оппонентов сетования на то, что Библию перевели на русский язык и теперь кто попало ее читает и делает неправильные, возмутительные выводы.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ИСТОРИЯ ХРИСТИАНСТВА.

После гибели Иисуса его ученики не рассеялись, но старались держаться вместе. Христиане являлись одной из множества иудейских сект. Причем, эта секта была малочисленной – иудеи в большинстве своем не приняли христианской проповеди. Ученики Иисуса, судя по всему, пребывали в растерянности: учитель их был распят, а спасения Израиля так и не состоялось.⁷⁸ Так был ли он Мессией?! Именно в этот момент христианство начинает эволюционировать от религозно-политического проекта спасения иудеев в мистическо-религиозный проект, обращенный ко всему человечеству.

Первые христиане пытались выжить в чуждом и враждебном мире посредством организации общин. Центральная из этих общин – иерусалимская. Ее возглавляет брат Иисуса Иаков. Эта община именует себя общиной «нищих», ибо она верна требованию Иисуса отказаться от имущества. В общине практикуется так называемый «потребительский коммунизм»:

«Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого». (Деян. 2. 44 – 45) «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду. Так Иосия, прозванный от Апостолов Варнавою, что значит - сын утешения, левит, родом Кипрянин, у которого была своя земля, продав ее, принес деньги и положил к ногам Апостолов. Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принес и положил к ногам Апостолов. Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех, слышавших это. И встав, юноши приготовили его к погребению и, вынеся, похоронили. Часа через три после сего пришла и жена его, не зная о случившемся. Петр же спросил ее: скажи мне, за столько ли продали вы землю? Она сказала: да, за столько. Но Петр сказал ей: что это согласились вы искусить Духа Господня? вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух. И юноши, войдя, нашли ее мертвою и, вынеся, похоронили подле мужа ее. И великий страх объял всю церковь и всех слышавших это». (Деян. 4. 32 – 37; 5. 1 – 11.) (Комментарий № 1)

Эволюция христианства осуществлялась в двух планах – социальном и идейном, духовном. Естественно, они взаимосвязаны между собой.

В социальном плане христианство эволюционировало от немногочисленной иудейской секты к мировой религии. В духовном плане оно эволюционировало от религозно-политического проекта спасения иудеев в мистическо-религиозный проект, обращенный ко всему человечеству.

Эта эволюция осуществлялась в несколько этапов, вех. Первая веха – выход христианства за рамки иудаизма. Этот выход свершился в I – II вв. н.э.

Судя по всему, большинство иерусалимской общины воспринимало слово Иисуса как послание лишь для иудеев. В «Деяниях Апостолов» сохранились следы трений между иудео-христианами и христианами-эллинистами (иудеи, принявшие эллинистическую культуру): «В эти дни, когда умножились ученики, произошел у Еллинистов ропот на Евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей». (Деян. 6. 1.) Из этого отрывка следует, что большинство иудео-христиан воспринимали своих соотечественников, соблазнившихся иной культурой, как отступников, заслуживающих определенной дискриминации. В тех же «Деяниях Апостолов» можно обнаружить следы споров о том, следует ли нести Слово Божье язычникам (неиудеям). В этом конфликте решающую роль сыграл апостол Павел.

Первоначально Павел (иудейское имя Савл; предп. 5/10 – 64/67 гг.) был ортодоксальным иудеем. Он отличился активным участием в гонениях на христиан. Возможно, эта фанатичная активность была вызвана тем, что по иудейским меркам сам Савл был весьма подозрительным иудеем.

Он родился в городе Киликия, расположенном в юго-восточной Малой Азии. Город этот был многонациональным по своему составу и глубоко эллинизированным. В нем функционировали высшая школа философии и школа грамматики. Обучаясь в этих учреждениях, человек мог достичь высот античной образованности. Мы не знаем - учился ли Павел в этих школах, но его идеи, привнесенные в христианскую догматику, с очевидностью свидетельствуют о его глубоких познаниях в области эллинистической философии. Можно предположить, лучше всего знал и понимал Павел платоновскую философию. Возможно, именно этот интерес и направил Павла к христианству.

Отец Павла, занимавшийся изготовлением палаток, был римским гражданином. Мы не знаем, при каких обстоятельствах он получил римское гражданство. Либо он отличился в ратных делах, либо оказал существенные услуги римской власти на гражданском поприще. Возможно, отец Павла был крупным поставщиком палаток для римской армии – незначительным персонам римское гражданство не даровали за гражданскую службу. В этом случае у него вполне были средства и мотивы для того, чтобы дать сыну прекрасное эллинистическое образование.

Звание римского гражданина в I веке было чрезвычайно почетно и ценно. Многие покоренные римлянами царьки и князья могли лишь мечтать о звании римского гражданина. Римский гражданин обладал массой личных и коммерческих преимуществ. Он не мог быть судим и наказан местной властью, поскольку находился в юрисдикции судебных инстанций города Рима. Современное гражданство США – сущий пустяк по сравнению с римским гражданством.

Это, конечно, лишь гипотезы, базирующиеся на косвенных фактах и контекстуальных умозаключениях. Но эти гипотезы позволяют объяснить жизненный путь Павла.

Он с фанатической страстью предался вере предков и пытался доказать себе и другим, преследуя христиан, свою верность иудаизму. Но духовные запросы, сформировавшиеся в юности, обратили его к христианству. В тот момент эта религия все еще была частью иудаизма, но содержала в себе огромный духовный потенциал наднациональной религии. Кроме того, возможно, Савл почувствовал и глубокий мистический потенциал нарождающейся религии. Впоследствии, Павел стал ключевой фигурой в мистической переинтерпретации этого религиозно-политического иудейского проекта.

Обращение Савла свершилось на его пути в Дамаск: «Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим. Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать». (Деян. 9. 1 – 6) «Но Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми». (Деян. 9. 15)

Этот эпизод в биографии Павла ученые интерпретируют по-разному. Некоторые полагают, что с ним приключился всего на всего солнечный удар – голову солнцем напекло. Но отбросив вульгарные естественно-научные интерпретации, можно говорить о том, что Павел испытал настоящее мистическое озарение. Сомнений в искренности и честности Павла здесь быть не может, поскольку вступая на путь христианина, он лишался приятной и спокойной жизни человека, укорененного в традиционных социальных структурах. То, что произошло с Павлом, является полноценным мистическим опытом. (Комментарий № 2)

В иерусалимской общине Павел выступил главным инициатором проповеди христианства язычникам. Он сам называет апостола Петра «апостолом для иудеев», а себя – «апостолом для язычников».

Судя по всему, члены и руководители иерусалимской общины были недовольны «интернациональным» характером проповеди Павла. Некоторые исследователи полагают, что Павлу удалось достичь компромисса с общиной и получить разрешение на проповедь Слова Божьего язычникам в обмен на обещание поставлять иерусалимской общине деньги, собранные в качестве пожертвований среди новообращенных. Иерусалимская община остро нуждалась в этих деньгах, поскольку ее потребительский коммунизм требовал средств.

В «Деяниях апостолов» сообщается, что в Иерусалиме собрались представители христианских общин с тем, чтобы разрешить конфликт между Павлом и сторонниками «христианства только для иудеев». Это собрание получило условное название «Иерусалимский собор». «Собор» разрешил Павлу проповедовать христианство неиудеям и одобрил «реформы» Павла, облегчающие им соблюдение иудейского закона. Некоторые церковные комментаторы считают этот момент поворотным в деле разрыва христианства с иудаизмом. Но, думаю, они не правы. Разрешение Павлу проповедовать язычникам, скорее всего, не означало для разрешающих их отказ от иудаизма. И до этого существовали случаи принятия иудаизма неиудеями. Похоже, небольшая община христиан рассматривала этот ход лишь как вынужденную меру, необходимую для выживания во враждебном мире. Отделение христианства от иудаизма было гораздо более длительным и мучительным процессом.

Конец жизни Павла теряется во мгле времени. Это указывает на то, что в конце его жизни рядом с ним не было многочисленных учеников. Он сам пишет в одном из своих посланий, что пребывая в заключении в Риме, он был оставлен всеми. Церковная легенда утверждает, что Павел был казнен в Риме. Но в Посланиях Климента Римского, бывшего, по преданию, главой римской христианской общины в конце I века указывается, что Павел был в Риме оправдан и отправился после этого проповедовать на западные рубежи Римской империи (скорее всего, в Испанию). Отсутствие свидетельств о последних годах жизни апостола, скорее всего, указывает на то, что в тот момент Павел оказался чужд большинству христиан, которые все еще мыслили себя в рамках иудаизма.

При жизни Павла, его идеи были восприняты без особого энтузиазма. Но почти сразу после его смерти они стали чрезвычайно популярными, поскольку к этому времени ситуация резко изменилась.

Во II веке иудео-христиане оказались в меньшинстве. Большинство иудеев отвергло христианство. Но язычники обращались в него толпами. В итоге, христиане-иудеи превратились в незначительное меньшинство. Большинство же составляли люди, выросшие в рамках эллинистической культуры. Именно этими людьми идеи Павла были восприняты как наиболее адекватные христианству.

Многие исследователи полагают, что Иисус посеял семена новой религии – Павел же дал им взойти. Таким образом, личность апостола Павла оказывается для христианства не менее значимой, чем личность Иисуса.

Суть реформы, осуществленной апостолом Павлом, состоит в следующем.

Он полагал, что конец света наступит лишь после того, как Слово Божье будет проповедано всем народам. Язычникам трудно принять это Слово, поскольку их отпугивают строгие требования иудейского закона. Следовательно, этими требованиями необходимо пренебречь, ибо не они составляют сердцевину Истины.

Обратившимся язычникам необязательно делать обрезание и соблюдать все пункты иудейского закона. Главное - уверовать во Христа и пойти по пути, указанному им. «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе». (Галат. 3. 28) «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос». (Колосс. 3. 11.) «Призван ли кто обрезанным, не скрывайся; призван ли кто необрезанным, не обрезывайся. Обрезание ничто и необрезание ничто, но все в соблюдении заповедей Божиих». (I Коринф. 7: 18 – 19)

В числе важнейших пунктов иудейского закона был запрет вкушать идоложертвенное мясо. Этот запрет представлял серьезную проблему для зарождающейся религии, поскольку мясо от языческих жертвоприношений в большинстве своем поставлялось храмами на рынок. Объем этих поставок делал его достаточно дешевым и единственно доступным для низов общества – классов наиболее открытых христианской проповеди. Иудейский закон серьезно затруднял принятие этими классами христианства. Павел же устраняет это препятствие, указывая: важно не то, что ест человек, а то, что исходит из его сердца. Идоложертвенное мясо есть можно, если только оно не предлагается специально в качестве соблазна.

Таким образом, апостол Павел вырывает христианское учение из объятий иудаизма и превращает его в религию для всех людей. Именно он стоит у истоков расхождения христианства и иудаизма. И именно в результате его деятельности эти две религии двинулись в противоположные стороны, разойдясь навеки.

Но наиболее важная реформа осуществлена Павлом в области христианского учения. Он радикально переинтерпретировал христианство, избавив его от религиозно-политического подтекста, порожденного обстоятельствами политической судьбы еврейского народа. Образно говоря, Павел решительно удалил родимые пятна иудаизма с тела христианства.

Казнь Иисуса поставила перед его учениками серьезную проблему. Если Иисус был Мессией, то почему его деятельность не увенчалась успехом и он не возродил Иудейское царство. В момент казни Иисуса его ученики могли просто рассеяться, поняв, что они ошиблись, так же, как рассеивались толпы, собираемые предшествующими иудейскими мессиями. Но они не сделали этого, ибо были убеждены: Иисус Христос (Мессия) явится вновь и тогда свершится обещанное. Но время шло, а второе пришествие Мессии все откладывалось.

В этой ситуации Павел предлагает совершенно иную интерпретацию миссии Христа, преобразуя ее понимание в чисто платоновском духе. В итоге, христианство становится совершенно мистическим учением.

Суть этого преобразования состоит в том, что миссия Иисуса Христа не имеет никакого отношения к политическим ожиданиям еврейского народа так же, как и к ожиданиям любого другого народа. Все обещанное Иисусом уже исполнилось. Но исполнилось не в мирском, политическом смысле, а в духовном. Царство Небесное уже здесь, но оно не имеет мирского, материального измерения. Оно располагается в измерении духовном и божественном.

Все политические, этнические, культурные и прочие заботы не имеют никакого значения перед Истиной, возвещенной Христом. Человек, открывший свое сердце этой истине, не должен заботиться о своем мирском положении: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван. Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов. Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков. В каком звании кто призван, братия, в том каждый и оставайся пред Богом». (I Коринф. 7: 20 - 23)

Истина Христа преобразует не социальный мир, но мир духовный. В этом отношении, Царство помазанника Божьего уже здесь, и оно располагается в сердцах людей. Воскрешение Иисуса Христа дает нам надежду не на исполнение политических или каких-либо других чаяний, но – на спасение духовное. И именно поэтому воскресение полно глубокого символического смысла, ибо оно есть залог воскресения истинно верующих.

Выход христианства за рамки иудаизма и обращение его к народам мира вызвали стремительный рост числа членов христианских общин. Уже во втором веке подавляющее большинство христиан были неиудеями. Отношения между этим большинством и иудео-христианами все более обострялись, поскольку последние не могли принять тех новшеств в догматах, в ритуалах и в церковной практике, которые возникали в неиудейском христианстве. Иудео-христиане оказались в меньшинстве и стали со временем в глазах большинства сектантами и еретиками.

Весьма характерно, в этом отношении, восприятие иудео-христианами фигуры Павла. Они не признавали Павла апостолом и не принимали его идей. Неудивительно, поскольку именно он оторвал христианство от иудейских корней.

Несмотря на то, что относительно причин распространения христианства на территории Римской империи написаны тысячи книг, проблема эта все еще остается не до конца разрешенной. Все авторы в один голос констатируют, что новая религия оказалась востребованной в ситуации все более углубляющегося социально-политического и экономического кризиса Римской империи.

«Разумеется, Римская империя с конца II в. переживала кризис, варвары вторгались в западные провинции, военачальники боролись за власть. Античный мир перенес и не менее страшную для греков борьбу полководцев Александра, и римские гражданские войны, особенно разорившие восточные провинции, и увлечения восточными культами – все это было в рамках традиционного мировосприятия космоса, как упорядоченного целого; частные религиозные союзы создавали свои уставы, города на основании постановлений народных собраний принимали новые, наиболее популярные культы. Представляется, что основой зарождения тревог, страхов был прежде всего распад традиционных коллективных связей в огромной империи, в том числе семейных и гражданских. Полисы изжили себя, став просто городами со смешанным населением; анализ надгробий Малой Азии II – III вв. показал, что, особенно много надгробий в больших городах (до трети из них сохранились), поставлены человеком «себе при жизни» - т.е. автор такой надписи не надеялся, что кто-нибудь похоронит его. Космос уже не воспринимался упорядоченным. Человек оставался один на один и со своим божеством, которого он не всегда чувствовал себя достойным, и со всеми своими бедами…» (21, с. 229).

Социально-экономический и политический кризисы породили мощнейший духовный кризис античного общества. Этот кризис сопровождался распадом прежних социальных связей, мировоззренческой дезориентацией, распространением уныния, пессимизма, отчаяния. С каждым следующим столетием социальный «невроз» Римской империи лишь возрастал. В этой ситуации начались «эпидемии» самоубийств. Самоубийства стали столь частыми, что императоры были вынуждены принимать особые законы, угрожающие родным и близким самоубийц различными санкциями.

Кстати, жесткое отношение церкви к самоубийству восходит именно к этим указам. Со временем это правило стало традицией. Ныне отрицательное отношение к самоубийству является абсолютной установкой европейской культуры. А между тем, часто самоубийство оказывается благотворным действием. Если человек, терзаемый пытками или страданиями от неизлечимой болезни, добровольно уходит из жизни, то его мужество достойно восхищения и уважения. Неужели Бог нуждается в бессмысленных страданиях людей?! Христиане первых веков не были столь категоричны по отношению к самоубийцам.

Другой симптом все более возрастающего невроза умирающего античного мира – всеобщее распространение панических страхов перед демонами, колдунами, ведьмами. Все напасти и бедствия социального мира как бы концентрируются в уме человека в образ легионов нечистой силы, осаждающей его. Образованные круги римского общества долгое время посмеивались над все возрастающими дикими суевериями простого народа. Но, в итоге, эти страхи захлестнули и их.

В этой ситуации социального и духовного распада начинают доминировать различные восточные культы. Христианство – один из них. В длительной и ожесточенной борьбе христианство побеждает. Оно оказывается более совершенным и более гибким, чем его соперники. Но за эту победу христианству пришлось расплатиться включением в свое учение и в свою практику очень многих идей, образов и элементов чуждых ему религий.

Важнейшим фактором победы в этой борьбе оказалось то обстоятельство, что христианство было лучше организовано. В отличие от своих религиозных противников оно обладало разветвленной бюрократической организацией. Именно эта организованность прельстила императора Константина, который в борьбе за верховную власть в Империи остро нуждался в опоре на мощную социальную силу. Союз с христианами дал ему те преимущества, которых не оказалось у его соперников. Император щедро расплатился с христианской церковью. В IV веке христианство становится одной из официально господствующих религий, а при преемниках Константина - единственно господствующей.

В момент легализации христианства христиане составляли приблизительно четверть населения Римской империи. Но опора на государственную власть, а значит, и на государственное насилие позволили церкви окончательно подавить своих религиозных конкурентов и постепенно христианизировать все население империи.

Но бюрократическая церковная организация возникла не сразу.

Рост христианских общин в I – II вв. положил начало возникновению церковной бюрократии – так называемая епископальная церковь. Сегодня термин «церковь» ассоциируется, прежде всего, с церковной иерархией, то есть с бюрократическим аппаратом, обеспечивающим функционирование религиозных институтов. Но так было не всегда.

Первоначально, никакой церковной бюрократии не существовало вовсе. В первых христианских общинах текущими делами управляли избранные верующими старейшины. Иногда, если община была большой, им в помощь выбирали диаконов и диаконис. Но эти «функционеры» имели небольшое влияние, и они не были организованы в рамках централизованной бюрократической структуры. Тон задавали апостолы и пророки. Основная функция избираемых старейшин состояла в управлении церковным имуществом и разрешении конфликтов внутри общины. Церковное имущество – это имущество, принадлежащее церкви. Церковь же есть сообщество всех верующих. Таким образом, церковное имущество – это имущество, находящееся в коллективной собственности всех членов общины.

Но по мере распространения христианства церковные общины становились все более обширными и многочисленными. Теперь для управления ими стали избирать епископов (епископ – с греч. «надзирающий», «надсматривающий»). Епископы главнейших городов империи (Рима, Александрии, Константинополя, Антиохии) фактически оказывались наиболее авторитетными и влиятельными. К ним тяготели епископы менее важных областей. В итоге, главы церквей этих городов стали патриархами.⁷⁹ Постепенно формируется сложная структура епископальной церкви. Этому чрезвычайно способствуют церковные соборы – сначала региональные, а потом и «вселенские», на которых со временем и была оформлена разветвленная церковная бюрократия.

Через несколько столетий после смерти Иисуса мы обнаруживаем ситуацию, совершенно отличную от той, которая была при его жизни.

Всем заправляет централизованная церковная бюрократия. Массы рядовых христиан не принимают почти никакого участия в управлении церковью, и они не имеют права голоса в церковных делах. На место учителей и пророков, опирающихся в своей деятельности на личный авторитет, приходят священники, назначаемые свыше. Ранее избираемые верующими епископы теперь также назначаются церковной иерархией. Имущество церкви по-прежнему принадлежит церкви. Но теперь под церковью подразумевают именно церковную иерархию, а не всю совокупность верующих той или иной местности.

Принцип церковной собственности как коллективной собственности всех членов общины никто никогда не отменял. О нем просто забыли. Забыли настолько, что если бы в V веке какой-нибудь нищий, сидящий на паперти церкви, схватил бы епископа за его меховой плащ, отделанный золотом, и потребовал своей доли, то он был бы воспринят как сумасшедший, как опасный смутьян и еретик. Голод, нужда и прочие страдания верующих теперь не составляют главной заботы бывших «слуг народа». Рядовые христиане могут голодать, но это не мешает иерархам придерживать в церковных амбарах хлеб с тем, чтобы продать его по спекулятивной цене. Рядовые верующие могут рассчитывать в лучшем случае лишь на символическую милостыню.

Возникшая и оформившаяся церковная бюрократия преобразовала весь образ жизни христианских общин и отдельных христиан. Она очень быстро слилась с бюрократией Римской империи и превратилась в чиновничий аппарат, ответственный за идеологию. Именно через нее римские императоры могли контролировать духовную жизнь своих подданных – цель, которая была для них недостижима в предыдущие столетия.

Церковная бюрократия создала догму и канон, утвердив одни тексты и подавив другие. Церковная бюрократия захватила монополию на толкование священных текстов и на создание законов для христиан. Отныне лишь церковная бюрократия стала решать, что является ересью, а что является догмой. В этом ей активно помогали представители имперской администрации. Часто решения соборов определялись лишь волей и мнением того или иного римского императора или его чиновников.

Важнейшим направлением преобразования и оформления церковной бюрократией христианской догматики была адаптация христианства к заботам мира сего.

Если вы вновь обратитесь к Евангелиям и попытаетесь прочесть их взором, свободным от груза традиции, то вы обнаружите, сколь революционен этот текст. Государство, церковь, подавляющая часть христиан с их делами и мыслями, согласно этому тексту, прямиком направляются в геенну огненную, ибо они творят то, что Иисус прямо запрещал, и не делают того, что Он заповедовал.

К несчастью для церковной бюрократии текст Евангелий за столетия своего существования обрел неуязвимость традиции. Его не возможно было «исправить». Кроме того, этот текст обладал слишком притягательной силой для многих, чтобы его можно было фальсифицировать. Поэтому церковная бюрократия предпочла не замечать одних мест и извращенно перетолковывать другие места. И если это преступление – искажение смысла Святого Писания, - то в этом преступлении ее поддержало большинство христиан. Кому жаждет отказаться от имущества, от государственной должности, от насилия и власти над другим человеком и подставлять свою щеку под удары врагов?! Куда приятнее вести жизнь ту же, что ведут язычники и неверующие, но, при этом, с торжеством избранных посматривать на них, ибо они прокляты, а вы спасены.

Все эти процессы составляли суть периода оформления христианства в качестве мировой и в качестве государственной религии. В рамках Римской империи интернациональность и государственность церкви совпали.

Естественно, бюрократизация и «обмирщение» христианства вызывали сопротивление среди многих верующих. Это сопротивление проявлялось в различных формах. Я укажу лишь на две из них.

В III веке церковь была потрясена выступлением донатистов.

Это выступление - не первый и не последний протест в истории христианства против «обмирщения» и бюрократизации этой религии. Так, например, во второй половине II века Монтан инициировал движение, стремящееся вернуться к обычаям первоначального христианства. Так, в частности, монтанисты выражали протест относительно узурпации власти в церкви (общине, сообществе верующих) епископами. Монтанисты были осуждены рядом местных соборов. В связи с подавлением ереси монтанистов как раз впервые и встречаются упоминания о соборах (пока еще местного значения), на которых собирались и выносили решение епископы различных мест.

Выступление донатистов было обусловлено следующими обстоятельствами. Во время гонений на христиан слишком многие из них отрекались от собственной веры, публично совершали языческие обряды, глумились над христианскими символами, участвовали в преследовании своих бывших единоверцев. Донатисты полагали, что эти люди не могут быть приняты вновь в церковное лоно, и уж тем более не могут быть пастырями стада Христова – епископами.

«Ибо невозможно - однажды просвещенных, и вкусивших дара небесного, и соделавшихся причастниками Духа Святаго, и вкусивших благого глагола Божия и сил будущего века, и отпадших, опять обновлять покаянием, когда они снова распинают в себе Сына Божия и ругаются [Ему]» (Послание к Евреям 6: 4-6).

Кроме того, донатисты отвергали вмешательство светской власти в церковные дела. Донатисты проиграли спор и были разгромлены церковью при помощи силы государственной власти.

По сути, эта полемика была спором о путях, по которым должна идти церковь. Позиция донатистов фактически означала, что церковь должна быть организацией людей, не запятнавших себя грехами и преступлениями. Для христианства как мировой религии это требование было неприемлемо. Грешников всегда значительно больше, чем праведников. Идя по пути, предлагаемому донатистами, христианство свелось бы лишь к небольшой группке людей, стремящихся соответствовать заповедям Христа. Чуждое им государство постаралось бы уничтожить их. Эти люди спаслись бы, но христианство не стало бы господствующей религией. Очевидно, что путь, предложенный Блаженным Августином – лидером противников донатистов - привел христианство к торжеству как мировой и как государственной религии. Но если грешников большинство и если это большинство задает тон в церкви, то правилом становится жизнь этого большинства.

По моему мнению, церковь в очередной раз подверглась тому искушению, которому диавол подвергал Иисуса в пустыне. «Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его диавол, и се, Ангелы приступили и служили Ему». (Матф. 4: 8 – 11) И в который раз церковь это искушение не выдержала. Выбирая между царствами мира и славой их, с одной стороны и верностью заветам Господа, с другой, она выбрала царства мира. «Тогда оставляет Его диавол, и се, Ангелы приступили и служили Ему». Кажется, в этот раз диавол не остался без работы.

Другая форма протеста против бюрократизации христианства, против отхода его от идеалов Евангелия, против срастания церкви с миром – появление монашества. Монашество возникло в IV веке как реакция на «обмирщение» христианской церкви. В тот момент, когда большинство жителей империи стали христианами по имени, но не по делам своим, наиболее пылкие и верные натуры поняли, что должны удалиться в пустыни, чтобы сохранить свою верность заповедям Христа.

Монах – это человек, который максимально стремится соответствовать идеалу христианина. Он хочет достичь совершенства.

Странно, но это желание монаха почему-то успокаивает и расхолаживает большинство христиан. Одна моя студентка в полемике со мной относительно необходимости отказа от имущества парировала: «Вы избирательно цитируете Писание, пропуская важные места. Заметьте, Иисус, требуя от человека отказаться от имущества в пользу нуждающихся ближних, добавляет: «если хочешь быть совершенным»».

Ее аргумент крайне изумил меня. Изумил настолько, что я даже не нашелся, что ответить. Но идя домой, я мысленно продолжал дискутировать с ней. Мысленно я говорил ей: «Большинство людей стремятся к совершенству во многих делах своих и, прежде всего, в том, что является их профессией. Вы сами - лучший пример тому. Если сейчас Вы скажете, что не стремитесь к совершенству в том деле, которому вы обучаетесь в нашей Академии, то большинство присутствующих Вас не поймет. Так почему же Вы, стремясь к совершенству в профессии, разрешаете себе не стремиться к совершенству в том, что вы на словах считаете неизмеримо большим, чем ваша профессия!».

Пример монаха вызывает восхищение у многих христиан. Но этот же пример почему-то и расхолаживает их. Они говорят себе, что монах – человек необыкновенный, они же – люди простые и скромные и поэтому не стремятся к совершенству в делах веры.

Церковь и мир очень быстро «переварили» монашество. Оно стало официальным институтом и рассадником тех же пороков, которые угнетали церковь и мир. На протяжении двух тысяч лет существования христианства предпринимались неоднократные попытки оздоровить если не церковь, то хотя бы монашество. Время от времени появлялись святые, которые проводили реформу монашеской жизни и пытались вернуть ее к идеалам Христа. Но, всякий раз, соблазны мира сего сводили эти усилия на нет. (Комментарий № 3)

Но вернемся к истории христианства.

За пять столетий христианство освоило территорию Римской империи и даже вышло за ее пределы. Правда, и здесь не обошлось без конфуза. В начале IV века церковь разгромила арианскую секту. Сам Арий скончался в одном из сортиров Александрии, что не без удовольствия всякий раз отмечали церковные летописцы. Преследуемые и казнимые ариане бежали за границу Римской империи к варварам и обратили их в свою веру. После того, как варвары наводнили территорию Римской империи, выяснилось, что ортодоксальная церковь (преимущественно на Западе) оказалась в меньшинстве. Варвары поголовно были арианами. Столетиями церковь хитрой дипломатией и тонкой политикой преодолевала эту напасть.

В VII веке с Востока пришла новая угроза. Арабы, исповедующие ислам, захватили большую часть Восточной Римской империи. Арабский халифат простирался от Испании включительно по территории Северной Африки и далее, в просторы Азии, вплоть до Индии. Христианству потребовалось шестьсот лет, чтобы укорениться в этом регионе. Исламу для этого оказалось достаточно пары столетий. И дело отнюдь не в большей силе исламского вероучения. Христиане действовали проповедью и насилием. Мусульмане же старались по возможности воздержаться от насилия по отношению к «народам Книги». Они осознавали и помнили, что ислам возник на основе иудаизма и христианства. Они лишь облагали эти народы дополнительным налогом. Средство оказалось столь превосходным, что очень скоро халифы обеспокоились сокращением поступлений в казну – захваченные народы поголовно принимали ислам лишь бы не платить лишние деньги. Сыграла свою роль и бОльшая натуралистичность ислама. Он ближе к повседневным потребностям человека и не налагает на него столь тяжкий крест служения Господу как христианство.

В XI веке единая христианская церковь раскололась на католиков и православных. Причины раскола толком объяснить не могут даже ученые представители обоих церквей. Все, что они говорят, настолько далеко от понимания неискушенного в богословии человека, что кажется крайне странным, что такие незначительные терминологические и обрядовые различия послужили причиной столетий взаимной ненависти и взаимных убийств между последователями Христа. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (курсив мой – С. Ч.)» (Иоанн. 13: 35). «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы?» (Матф. 7: 15 – 16). А ведь в момент раскола различия между церквями были еще меньше, чем сегодня.

Если же обратиться к социологии и истории, то необходимо признать, что раскол был неизбежен – слишком различная мирская судьба была у этих церквей. Восточная церковь оказалась под пятой византийских императоров. Она развивалась в условиях консервации прежних порядков поздней Римской империи. Кроме того, греческий дух насквозь пронизывал ее.

Западную же церковь захлестнули волны варварских нашествий. Западная Римская империя пала, и римская церковь осталась наедине с варварами, большинство из которых были ариане. Некому было подать ей руку помощи в виде имперских армий, имперской бюрократии и имперской образованности. Как биологический вид, который вдруг оказался разделенным непреодолимым океаном, распадается на два подвида, так и некогда единая церковь распалась на западную и восточную. Восточная церковь прислуживала римским (византийским) императорам, западная же в ситуации политического вакуума – сама захотела стать имперской властью.

Раскол христианской церкви 1054 года не воспринимался современниками достаточно серьезно. До этого уже были споры, проклятья, отлучения и расколы между Римом и Константинополем. Но всякий раз они завершались примирением. И в этот раз многие полагали, что этот спор со временем иссякнет. Надежда угасала постепенно. Уже в XIII веке стало понятно, что единая церковь распалась окончательно. Все последующие попытки объединения реализовывались лишь как капитуляции той или иной стороны. Капитулировать чаще всего приходилось православным, ибо Запад во втором тысячелетии был на подъеме, а христианский Восток угасал, все время теснимый мусульманами.

При всей взаимной ненависти обе церкви вынуждены были помнить, что их противник – мусульмане. Так, например, крестоносцы, направлявшиеся освобождать святой город Иерусалим, но вместо этого «освободившие» в 1204 году православный Константинополь, были порицаемы Римским Папой. Правда, осуждение захвата территории Византийской империи не помешало католической церкви приступить к «ассимиляции» ее.

С падением Восточной Римской империи (Византии) в XV веке, захваченной турками-османами, православное христианство на Востоке стало хиреть. Ему пришлось пойти на поклон к своему ученику – русской православной церкви. Не самая приятная участь. Огромное Московское царство, возникшее на евразийских просторах, было невежественно, дико, но преисполнено гордыни иллюзорного обладания истинным пониманием веры. Не имея в своем распоряжении многих библейских текстов, не опираясь на древнюю богословскую традицию за отсутствием достаточного количества ученых людей, оно мнило себя исполненным истины.⁸⁰

Монахи-греки, которым не повезло оказаться в Московии, приходили в ужас от того, насколько строй и чин русской православной церкви искажен невежеством и некачественными текстами. В свою очередь эти греки воспринимались московитами как опасные еретики, как агенты враждебного окружения. Весьма показательна, в этом отношении, судьба Максима Грека. Заехав на свое несчастье в Московское царство, он уже не смог покинуть его, ибо, как говорили в то время, путь в это царство широкий, да выходы узкие. Уже тогда границы России были на замке, а иностранцы воспринимались как тайные враги и шпионы. Максим Грек был обвинен в ереси, порче богослужебных книг и в сношениях с турецким правительством.

В XVII веке русская православная церковь попыталась привести свои тексты и свои обычаи в соответствие аутентичному восточному христианству. Эта попытка привела к расколу в русской православной церкви. Победила та сторона, которая имела поддержку государства.

В XVI веке многочисленные злоупотребления католической церкви спровоцировали Реформацию. Западная церковь оказалась расколотой на католиков и протестантов.

По своей сути протестантизм глубоко враждебен как православию, так и католицизму. Русская православная церковь не сразу уразумела настоящую опасность протестантизма. Вековая вражда с католиками привела к тому, что долгое время православная церковь относилась к протестантам более снисходительно, чем к католикам. А, между тем, православные и католики имеют больше сходства и близости между собой, чем с протестантами. И православие, и католицизм основываются на церковном предании. Они старательно пытаются законсервировать дух Средневековья. Протестантизм же – это первая ласточка нарождающегося современного общества с его доминированием разума, скепсиса, мирского. Протестанты отказываются от церковного предания, считая его искажением Слова Божьего: «но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим». (Матф. 15: 9) «Он же сказал в ответ: всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится; оставьте их: они - слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму». (Матф. 15: 13 – 14)

Другая посылка протестантизма – разделение церковной и светской власти. Она сыграла с протестантизмом злую шутку. Сколько людей - столько и мнений. Сколько людей – столько и пониманий Священного Писания. Так было всегда. Пока церковь опиралась на руку государства, закованную в тяжкую броню, все разночтения безжалостно давились и церковная община сохраняла относительную целостность. Отказавшись от адской силы государства, протестантизм почти сразу стал распадаться на сотни и тысячи церквей. Это хорошо видно на примере Соединенных Штатов Америки. Эта страна изначально развивалась в условиях свободы, ранее не виданной в Старом Свете. Здесь протестантизм раздробился особенно сильно. Грубо говоря, что ни город или селение, то своя особая протестантская община.

Как более современное религиозное учение, протестантизм оказывается энергичнее, агрессивнее, «техничнее» в борьбе с допотопными мастодонтами, то есть традиционными церквями. Он непрерывно теснит их и прельщает их членов различными вольностями. Кроме того, как религия, впитавшая рационалистические тенденции Нового Времени, протестантизм побивает своих противников апелляцией к Священному Писанию. По всякому поводу протестант извлекает из кармана Библию и начинает цитировать Слово Божие, в то время как представители традиционных церквей воспроизводят громоздкие тексты Священного Предания. При этом они боятся отступить хотя бы от одной буквы его, в то время как протестант свободно пускается в толкование цитированного текста. Очевидно, что стиль протестантов оказывается более убедительным для человека современного общества, общества всеобщей грамотности и рационализма.

Я потратил достаточно много страниц на описание обстоятельств возникновения и распространения христианства. Такой объем может показаться несоразмерным другим философским течениям древности. Но моя задача написать не просто книгу, рассказывающую о различных «ископаемых» культуры, но показать, что многие эти так называемые «ископаемые» таковыми не являются. Мировоззрение – это та область, в которой спокойно сосуществуют интеллектуальные конструкции, возникшие в древности и конструкции, возникшие вчера. Христианство – достаточно древняя система. Этот продукт изготовлен две тысячи лет тому назад. Но миллиарды наших современников убеждены, что истины христианства сегодня актуальны как никогда. В этой ситуации разумно и правильно посвятить христианству значительно больше страниц, чем пифагорейской школе или милетской. И пифагорейское, и милетское учения ныне мертвы – христианство же живо.

Рассмотрев в общих чертах обстоятельства возникновения и распространения христианства, мы можем перейти к систематическому изложению его доктринальной сущности.

Комментарии.

Комментарий № 1.

Особо обращаю ваше внимание на то, что произошло с Ананией и Сапфирой – Господь умертвил их⁸¹ за обман и нежелание избавиться от всего имущества. Очевидно, сделал Он это с тем, чтобы еще раз напомнить человечеству об обязанностях христианина. Правда, если бы это наказание было законом, то Богу пришлось бы перебить почти всех христиан, живших в последние две тысячи лет.

В этом отношении, первая христианская община сегодня однозначно была бы заклеймена как тоталитарная секта. Требования, предъявляемые Иисусом своим последователям, и требования, предъявляемые его апостолами членам христианских общин, сильно контрастируют с тем, что признается правильным и законным современными людьми. Вне всякого сомнения, подобные требования, высказанные кем-либо из наших современников, были бы восприняты как возмутительные и безнравственные. Любой специалист по тоталитарным сектам признал бы, что все признаки тоталитарной сеты налицо: требование порвать с родными и близкими, не принявшими учения; требование жить в общине и следовать за учителем; требование отдать в общину имущество; требование оставить мирские интересы и заботы и сосредоточить все помыслы на учении.

«А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие. Еще другой сказал: я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими. Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия».(Лука. 9. 59 – 62) (См. также Матфей 8. 21 – 22)

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку - домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (курсив мой – С. Ч.); и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее». (Матф. 10. 34 – 39)

А также: «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей (курсив мой – С. Ч.)». (Лука. 12. 49 – 53)

«если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (курсив мой – С. Ч.)»; (Лука. 14. 26.)

«Он сказал им: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царствия Божия, и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной». (Лука. 18. 29 – 30)

Лишь одно отличает первые христианские общины от тоталитарной секты – кажется, у членов общины была возможность свободно покинуть ее. Но вряд ли в первом веке христиане имели возможность преследовать отступников – государственная власть была не на их стороне.

Но они активно пользовались всеми возможностями государственного насилия после того, как смогли перетянуть государство на свою сторону. Из бесконечного множества примеров извлеку лишь один. В начале XX века законодательство Российской империи предусматривало длительный каторжный срок и поражение во всех гражданских правах для человека, публично вышедшего из лона православной церкви.

Являлись ли первые христианские общины тоталитарной сектой? Мне трудно ответить на этот вопрос, поскольку сам термин «тоталитарная секта» достаточно условен. Этот термин очевиден для общества и традиционных церквей, которые крайне озабочены поддержанием социального порядка и удержанием человека в рамках традиционных ценностей. Но он не очевиден для тех, кто признает право человека искать духовной жизни вне установленных обществом рамок. Первые христиане верили в скорый конец света и стремились, пока не поздно, спасти свою душу. Иисус и многие его апостолы своей смертью доказали, что вера эта искренняя. Возможно, тоталитарными сектами следует называть лишь те общины, у руководства которых стоят люди, озабоченные властью, богатством и наслаждениями. Но, к сожалению, критерий этот недостаточно надежен.

Кроме того, перерождение христианской общности началось тотчас после смерти Иисуса. Лишившись лидера, его ученики стали создавать иерархию. Это неудивительно, поскольку человек – существо социальное, а значит, и иерархическое. Чтобы человек не думал, во что бы он ни верил, чего бы он ни желал, каждая его коммуникация сама по себе работает на создание иерархии. В человеческом сообществе всегда есть особи, занимающие лидирующие, главенствующие позиции и особи, находящиеся внизу. Все же остальные ступенчато распределяются между этими полюсами, сообразно своей физической и духовной силе, талантам и способностям, добродетелям и порокам. Скорее всего, степень иерархизированности иерусалимской общины резко возросла после гибели Иисуса. В дальнейшем же мы наблюдаем лишь возрастание силы этой иерархии. Всякая же иерархия беспокоится о количестве своих членов, ибо в этом количестве ее сила.

Комментарий № 2.

Здесь я сделаю некоторое контекстуальное отступление, посвященное проблеме мистического опыта. Я тем более охотно позволяю себе это, поскольку данная проблема является одной из важнейших в области философии и религии.

Как факты и логика являются основой для научного мировосприятия, так мистический опыт является основой для мировосприятия религиозного. Религия – это чрезвычайно сложный и многогранный феномен. В нем есть многое. И это многое привлекает очень разных людей. Часто религия возникает как выражение мистического опыта создателя (или создателей) нового учения. Но, затем, она обрастает различными мирскими вещами политического, экономического, коммерческого, этнического и прочего характера.

Так случилось и с христианством. Но все эти вещи являются внешними для христианской веры. И очень жаль, что такое глубокое мистическое и экзистенциальное учение, как христианство, замутняется множеством случайных вещей. Каждый находит в христианстве свое. Большинство христиан видят в религии средство для политической, этнической, социальной и этической самоидентификации. И именно поэтому я этих людей христианами не считаю. Они либо жулики, либо лукавцы, либо простецы, ибо не доросли до понимания подлинной мистической сущности веры. К сожалению, церковь активно способствует этим случайным людям, поскольку сама по большей части состоит из случайных людей.

Это общий закон для всех человеческих сообществ. С детства нас учат, что профессионализм, мастерство и преданность своему делу являются необходимыми условиями для вхождения в то или иное сообщество. Именно с этой наивной верой мы входим в сообщество и с ужасом обнаруживаем, что большинство его членов – люди случайные, профессионально слабые и мало заинтересованные. Лишь десятилетия деятельности в этой области укоренили их в ней. Неприятное открытие для человека увлеченного и неслучайного! И я не знаю, сколько горьких разочарований должны постичь человека, чтобы он, наконец, избавился от внушенной с детства иллюзии! Самое ужасное, что такой человек по большей части оказывается чужим для этой массы «узурпаторов». Тот, кто и составляет суть дела, отвергается этими «профессионалами» как «лишний» и случайный человек.

Подлинная вера, по моему убеждению, имеет лишь одно основание – мистический опыт. Его по-разному описывают и интерпретируют, но суть одна – мистический опыт с очевидностью сообщает человеку, пережившему его, подлинность существования метафизического. Причем очевидность эта настолько велика, что очевидность материальных предметов блекнет на этом фоне. Для пояснения этого казуса я обычно привожу студентам следующий пример.

Я стучу костяшками пальцев по преподавательскому столу и спрашиваю присутствующих: существует ли этот стол? Пара умников, подозревая подвох, хитро воздерживается от суждения. Но большинство демонстрирует убежденность в очевидности существования стола. Далее я предлагаю студентам представить, что я являюсь чрезвычайно ловким софистом, который может заморочить голову кому угодно и убедить, например, присутствующих в том, что этот стол не существует. В тот момент, когда мне удается это, я предлагаю «ученикам» пройти последнее испытание усвоенной истины. Ученики должны с разбега пробежать сквозь эту «иллюзию» стола. Конечно, найдется пара фанатиков, которые сделают это, не задумываясь. Но большинство, как бы оно не верило мне, будет притормаживать в своем разбеге. Что же касается фанатиков, то и они после первой попытки так же будут невольно тормозить. Иными словами, очевидность стола столь основательна, что ее невозможно совершенно игнорировать. Так вот, в результате мистического озарения очевидность метафизического неизмеримо превосходит очевидность материального предмета.

Человек, переживший мистический опыт, не может игнорировать эту очевидность, так же как другой человек не может игнорировать очевидность материальных предметов. И даже если все общество пронизано атеизмом и материализмом и хором под бой барабанов и трубный рев твердит, что Бога нет, такой человек знает: Он есть. И свою жизнь он сверяет с этим знанием, так же, как другой человек сверяет свой путь со знанием материальных предметов – например, обходит стол.

То, что произошло с Савлом – полноценное мистическое озарение. Отныне он больше не мог игнорировать очевидность существования истинного Бога.

Комментарий № 3.

В этом отношении, весьма характерен пример францисканства. Франциск Ассизский мечтал вернуться к евангельским идеалам. Он полагал, что церковь должна быть бедной, а представители церкви должны вести жизнь странствующих проповедников, призывающих к покаянию и довольствующихся лишь тем, что необходимо для поддержания жизни.

Франциск происходил из почтенной и состоятельной семьи. Родные прочили ему блестящее будущее. Но уже в юности он часто задумывался о заветах Господа. Рассказывают, что однажды Франциск пренебрег просьбой нищего, просившего подаяния во имя Господа. Но чуть после его поразила мысль, что если бы нищий просил его именем какого-нибудь земного сеньора, то он непременно исполнил бы его просьбу. Усовестившись, Франциск разыскал нищего и помог ему.

Обратившись, Франциск отказался от всякого имущества и стал вести жизнь нищего бродячего проповедника. В тот момент, когда число последователей его неимоверно возросло, он с учениками обратился к Римскому Папе с просьбой о создании ордена нищенствующих монахов. Франциск, представший перед Папой, был столь грязен, что Папа отправил его к свиньям. И Франциск пошел к ним. По возвращении он был еще грязней. Папа был столь поражен смирением Франциска, что исполнил его просьбу.

За этой легендой скрываются весьма драматические обстоятельства. Долгое время церковь колебалась между принятием францисканства и его подавлением. Идея нищей церкви, служащей лишь Господу, а не маммоне, граничила с ересью. Она уязвляла совесть церковников, шествующих в богатстве и великолепии среди умирающих от голода. С другой стороны, отторжение францисканцев лишь умножило бы число еретиков. А их и так хватало – удивительно, но почему-то многие были недовольны роскошествующей церковью. Предыдущий Папа совершил эту ошибку и толкнул вальденсов, также требовавших нестяжающей церкви, в лагерь еретиков.

В итоге, был достигнут компромисс. Большинство умеренных францисканцев были объединены в рамках монашеского ордена. Радикалы же, требовавшие преобразования всей церкви, - разгромлены.

Но очень скоро францисканцы приобщились к тем же порокам традиционной церкви, против которых они выступали на заре своей истории.

«Если бы сатана существовал, то будущее ордена, основанного св. Франциском, доставило бы ему величайшее удовлетворение. Непосредственный преемник святого на посту главы ордена, брат Илья, погряз в роскоши и разрешил предать полному забвению идеал бедности. В годы, непосредственно следующие за смертью основателя ордена, францисканцы больше всего подвизались в роли сержантов-вербовщиков в жестоких и кровавых войнах гвельфов и гибеллинов. Инквизиция, основанная семь лет спустя после смерти Франциска, в нескольких странах находилась главным образом в руках францисканцев. Небольшое меньшинство, получившее название спиритуалов, сохранило верность его учениям; многие из них были сожжены инквизицией за ересь. Люди эти утверждали, что Христос и апостолы не владели никакой собственностью, им не принадлежала даже та одежда, которую они носили; это воззрение было осуждено как еретическое в 1323 году папой Иоанном XXII. Фактическим итогом жизни св. Франциска явилось создание еще одного богатого и развращенного ордена, усиление мощи иерархии и облегчение преследования всех тех, кто выделялся нравственной чистотой или свободой мысли. Если принять во внимание личность св. Франциска и цели, которые он сам перед собой ставил, то нельзя представить себе итога, выглядевшего более жестокой насмешкой». (19, с. 539 – 540)

Изначально францисканцы чуждались участия в инквизиционных трибуналах, поскольку помнили заветы Господа. Но вскоре и они с удовольствием включились в церковное насилие над инакомыслящими.

Деятельность же инквизитора с трудом может быть названа подходящей для христианина. Весьма характерна судьба многих инквизиторов раннего этапа развития инквизиции. Часто это были святые или почти святые люди, с тягостью в сердце и по необходимости ставшие инквизиторами – как иначе защитить от ереси стадо Господне. Но абсолютная безнаказанность и абсолютная власть, нескончаемые чудовищные пытки и убийства превращали этих людей за несколько лет их инквизиционной деятельности в монстров. Какие-либо жалобы на инквизиторов не принимались церковью в принципе. Но зверства этих людей достигали такой степени, что даже церковь не могла оставить их без внимания. Но инквизиторов нельзя было судить, ибо это бросило бы тень и на церковь и на инквизицию. В итоге их признавали сумасшедшими и просто прятали подальше от глаз, в тюремные подвалы монастырей.

Вот как выглядела деятельность францисканского инквизитора в Центральной Америке XVI века: «Особенно отличился своими зверствами в Юкатане и Гватемале провинциал ордена францисканцев Диего де Ланда, истребивший в 60-х годах XVI века под предлогом обвинения в ереси тысячи аборигенов этих областей. По его приказу обвиненных в отступничестве индейцев монахи подвергали изощренным пыткам: чтобы вырвать у своих жертв признание, секли их плетью, подвешивали на вывернутых руках, обливали спину кипящим воском, жгли пятки каленым железом. Пытали водой: лили через рог, вставленный в горло пытаемого, горячую воду, затем один из палачей бил по животу пытаемого, пока вода, смешанная с кровью, не выливалась у него изо рта, носа и ушей. За неполных десять месяцев Ланда, по свидетельству современников, подверг истязаниям 6330 индейцев, мужчин и женщин, из которых 157 умерло от пыток, а большинство других остались калеками на всю жизнь. 12 июля 1562 года Ланда отпраздновал в г. Мани торжественное аутодафе (дословно с исп. – «акт веры» - С.Ч.) в присутствии испанских властей и индейских кассико (вождей). На кострах этого аутодафе погибли еще уцелевшие книги, написанные иероглифическим письмом, статуи, художественные сосуды с изображениями. Многие из схваченных индейцев повесились в тюрьме до аутодафе. Монахи вырыли из могил 70 трупов и бросили их в костер. Пока они горели, оставшиеся в живых жертвы инквизиции подвергались истязаниям». (7, с. 449 – 451).

В насилии закоренели все традиционные церкви. Одни больше – другие меньше. Те, которые меньше – не благодаря своей близости к заветам Христа. Все традиционные церкви далеко удалились от Иисуса. Просто исторические обстоятельства не всегда способствовали масштабному насилию церкви. Но насилие коренится в самой сути монотеистической религии. Повторяю вновь и вновь. Бог как абсолют означает абсолютную истину и абсолютное добро. Мышление через абсолют само по себе рано или поздно приводит к насилию, ибо насилие лучше всего оправдывается абсолютной истиной и абсолютным добром.

В XV – XVI вв. Русская Православная Церковь признала еретиками и репрессировала «нестяжателей» - русский аналог францисканцев. Забавно, что современный авторитетный историк И. Я. Фраянов – православный сталинист (безумное, но типичное сочетание) – считает нестяжателей идеологическими диверсантами Запада, призванными разрушить Святую Русь. Если это так, то кто тогда францисканцы? И кто тогда «заказал» Запад? Если быть верным логике Фраянова, то францисканцы - это идеологические диверсанты Востока, засланные на Запад, чтобы погубить его.

Пример с францисканцами – один из множества эпизодов, демонстрирующих всегда тщетные попытки очистить религию и церковь от пороков. Чтобы ни думали верующие относительно силы заветов Господа, заветы эти всегда побеждаются на практике, врожденными склонностями человека к насилию, власти, сексу, наслаждению. Это заявление отнюдь не исключает достаточно многочисленных примеров личной святости и добродетели. Но эти примеры всегда остаются исключением из правила и потому так сильно притягивают наше внимание.

Особенно велика тяга человека к власти. Это очень древний инстинкт, связанный с иерархической организацией стад приматов и первых людей. Для реализации этого инстинкта монотеистическая религия с ее абсолютными истинами и абсолютной моралью подходит идеально. Не всем удается стать начальниками, но многие могут насладиться властью над другими людьми благодаря служению заветам Господа. Абсолютные истины Абсолютного Бога дают им «право» вмешиваться в жизнь других людей и распоряжаться ею. Себе и другим они говорят, что делают это не потому, что им это нравится, а потому что они должны это делать, ибо стремятся направить других людей по пути Истины. Вернейший признак этих персонажей – свинцовая серьезность, убивающая любые проявления жизни. Они суровы к себе, они суровы к близким, они суровы к окружающим. Все их восприятия проходят жесточайшую цензуру абсолютных правил «добра» и «истины». Чудовищное внутреннее напряжение – основной психологический фон этой личности.

С точки зрения психотерапии эти люди страдают чудовищным неврозом и стремятся сделать этот невроз правилом для остальных. Если окружающие верят в абсолютные добро и истину, то они часто воспринимают этих людей почти как святых. Естественно, жажда наслаждений, как правило, чужда им, ибо их терзает куда более сильная страсть – жажда властвовать над окружающими. А, как известно, власть над душами куда сладостнее власти над телами. Тем более, что власть над душами легко перетекает во власть над телами, но не наоборот. Если таким людям не удалось стать пророками и основателями религиозных общин, то они все равно не остаются в накладе. Собственная семья – их царство.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОСНОВНЫЕ ИДЕИ ХРИСТИАНСКОЙ ДОКТРИНЫ.

«Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит».

(Матф.18:7)

Существует множество христианских церквей и все они имеют определенные особенности своей догматики. Чтобы не впадать в длительные пояснения и различения, я буду ориентироваться в изложении христианской доктрины на вероучение традиционных церквей.

§. 1. Монотеизм.

Христианство является монотеистической религией. Оно признает лишь одного Бога – создателя всего сущего. Все остальные боги (прежде всего, языческие) – либо иллюзии, либо бесы.

Монотеизм христиан находится в разительном противоречии с античным язычеством. Язычник не только поклоняется многим богам, но он не отрицает также и чужих богов. Он может им не поклоняться, поскольку находится во власти своих богов, но остерегается гневить богов чужих. Более того, для язычника очень типична ситуация, когда он, попадая на чужбину, начинает поклоняться местным богам. С точки зрения язычества это очень разумно, поскольку на этой территории главными оказываются местные боги.

Христианство не смогло противостоять влиянию язычества. Многие ученые полагают, что культ святых, культ икон и мощей, культ ангелов, а также учение о Святой Троице есть скрытое многобожие, проникшее в христианство. Я согласен с этим. И это скрытое многобожие меня не удивляет, поскольку это не единственный пример капитуляции христианской идеи перед потребностями мира – мирские черви насквозь изъели этот корабль. Церковь, озабоченная распространением своего влияния на миллионы людей, вынуждена не только закрывать глаза на странную веру этих миллионов, но и благословлять ее. В противном случае она потеряет влияние и превратится в маленькую группку людей, имеющих в сердце Христа. Для одних - перспектива лишиться всего и остаться лишь с Христом, прекрасна. Для других же – ужасна.

Особенно загадочен для разума, не укрепленного верой, догмат о Святой Троице – Бог един, но он в трех лицах (Бог-Отец, Бог-Сын, Святой Дух). Христиане считают эти лица ипостасями (сущностями) Единого Бога. В первые столетия существования этой религии у некоторых богословов еще сохранялась иллюзия, что догмат Святой Троицы может быть объяснен с позиции разума. Но ныне большинство богословов признает эту христианскую истину истиной сверхразумной. Ее невозможно понять разумом, но следует принять верой.

Догмат этот отсутствует у первых христиан. Он возникает лишь в процессе формирования церкви и ее доктрины.

Монотеизм христианства означает, что существует лишь одна Истина и лишь одно Добро. И эта Истина и это Добро абсолютны, поскольку они исходят от Абсолюта. Следовательно, и зло также оказывается абсолютным.

Эта логика, по моему мнению, является неиссякаемым источником фанатизма и насилия, поскольку Абсолютная Истина и Абсолютное Добро потенциально благословляют любой акт насилия по отношению к носителям абсолютного зла.

Я часто вспоминаю разговор с одной православной христианкой о воспитании детей. Я говорил, что ребенку следует предоставить знания относительно всех существующих мировоззрений. Когда он обретет разум, то выберет то мировоззрение, которое ему ближе. Она же не соглашалась со мной и считала подобную позицию опасным заблуждением: «Если ребенок тянется к банке с мышьяком, то ты не будешь спокойно смотреть на это, исходя из принципа, - пусть попробует все. Ты отберешь у него яд и спрячешь его подальше. Но яд может убить тело, в то время как духовный яд убивает нечто неизмеримо более ценное – душу. Именно поэтому ребенка с самого начала необходимо оградить от духовного яда».

Следуя этой логике мы приходим к следующему.

Человек, раздающий детям яд, - преступник. Человек же, распространяющий яд духовный, - преступник в двойне. Первый губит тело, второй – душу. Душа же неизмеримо важнее тела. Преступник должен быть наказан сообразно тяжести своего преступления. Преступник же на почве духа самый опасный, и наказание для него должно быть наиболее тяжким. Остается лишь жалеть, что современное законодательство не позволяет наказать людей, распространяющих духовный яд. Но если восторжествует христианский тоталитаризм, то даже очень благонамеренным и добрым христианам будет очень трудно осудить насилие по отношению к атеистам, агностикам, еретикам, иноверцам и многим другим, поскольку все эти люди являются носителями и распространителями духовного яда.

Вероятность появления такого христианского тоталитаризма (фундаментализма) на Западе на данный момент весьма мала. Но мы прекрасно можем наблюдать, как реализуется логика монотеистической религии на примере тех стран Востока, где восторжествовал исламский фундаментализм (тоталитаризм). И дело вовсе не в какой-то особой склонности ислама к насилию. Христиане как абсолютисты, по моему мнению, также склонны к фанатизму и насилию, как и другие представители монотеистических религий. Просто, начиная с эпохи Просвещения, светский рационалистический разум Запада все более умеряет претензии христиан на духовную и политическую монополию и бдительно держит этого «зверя» в узде. Последние сожжение инакомыслящего христианской церковью во Франции состоялось в начале XVIII века. Оно стало последним, не благодаря протестам христиан, но благодаря яростной борьбе просветителей. В Испании же пытки и сожжения во имя Христа продолжались вплоть до начала XIX века и были насильственно прекращены лишь армией Наполеона.

Естественно, христиане категорически не согласятся со мной. И это прекрасно! Как рационалист, просветитель и релятивист, я выступаю за то, чтобы «расцвели сто тысяч цветов». Я выступаю за плюрализм (множественность) мировоззрений. Эта множественность обогащает культуру и каждое мировоззрение в частности. Эта множественность не позволяет какому-либо мировоззрению превратиться в дубину, обрушивающуюся на голову человека. И эта множественность пошла на пользу и современному христианству. Непрестанно осаждаемое инакомыслящими, оно вынуждено постоянно совершенствовать свою идеологию, чтобы выжить.

Совершенствуется не только церковная идеология, но и церковные нравы. Ныне христианские церкви Запада являют интеллектуальную бодрость и достаточно высокую добродетель. Как высоко они поднялись в сравнении с тем состоянием, в котором церковь пребывала в эпоху своего идеологического и политического господства!

Выражаясь языком философии, монотеизм христианства означает следующее: Бог есть субстанция, а все сущее - следствие ее. В этом отношении, диавол, зло несубстанциональны, то есть их существование вторично по отношению к Богу. В практическом плане этот тезис делает крайне нелепыми страхи некоторых христиан относительно сглаза, порчи, магии, вампиров, мертвецов, привидений и т.д. Если человек верен Богу и душа его устремлена к Нему, то усилия зла тщетны по отношению к этому человеку. Неужели вы полагаете, что могущество Божие, которому вы вверили свою душу, не сможет оградить вас от всякой чертовщины?! Вы будете уязвимы лишь в том случае, если сами шагнете навстречу злу.

В этом отношении, статус диавола оказывается крайне проблематичным. Я не решусь углубляться в тонкости канона, но твердо могу подчеркнуть несубстанциональный характер Зла. К сожалению, даже образованные христиане часто инстинктивно склоняются к дуализму. На мой вопрос: «Согласны ли вы, что мироздание есть поле битвы между Светом и Тьмой, между Богом и диаволом?», они часто дают утвердительный ответ. В этот момент я в притворном ужасе восклицаю: «Мерзостная манихейская ересь!»

Манихейство, основанное пророком Мани, учило о том, что существует два начала – добрый Бог и злой Бог. Наш мир создан вторым и, следовательно, все мы находимся в его власти. Но у человека есть шанс вырваться из-под власти злого Бога и соединиться с Богом Добра, ибо Христос указал нам путь спасения.

Дуализм ближе и понятнее человеку, чем монотеизм. Вот почему дуалистические представления часто проникают в христианское учение и «застревают» в головах многих христиан. Но в чистом виде христианство – монотеистическая религия.

Диавол может бороться с Богом, но Бог не может бороться с диаволом. Их силы не равны, ибо диавол также когда то был создан Богом, и лишь по своей злой воле отпал от Него. Во власти Бога уничтожить диавола в любой момент, но Он не делает этого. Почему? Я мог бы высказать на этот счет ряд предположений, но не буду делать этого, ибо не являюсь профессиональным богословом.

Важно другое. Монотеизм христианства делает нелепыми многие страхи верующих. Диавол не может насильно захватить их душу. А слуги диавола не могут насильно заставить человека служить злу. Вампир, силой обращающий другого человека в вампира, - нелепость! Зло может лишь соблазнить человека. И если он сам сделал шаг навстречу злу, то тогда он действительно может оказаться в его власти. Если вы сами приходите к злодеям, то почему удивляетесь тому, что оказались у них в рабстве?! Бог не повинен в том, что они сделают с вами. «Если ты пьешь с ворами, то опасайся за свой кошелек».

§. 2. Креационизм.

Идея креационизма означает, что все сущее есть результат творения Бога. Этот тезис является логическим продолжением монотеистического догмата.

Поскольку Бог есть любовь и абсолютное могущество, сотворенный мир прекрасен и благ. Злым его делает воля, отпавших от Бога существ.

Мир сотворен для человека, поскольку человек есть венец творения и создан по образу и подобию Божиему.

Идея креационизма дает ответ на сомнения античных философов о происхождении сущего и о том, как из единого происходит многое. Бог как субстанция не сотворен – Он вечен. Все основные характеристики сущего, как то: пространство, время, движение, возникновение и уничтожение и т. д., проистекают от него и применимы лишь к тварному миру. Могущество Божие, Его благость и Его промысел есть источник всего, что существует.

В этом отношении, все естественные законы сущего также проистекают от Бога. Бог установил их, и Он же может превзойти их. Именно поэтому в мире мы наблюдаем два рода событий: события, существующие сообразно естественным законам сущего, и события, свершающиеся сообразно законам Божественного (чудо). Лишь Богу под силу согласовать эти онтологические плоскости.

Кроме того, высшим законом мироздания является Божественный промысел. Именно поэтому все свершающиеся в мире события оказываются частью единого божественного плана.

§. 3. Бог как сверхличность.

Языческие боги тоже являются личностями – они обладают разумом, эмоциями, желаниями и потребностями. Более того, согласно восприятию язычников, личностные характеристики богов незначительно отличаются от личностных характеристик обыкновенного человека. Боги гневаются, мстят, злятся, негодуют, вожделеют, обманывают, крадут, убивают. По своему характеру они во всем подобны своим творениям – людям.

Соответственно, и общаться с языческими богами лучше всего с осторожностью. Их не стоит раздражать, им нельзя перечить, но их можно обмануть, или, еще лучше, подкупить. Контрактный характер отношений человека и бога является наиболее яркой чертой язычества. Типична речь язычника, обращенная к богу, в которой он обещает различные блага в благодарность за божественную помощь. В этой речи язычник вполне может посетовать, что бог, получив обильные подношения и жертвы «не отработал» их, не оказав соответствующую помощь в делах. Иногда язычники наказывают провинившегося бога. Чаще всего это практикуют представители ранних стадий язычества (первобытные племена) – идола могут опрокинуть, высечь, рубить топором, волочь по земле с тем, чтобы потом с почетом вновь водрузить на место.

Несмотря на то, что языческие боги являются личностями, язычнику трудно установить с ними личностный контакт. Их трудно любить, но если повезет, то человек может стать их любимцем. Именно поэтому наиболее надежным способом обзавестись помощью богов является подкуп.

Христианский Бог также является личностью, но это сверхличность. Он свободен от человеческих страстей и пороков. Но при этом его можно любить, поскольку он есть сверхблагая личность. Связь христианина с Богом носит глубоко личностный характер. Наиболее подходящее сравнение здесь: связь отца и сына. И именно поэтому обман или подкуп Бога оказываются невозможными.

Бога невозможно обмануть, ибо Он все видит. И Его нельзя обманывать, ибо само желание сделать это свидетельствует о том, что человек удаляется от Бога. Бога невозможно и подкупить. Мысль об этом подкупе так же нелепа, как нелепо намерение сына подкупить отца.

Ситуация, когда христианин подкупает Бога толстыми церковными свечами, обильными пожертвованиями и щедрыми обещаниями – еще один пример языческого рецидива в христианской практике.

Любовь к Богу выражается в следовании человеком Божьим заповедям и повелениям. Но даже если человек по слабости или неразумию нарушает их, то он может надеяться на милость Божию и прощение. Может надеяться именно потому, что Бог – это не безликий автоматический счетчик грехов, а Личность, преисполненная Абсолютной Благости и Абсолютной Любви.

§. 4. Первородный грех и миссия Спасителя.

Человек создан по образу и подобию Божьему. И самым важным здесь оказывается подобие не внешнее, телесное, но личное. Как и Бог, человек обладает разумом и волей.

И именно человеческая воля явилась источником первородного греха.

Пребывая в Эдемском саду, Адам и Ева были максимально приближены к Богу. Они не знали ни в чем нужды, были невинны, неуязвимы для болезней и страдания и бессмертны. Бог запретил им вкушать плоды с Древа познания добра и зла. Но змий искусил их отведать запретного плода. Так был совершен грех, который лег тяжким грузом не только на плечи Адама и Евы, но и на все последующие поколения людей. Этот грех является первородным, поскольку каждый ребенок, рождающийся на свет, уже повинен в нем, как потомок Адама и Евы.

Здесь мы сталкиваемся с архаической идеей коллективной ответственности за преступление – сын отвечает за отца. Современное понимание справедливости исходит из другого принципа – вина всегда персональна и ответственность лежит на том, кто переступил черту. Иными словами, сын за отца не отвечает.

Через первородный грех в мир вошли зло, страдания, болезни и смерть. Все люди как потомки Адама и Евы подвержены им – человечество существует под сенью первородного греха. Все люди, родившиеся до Иисуса Христа, «автоматически» после смерти отправлялись в Ад. Правда, существует распространенная церковная легенда о том, что Иисус вывел из Ада всех достойных спасения, но родившихся до него. Некоторые места в Новом Завете косвенно подтверждают это.

Подобная автоматическая отправка в Ад представляется современному сознанию несправедливой. Но если мы отвергнем эту идею, то с необходимостью придем к «опасному» выводу – можно спастись, не будучи христианином.

Положение для церкви «патовое». Многие аборигены-язычники отвергли христианскую проповедь на том основании, что они не желают спасения, когда их предки прокляты и горят в адском огне. Их честь требовала разделить участь отцов и дедов.

Так в чем же суть первородного греха? Этот вопрос я задаю на лекции своим студентам. И почти никогда не получаю правильного ответа. Меня забавляют те студенты-христиане, которые говорят, что Адам и Ева оказались виновны в краже плодов. Более радуют те, которые говорят, что грех состоит в непослушании. Близко, но не точно.

Ключевыми словами к пониманию сути первородного греха являются слова змия, искушающего Адама и Еву: «нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Бытие. 3: 4 – 5) «…вы будете, как боги…» - вот ключевые слова для понимания греха, совершенного Адамом и Евой. Они возжелали сравниться с Богом. Первородный грех целиком и полностью покоится на гордыне, а непослушание есть следствие ее.

Первородный грех полагает начало истории человечества. Стоит ли удивляться, что эта история столь ужасна?

Но, даже изгнав Адама и Еву из Рая, Бог не остался чужд судьбе человечества. Он избрал народ, наиболее достойный его внимания – евреи – и руководил им тысячелетия. Завет (переводится, как «обет», «союз», «договор») между Богом и избранным народом был необходим для того, чтобы основные божественные истины не затерялись среди ужасов истории и сохранились в умах людей. Книги Ветхого завета повествуют об истории этого договора.

По моему мнению, книги Ветхого Завета являются большой обузой для христианства и, вместе с тем, ценнейшим его приобретением.

Для стороннего наблюдателя, не укрепленного верой, но укрепленного наукой, все объяснения, даваемые церковью относительно вхождения книг Ветхого Завета в Священное Писание, «шиты белыми нитками». Христианство первоначально существовало как иудейская секта. Естественно, что книги Ветхого Завета были для христиан и иудеев священными. Иисус и апостолы обильно цитируют их в Новом Завете. В тот момент, когда христианство окончательно порвало и с евреями, и с их иудаизмом, было уже поздно что-либо менять – в христианстве образовалась устойчивая традиция почитания книг Ветхого Завета как священных. Кроме того, отказ от этих текстов потребовал бы слишком радикальной чистки текстов Нового Завета. Но они к тому времени, в общем и целом, уже были сформированы и освящены традицией.

В итоге, сложилась неприятная ситуация.

Во-первых, церковь должна объяснять, почему рассказ об истории еврейского народа, о его приобретениях и потерях, о его войнах и зверствах⁸² должен считаться священным для всех христиан. Сделать это очень трудно.

Во-вторых, основные идеи, дух Ветхого Завета находятся в разительном контрасте с идеями и духом Нового Завета. Ветхозаветный Бог предстает перед нами как достаточно злая, ревнивая, капризная, безжалостная, мстительная сущность. Безусловно, это Бог языческого типа. Его невозможно отождествить с Богом Нового Завета – Богом любви и прощения. Достаточно вспомнить хотя бы «око за око» Ветхого Завета и «подставь другую щеку» Нового. Такой контраст также трудно объяснить и принять. Конечно, христианин должен ориентироваться в первую очередь на Новый Завет, но всегда для него сохраняется соблазн ориентации на Завет Ветхий – ведь он тоже является священным.

Но книги Ветхого Завета являются также и большим приобретением, если не христианства, то христианской церкви. Ветхий Завет близок к заботам мира сего, в то время как Новый - чрезвычайно далек от них. Жить согласно Новому Завету чрезвычайно трудно и на это способны немногие. В то время как жить согласно Ветхому Завету могут все. Тысячелетиями церковь адаптировала посредством соответствующих толкований Новый Завет потребностям грешного мира. В этом деле наличие книг Ветхого Завета оказалось чрезвычайно ценным подспорьем.

В среде избранного народа, наконец, родился Мессия – Иисус Христос. Его назначение – это не спасение иудеев и не осуществление их религиозно-политических надежд. Его назначение – спасение человечества из той бездны, в которой оно оказалось по вине своих прародителей Адама и Евы.

Миссия Иисуса Христа – искупление первородного греха и тех грехов, которые первородный грех повлек за собой. Иисус Христос полагает новый Завет между человеком и Богом. Теперь Бог обращается уже не к избранному народу, но ко всему человечеству и указывает путь, по которому человечество должно идти.

До миссии Иисуса Христа у всех людей был лишь один путь – после смерти они отправлялись в ад. Но искупительная жертва Иисуса Христа открывает людям новый путь – путь спасения. Теперь каждый человек может стать христианином. Если он сделает это, и если он будет ревностно исполнять Завет Иисуса Христа, то может надеяться на обретение спасения своей бессмертной души.

Иногда меня спрашивают – означает ли это, что первородного греха больше нет?

К сожалению, люди по-прежнему остаются во власти первородного греха. Я – не богослов, и потому не рискую вдаваться в подробности, но обычно отвечаю так:

Если вы отягощены большим долгом, то может статься, что ваш долг будет оплачен добрым человеком. Этот человек выписал чек на сумму вашего долга. Вам нужно лишь забрать его и вручить кредиторам. Но если вы даже не удосужились явиться за чеком, а вместо этого продолжаете кутить и множить свои долги, то долг по-прежнему останется на вас и, даже, приумножится.

Христос искупил наш первородный грех. Теперь мы можем вернуться к Богу. Но если вместо этого мы отворачиваемся от Него и продолжаем грешить, то с нас взыщется и по старым долгам и по новым.

Быть христианином означает максимально стремиться к уподоблению Христу. Иисус Христос обладал и человеческой природой. Именно поэтому мы не можем сказать: Иисус – Бог, и Он не знал человеческих страхов, соблазнов, страданий и слабостей; образ его жизни не доступен нам, ибо мы – человеки и не способны на то, на что способен Бог. Свою жизнь Он прожил как человек – у Него были человеческие потребности, человеческие желания, человеческие страхи и человеческие страдания. Тем самым, Иисус продемонстрировал всем, что человек может и должен преодолеть соблазн, страх, страдание и быть праведным. Жизнь Иисуса Христа – это пример того, как человек должен прожить свою жизнь. Наградой за такую прожитую жизнь является спасение бессмертной души.

Образ страдающего за людей Бога был достаточно непривычен для античного сознания. Античным человеком бог мыслился как нечто величественное, могущественное, а значит и неуязвимое. Мифология древних греков содержала несколько эпизодов, описывающих покушения людей на бога. Один из них – история о том, как пираты вздумали, не ведая того, что творят, продать Аполлона в рабство – юноша был статен и пригож, и за него можно было выручить хорошую цену. Дело кончилось тем, что Аполлон обратил пиратов в дельфинов. На греческих сосудах художники часто изображали сцену, как пираты прыгают с корабля в воду, на лету обращаясь в этих животных. Вот что случается с теми, кто решил покуситься на бога.

В этом отношении, Бог, которого бичуют солдаты, который, избитый и поруганный, волочет свой крест на место, где казнят разбойников и негодных рабов, Бог, которого распинают и над которым глумятся, – такой Бог для античного сознания представляется крайне странным и нелепым. Но при этом Он - и крайне соблазнительный Бог для сознания, знающего лишь величественных и капризных богов, которым мало дела до бед и страданий простых людей. Такой Бог создает новое пространство веры, незнакомое, но крайне привлекательное для человека античного мира.

§. 5. Христианская переоценка ценностей.

Христианство осуществляет радикальную переоценку ценностей. Античный человек по самой своей сути был человеком мирским. Все его помыслы, все его заботы и дела были обращены на мир. Ценности, которыми он руководствовался, также были от мира сего. Языческие боги не только не осуждали это, но и всячески поддерживали. Эти боги сами были увлечены мирскими делами и человеку не препятствовали, а иной раз и помогали, в том же.

Ценности же христианства глубоко чужды миру.

Это замечание совершенно справедливо, если мы будем подразумевать под христианством тот комплекс идей, который содержится в Новом Завете. И это замечание не совсем справедливо или справедливо лишь отчасти, если подразумевать под христианством ту практику христианских сообществ, которая окончательно сформировалась через пару-тройку столетий после смерти Иисуса.

Современные христиане будут яростно возражать против моих слов, поскольку они воображают, что все еще верны Новому Завету. Неудивительно. Их нынешний образ жизни и образ мыслей столь комфортен для проживания в этом мире, что любое сомнение в их «законности» воспринимается ими крайне ожесточенно. Это сомнение покушается на их комфорт. И это сомнение покушается на их гордыню – так приятно чувствовать себя избранными, не прилагая к этому особых усилий.

Однажды я стал свидетелем любопытнейшей полемики. В начале одной популярной телепередачи ее ведущие – две интеллигентные и умные дамы - яростно обсуждали позицию гостя этой телепередачи. Они были столь возмущены «ненавистью к любому проявлению жизни», явленной гостем, что я с крайним любопытством стал ожидать показа самой полемики. Кто же мог вызвать у них такую яростную реакцию?

Гостем оказался православный священник, который лишь следовал в своих речах духу и слову Нового Завета. И именно это следование вызвало яростную реакцию женщин, считающих себя верующими.

Забавная ситуация! Дамы оперировали понятиями и представлениями «девальвированного» столетиями торжества светской культуры христианства и отрицали христианство аутентичное. И они даже не подозревали, что пользуются «испорченным» образцом!

Если профан в качестве подлинного образца противопоставляет музыке Моцарта ее популяризированные аналоги, записанные в виде звукового сигнала на его мобильном телефоне, то это забавное и, вместе с тем, грустное зрелище. Эти дамы-ведущие пользуются моей симпатией и уважением. Но в этот раз я впервые был разочарован в них.

Этот пример я привел с той целью, чтобы показать, насколько сегодня «девальвированный» вариант христианства стал привычен не только людям невежественным, но и людям образованным.

Ценности христианства ориентируют человека не на успех в мире, а на преодоление мира ради Царствия Небесного. Мирская жизнь человека есть лишь испытание его готовности к жизни вечной. При всей кратковременности человеческой жизни это время оказывается чрезвычайно важным, поскольку за эти годы человек может либо спасти свою душу, либо погубить ее.

Вот почему экзистенциальные, моральные ценности христианства производят впечатление столь непрактичных, столь нелепых, столь опасных для жизни установок. Возлюби ближнего своего; если у тебя есть две рубашки – одну отдай ближнему; возлюби врагов своих; ударили по одной щеке – подставь другую. Эти требования крайне непрактичны, если не безумны для мирского человека. Выполняя их, мы рискуем погубить себя в этом мире, и, скорее всего, действительно погубим. Но с точки зрения учения Христа гибель мирская есть рождение в Царствие Небесном. Погубив себя телесно, мы обретаем жизнь в Боге.

Естественно, что эти ценности оказываются глубоко чуждыми античному, языческому сознанию. Античный человек склонен преследовать славу, богатство, наслаждения. Он ненавидит врагов своих и заботится о ближних, подразумевая под последними родных, друзей, сограждан. Дальние, то есть все те, кто не является его родными, друзьями и согражданами – законная добыча его агрессии, хищничества, алчности и сластолюбия.

И самое главное – в жизни античного человека нет Бога. Такой человек сам по себе, а его боги сами по себе. И каждый сам заботится о собственном благе.

Духовная же вселенная христианина центрирована на Боге. Бог есть источник всего и, в том числе, жизни самого человека. Именно поэтому хорошо и разумно человеку стремиться к Нему. Живое избегает мертвого и стремится к живому. Мир, в котором нет Бога, мертв. Бог есть сама жизнь. Соответственно, все, что есть в жизни человека, должно соотноситься с Богом. То, что отдаляет человека от Бога, должно быть отброшено, ибо есть зло. То же, что приближает человека к Богу, есть благо.

В свете этой Истины христианство переформулирует традиционное положение античной философии, гласящее, что человек должен стремиться к благу. Человек действительно должен стремиться к благу. Но беда в том, что большинство людей просто не знает, в чем состоит истинное благо! Подлинное же благо есть Бог!

Античные философы не смогли усмотреть столь важную и, вместе с тем, столь простую Истину. Неудивительно. Для них всегда высшей способностью человека был разум. Сам же по себе разум слеп. Лишь укрепленный духом – способностью знать и чувствовать Бога, способностью верить и поступать согласно вере – разум способен познать эти истины.

§. 6. Церковь как посредник между Богом и человеком

Почти сразу христианство оформилось в виде церкви. Церковь – это единое сообщество верующих, возглавляемое наиболее мудрыми и достойными из них:

«… и Я говорю тебе: ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Матф. 16: 18 – 19; курсив мой – С. Ч.). «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Матф. 18: 18 – 20).

Таким образом, церковь имеет на себе благодать Божию. Именно эта благодать позволяет ей расти и расширяться, правильно толковать тексты Священного Писания, руководить верующими к их благу и отпускать грехи.

У католиков эта идея благодати, лежащей на церкви, даже еще более усилена. Предполагается, что святые и мученики заработали столь гигантский духовный «капитал», что этого «капитала» хватит не только на них, но и на все остальные поколения верующих. Распоряжается этим «капиталом», естественно, католическая церковь. Это положение в итоге привело к практике продажи индульгенций.

Продажа индульгенций – это, пожалуй, один из наиболее ярких случаев нравственного падения церкви. Почти с самого начала эта практика вызывала многочисленные насмешки у верующих. В Средние века был весьма популярен анекдот, в котором разбойник сначала покупает отпущение будущего греха грабежа и убийства, а затем, под угрозой убийства, грабит монаха, продавшего ему индульгенцию – в итоге, он чист перед Богом и церковью.

В фильме «Мартин Лютер» (2000-х годов) Лютер рассказывает своим студентам о том, как он побывал в Риме и приобщился к практике отпущения грехов. Он с сарказмом говорит о том, что ему удалось выкупить из чистилища душу дяди за несколько золотых монет. И с притворной горечью добавляет, что если бы у него нашлось еще несколько монет, то он выкупил бы и душу тети. Больше всего меня позабавил в этом фильме рассказ Лютера о том, что в одном из римских храмов хранятся серебряники, за которые Иуда продал Спасителя нашего – поцелуешь каждый из них (естественно, за плату) и по сто лет чистилища долой.

Безусловно, и христианское сообщество, и церковная иерархия не свободны от греха. Ведь они продолжают существовать в мире, омраченном первородным грехом и свободой воли человека, которая слишком часто направлена ко злу, а не к добру. Но наличие отдельных грешников в церкви не умаляет святости самой церкви. В том и состоит божественное чудо: все покушения мира на церковь даже при видимости их успеха не могут умалить ее святости и благодати – церковь по-прежнему продолжает вести людей к Богу.

Это положение крайне важно, поскольку позволяет развести религиозную «истину» и реальную церковную практику. Что бы представители церкви «не вытворяли», их дела не могут поколебать святость и авторитет церкви и христианского учения.

Впоследствии эту идеологическую схему позаимствовали и коммунистические партии.

Церковь создает Священное Предание. О Священном Предании я уже достаточно много сказал выше. Подчеркну лишь одно: авторитет церкви гарантирует каждому христианину, что традиция понимания и толкования Священного Писания, выработанная церковью, сохраняет истины Христа незамутненными и неискаженными.

Вне церкви нет спасения!

§. 7. Христианская философия истории.

Античность, как и всякая аграрная цивилизация, тяготела к циклическому пониманию времени – мир возникает и со временем гибнет с тем, чтобы потом вновь возникнуть и вновь погибнуть, и так до бесконечности. Циклическое восприятие времени строится по аналогии с природными циклами. Причем, каждый отдельный цикл не имеет логики и смысла – это почти хаотическое нагромождение событий. Иногда некоторая логика все же возникает, если к пониманию цикла применяют концепцию движения человечества от золотого века к веку упадка.

Христианство в принципе не может придерживаться циклического восприятия времени. Время, а значит, и история, упорядочены в христианстве рубежными, сакральными событиями. События эти уникальны, и мысль о том, что они должны повториться вновь в следующем цикле, просто кощунственна – невозможно представить, что Спаситель будет висеть на кресте в каждом цикле.

Правда, это представление сложилось не сразу. Первые христианские мыслители были беспомощны в этом вопросе, и в итоге, подпали под влияние античных представлений. Так, например, Ориген (185 – 254 гг.) – христианский мыслитель, оказавший огромное влияние на последующую христианскую теологию, но почти сразу признанный еретиком, - полагал, что вслед за нашим миром Бог создаст другие миры. Но наш мир - наилучший, поскольку Спаситель появился лишь в нем. Безусловно, это точка зрения - ересь, ибо подразумевает, что иные миры лишены Богом спасения.

Таким образом, следуя самой сути своего учения христианство придерживается линейного понимания времени – время необратимо течет из прошлого в будущее через настоящее, оно не имеет цикла. Фактически, временная линия христианства является одним разомкнутым циклом. После того, как свершатся все предустановленные Богом события, история закончится, поскольку будут исполнены все замыслы и обетования Божии.

Для христианского сознания история – это не хаотическое нагромождение событий. Впервые история мыслится как упорядоченный, глубоко осмысленный, сакральный процесс – жизнь человечества направляется божественным провидением. Можно сказать, но христианину так говорить не следует, что история человечества является пьесой, трагедией, поставленной Богом. Совсем неслучайно один из величайших поэтов европейской цивилизации Шекспир заявил, что мир – это театр, а люди в нем - актеры.

Конечно, некоторые предпосылки к подобному видению истории существовали и до христианства. Так, например, зороастризм – религия, распространившаяся в Персидском царстве – рассматривал мир как поле битвы между светом и тьмой, между добром и злом. В конце веков зло должно быть побеждено. Но этот взгляд не мешает предположить существование последующих циклов. Лишь христианство наиболее блестяще и четко сформулировало концепцию провиденциального течения линейной истории.

Бог изначально знает, как и куда повернет история и чем она закончится. Более того, Он руководит историей, насколько это возможно при наличии свободной человеческой воли. Для Бога это возможно! Правда, здесь мы выходим на сложнейшую проблему соотношения абсолютного божественного могущества и ничем не детерминированной свободной человеческой воли.

Таким образом, все, что свершается в человеческой истории не бессмысленно. Божественное провидение пронизывает все течение дел человеческих. Именно поэтому настоящий историк, а таковым может быть лишь историк-христианин, прежде всего, стремится раскрыть скрытый, сакральный смысл события. Просто так кирпичи никому на голову не падают, царства не рушатся и варвары никуда не вторгаются. Во всем присутствует промысел Божий, и христианин должен этот промысел узреть. Ибо каждое событие, в этом отношении, оказывается знаком для верных.

Такое понимание истории радикально меняет античные представления о месте человека в историческом времени.

Согласно этим представлениям человек живет просто для того, чтобы жить. Конечно, и Античность знала определенные целеполагания. Например, древнегреческое искусство предлагало человеку в качестве прекрасного образца - жизнь для славы. Ахиллес – классический тому пример. Ахиллес был любимым героем Александра Македонского, и Александру удалось сравниться с ним. Древние римляне также жили для славы, прежде всего, для славы рода. В Древнем Риме высокоразвитое индивидуалистическое сознание удивительным образом соединялось с сознанием клановым, фамильным. На каждого небезродного римлянина взирали его предки, и он, достигая высшего пика славы, служил им и родному городу. Чем славнее предки, тем больше почтения римлянину. Чем славнее римлянин, тем больше славы и почтения его предкам. Прославляя себя, он вновь и вновь прославлял предков. Подобная жизнь – пик смыслообразования античного мира. Ничего более осмысленного, ничего более высокого античная цивилизация не могла и не хотела предложить человеку.

Христианское мировосприятие в корне меняет ситуацию. История – это не нагромождение событий, а упорядоченное божественным провидением и высшим сакральным смыслом развертывание исторического действа. Мир – это поле битвы, на котором дьявол сражается с Богом и через которое Бог ведет к спасению человечество. Ни один человек не может остаться в стороне от этой битвы. Либо он оказывается на стороне сил зла, либо служит добру. В этой борьбе значимы все действия человека. Каждое дело, каждая мысль, малейшее желание и побуждение оказываются на чаше весов и способны склонить их в ту или иную сторону. Но при этом Бог всегда знает, как поступит человек. Божественное провидение заранее предусмотрело этот поступок и его последствия. У Иуды был выбор: он мог не предавать Христа, но Бог знал, что он предаст, и это предательство оказывается необходимым звеном в исторической цепи.

Перипетии истории зависят от свободного выбора людей, но ее финал – предопределен Богом. Свободный человеческий выбор способен спасти или погубить человека, принести страдание и благо другим людям. Но он не способен изменить общую логику истории. Все основные вехи пути человечества и его конечный итог предопределены. Все закончится божественной гармонией!

Именно поэтому христианин не может просто жить. Христианин участвует в этой великой вселенской драме. И с него со временем спросится, что он сделал для себя и для других во время этих событий.

Одна из самых привлекательных идей религии – идея воздаяния. Эта идея очень древняя. Она укоренена в самой природе человека, ибо дает ему надежду, что он абсолютно прав, и что он будет отомщен даже в том случае, если нет возможности отомстить. Воздаяние – это надежда на реализацию агрессии.

В заключение главы о христианстве я позволю себе высказаться относительно моего отношения к этой религии. Хотя, думаю, из предыдущего текста уже многое в этом вопросе стало ясным.

Я – атеист. Именно атеист, а не агностик. Агностик утверждает, что он не может иметь достоверного знания о Боге. Он не может ни доказать Его существование ни опровергнуть. И он осознает всю искусственность и тщетность наших представлений о Боге. Атеист же прямо сомневается в существовании Бога или даже отрицает его.

Я не могу прямо опровергнуть то, что Бог существует. Вряд ли такое опровержение по силам современному разуму – про будущее не решаюсь судить. Впрочем, сами условия задачи так, как их ставят верующие, уже сами по себе выходят за рамки рационального. Попробуйте рационально опровергнуть существование того, что не имеет материальных характеристик и якобы проявляется вне какой-либо регулярности.

Но я могу представить множество косвенных доказательств, отрицающих Его существование. Самое главное из них: Бог, дающий людям мораль, следование которой может спасти их душу или погубить ее – фигура совершенно бессмысленная.

Человек – это существо, экзистенциально невменяемое. Как правило, человек не ведает, что творит. История знает множество вариантов, множество образов жизни человека. Какие-то из них рассматриваются нами положительно, какие-то - отрицательно. Но все они достаточно далеки от заветов христианского Бога. Люди же, укорененные в этих образах жизни всегда довольны ими и самими собой. Человек может быть членом дикого племени, убивающего и поедающего любого, кто встретиться на его пути, но при этом этот человек доволен собой. Свой образ жизни он рассматривает как положительный образец человеческой жизни. Мнение племени и местных богов ему в том порука. Человек может быть членом современного общества и вести жизнь, осуждаемую всеми заповедями Нового Завета. Но при этом он также доволен собой, да еще и убежден, что живет, сообразно заветам Господа. Чтобы человек не творил, он, как правило, убежден, что совершает законное доброе дело. И вы никогда не сможете переубедить его в обратном.

Это мое заявление выглядит в глазах большинства читателей крайне сомнительным, если не абсурдным. Хорошо. Тогда начнем сначала.

Убивать, обманывать, красть, насильничать, оскорблять, унижать, мошенничать, презирать, прелюбодействовать и т.д. – нельзя: это зло и это грех. Теперь оглянитесь вокруг и спросите себя – многие ли люди свободны от этих грехов? Очень немногие! Если же вы будете внимательны и строги в отборе, то вы признаете, что таковых нет вообще. Если человек не крадет, так обманывает; не мошенничает, так оскорбляет; не убивает, так унижает, то есть убивает чужую душу. Разве тот, кто свысока взирает на бедную или неуместную одежду ближнего или на отсутствие у него необходимых талантов, не унижает этого человека? И разве, занимая определенное место в обществе, вы не отбросили тем самым других, кто хотел занять это место, поближе к краю пропасти?!

Несомненно, вы удивлены этой логике и даже возмущены ею. Хорошо видя грехи других, вы не замечаете грехов своих. Если же вдруг вы проявите силу и приметесь судить себя непредвзятым и строгим судом, то и в этом случае вы выйдете вполне симпатичным человеком – ваше бессознательное придет к вам на помощь и сохранит ваше положительное восприятие самого себя. Это психологический закон.

Таким образом, христианский Бог обращает свои заповеди в пустоту. Все слышат их, все приветствуют их, но никто не применяет их к себе, но только к другим. Сама история прочтения Нового Завета – тому свидетельство. Простые, но обязывающие вещи, написаны в нем недвусмысленно, ясно и понятно. Но какие странные выводы из прочитанного делает подавляющее большинство христиан!

Я вовсе не собираюсь заниматься морализаторством, хотя все, что я сказал выше, очень похоже на это. В отличие от проповедников, которые говорят все это от начала времен (одно это уже указывает на то, что дела обстоят именно так, как они говорят), я не собираюсь судить людей в тайной надежде, что в процессе суда они одумаются и исправятся. Из фактов, на которые так часто указывают моралисты и проповедники, я делаю совершенно иной вывод – человек не способен к подлинно моральному поведению. Для того чтобы быть моральным необходимо осознавать, что ты делаешь и необходимо быть хозяином самого себя. Человек же, как правило, на это не способен. Почему дело обстоит так, вы сможете узнать, если обратитесь к новейшим изысканиям социологии, психологии и психотерапии.

Еще раз напоминаю, что это доказательство иллюзорности христианского проекта лишь одно из множества.

Кроме того, я хочу быть последовательным! Дожив до сорока трех лет, я уже имею богатый опыт общения с различными жуликами и мошенниками. Как житель большого города я постоянно подвергаюсь со всех сторон изощренным атакам людей и организаций, желающих завладеть моим имуществом или его частью. Чаще всего объектом вожделения являются мои деньги, как наиболее удобная для перемещения из кармана в карман часть моего имущества. Естественно, что в этой ситуации я выработал изрядную долю недоверия и определенные средства противостояния мошенникам. Так, в частности, я не спешу расставаться с деньгами без твердых и надежных гарантий того, что они не будут просто похищены. Кроме того, чем большее благо я могу приобрести за меньшие деньги, тем более обостряется моя подозрительность – бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. И если кто-то заявит мне, что за сумму, равную моей зарплате, я через год смогу стать миллионером (или обрету райское блаженство), то, безусловно, я прогоню этого человека как наглого и незатейливого мошенника. Большинство моих современников также обладают теми талантами, которые я только что так хорошо расписал.

Соответственно, я хочу быть последовательным. Если я проявляю такую осторожность по отношению к собственному имуществу, то тем более, я должен проявить еще большую осторожность по отношению к собственной душе, или разуму. Уверяю вас: ваша душа, или разум обладает большей ценностью, чем ваше имущество. Вор, похищающий у вас имущество, довольствуется лишь частью его – например, он оставляет в неприкосновенности то, что вы заработаете после его кражи. Вор же, похищающий вашу душу, накладывает свою лапу на все - и на ваше тело, и на ваше здоровье, и на ваше настоящее и будущее имущество, и на ваши будущие радости и обретения. Владея вашей душой, он может заставить вас отдать ему все что угодно. Именно поэтому в области духовного следует проявлять еще большие осторожность и недоверчивость, чем в области материального.

В жизни я требую гарантий, когда речь заходит о материальных ценностях. Вполне логично, что и в духовной сфере я требую гарантий, когда речь заходит о том, кому и чему должна принадлежать моя душа.

Я отлично знаю, будучи философом, то есть экспертом в сфере духовного, как много рыщет вокруг нас убийц, воров, мошенников от мировоззрения. Есть и просто развлекающиеся, так сказать, «свободные художники». Всякий, кто имеет дело с компьютером, прекрасно знает, какое множество вирусов рыщет в виртуальном пространстве. Многие из них созданы шутниками и озорниками, но это озорство способно погубить наш компьютер, нашу работу, наши деньги. В области духовного также обитает множество мировоззренческих вирусов, созданных людьми, склонными донимать и морочить ближних, либо же наслаждаться чувством власти над ними.

Против этих ловцов душ человеческих мне нужны надежные средства защиты. Наука такие средства мне дает. Эмпирическая и рациональная проверка – это наилучший антивирус в области идей и мировоззрений. Обоснование фактами и логикой дает мне уверенность, что я обладаю реальной, а не мнимой ценностью – истиной, то есть адекватной информацией. В сфере же религии я таких средств не имею. В этой сфере, пожалуй, есть одно такое средство – мистический опыт. Но он доступен не всем. Вернее, он доступен единицам. Мне этот опыт недоступен, потому я и не суюсь в религию и прочие вненаучные мировоззрения. Здесь я легко могу стать жертвой мошенников и властолюбцев.

Большинство надеется избежать опасности, ориентируясь на традицию. Я не могу рассматривать традицию как надежную гарантию. Если ваш старый компьютер заражен вирусами, то заразится и новый, если вы в него перенесете информацию со старого. Вера отцов и дедов не является гарантией истинности и благотворности. Наши предки (у кого ближние, у кого дальние) были каннибалами. Но это не означает, что каннибалами должны быть и мы.

Таким образом, религия представляется мне сферой крайне сомнительной и даже опасной. Опасной потому, что вера легко становится причиной насилия над инакомыслящими. Я же, как человек и как философ, полноценно могу существовать лишь в ситуации свободы слова, мысли и совести, в ситуации мировоззренческого плюрализма.

Но мой отказ от религии не сопровождается желанием уничтожить религию. Было бы жестоко отобрать игрушку у малыша и костыли у инвалида. Человек – очень слабое существо. А жизнь полна ужасов и трагедий. Большинство людей не в состоянии пересечь поле жизни, не имея поддержки в каких-либо фантазиях и мифах. Наука этой поддержки дать не может.

Кроме того, как умный человек, я не могу быть уверен, что обладаю абсолютной истиной. Следовательно, было бы неправильно желать уничтожения того, что, пусть и с малой долей вероятности, может оказаться в дальнейшем истиной. Пусть расцветает сто тысяч цветов!

Единственное, что я не терплю, - это лицемерия и двоедушия. Верующий человек, который живет сообразно своей вере, безусловно, вызывает мое уважение, даже если я считаю его веру иллюзорной. Признаюсь по секрету, что с юности обожаю читать рассказы о святых и монахах, преодолевающих своей верностью Богу соблазны, нечистую силу и самих себя. Эти рассказы наполняют меня радостью и восхищением (правда, истины ради, вынужден признаться и в своей любви к чтению рассказов о проделках нечистой силы; Гоголь – один из моих любимых писателей).

К сожалению, подавляющее большинство верующих (я почти не встречал в своей жизни ни одного настоящего христианина, хотя и слышал о них) страдает лицемерием и двоедушием. Эти люди верят в одно, делают же прямо противоположное. Своими делами и своей жизнью они глумятся над собственной верой. Их пример – лучший аргумент в пользу атеизма. Подозреваю, что если Бог существует, то я окажусь в лучшем положении, чем они. Я, по крайней мере, честен в своем атеизме. Они же своим двоедушием и своим пагубным примером подают соблазн другим и дискредитируют Истину, лукаво клянясь Ей в верности.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ВЕРА И РАЗУМ В СРЕДНИЕ ВЕКА.

Античная философия знала лишь одно основание для своих суждений – разум. Средневековая же философия всецело основывается на вере. Но желая быть философией, ей трудно отказаться и от Разума.

Кроме того, несмотря на всю радикальность Великой Христианской революции первых веков нашей эры, общество, возникшее в результате этой революции, не могло в полной мере преодолеть соблазн античной культуры. Например, античные здания высоко ценились средневековыми людьми. Часто они устраивали в них жилища или храмы, либо же использовали их как источники строительного материала. Та же участь постигла и античную философию. Временами она поставляла материал для христианской философии. Временами же давала то, что не могла дать вера – знания о мире. Позже эти знания стали дополняться и расширяться за счет изысканий вновь пробуждающегося научного разума.

Естественно, что в этой ситуации христианская мысль не могла обойти проблему соотношения веры и разума.

При решении этой проблемы в христианской философии выработались две позиции⁸³. Первая – позиция религиозного фундаментализма. Вторая – позиция частичного принятия разума на базе веры.

Основные контуры первой позиции мы обнаруживаем уже в Новом Завете, в котором достаточно часто указывается на тщету мудрости мира сего и прославляется простая вера неумудренных. В нем подчеркивается, что вся философия греков не стоит и крупицы истины Христа, и что разум философов оказался бесполезен, поскольку он не смог узреть Истины:

«называя себя мудрыми, обезумели» (Рим., 1: 22). «Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков. Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных⁸⁴; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное…» (1 Кор.; 1: 21 – 27)⁸⁵

О том же пишут и христианские апологеты II века (апология – оправдание, защита). Так, например, Минуций Феликс в диалоге «Октавий» пишет: «Мы же не восхваляем добродетель, но практикуем ее, а потому гордимся, что достигли того, что они мучительно искали, но не могли найти».

Но наиболее ярко позицию религиозного фундаментализма в этом вопросе выразил Тертуллиан. Квинт Тертуллиан (ок.160 – после 220) некоторое время занимался юриспруденцией в Риме. После принятия христианства (ок.195) вернулся на родину в Карфаген и стал видным деятелем местной церкви. Одно время примыкал к ереси монтанистов, но раскаялся и вернулся в лоно церкви. Однако не был полностью прощен и не удостоился канонизации, несмотря на то, что его заслуги были велики и признаны.

Тертуллиан убежден, что после возвещения истины Христа, какой-либо нужды в философии нет. Христианство не нуждается ни в каком философском обосновании. Христианину достаточно лишь Веры. Более того, Тертуллиан подчеркивает, что сущность веры глубоко иррациональна, абсурдна: «Сын Божий был распят; не стыдимся этого, хотя это и постыдно; Сын Божий умер, - вполне верим этому, потому что это нелепо. И погребенный воскрес; это верно, потому что это невозможно». (Тертуллиан. «О теле Христовом», V, 761 В.) Впоследствии это отрывок был резюмирован традицией в формулу: «Верую, ибо абсурдно».

В логике Тертуллиана много справедливого. Если бы истины, необходимые для спасения души, могли бы быть извлечены посредством разума, то любой умник, даже не обладающий доброй волей, мог бы спастись, вычислив полезность и разумность для него соответствующих действий. Спасение же даруется за подвиг веры. Вера озаряет душу человека светом истины и сама влечет его на путь спасения. Никакие логические и прочие ухищрения не способны породить этот свет или погасить его.

Тертуллиан не только настаивает на абсурдности веры⁸⁶, но и предостерегает от соблазнов разума (философии). В седьмой главе трактата «О предписаниях против еретиков» он обрушивается на философствующих. «Ибо философия есть поспешный толкователь природы, промысла Божия и мудрости мира. Именно философией провоцируются ереси. Одно и то же все время обсуждается как еретиками, так и философами, и те, и другие прибегают к одним и тем же аргументам (курсив мой – С. Ч.). Откуда берется зло? Почему злу позволено существовать? Каково происхождение человека? Каким образом он приходит в этот мир? Обсуждается и вопрос, незадолго до того предложенный Валентием (известный еретик-гностик – С.Ч.): откуда приходит Бог? Сам же он отвечает так: из enthymesis (размышления) и ectroma (откровения). Несчастен Аристотель, который изобрел диалектику для этих людей, искусство возводить и разрушать, искусство, так далеко заходящее в своих предположениях, такое резкое в своих аргументах, толкающее к раздорам, обременительное само для себя, отрекающееся от всего и занимающееся ничем! Разве уже Апостол Павел не предупреждал об опасности таких досужих размышлений, когда он писал Колоссянам: «Смотрите, чтобы кто не увлек Вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому…, а не по Христу» (Кол., 2, 8)» И далее: «Какое отношение имеют Афины к Иерусалиму? Какое согласие может быть между Академией и Церковью? Между еретиками и Христианами? Наше научение идет от дверей Соломона (Деяния 3, 5), который сам себя научил тому, что Бога следует искать в простоте сердца (Преем., 1, 1). Долой все попытки создать смешанное Христианство, которое будет смесью Стоических, Платонических и диалектических идей. Мы не хотим никаких затейливых диспутов после того, как мы получили в обладание Христа Иисуса, никаких дальнейших изысканий после того, как мы усладились Евангелием! С нашей верой нам не нужно более никаких верований. Ибо обладание наиглавнейшей верой не оставляет ничего такого, во что еще мы должны верить».

«Я не взываю к душе, в школе взращенной и в библиотеках напитанной, в Академии и греческом Портике, все это отрыжки культуры. К ответу взываю тебя, душа простая и грубая, не подвергшаяся еще манипуляциям культурного изыска…Я нуждаюсь в твоем невежестве, ибо нельзя верить в культуру и только культуру».

Таким образом, Тертуллиан наиболее последовательно и законченно выражает позицию христианского фундаментализма в вопросе об отношении христианства к рациональному знанию. Французский философ и историк Этьен Жильсон предлагает называть эту позицию «группой Тертуллиана» (Этьен Жильсон «Разум и Откровение в Средние Века».// Богословие в культуре Средневековья. Киев: 1992.⁸⁷).

Правда, сам Тертуллиан не смог устоять перед соблазном языческой философии и впал в весьма любопытное «лукавое мудрствование». В то время христианская мысль, нуждаясь в собственной философии, лишь искала среди языческих учений образец, матрицу для себя. Тертуллиан оказался под влиянием стоицизма. Бога и душу он считал телесными, хотя и признавал особую тонкость и совершенство этого рода материи.

На протяжении всей истории христианства позиция отвержения разума воспроизводилась достаточно часто. Так, например, римский папа Григорий I (ок. 540 – 604) призывал в своих посланиях к епископам ограничиваться деятельностью вероучения и богословия. Всякий интерес к светскому знанию греховен. Его же преемник Сабиниан под угрозой анафемы вообще запретил народу обучаться грамоте. Грамотными должны быть лишь клирики (представители церкви).

«Группе Тертуллиана» противостоит «группа Августина». Блаженный Августин смог сформулировать более умеренную, более гармоничную, более перспективную позицию. Как один из отцов церкви он, безусловно, полагал, что важнейшие и сокровеннейшие истины сообщаются нам Священным Писанием. Но при этом мы, ни в коей мере не должны отбрасывать возможности, предоставляемые нам разумом. Разум дарован нам Богом, и мы должны пользоваться им. Но пользоваться крайне осторожно. Бог даровал нам свободу воли и разум, которые позволяют нам реализовать свой выбор. Но человеческая воля в момент грехопадения оказалась направленной ко злу. Соответственно, и разум, чаще всего, служит злу. Но делая это, он фактически приходит к своей противоположности, ибо что может быть более безумным, как отвержение Бога и стремительное падение в бездну зла?!

Разум, не укрепленный верой, опасен и блуждает во тьме. Лишь вера способна направить разум к истине. Это очевидно для любого, кто знаком с историей эллинской философии. Множество гордых философов, множество пустых словопрений, множество никчемных систем – и все тщетно. Эллинским философам не удалось обнаружить те сокровенные истины, которые были возвещены человечеству Христом. В лучшем случае они лишь немного приблизились к ним.

Блаженный Августин убежден: лишь разум, укрепленный верой, может обрести истину: «Понимание есть вознаграждение веры. Посему не стремись понимать то, во что можешь верить, но верь в то, что можешь понять» («О Евангелии от Иоанна» 24. 6; жирный шрифт мой – С. Ч.). Многие истины христианства представляются разуму, лишенному веры, иррациональными, нелепыми и абсурдными. Но что может быть более абсурдным, чем разум, увлекающий человека к вечной и окончательной гибели?! Разум же, направляемый верой, обнаруживает и подтверждает истинность и глубокую рациональную согласованность христианского учения.

Позиция Блаженного Августина более популярна в церкви, чем позиция Тертуллиана. И это неудивительно: позиция Августина позволяет более вдумчиво отнестись к наследию Античности, более вдумчиво отнестись к внехристианской учености современности и извлечь из них все самое ценное. Кроме того, она позволяет церкви вооружиться собственной философией и с ее помощью противостоять натиску заблуждающихся. Эта же философия способствует лучшему и более глубокому пониманию истин христианства.

Одной из наиболее ярких реализаций этой позиции оказалась схоластика средневекового Запада. Основатель схоластики Ансельм Кентерберийский в своих теологических поисках опирался именно на позицию Блаженного Августина. Ему принадлежит знаменитая формула «credo un intelligam» (верить, чтобы понимать): «Я не стремлюсь, о Господи, проникнуть в величие Твое, ибо никоим образом я не полагаю, что мое понимание способно на такое, но я стремлюсь понять хоть в какой-то степени Твою истину, в которую мое сердце верит и которую оно любит. Ибо я не ищу того, чтобы понять, дабы уверовать, а я верю, дабы понять. Ибо я верю также в то, что если бы я не уверовал, то я бы и не понял».

Помимо всего прочего Блаженный Августин жил во времена, когда перспектива рационального понимания истин христианства рисовалась весьма оптимистично. Именно этот оптимизм и выражает Блаженный Августин – разум, укрепленный верой способен познать и принять истины христианства. Эти истины в своей сути глубоко разумны, рациональны.

Но уже в XIII веке подобный оптимизм вызывал некоторые сомнения. Это хорошо заметно в подходе величайшего схоласта Средневековья Фомы Аквинского. Фома Аквинский вынужден был несколько пересмотреть позицию Блаженного Августина, творчески дополнив ее позицией Тертуллиана.

Одной из причин такого пересмотра схемы отношения веры и разума явилась популярность среди схоластов-современников Фомы Аквинского идей исламского философа Аверроэса (Ибн Рушд, 1126 – 1198 гг.).

Аверроэс был большим поклонником Аристотеля и посвятил свою жизнь комментированию и распространению его трудов и идей. В глазах Аверроэса Аристотель был самим воплощением философии. Подобная приверженность Аристотелю проявилась у Аверроэса и в его превознесении философии – рационального знания. Истины Корана согласуются с философией, но философия есть главный путь к их постижению. Религия же является средством сообщить эти истины невежественной толпе. Люди просвещенные постигают их посредством философии, люди же невежественные – посредством религии. Таким образом, по Аверроэсу, Священное Писание оказывается философией в «популярном» изложении.

Но Аверроэс жил в обществе, где господствовала монотеистическая религия, основанная на Священном Писании. Открытое заявление подобных идей было чревато репрессиями и гонениями. Поэтому Аверроэс принужден был максимально маскировать свою позицию и искать пути согласования ее с господствующими взглядами. Более того, он настоятельно советовал образованным людям держать их философские изыскания в тайне от толпы.

«…он советовал им держать при себе даже философию и никогда не проповедовать ее толпе, равно как и не отстаивать ее перед теологами. Тем немногим счастливцам, которых Бог одарил философским складом ума, следует удовлетворяться тем, что они единственные, кто обладает рациональной истиной. Поэтому пусть философы обсуждают свои проблемы только между собой; пусть записывают свои выводы в умные книги, чей специальный характер защитит их от любопытства толпы, но им не следует будоражить умы доказательствами, которые недоступны пониманию толпы. Понимаемая таким образом, философия превращается в эзотерическую и поистине тайную науку, причем настолько, что Аверроэс задавался вопросом, не было ли бы мудрее официальным указом запретить широкое использование философских книг. И действительно, ничего мудрее не мог бы придумать человек, чьим главным стремлением было установление мира между философами и теологами». (28, с. 25)

В Европе идеи Аверроэса инициировали возникновение концепции «двух истин». Но концепция эта не могла проявиться явно в ситуации идеологического господства церкви и лишь отчасти проявлялась в трудах тех или иных христианских мыслителей. Некоторые исследователи полагают, что эта концепция является всего лишь современной конструкцией историков, приписываемой Средневековью.

Позиция Аверроэса сильно повлияла на Фому Аквинского. Но он не мог, будучи монахом и глубоко верующим человеком, полностью принять ее. Именно поэтому Фома Аквинский попытался уравновесить требования веры и требования разума.

Большинство истин христианства вполне постижимы рациональными средствами. Но есть и такие истины, которые оказываются по своей природе сверхразумными и нуждаются в акте веры. Эту позицию в вопросе соотношения веры и разума Этьен Жильсон обозначает как «группу томистов»⁸⁸:

«Все ее члены признают, что есть некое истинное Откровение - а именно христианское Откровение. Они принимают Откровение, но при этом не считают его само собой разумеющимся. Никто не признал бы, что Бог открылся нам через слово, не имея твердых доказательств этого. Такие доказательства могут быть найдены в истории, в которой чудеса Божьи, и прежде всего величайшее из них - существование и рост его Церкви - доказывают Его присутствие, истинность Его доктрины и постоянство Его вдохновения. Если истинно то, что Бог открылся нам через слово, Его Откровение по необходимости должно быть истинным, и нам надлежит верить в него. Ибо таково истинное предназначение и возможности Откровения - обеспечить всех людей, философов и прочих таким знанием Бога, человека и его судьбы, каковое требуется для их вечного спасения. А такое знание само по себе состоит из нескольких различных элементов, среди которых следует тщательно различать два их класса. Первый включает определенное количество Бого-откровенных истин, которые, хотя они и явлены через Откровение, тем не менее, постигаются лишь с помощью разума. Таковы, например, следующие истины: существование Бога и Его наиважнейших атрибутов, существование человеческой души и ее бессмертие. Почему Бог открыл некоторые истины, которые можно постичь с помощью естественного разума? Потому что только очень немногие люди - метафизики, а в спасении ведь нуждаются все (курсив мой – С. Ч.). Открыв эти истины человечеству, Бог сделал возможным для каждого из нас познать всю спасительную истину немедленно, с абсолютной уверенностью, и узреть ее в ее совершенной чистоте... Только тем, кто не может увидеть ее истинность в свете разума, следует принять ее простым актом веры. Вторая группа Бого-откровенных истин включает все догматы веры, правильным образом выраженные, то есть всю ту часть Откровения, которая выходит за пределы всей сферы человеческого разума. Таковы, например, следующие истины: Троица, Воплощение и Искупление. Никакие философские спекуляции не могут дать никаких необходимых аргументов в пользу какой бы то ни было истины такого рода; никаких философских заключений нельзя извлечь из этих догматов веры, ибо они представляют собой уверованные принципы точно так же уверованных теологических выводов, а не интеллигибельные принципы доказанных рациональных выводов. И все же, если разум не может доказать их истинность, он не может доказать и их ложность. Совсем наоборот. Для любого искреннего верующего, который в то же самое время является еще и истинным философом, малейшее противоречие между его верой и его разумом есть верный признак того, что что-то не в порядке с философией, а не с верой (курсив мой – С. Ч.). Ибо вера, несомненно, не есть принцип философского знания, но она служит верным путеводителем на пути к рациональной истине и безошибочным предупреждением против философских заблуждений». (28, с. 39 – 40)

Я не выделяю позицию Фомы Аквинского как отдельную и самостоятельную, поскольку она, с моей точки зрения, является разновидностью, развитием позиции Августина.

Во взглядах Фомы Аквинского прослеживается тот горький опыт разочарования в возможности рационально обосновать все истины христианства, который уже имелся у христианских мыслителей XIII века. В последующем это разочарование лишь усиливалось. Развитие наук в Новое Время, крах политического господства христианства, распространение образования и просвещения и многие другие факторы способствовали тому, что в разряд сверхразумных истин, требующих лишь слепой веры, попадало все больше и больше христианских догматов.

По моему мнению, сегодня очень немногие положения христианского учения выдерживают натиск рациональной критики. Но, к счастью, большинство не знает об этом, поскольку в силу своего относительного невежества принимает как истинные весьма сомнительные, псевдорациональные конструкции, долженствующие примирить истины веры с разумом. Но то, что простительно профанам, непростительно ученому. К сожалению, этой методологической эклектикой грешат и многие члены ученого сообщества.⁸⁹

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПАТРИСТИКА. БЛАЖЕННЫЙ АВГУСТИН.

§. 1. Патристика.

Распространение христианства, превращение его в государственную религию Римской империи и в религию мировую поставило перед христианскими мыслителями грандиозные задачи. Изначально христиане располагали лишь текстами Ветхого и Нового Заветов. При всей обширности и глубине этих текстов их одних было недостаточно для правильной организации торжествующей христианской церкви.

Во-первых. Эти тексты содержали множество противоречий, которые необходимо было согласовать и примирить. Они содержали массу вещей, неприемлемых в рамках восторжествовавшей церковной практики (например, еврейское происхождение христианского учения, или его «коммунистические» элементы). Эти тексты местами были темны для понимания и требовали соответствующего толкования.

Во-вторых. В Священном Писании существуют лишь недостаточные, а иной раз, и весьма сомнительные намеки на церковные порядки и церковные ритуалы, укоренившиеся в христианской церковной практике. Предстояло тщательно рассмотреть порядок и ритуалы церкви, творчески соотнести их с текстами Священного Писания и правильно обосновать.

В-третьих. При всей своей глубине тексты Библии не являются философскими трактатами. По своему характеру они местами ближе то к историческим хроникам, то к литературным произведениям, то к мистическим писаниям. Они производили глубочайшее впечатление на народные массы эллинистического мира, но очень часто вызывали скепсис и насмешку среди образованных слоев. Для образованного представителя римского общества христианство являлось диким суеверием, пришедшим с варварского Востока и способным увлечь лишь людей невежественных и наивных.

Соответственно, перед христианскими мыслителями стояла задача создания собственной христианской философии. Такая философия должна была лучше прояснить основания веры и, вместе с тем, доказать образованным язычникам, что их истины есть в действительности лишь нелепое заблуждение в сравнении с истинами христианства.

Все эти задачи пытались решить лучшие умы христианства на протяжении первых пятисот лет существования христианской церкви.⁹⁰ Поскольку эти задачи были разрешены ими успешно, в церковной традиции их принято называть «отцами церкви», а их время «Патристикой» (время отцов церкви). Они сформировали христианское учение и заложили основы христианской церкви.

Отцы церкви жили и творили до раскола христианства на католиков и православных и посему они признаются обеими конфессиями. Но несколько условно их разделяют на отцов церкви западных и восточных, предполагая, что стиль и дух, реализовавшиеся впоследствии в католицизме и православии присутствует уже и у соответствующих отцов церкви.

Первые серьезные попытки создания христианской философии обычно связывают с так называемой александрийской богословской школой и, прежде всего, с Климентом Александрийским (ок.150 – ок. 219). Климент Александрийский попытался объединить христианство с эллинской философией. Он полагал, что эта философия должна быть реабилитирована в глазах христиан. Лучшие представители эллинистической мысли почти вплотную, по его мнению, приблизились к пониманию божественных истин. Их философия, в некотором роде, является Заветом, который греки получили от Бога, в то время как иудеи получили от него Ветхий Завет. Речь идет, безусловно, не об эпикурейцах или киниках, а о стоиках и, прежде всего, о Платоне. Именно Платон оказался наиболее приемлемым для христианства.

Дело Климента Александрийского продолжил Ориген (185 – 254). В своем трактате «О началах» он предпринял первую попытку систематически изложить все истины христианства. Он же в духе платонизма первым обосновал нематериальность Бога. Для Оригена христианство – завершение эллинской философии, философия же – лучшее введение в христианское вероучение.

Ориген оказал сильнейшее влияние на последующих отцов церкви. Его труды послужили отправной точкой для большинства их изысканий. Но отцы церкви старались это влияние не афишировать. Дело в том, что сам Ориген не мог опереться на устойчивую традицию церковного учения – такое учение предстояло только создать, и он был одним из первых, кто принялся за эту работу. В результате, Ориген сформулировал ряд положений, которые были признаны церковью еретическими. Так, в частности, в духе неоплатонизма он рассматривал Бога-Сына и Бога-Духа Святого как эманации Бога-Отца. Кроме того, исходя из извечности Бога, он полагал необходимым признать и извечность процесса творения, выражающегося в непрерывном создании Богом множества следующих друг за другом миров, ограниченных в пространстве и во времени (явное влияние стоицизма). Наш мир оказывается лучшим, поскольку именно в нем Божественный Логос стал человеком во имя Спасения. Любопытно и его учение о создании Богом духов, обладающих разумом и свободой воли – речь идет об ангелах и людях. Некоторые духи остались верны Богу, а некоторые отпали от Него. Но Ориген убежден, что все закончится благополучно - все духи спасутся, спасется даже Сатана.

Кстати, о Сатане и прочей нечисти. Исследователи христианства отмечают, что фигура дьявола и смежных с ним демонов тьмы не характерна для первых поколений христиан, впрочем, как и для иудеев. Эти фигуры находятся на периферии их религиозного сознания. Но, начиная со II – III вв. общий кризис античного сознания выражается, в том числе, и в повсеместном распространении страхов перед нечистой силой, колдовством и злой магией. Именно тогда фигура дьявола начинает расти и наполняться значением в сознании рядового христианина. Апофеоз этого роста - Средние века. В ту эпоху дьявол окончательно превратился в постоянного «спутника» человека и в главного оппонента Бога.

Для христианского сознания, освещенного разумом и образованностью, фигура Сатаны не имеет большого значения. Такое сознание понимает, что грех есть следствие пагубного выбора свободной человеческой воли, изначального грехопадения, соблазнов мира и несовершенства падкого на эти соблазны тела. Дьявол лишь венчает и символизирует этот список причин греха. Но для христианского сознания, не освещенного разумом и образованием, фигура дьявола чрезвычайно важна. Простые и неизощренные умы не склонны к рефлексивному поиску внутри самих себя причин собственных бед и пороков. Им проще и приятнее считать, что их проступки есть следствие происков темных сил. Сами они хороши, но им, как людям, трудно противостоять такой мощной силе, как падший ангел. Именно он толкнул их на путь порока. Возможно, даже не без помощи тех людей, которые ранее предались его власти. Естественно, такая точка зрения плохо согласуется с высокой христианской мудростью. Но церковь вынуждена мириться с ней и даже, иной раз, озвучивать ее, поскольку постоянно имеет дело с массой необразованных или слабо образованных людей.

Весьма примечательно, что представление о некой злой силе, постоянно затевающей каверзы против добрых людей, столь характерное для народного христианства, секуляризировавшись (секуляризация – обмирщение, переход в светское состояние) стало основой для чрезвычайно распространенных в наше время так называемых «теорий заговоров». Вместо демонов и их прислужников среди людей, затевающих разные злодейства против людей добрых, современное, но примитивное сознание массового человека помещает различные зловредные силы естественного характера, как то: буржуазия (они же - империалисты, они же - западные либералы, они же - американские агрессоры); евреи (они же - жидо-масоны, они же - сионисты); исламисты; коммунисты; христиане; масоны; мужчины; инопланетяне и так далее – имя им легион. Иной раз и я уверяюсь, что без злых сил не обошлось. Молодость моя прошла, богатства и славы я не нажил, книги мои печатаются пока не столь широко, как следовало бы – очевидно, не обошлось без участия злых сил, особенно в пункте об ушедшей молодости.

Подобная трансляция схемы христианской культуры в культуру современную, светскую является общей тенденцией последних нескольких столетий. В Новое и Новейшее время общество преодолело политическое и идеологическое господство церкви. Но слишком долго культура находилась в объятиях религии. Основные посылки, основные схемы современной культуры восходят все к тому же христианству. Эти схемы лишь наполнились новым светским содержанием.

Ориген уклонился в ересь, но дело его продолжил Григорий Нисский (325 – 394). Этот отец церкви рассматривал философию как прекрасное средство для толкования христианских догматов. Разум, который часто приводит язычников к заблуждению, у христиан должен стать главным орудием веры. Григорий Нисский отказывается от взглядов более ранних христианских апологетов о телесности души и окончательно закрепляет представление о ее нематериальности и бесплотности. То же и по отношению к Богу. Бог – нематериальная сверхприродная сущность.

Таким образом, мы видим, что зарождающаяся христианская философия с самого начала избирает путь платонизма. Отцы церкви ясно осознавали близость Платона к христианскому вероучению. Ясно осознавали они и те интеллектуальные приобретения, которые христианство сможет сделать, обратившись на путь синтеза с платонизмом. Именно в этом направлении и двигалось большинство отцов церкви. Но наиболее радикально, наиболее решительно, наиболее глубоко соединил христианство с платонизмом Блаженный Августин. Результатом такого синтеза стало первое полномасштабное оформление христианской философии.

§. 2. Блаженный Августин. Биография.

Августин Аврелий (354 – 430) родился в североафриканском городе Тагасте (территория современного Алжира⁹¹), в семье среднего римского чиновника. Отец его был язычником, мать же – Моника – истовая христианка. Августин получил блестящее античное образование в Карфагене. Первое знакомство со Священным Писанием не произвело на Августина впечатления. Язык текста показался ему грубым, а мышление примитивным в сравнении с лучшими образцами римской литературы. Годы его юности и молодости протекли в светских удовольствиях и в прилежном обучении эллинской мудрости.

Но по мере возмужания Августин оказывался все более томим духовной жаждой. В поисках мировоззрения, способного ее удовлетворить, он обратился в манихейство. В 383 году он приезжает в Рим, где с помощью манихеев открывает школу риторики. Но по мере разочарования в манихействе Августин отдаляется от них. На его сомнения и вопросы якобы не смог ответить даже один из лидеров манихейства.

Разочарованный Августин склоняется к скептицизму. Но после переезда в Медиолан (Милан) он сближается с группой христиан, возглавляемой епископом Амвросием, впоследствии канонизированным. Его увлечение неоплатонизмом по времени совпадает с движением навстречу христианству. Огромную роль в обращении Августина сыграла его мать, которая до самой своей смерти (387 г, впоследствии также канонизирована) активно направляла своего сына. Она же настояла на том, чтобы Августин прогнал любимую им жену (брак был в форме конкубината; разновидность гражданского брака), от которой он имел сына.

В 387 году Августин крестился вместе со своим сыном. При обращении он раздал большую часть своего имущества нуждающимся. В следующем году он вернулся на родину и стал одним из активных деятелей христианкой церкви и яростным врагом еретиков. В 396 году Августин становится епископом города Гиппона (Северная Африка). Скончался Августин в 430 году в Гиппоне, осаждаемом варварами-вандалами.

Блаженный Августин канонизирован и почитается как католической, так и православной церквями. Несмотря на то, что традиционно его относят к так называемым латинским или западным Отцам Церкви, его творческое наследие актуально и для православия.

Говорить о философской системе Блаженного Августина можно лишь в относительном смысле слова, поскольку его система – это философия христианства. Но Августин внес значительный вклад в развитие этой философии. Не претендуя на изложение всех его идей, я остановлюсь лишь на наиболее существенном.

§. 3. Онтология Блаженного Августина.

Использование эллинской философии для понимания основ вероучения возможно, поскольку христианин в этом понимании укреплен истинами Христа. Обладание этими истинами сообщает ему способность противостоять языческой заразе. Эти же истины позволяют ему увидеть всю тщету языческой философии:

«У всех на глазах, в видном и самом бойком портике, в гимназиях, в садах, в публичных и частных местах спорили толпами, и каждый отстаивал свое мнение: одни утверждали, что мир один, другие — что миров бесчисленное множество; одни — что этот единственный мир имеет начало, другие — что не имеет; одни — что он будет иметь конец, другие — что будет существовать вечно; одни — что он управляется божественным умом, другие — случаем; одни говорили, что души бессмертны, другие — смертны; и из тех, которые признавали души бессмертными, одни доказывали, что они переходят в животных, другие — что этого ни в коем случае не может быть; из тех же, которые называли души смертными, одни говорили, что они погибают вслед за телами, другие — что живут еще и после тел, мало или много, но не вечно; одни конечное благо полагали в теле, другие — в душе, третьи — в том и другом, а некоторые прибавляли к душе и телу и существующее вне их благо; одни полагали, что телесным чувствам всегда следует верить, другие — что не всегда, третьи — что никогда…Но то племя, тот народ, тот град, то государство, те израильтяне, которым было вверено слово Божие, с таким произволом не смешивали псевдо-с истинными пророками; но признавали принимали друг с другом согласных истинных авторов священных Писаний. Они были для них и философами, т. е. любителями мудрости, и мудрецами, богословами, и пророками, и учителями добродетели и благочестия. Кто мыслил и жил согласно с ими, мыслил и жил не по человеку, а по Богу, Который говорил через них… Все, что некоторые философы среди лжи, которую они высказывали, могли усмотреть истинного и в чем старались убеждать путем трудных рассуждений, как, например, что настоящий мир сотворен Богом и управляется Его промыслом, равно о честности добродетелей, о любви к отечеству, о верности дружбы, о добрых делах и вообще обо всем, относящемся к добрым нравам, хотя они и не знали, к какой цели и каким образом все это должно направляться, — все это в том граде было заповедано народу пророческими, т. е. божественными, хотя и через людей, устами, а не втолковано путем словопрений, чтобы всякий, кто получал о тех предметах познание, страшился презирать не человеческий разум, а слово Божие». (2, 18: 41, с. 964 - 966).

Августин обнаружил у неоплатоников многое, что есть в Писании. Но не нашел у них главной истины – Сын Божий умер во искупление грехов человеческих. И это неудивительно – Бог скрыл главную истину от мудрых, чтобы открыть ее кротким и смиренным. К христианству Августина направили не платоники, а Послания апостола Павла и проповеди святого Амвросия. Но платонизмом, после обретения главной истины, пренебрегать тоже не стоит.

Блаженный Августин осуществил грандиозный синтез христианства и платонизма. Фактически, он истолковал основные положения христианского вероучения в понятиях и схемах платоновской философии. Естественно, делал это Августин крайне осторожно, осознавая «зараженность» платоновской философии язычеством.

Бог нематериален и является сверхприродной сущностью. Он бесконечен, абсолютен, вездесущ, поскольку бестелесен, всемогущ и является творцом не только всего сущего, но и законов, этим сущим управляющих.

Бог не только сотворил мир, но творит его непрестанно – концепция непрерывного творения. Бог является источником любого бытия. Он – само бытие. Соответственно, бытие тварного мира производно от бытия Бога. И без Бога это бытие невозможно. Бытие мира творения настолько несамодостаточно, что оно мгновенно прекратилось бы, если бы Бог непрестанно не поддерживал его. Непрерывное творение осуществляется как по отношению к миру в целом, так и по отношению к отдельным его частям и элементам. Это означает, что за видимыми наблюдателю природными законами в действительности скрывается закон могущества и промысла Божьего:

«Итак, какие бы телесные или растительные причины ни имели места при рождении тварей через действия ангелов ли, или людей, или каких-либо животных, какие бы желания или душевные движения матери ни были в состоянии отпечатываться в чертах зародышей, сами природы, которые являются с теми или иными свойствами и качествами по роду своему, производит высочайший Бог, Чье сокровенное могущество, проникая все своим неоскверняемым присутствием, дает бытие всему, что так или иначе имеет бытие. Ибо без Его творчества оно не только не было бы таким или другим, но и не было бы вовсе. Поэтому, если на основании того вида, который художник придает извне телесным предметам, мы говорим, что Рим или Александрия имели своими строителями не архитекторов и рабочих, а царей, по воле, решению и распоряжению которых они были построены, а именно, первый — Ромулом, а второй — Александром, то тем более мы должны называть творцом природы одного только Бога, Который и не производит ничего из такого материала, которого Сам не создает, и не имеет рабочих помимо тех, которых Сам же сотворил; и если Он отнимет от вещей Свою производительную силу, то их не будет так же, как не было их до их сотворения. Но говорю «до» в смысле вечности, а не времени. Ибо кто другой мог быть творцом времен, кроме Того, Кто создал то, движением чего задается течение времени?» (2, 12: 25, с. 608 – 609; курсив мой – С. Ч.)

Бог творит сообразно совершенным прототипам или идеям (эйдосам), содержащимся в его уме (концепция, получившая название «экземпляризм»). Платон был совершенно прав, когда полагал, что идеи предшествуют существованию материальных вещей и сообщают им бытие. Беда лишь в том, что он не разглядел за этими идеями Бога, породившего эти идеи. В действительности эйдосы – это предвечные мысли Бога. Они выражают красоту и совершенство замысла Творца. Августин с удовольствием неоднократно цитирует Ветхозаветную книгу «Премудрость Соломона»: «Все расположил мерою, числом и весом». К сожалению, впоследствии эта книга была признана неканонической.

Бог есть Любовь и Высшее Благо, поэтому все, что он сотворил, есть также Благо. Это убеждение не совсем согласуется с нашей уверенностью в том, что мир несовершенен. Здесь действительно есть проблема. Эта проблема составляет часть более широкой проблемы – теодицеи. Но об этом ниже. Пока же лишь укажу, что с точки зрения Блаженного Августина несовершенство мира открывается нам лишь в сравнении с совершенством Бога и совершенством Его вечных идей. В действительности же все сущее несет на себе печать Божественного Блага. Особенно это заметно в тех вещах, которые способны к совершенствованию: «Всякая природа, которая может стать лучше – хороша». Наш ограниченный разум не способен открыть всю гармонию сущего, но она существует, ибо залогом к этому - любовь и благость Бога.

Бог является творцом и времени. Именно поэтому всякие вопросы о том, откуда взялся Бог и почему Он появился, бессмысленны. Эти вопросы, по сути, проецируют реалии мира творения на Творца, и, в том числе, временность всех вещей этого мира на вечное бытие Бога. Время создано Богом, и оно властно лишь над миром творения. Бог выше времени.

Августин понимает время во многом как субъективный феномен. Время не зависит от движения светил. Об этом свидетельствует эпизод в Ветхом Завете, когда Бог по просьбе Иисуса Навина остановил солнце с тем, чтобы Иисус Навин смог продолжить победоносное сражение. Солнце остановилось – время же не прекращало своего течения. Время составляет меру движения и изменения. Но мера производна от измерения, а измеряет человек. Именно поэтому ни прошлое, ни будущее не существуют реально. Реально существует лишь настоящее. Прошлое существует лишь в нашей памяти, будущее – благодаря нашей надежде. Но если реально существует лишь настоящее, то, следовательно, возможно и видение будущего. Некоторые люди могут видеть будущее, как мы – прошлое, благодаря своей памяти.

Но если реально лишь настоящее, то тогда время оказывается предметом почти непостижимым нашим умом:

«Не было времени, когда бы Ты не создавал чего-нибудь; ведь создатель самого времени Ты. Нет времени вечного, как Ты, ибо Ты пребываешь, а если бы время пребывало, оно не было бы временем. Что же такое время? Кто смог бы объяснить это просто и кратко? Кто смог бы постичь мыслен­но, чтобы ясно об этом рассказать? О чем, однако, упоминаем мы в разговоре, как о совсем привычном и знакомом, как не о времени? И когда мы говорим о нем, мы, конечно, понимаем, что это такое, и когда о нем говорит кто-то другой, мы тоже понимаем его слова. Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашива­ю­щему – нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю: если бы ничто не проходило, не было бы прошлого времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени. А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? и если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывает­ся временем только потому, что оно уходит в прошлое. Как же мы говорим, что оно есть, если причина его возникновения в том, что его не будет! Разве мы ошибемся, сказав, что время существует только потому, что оно стремит­ся исчезнуть?» (1, 11: 14, с. 316.)