Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010-1

Глава 8. Методы и средства

бы быть повешенным или расстрелянным как преступник или «предатель»?99

Именно такие аргументы выдвигались в конце XIX в. и продолжали фигурировать в XX в. Технический прогресс и идеология несколько повысили ставки в этом вопросе, но в основном все темы и проблемы остались такими же, какими были во время формулирования современного определения комбатанта в 1899 и 1907 гг., несмотря на незначительные изменения, сделанные в 1949 г., и более амбициозную модификацию, предпринятую в 1977 г. Тем, кто сражается методами партизанской или народной войны, трудно соответствовать всем условиям применимости к ним норм покровительства военнопленным (формулировка 1949 г.) или приобретения ими «статуса комбатанта и военнопленного» (формулировка 1977 г.), даже если они искренне желают этого. Рассмотрение этих условий показывает, в чем заключается трудность.

Требование быть «организованной группой под командованием ответственного лица» не создает особых трудностей. Оно присутствует, с незначительными различиями в формулировках, в конвенциях 1907 и 1949 гг. и в обоих протоколах 1977 г. И это вполне разумно. Невозможно быть уверенным, что вооруженное формирование будет соблюдать ключевые принципы и нормы МГП и будет способно вступать в подразумеваемые этим правом отношения взаимности со своим противником (противниками), если оно не будет сплоченным

идисциплинированным. Его оппоненты и третьи стороны (чьими законными интересами МГП никогда не пренебрегает) должны знать, кто командует этим формированием, и должны быть уверены, что этот человек действительно командует им. Командиры и формирования, которые не считают это требование обязательным для себя, фактически оказываются в одной компании с бандитами, грабителями и преступниками. Это условие всегда было ключевым в данной области МГП именно потому, что бандиты, грабители и преступники неизбежно используют к своей выгоде периоды войн, беспорядков

ианархии, иногда выдавая себя за респектабельных повстан-

99«Старомодные и академичные понятия военной измены и военного мятежа» рассматривается Ричардом Р. Бакстером в работе: Richard R. Baxter “The Duty of Obedience to the Belligerent Occupant” in the BYIL 27 (1950), pp. 235—266.

521

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

цев или создавая союзы ad hoc с некоторыми из них. Только история (а в некоторых случаях, возможно, и судебные процессы) покажет, можно ли квалифицировать таким образом сербских, хорватских и боснийских «военных лидеров» (как называют их репортеры на месте событий) и предводителей рангом пониже, возглавляющих отряды народных ополченцев, которые в момент написания этой книги (весна 1993 г.) продолжают опустошать и разорять республики бывшей Югославии. Их непрекращающиеся акты беззакония лишь еще раз подтверждают мудрость законодателей, поскольку неоднократно миротворческие и гуманитарные усилия ООН, ее специализированных учреждений и МККК терпели неудачу из-за неспособности (номинально) вышестоящих властей заставить командиров (предположительно) более низкого ранга выполнять условия подписанных ими соглашений.

Требование «открытого ношения оружия», которое недвусмысленно фигурировало в документах 1907 и 1949 гг., оказалось впоследствии столь трудно соблюдать при всех обстоятельствах, что оно было существенно откорректировано в 1977 г. А от дефиниции, «явственно видимый издали [отличительный знак]» фактически вообще пришлось отказаться. Как оказалось, трудности, связанные с этими двумя условиями, становились непреодолимыми в случае, когда партизанские (повстанческие) действия, — хотя они могут ограничиваться горными, заболоченными или лесными местностями, — приближаются к населенным районам или ведутся непосредственно в них. Здесь мы касаемся самой сути вопроса, которую мы столь часто затрагиваем на протяжении всей данной работы. «Регулярные» армии, для которых и, более того, представителями которых (вплоть до настоящего времени) только и создавалось право войны, осознавали разницу между собой и гражданским населением и стремились сохранять ее. Профессиональная этика научила их щадить гражданское население, им нравилось, что их внешний вид и поведение в максимальной степени отличаются от внешнего вида и поведения гражданских лиц, и они предпочитали вести бои, хотя и не обязательно военные кампании в целом, в местностях, где гражданское население не путается у них под ногами. Но партизан или боец сопротивления (в предположении, что он заслуживает такого именования, а не является разновидностью бандита) смотрит на гражданское население совершенно

522

Глава 8. Методы и средства

иначе. Он не только не осознает ни дистанцию, ни различия между собой и гражданским населением, но, скорее, чувствует свою близость и сродство по отношению к нему. Фактически он буквально «один из них». Партизан не только не стремится выглядеть иначе, чем гражданское лицо, зачастую он находится в большей безопасности, если выглядит именно так. Нередко он вынужден находиться среди гражданского населения и даже вести военные действия в этой среде.

До сих пор наше обсуждение следовало обычной модели, содержащейся в современных текстах МГП, когда партизаны воспринимаются, как если бы они могли быть непосредственно отождествлены с «комбатантами», а «гражданские лица», независимо от того, какой характер носит вооруженный конфликт, были бы абсолютно одинаковыми во всем мире. Однако простота правовой классификации в данном случае является не очень хорошим инструментом для понимания сложности социальной реальности. Она была полезна в рамках приведенного несколькими строками выше рассуждения о том, насколько разным может быть восприятие гражданского населения повстанцем или партизаном и профессиональным военным. Но факт остается фактом, что во многих вооруженных конфликтах и среди многих участвующих в войне народов и групп повстанец или партизан может вообще не воспринимать гражданское население так, как оно рассматривается в благонамеренном царстве женевского права. Поскольку цель данной работы состоит в том, чтобы не просто дать описание современного МГП, но объяснить его, не исходить из презумпции, что оно адекватно функционирует, но исследовать, действительно ли оно функционирует адекватным образом, то вопрос об идентификации гражданских лиц во время повстанческих войн в силу своей важности вполне заслуживает того, чтобы уделить ему еще пару страниц для дальнейшего анализа. Мое рассмотрение данного вопроса строится на сравнении фактического положения гражданских лиц в войнах двух типов, между которыми обычно проводится различие в дискуссиях такого рода: 1) войны партизанские/ повстанческие/противоповстанческие и 2) так называемые обычные или конвенциональные войны.

Начнем с обычных войн. До сих пор различение гражданских лиц (некомбатантов) и комбатантов появлялось на страницах этой книги как нечто сформировавшееся в ходе войн,

523

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

которые велись так называемыми обычными вооруженными силами, и pari passu*, при содействии идеи, что только такие силы и могут вести настоящую войну, причем, по возможности, на некотором удалении от гражданского населения своих стран. Мы уже видели, как право адаптировалось, столкнувшись с тем фактом, что некоторые гражданские лица не являются таковыми на все сто процентов по сравнению с другими, в особенности в современных промышленно развитых государствах, и что, кроме того, поддержание определенного расстояния от сосредоточения гражданского населения — расстояния, которое может быть как физическим, так и символическим, а иногда и тем, и другим вместе, — становится для большинства обществ делом все более и более сложным. Теория была вынуждена считаться с тем фактом, что Право требовало больше, чем Война могла исполнить. Должны ли гражданские лица неприятеля разделять страдания и ущерб, являющиеся следствием военных усилий своего государства, и в какой степени — это вопрос, в ответе на который мнения теологов и философов расходились значительно сильнее, чем мнения законодателей. К 1950-м годам в МГП сложилась четкая и недвусмысленная позиция. Тот факт, что многие гражданские лица напрямую способствуют военным усилиям своей страны, а зачастую без них просто нельзя было обойтись, принимался как непреложная данность. Однако под воздействием священной идеи иммунитета гражданских лиц и по настоянию гуманитарных и миротворческих организаций и движений, требовавших следовать этой идее, МГП не допускало никаких иных методов оказания давления на этих гражданских лиц, кроме непрямого или случайного применения силы в виде блокады или бомбардировки (чего оно в любом случае не могло бы предотвратить), поскольку прямое и преднамеренное применение силы допускалось только против военных лиц и военных целей.

Что касается партизанских (повстанческих) войн, то к ним в документах 1907 и 1949 гг. содержится иной подход. Содержащиеся в них правила, определяющие привилегированный (законный) статус комбатанта, — т.е включающий и возможность получения статуса военнопленного, — сделали настолько сложным смешение партизан с гражданским населением, что будет обоснованным утверждать, что неизбежное

*В равной мере (лат.). — Прим. перев.

524

Глава 8. Методы и средства

вовлечение гражданских лиц в военные усилия своего общества в них не воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Нетрудно понять это умозаключение. Вооруженные конфликты, в которых участвовали повстанцы, обычно носили внутренний характер и поэтому не являлись первоочередным предметом международного права. Иногда это были революционные или сепаратистские войны, которые вызывали ненависть государственной власти и в которые, как предполагалось, другие государства не должны были вмешиваться. Но такие юридические и политические соображения, конечно, не могли помешать гуманитарным устремлениям, выражавшимся

впроявлении сочувствия к жертвам таких внутренних войн и в заботе о соблюдении стандартов поведения, демонстрируемых

вэтих войнах. Подобные устремления получили огромный дополнительный импульс от создания Лиги наций и всплеска гуманитарной активности после 1918 г. Но все это никак не повлияло на позицию международного права, которую оно занимало до 1939 г., в отношении прав, или, как предпочитали говорить некоторые, привилегий комбатантов в международных войнах — единственном их виде, признаваемом правом войны. И даже требования, порожденные опытом сопротивления 1939—1945 гг., не смогли, как мы видели ранее, послужить стимулом к существенным переменам.

Илишь в 1977 г. МГП сделало шаг в направлении, подсказанном логикой и чувством справедливости: оно признало наконец, что внутренние вооруженные конфликты могут иметь столь же оправданные (или предосудительные) причины, как и международные, и что методы и средства их ведения также требуют реалистичных мер регулирования. Это означало, что давно устоявшиеся возражения против признания факта участия гражданских лиц в военной деятельности подлежали пересмотру. Надлежащее регулирование следовало применять в том же объеме и на основе тех же критериев, которые уже давно подразумевались в законодательстве, действующем в международных войнах. Способы участия были аналогичными; они с необходимостью различались в частностях, но функциональные роли были идентичны. Например, в то время как гражданские лица стран, вовлеченных в «обычные» вооруженные конфликты, занимались поддержанием дорог и железнодорожных путей в надлежащем состоянии, водили грузовики и поезда и выполняли другие виды работ, благодаря

525

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

которым сырье и материалы продолжали поступать на военные заводы, а готовая продукция продолжала отгружаться, гражданские лица стран, вовлеченных в повстанческие войны, строили и поддерживали дороги, которые вели к местам боев, и сами перевозили большую часть военных запасов. В то время как первые всегда проявляли бдительность в отношении потенциальных шпионов, работали на телефонных станциях и в типографиях, являвшихся частью разведывательной и информационной системы своих стран, последние следили за передвижениями враждебных войск и в ходе своих собственных перемещений передавали информацию тем, кто мог ее использовать в военных целях.

Это сравнение показательно и в другом отношении. В обеих ситуациях гражданское население может расходиться во мнениях с властями, которые претендуют на то, что воюют ради его интересов. В авторитарных и тоталитарных государствах (в той степени, в какой между ними существует реальное различие) позиция властей заключается в решительном отрицании существования несогласных с его политикой посредством массированных PR-кампаний, пропаганды, манипулирования общественным мнением и репрессий. В демократических государствах не так легко преодолеть эти трудности. В этом убедились на своем опыте военные власти Франции, а затем и США. Французская армия восприняла как измену антивоенные выступления в своей стране сначала против войны в Индокитае, а затем против войны в Алжире. Американскую военную элиту до сих пор преследуют воспоминания о массовых выступлениях против войны во Вьетнаме. Американские вооруженные силы никогда в будущем не предпримут с легкостью сколь-нибудь существенных военных операций за океаном, если только не будут твердо уверены в том, что, как бы плохо ни развивалась там ситуация, народ их собственной страны не откажет им в поддержке. Опытом пока не проверено, какой масштаб открытых антивоенных протестов и общественной активности и какую меру простого равнодушия может вынести демократия, подвергшаяся опасности. Принцип отказа от военной службы по причине убеждений сам по себе может быть оспорен на основании убеждений, и нельзя сказать, что усилия, предпринимаемые в настоящее время по включению его в растущий перечень прав человека, не вызывают ника-

526

Глава 8. Методы и средства

ких возражений. Но независимо от того, насколько трудной может быть судьба отказавшихся от службы по причине убеждений и по иным причинам в демократических государствах, и независимо от того, насколько тяжелой должна быть жизнь таких людей в полицейских государствах, непохоже, чтобы она была хуже той, которая ожидает их миролюбивых «коллег» в местах, где кнут находится в руках у повстанцев. Насилие против лиц, которые не проявляют готовности поддерживать повстанческие движения, часто бывает столь масштабным и жестоким, что это служит еще одним доводом

впользу того, что превратности судьбы, сопровождающие жизнь почти при любом регулярном правительстве, все же предпочтительнее тех опасностей, которые ожидают людей

вусловиях любых восстаний против этого режима. Сказанным не исчерпывается параллелизм этих двух ситу-

аций. В военное время судьбы мирных жителей в условиях регулярного правительства также могут быть очень тяжелыми. Международное сообщество с 1945 г. начало теоретически вооружаться, чтобы получить полномочия вмешиваться в политику тех государств, которые плохо относятся к своему гражданскому населению; окончание «холодной войны» вдохновило на то, чтобы испробовать эти полномочия на практике. Это почувствовал на себе Ирак в конце 1990-х годов, и если реакция на события 1992 г. в бывшей Югославии может служить свидетельством, то эти полномочия сегодня толкуются некоторыми как средство оправдания интервенции в интересах гражданского населения, пострадавшего от жестокостей, чинимых бандами повстанцев. С оценками дело обстоит так же, как с интервенцией. Если причины, побудившие государства взяться за оружие, могут признаваться международным сообществом как оправданные или, наоборот, предосудительные, тогда то же самое можно сказать и о повстанцах. Этот принцип стал претворяться на практике в эпоху деколонизации, когда были разработаны критерии, облегчившие признание национальноосвободительных движений, при этом подразумевалось, что те движения, которые не отвечали этим критериям (как, например, Временная ирландская освободительная армия), признаны не будут. От такого способа применения права, содержащегося в Устава ООН, сопутствующего ему права в сфере прав человека и права, созданного или зафиксированного резолюциями Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи ООН

527

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

(именно эти сферы права имелись в виду в начале этого абзаца), до того корпуса права, который является основным предметом рассмотрения данной работы, — всего лишь один небольшой шаг. Если международное сообщество действительно проявляет серьезную озабоченность поведением вооруженных сил государств, то оно должно аналогичным образом озаботиться и о поведении повстанцев, которые сами стремятся к тому, чтобы разделить или полностью взять на себя ответственность, которую подразумевает управление государством. Мы уже видели, насколько неразумным было такое положение, когда МГП постоянно вынуждено было избегать даже мысли о возможности того, что участники гражданских (внутренних) войн могут обоснованно претендовать на такой же привилегированный (законный) статус комбатанта, какой имеют солдаты регулярных армий в обычных войнах. Настало время посмотреть, как МГП обходит этот острый угол.

Ответ, хотя и не без труда, можно найти в ДПI. В определении привилегированного (законного) комбатанта уже не содержится требования (как это было раньше — в ст. 1 Гаагских правил и ст. 4 Конвенции о военнопленных) о ношении отличительного знака, ясно видимого издалека, но само определение тем не менее присутствует и сопровождается повторением все тех же положений о защите гражданского населения. Это вполне уместно, поскольку суть проблемы заключается в том, чтобы найти для повстанцев и бойцов сопротивления возможность заниматься своим делом, но чтобы при этом не было необходимости пожертвовать фундаментальным различием между комбатантами и гражданскими лицами. И такую попытку надо было предпринять. Ее нельзя назвать абсолютно неудавшейся, но то, как эти правила могут действовать на практике, в большей степени, чем это обычно бывает в сфере МГП, зависит от этической культуры и доброй воли воюющих сторон. По большему счету и строго говоря, эта проблема, конечно, неразрешима. Попытка решить ее не может быть чем-то иным, кроме выбора между плохими альтернативами в неблагоприятных обстоятельствах. Тут-то, в конце концов, и заканчиваются описанные нами параллели между характером обычных и повстанческих войн. Невозможно добиться, чтобы гражданское население во время повстанческих войн могло бы рассчитывать на такой же тип и уровень

528

Глава 8. Методы и средства

защиты, который они могли получить во время старомодных традиционных войн.

То, что эти разделы ДПI в своем первоначальном состоянии трудно поддаются пониманию, т.е. трудны для всех, кроме нескольких тысяч юристов-экспертов, специально подготовленных для этого, отчасти объясняется тем, что внимание CDDH было больше сконцентрировано на требованиях, связанных с национально-освободительными движениями и партизанской войной, чем на регулярных вооруженных силах, отчасти же тем, что этнос гуманитарного сообщества отдает предпочтение дискурсу о военных действиях, ведущемуся скорее в запретительном, чем в разрешительном ключе. Множество разрешительных и, более того, предписывающих положений включено в те разделы ДПI, которые касаются не самих военных действий, а их последствий, — оказания помощи, проведения спасательных операций и покровительства (в техническом смысле, в соответствии с терминологией Красного Креста) военнопленным и задержанным, а также раненым, больным и потерпевшим кораблекрушение. Но бойцу, который захочет узнать, каким образом допускается вести военные действия во время партизанских (повстанческих) войн, придется продираться сквозь дебри неясных и обтекаемых формулировок, если только, конечно, его вышестоящее руководство не разъяснит ему в сжатой форме суть дела. Если он сложит вместе то, что ему сказано, и то, что не сказано, то придет к правильном выводу, что ему разрешается жить, передвигаться и вести боевые действия в гораздо большей близости от мирных жителей, чем это допускалось раньше. Фактически он может жить как гражданское лицо и соответствующим образом выглядеть

вто время, когда он не участвует в военных операциях. Если он действительно член «вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте», «подчиняющихся внутренней дисциплинарной системе, которая, среди прочего, обеспечивает соблюдение норм международного права, применяемых в период вооруженных конфликтов», то основное правило для него состоит

втом, что он должен отличать себя от гражданского населения

вто время, «когда он участвует в нападении или в военной операции, являющейся подготовкой к нападению»100. Чтó именно

100Цитаты из ст. 43 (1) и первого предложения ст. 44 (3). По формальным признакам такой боец занимает совершенно иное поло-

529

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

должен сделать повстанец, чтобы его внешний вид отличался от гражданских, не указывается, хотя из следующего предложения в тексте можно понять, что главное — это то, что он «открыто носит свое оружие», но можно также предположить, что соображения удобства для его собственной организации и amour propre* будут вдобавок побуждать его к ношению условного отличительного знака.

Не содержит ДПI и никаких указаний (подобных тем, которые в нем скрупулезно перечисляются в отношении военных целей) на то, какими могут быть параметры подобных «военных операций». Боте, Парч и Сольф, к мнению которых следует относиться весьма серьезно, полагают, что «такие виды военной деятельности, как вербовка и обучение личного состава, административное управление, принуждение к исполнению законов, помощь подпольным политическим организациям, сбор средств и распространение пропаганды», не могут рассматриваться в качестве «подготовки к нападению» и что необходимо разработать новую норму, которая должна «толковаться достаточно широко, чтобы включать в себя [подготовительные] меры по управлению и логистике»101. Очевидно, здесь остается много места для разногласий. Однако не подлежит сомнению, что партизаны и повстанцы тем, что касается целей нападений и их осуществления, а также военной деятельности по их подготовке, связаны ничуть не меньше, чем солдаты «регулярных» войск — «нормами международного права, действующими в условиях вооруженных конфликтов»,

жение, нежели солдаты «регулярных» вооруженных сил, против которых он вполне может вести вооруженную борьбу. Именно к ним относится замечание, как бы сделанное напоследок в п. 7 ст. 44: «Данная статья не имеет целью изменить общепринятую практику государств в отношении ношения форменной одежды комбатантами, включенными в состав одетых в форму вооруженных подразделений регулярных войск стороны, находящейся в конфликте». Тем не менее сведение ДПI всех комбатантов в единую категорию, критиковавшееся ранее как неудачное решение, неизбежно ведет к заключению, что «регулярные» войска не могут совершать противоправных действий, если ведут военные действия таким же образом, как и повстанцы в законной вооруженной борьбе.

*Самолюбие (фр.). — Ред.

101 Bothe, Partsch, and Solf, p. 252.

530