Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010-1

Глава 8. Методы и средства

щего принципа, который в конечном итоге сводится к следующему: противник — такой же человек, некоторые фундаментальные интересы и ценности являются общими у обоих, и поэтому по отношению к нему не должно возникать желания проявить бóльшую жестокость, чем того требует обращение к действиям насильственного характера в качестве крайней меры. Предполагается, что благодаря такому этому остаточному чувству братства и человеческой общности порядочные люди будут даже в условиях войны стараться придерживаться определенных ограничений, продиктованных совестью и налагаемых законом, ограничений, вдвойне обязывающих в ситуациях, когда эти остаточные связи натянуты до предела.

Простое перечисление этих теоретических основ МГП позволяет сделать замечание, что эти идеалы в большинстве случаев весьма далеки от реальности вооруженного конфликта. Это наблюдение вполне справедливо, но оно не должно застать нас врасплох. Честный текст, посвященный МГП, ни в коем случае не может претендовать на то, что оно всегда неукоснительно соблюдается, даже когда обстоятельства весьма благоприятствуют этому. Наоборот, его автор всегда признает, что обычно уровень соблюдения МГП колеблется в пределах от нулевого до плачевно низкого. Происходит это потому, что обстоятельства редко бывают благоприятными, право войны, подобно многому другому во время войны, редко срабатывает так, как запланировано, и в любом случае весь «проект» МГП носит объективно парадоксальный и (принимая во внимание ненадежность материала, из которого он сконструирован) искусственный характер: с одной стороны — война, с другой стороны — человеческая природа. И все же этот «проект» не свертывается. Самоуважение цивилизации не позволяет сделать это. И точно так же, как на одном уровне некоторая жизнеспособность и авторитетность МГП поддерживаются целенаправленной предусмотрительностью, основанной на учете взаимности и возможных последствий, на другом уровне оно основывается на потенциально неблагоразумных принципах гуманности и чести, которые отказываются верить в тотальную, непреодолимую чуждость противника, в его непринадлежность к человечеству и которые вследствие этого никогда не позволят прибегать к вероломству в борьбе с ним.

Таким образом, различие между вероломством и ruses de guerre очень важно, но в то же время в определенном отно-

451

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

шении и очень тонко, поэтому здесь легко прийти к ошибочным суждениям. Протокол уравновешивает перечень актов вероломства перечнем возможных ruses de guerre, которые всегда считались легитимными: «использование маскировки, ловушек, ложных операций и дезинформация». Обман, трюки и уловки такого рода всегда принимались, с разной степенью готовности или смирения, как неизбежный элемент ведения войны. Однако в Новое время использование их, по-видимому, считается делом, не делающим много чести тем, кто занимается подобными вещами, и граница между такими действиями и явно выходящим за рамки понятий о чести имеет немало размытых участков. Маскировка, например, в одних ситуациях может означать использование вражеской формы и при этом быть вполне законной, а в других — нет. А дезинформация? Отличается ли она от ошибочной информации и насколько близка к вероломству? Шпион всегда действует в своеобразной правовой «сумеречной зоне»; но никто не может сказать, является ли его работа достойной или позорной. Военные моряки упорно отстаивают свое уходящее в глубь веков право использовать флаг чужой страны вплоть до момента начала враждебных действий. Во время Первой мировой использование противолодочных судов-ловушек* рассматривалось Великобританией как законная ruse (хитрость), а Германией — как вероломство. Читатели придут к разным мнениям относительно инцидента с «честным словом», о котором было упомянуто в части 1. Невозможно отрицать, что области пересечения этих категорий покрыты туманом, но это не мешает довольно отчетливо видеть основные особенности всего ландшафта. Различие между ruse и вероломством в значительной степени опирается на фундаментальное разграничение, проводимое женевским правом и гуманитарными разделами гаагского права (а также, можно добавить, и правом о защите прав человека) между понятиями «человек» и «боец». В полном соответствии с подходом женевского права, признающего, что противник, который выведен из строя вследствие ранения, болезни или сдачи

вплен, больше не является противником, каким был раньше,

* Боевой корабль, замаскированный под торговое или промысловое судно, имеющий задачу уничтожения подводных лодок. — Ред.

452

Глава 8. Методы и средства

предполагается, что он не принадлежит к той категории людей, которые обманут доверие брата в ситуации, когда высочайшей ставкой является безупречная деловая репутация семьи.

Вот несколько примеров, иллюстрирующих сказанное. Для участвующих в военных действиях не будет вероломством, если они, чтобы застать врасплох вражеского часового, прибегнут к маскировке, облачившись в военную форму противника, поскольку часовой должен и способен проявлять особую бдительность в отношении подобных вещей. Но вероломством

сих стороны будет попытка усыпить бдительность часового, используя отличительные эмблемы персонала Красного Креста, так как Красный Крест может осуществлять свою беспристрастную деятельность во имя всеобщего милосердия только при том условии, если все участники будут уверены, что он занимается исключительно такой деятельностью и никакой иной. Не будет считаться вероломством отказ принять парламентера противника, несущего белый флаг, но подпустить его поближе, а затем расстрелять — это уже акт вероломства, поскольку этот особый символ потеряет свою способность сохранять жизнь и облегчать мирные переговоры, если исчезнет уверенность в том, что люди его уважают.

Вероломство, нарушение требований личной чести разрушает последние остающиеся связи между людьми, когда почти все другие уже уничтожены из-за их неспособности жить в мире друг с другом. Это, если позволено позаимствовать важную идею христианства, аналог «греха против Святого Духа» в рамках МГП33. И это грех, который не перестает совершаться: нарушаются соглашения о прекращении огня, игнорируются или используются с целью обмана белые флаги и иные эмблемы, гарантирующие защиту, симулируется ложная капитуляция, или предложения о сдаче принимаются

сцелью обмана, гуманитарная помощь разворовывается или используется не по назначению и т.п. И в то же время здесь очень легко ошибиться. Вероломством могут быть поспешно

33В этот параграф, как и в предыдущий, включены несколько предложений из моего небольшого комментария относительно проблемы вероломства, который я включил в послесловие к книге Honour among Men and Nations. Я надеялся оживить интерес к этой важной теме, но по прошествии примерно 12 лет я не уверен, что мне это удалось.

453

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

объяснены действия противника, для которых скорее подойдут другие объяснения — неразбериха, плохая погода, плохая видимость, недостаток информации, неосторожность и просто обычные человеческие слабости. Два примера из недавних войн могут послужить иллюстрацией. Первый — это инцидент с белым флагом, т.е. относится к той же категории, что и многие другие случаи «вероломства». В ходе сражения при Гуз-Грин на Фолклендских (Мальвинских) островах 28 мая 1982 г. произошло следующее: «Создалось впечатление, что над зданием школы, где располагалось подразделение армии Аргентины, появился белый флаг. Командир взвода и два сержанта направились к зданию, чтобы принять капитуляцию, но обнаружили, что это совсем не входило в намерения обороняющейся стороны. Когда они возвращались в свое расположение, другое британское подразделение, занимавшее позицию в некотором отдалении, открыло пулеметный огонь по противнику. В ответ три британских парламентера подверглись обстрелу и были убиты. Тогда взвод бросился в атаку, захватил здание школы и уничтожил всех, кто там находился»34.

Второй пример — из истории санкционированной ООН войны за освобождение Ирака. Согласно Заключительному докладу Пентагона, 29 января 1991 г. произошло следующее: «Иракские танки вошли в Рас-Аль-Хафджи с повернутыми назад орудийными башнями и разворачивали свои пушки вперед только в момент начала боевых действий… В то время, как в средствах массовой информации выдвигались предположения, что это было актом вероломства, на деле это было не так; повернутая назад башня как таковая не является общепризнанным сигналом о капитуляции. Могло иметь место некое тактическое недоразумение, поскольку наземные силы Коалиции действовали в то время в соответствии с оборонительной установкой и должны были вступать в боестолкновение

34Lawrence Freedman and Virginia Gamba-Stonehouse, Signals of War (London, 1990), p. 374. Так был впоследствии описан данный эпизод наиболее хладнокровными исследователями. Но, как и следовало ожидать, возбужденные боем британцы были убеждены, что с самого начала затевалось грязное дело. Также вполне ожидаемо, но менее простительно, что и пресса подогревала подобные настроения. Как британец, говорю об этом с сожалением.

454

Глава 8. Методы и средства

с иракскими войсками только после враждебных действий или явного проявления враждебных намерений со стороны последних»35.

Но вернемся собственно к понятию вероломства и вспомним метафору, которая уже использовалась: здесь мы пересекаем опасную линию разлома МГП. Именно на этой линии «проект» МГП становится наиболее рискованным. В конечном счете та идея человечества, на которой он базируется, является еще более смелой, чем идея прав человека, которая в этом отношении является ее идеей-близнецом. МГП и право в сфере прав человека, провозглашая одну и ту же истину, ведут одну мелодию, но используют разные партитуры. Более светлая партия прав человека провозглашает, что человечество, несмотря на все разнообразие составляющих его групп и уводящие по ложному следу построения культурного релятивизма, представляет собой единую моральную общность, а его отдельные члены, независимо от происхождения, могут действовать в соответствии с требованиями этой общности и, как правило, стремятся поступать именно так. Более печальная партия МГП, исходящая из понимания того, что отдельные группы, составляющие человеческое сообщество, по-прежнему вступают друг с другом в смертельные схватки, предусмотрительно рекомендует определенные правила ведения этих конфликтов и меры наказания за их нарушение. Этот видимый диссонанс между двумя партиями вовсе не удивляет экспертов в области международного права и мировой политики, привыкших проводить различие между более «позитивными» и более «нормативными» сферами и фазами развития права и питаться «жестким» и «мягким» правом из одной тарелки. Принимая во внимание, что одной из функций права, по общему мнению, является воспитательная, это соединение логических противоположностей представляется вполне разумным, но в практике МГП по большому счету малозначимым. Отход от установленных стандартов, часто случайный, а иногда и неизбежный, не вызывает большого удивления и не должен наносить непоправимого ущерба авторитету самого права. Но вероломство — совсем другое дело. Оно не является случайным, представляет собой, говоря спортивным языком,

35US Dept. Of Defence, Conduct of the Persian Gulf War. Final report to Congress, Apr. 1992, Apps. A-S, 0-21.

455

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

наихудший «дисквалифицирующий фол» из всех возможных и причиняет особенно серьезный ущерб позициям права, поскольку больше, чем любой другой незаконный и аморальный акт войны, наносит оскорбление самой глубинной и незыблемой основе права — идее всеобщего братства.

Запрещенные виды оружия

Запрет определенных видов оружия является древним и устоявшимся элементом права войны. Уже в самых ранних его зачатках и прототипах проявляется склонность его приверженцев к осуждению использования иных видов оружия (и тактики), кроме тех, к которым они привыкли. Если оставить в стороне все сложности этого предмета, исследование которых требует совместных усилий антропологов, социологов и историков, мотивы такого подхода к запретам могут быть

вцелом охарактеризованы как сочетание собственных интересов (в частности, групповых интересов некоторого высшего класса или высшей касты) и некоторых гуманитарных соображений избирательного характера. Эти испытанные временем установки, расширенные и универсализированные таким образом, чтобы войти в качестве одного из элементов современного МГП, ныне заняли почетное место среди других его основополагающих норм. Одна из них нашла свое отражение

вДПI. После подтверждения самого фундаментального из всех принципов («в случае любого вооруженного конфликта право сторон, находящихся в конфликте, выбор методов или средств ведения войны не является неограниченным») ст. 35 (2) провозглашает: «Запрещается применять оружие, снаряды, вещества и методы ведения военных действий, способные причинять излишние повреждения или излишние страдания». Еще одно правило, касающееся оружия, которое обычай

снезапамятных времен наделил статусом фундаментального, сформулировано в ст. 23(а) Гаагских правил («Положения о законах и обычаях сухопутной войны» Гаагской конвенции 1907 г.): «Воспрещается употреблять яд или отравленное оружие».

Но между фундаментальными правилами и их конкретным применением могут располагаться целые лабиринты различных определений и толкований. Особо показательно в этом

456

Глава 8. Методы и средства

отношении химическое и бактериологическое оружие (ХБО). Понятие «яд» кажется достаточно простым, и, без сомнения, его значение было простым и ясным в большинстве ситуаций, относящихся ко времени до XX в. Однако современные наука и техника произвели такое огромное количество веществ

иматериалов, которые могут быть названы отравляющими,

иразработали такие разнообразные методы их применения, что определение «отравленное оружие» и его отличие от других видов оружия (как запрещенных, так и не запрещенных) стали достаточно сложным делом. Например, оружие, обычно называемое отравляющим газом, появляется в книге Эдварда Спайерса «Химическая война» (Edward Spiers, Chemical Warfare, London, 1986) под следующими рубриками: «вызывающие раздражение или беспокойство вещества, часто распыляемые в виде дымов», «вещества, выводящие из строя», «вещества удушающего и кожно-нарывного действия», «газы общеядовитого действия», «нервно-паралитические газы»,

атакже «токсины», попадающие также в категорию биологического оружия. Мало кто из тех, кто слышал об экспериментах с «биологическим оружием» и о его предполагаемом применении в небольшом числе случаев на протяжении последних пятидесяти лет, отдает себе отчет, что на самом деле речь должна идти о примерно двухстах различных «патогенных микроорганизмах», которые можно разделить на четыре категории: вирусы, риккетсии*, бактерии и грибки36.

Не менее озадачивающим и при этом совершенно не техническим является вопрос о том, как понимать знаменитое выражение «излишние повреждения и излишние страдания»37.

* Некоторые виды бактерий, являющихся, подобно вирусам, внутриклеточными паразитами: их рост и размножение происходит только внутри клеток подходящего организма-хозяина. Обычно

передаются человеку через укусы членистоногих. — Ред.

36См.: Nickolas Sims, The Diplomacy of Biological Disarmament

(London,1988), 11; автор заимствует эти сведения — как и каждый, кто занимается проблемами ХБО, рано или поздно неизбежно и с благодарностью заимствует, — у Дж. П. Робинсона [Julian Perry Robinson].

37«Знаменитое» не только потому, что понятие имеет столь давнюю историю, но, применительно к cognoscenti, еще и потому, что в комментариях много места занимают попытки придания смысла различиям между вариантами этого выражения на ан-

457

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

Ни один человек, разделяющий идеи МГП, не может стремиться причинить чрезмерный вред или излишние страдания. Можно сказать, что сторонники МГП безоговорочно поддерживают стремление воздерживаться от изобретения, не говоря уж о применении, нового оружия, способного нанести такой чрезмерный вред. Однако все не так просто. Нельзя вести войну, не применяя оружия, и ни один воин не сможет, да и не будет отказываться от самого эффективного оружия, которое он может получить в свои руки, кроме как в чрезвычайно необычных обстоятельствах — например, если военное превосходство его армии так велико, что можно позволить себе проявить немного снисходительности и согласиться не применять все возможные средства. Поскольку во всех других обстоятельствах противник всегда старается заполучить в свое распоряжение самые эффективные средства обороны, способные противостоять применяемому против него оружию (и к тому же он постоянно держит свое собственное наготове, чтобы дать отпор), стороны таким образом оказываются вовлеченными в «соревнование снаряда и брони», которое идет с незапамятных времен, а в наше время лучше всего известно в форме «гонки вооружений». Критерий, которым в первую очередь руководствуются при выборе оружия те, кто собирается его применять, состоит не в том, не причинит ли оно больший ущерб, чем необходимо, а в том, нанесет ли оно достаточно большой ущерб, чтобы добиться того, ради чего оно будет применено.

глийском и французском языке. Английские переводы оригинального французского текста ст. 23 (f) Гаагских правил 1899 и 1907 гг., ясно запрещавшего применение оружия propres à causer des maux superflus, гласили соответственно: of nature to cause superfluous injury (букв. по своей природе способные нанести чрезмерные повреждения. — Ред.) и calculated to cause unnecessary suffering’(букв. с расчетом причинить излишние страдания. — Ред.). Калсховен, который вынужден был вытерпеть до конца все это англофонное крючкотворство по поводу данного разночтения, замечает: «Найдено особенно удачное решение, в соответствии с которым оба термина были одновременно включены в английскую версию (на этот раз также аутентичную)». Arms, Armaments and International Law, in the Hague Academy, Recueil des Cours, 191 (1985-II), 183—341 at 244.

458

Глава 8. Методы и средства

Не лишено достоинств скромное определение, предложенное в руководстве по МГП, которое должно было стать обязательным для всего состава вооруженных сил Германии с конца 1992 г.: «„Излишний ущерб“ и „излишние страдания“ причиняются в результате применения средств и методов ведения военных действий, предполагаемый ущерб от применения которых будет определенно чрезмерным по отношению к законному военному преимуществу, которое планируется получить»38. То, что причиняет вред меньше необходимого, не считается хорошим. И невозможно полностью исключить риск причинения большего вреда, чем необходимо. Нанесение более серьезных увечий, чем минимально необходимо для превращения подвергшихся удару людей в hors de combat* (как требует абстрактный идеал философии МГП), всегда случалось на войне, и это приходится относить к числу ее неизбежных уродливых проявлений. Страдания, причиняемые применением «обычных», традиционных видов оружия, которые никто и не думает запрещать, могут быть такими же ужасными, как и страдания, которые, как ожидается, могут причинять новые, еще не применявшиеся, «необычные» виды оружия, не говоря уже о страданиях, причиняемых «необычным» оружием, уже применяемым на практике. Однако в дискуссиях по этому вопросу разум и логика должны считаться с традициями, обычаями, мифами, страстями и предрассудками. Те аргументы, которые выдвигались в период между двумя мировыми войнами в защиту химического оружия, включали и в принципе достаточно убедительные доказательства того, что химическое оружие выводит из строя и уничтожает комбатантов в целом менее варварским образом, чем те виды оружия, как новые, так и старые, применение которых не вызывает таких сильных протестов. Но эти аргументы не были услышаны. Движение за запрет применения боевых отравляющих веществ, начавшееся в сфере права с подписания Гаагской декларации 1899 г. «О неупотреблении снарядов, име-

38Я в долгу перед д-ром Дитером Флеком [Dieter Fleck], который на семинаре в Британском институте международного и сравнительного правоведения [British Institute of International and Comparative Law] дал мне возможность взглянуть на английский перевод этой замечательной книги.

* Вышедший из строя, выведенный из игры (фр.). — Ред.

459

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

ющих единственное назначение распространять удушающие или вредоносные газы», после Первой мировой войны начало быстро набирать силу, сопротивляться которой стало невозможно, и привело к заключению в 1925 г. Женевского протокола о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств. Этот протокол был далеко не первым документом, налагавшим многосторонний запрет на новые, основанные на научных разработках виды оружия, но стал самым авторитетным из них и, насколько можно судить, остается таковым до сих пор, пока Конвенция о химическом оружии 1993 г. не продемонстрирует, что обладает большей значимостью.

К вышеупомянутым проблемам дефиниции и интерпретации в области запрещения определенных видов оружия следует добавить еще одну, а именно путаницу, имеющую место в общественной дискуссии, между природой оружия как такового и способами его применения. То, как применяется то или иное оружие и как выбираются цели, по которым наносятся удары с его помощью, связано с вопросом о том, должно ли оно вообще использоваться, в большей степени, чем это готовы признать те, кто, увидев ужасные последствия его воздействия, приписывают их непосредственно оружию как таковому.

Самым показательным примером в этом отношении является напалм, самое знаменитое из послевоенного арсенала зажигательного оружия. Напалм, чаще характеризуемый как оружие «площадного», а не «прицельного» действия, обладает следующими свойствами: доставка всего одного авиационного боеприпаса позволяет мгновенно вызвать интенсивное возгорание на значительной площади, причем огонь, которым оказываются охвачены объекты и люди, очень трудно как потушить (напалм изготовлен на основе нефтепродуктов), так и сбить или избавиться от него (напалм приклеивается к любой поверхности). Первое применение этого вида оружия в последние месяцы Второй мировой войны, хотя и могло вызвать тревогу у тех, кто знал о нем, привлекло незначительное внимание по сравнению с другими, еще более ужасающими событиями того периода. И только после достаточно масштабного применения напалма американскими военно-воздушными силами в Корее, а также французами в Индокитае и Алжире,

апортугальцами — в Анголе и Мозамбике о нем заговорили.

Впервом случае это явилось одним из многих практикуемых

460