1 Показательно, что к "бессмысленным поэтам" отнесе-

ны не только "беседчики", но и предромантик Клопшток

(ср. ниже. С. 337).

2 "Арзамас": в 2 кн. М., 1994. Кн. 1. С. 411.

Кто мыслит правильно, кто мыслит благородно,

Тот изъясняется приятно и свободно.

Славянские слова таланта не дают...

Нам нужны не слова, нам нужно просвещенье.

(В. Л. Пушкин. "к в. А. Жуковскому", 1810)

Не тот к стране родной усердие питает,

Кто хвалит все свое, чужое презирает,

Кто слезы льет о том, что мы не в бородах,

И, бедный мыслями, печется о словах!

(В. Л. Пушкин. "к д. В. Дашкову". 1811)

Отрицательный пример отождествлялся также с "диким

вкусом", отсутствием изящества и благородства стиля.

Все это соединялось в представлении о том, что хорошая

поэзия - это поэзия понятная:

Разбирал я немца Клопштока

И не мог понять премудрого!

Я хочу, чтоб меня поняли

Все от мала до великого.

(А. С. Пушкин. "Бова". 1814)

Следствием этого было представление о том, что поэ-

тический текст не устанавливает новые, еще неизвестные

читателю правила, а реализует уже известные нормы. Со-

вершенство поэтического мастерства - в легкости, а не в

затрудненности для читателя. Это, в частности, отделяло

карамзинизм и от классицизма: представление о поэзии

как трудной науке, овладение нормами которой требует

значительных усилий, третировалось как "педантство".

Идеалом поэта был не ученый-труженик, знаток-филолог, а

беспечный ленивец, иногда светский человек, иногда бег-

лец, покинувший стеснительный свет ради тесного кружка

друзей и мирной праздности.

Связь со скептической философией конца XVIII в.,

сомнение в незыблемости истин, борьба с иерархическим

построением культуры, в частности с теорией жанров, от-

деляли карамзинистов от классицизма. Но как бы мы ни

повернули антитезу "классицизм - романтизм", она не

покрывает реальной ситуации, сложившейся в русской ли-

тературе интересующей нас эпохи. Это тонко почувствовал

Кюхельбекер. Касаясь литературных споров 1824 г., он

писал: "Явная война романтиков и классиков, равно обра-

зовавшихся в школе Карамзина". И далее: "Германо-россы

и русские французы прекращают свои междуусобия, чтобы

соединиться им противу славян, равно имеющих своих

классиков и романтиков! Шишков и Шихматов могут быть

причислены к первым; Катенин, Грибоедов, Шаховской и

Кюхельбекер ко вторым"'.

Идеал легкой для восприятия, правильной, незатрудни-

тельной поэзии, построенной не на нарушении литератур-

ных норм, а на виртуозном владении

1 Кюхельбекер в. К. Путешествие. Дневник. Статьи.

Л., 1979. С. 498, 500.

ими, не мог создать эффектного, поражающего, яркого

стиля. Соединение несоединимого - например, ритмических

интонации одного жанра и тематики другого - воспринима-

лось как свидетельство плохого вкуса. Пуризм становился

нормой литературного вкуса, а внимание критика сосредо-

точивалось на мелких и мельчайших оттенках. Более точ-

ное выражение воспринималось как глубокая мысль; незна-

чительное отклонение, подводящее к грани нормы, - как

литературная смелость.

Так, например, характерно одобрение следующего стиха

из послания В. Л. Пушкина арзамасцам:

Нет, бурных дней моих на пасмурном закате...

"Вот еще стих, достойный арзамасца: он говорит и во-

ображению и сердцу". Стих построен на мельчайших се-

мантических сдвигах: "дни" в значении "жизнь", а "ве-

чер", "закат" - "старость" представляли собой штампо-

ванные и семантически стершиеся перифразы. Присоедине-

ние к этому ряду эпитета "пасмурный" активизировало эти

значения, заставляя воспринимать компоненты фразеоло-

гизма в их реальном лексическом значении. Вносимый в

формально-языковое выражение элемент зримой картинности

воспринимался как смелость.

Другая особенность стиха - в соединении элегической

лексики и синтаксической инверсии, которая была призна-

ком "возвышенной" поэзии. Поскольку оба жанровых вида

воспринимались как "благородные" и поэтичные, соедине-

ние это не рождало диссонанса, было допустимым, но явс-

твенно ощущалось при микростилистическом подходе к поэ-

зии.

Однако у поэтической системы этого типа была еще од-

на особенность:

она не могла существовать и развиваться вне поэти-

ческих альтернатив. Если кто-то ценится за выполнение

правил, то сама сущность такого подхода подразумевает

наличие рядом кого-то, кто этих правил не выполняет. В

этом смысле "Беседа" была абсолютно необходима карамзи-

нистам для определения собственной позиции. Это обусло-

вило значение полемики и пародии в литературной жизни

"Арзамаса" и одну специфическую трудность: культурный

масштаб литературных противников "Арзамаса", порой

весьма незначительный, оказывался для арзамасцев мери-

лом ценности их собственной поэзии. Это беспокоило ка-

рамзинистов, и жалобы на "ничтожность" занятий, посвя-

щенных высмеиванию "беседчиков", вскоре стали всеобщи-

ми. К счастью, структура карамзинизма как литературного

течения была сложнее его собственной программы, и это

обеспечило ему гораздо большую культурную значимость.

Как мы уже отмечали, литературная программа карамзи-

низма полнее всего реализовалась в его массовой продук-

ции2, а давление критики на поэтов неизменно проявля-

лось в виде стремления к сглаживанию резких черт свое-