1 См. В наст. Изд. Разбор стихотворения м. Ю. Лер-

монтова "Расстались мы; но твой портрет..." в разделе

"Анализ поэтического текста".

 

И жемчугом слез оросилась

Любимых очей красота.

И сам я невольно заплакал -

Заплакал, грустя и любя...

Ах, страшно поверить!.. Неужто

Я точно утратил тебя?

Однако стихотворение Гейне ведет нас к еще одной -

существенной для Пастернака - традиции. На его текст

был написан популярный романс Шуберта, ассоциирующийся

с определенной культурно-бытовой традицией - укладом

жизни русской интеллигенции начала XX в. На одном полю-

се здесь был А. Блок, писавший в начале декабря 1903 г.

С. Соловьеву: "Был концерт Олениной. Со мной делалось

сначала что-то ужасно потрясающее изнутри, а после не-

мецких песен я так устал, что с трудом слушал русские.

Она пела, между прочим, "Лесного царя" "Двойника", "Два

гренадера"...". На другом - Александр Герцевич из сти-

хотворения Мандельштама, который "Шуберта наверчивал /

Как чистый бриллиант". Посредине располагался интелли-

гентский быт с домашним музицированием.

Сочетание романтической традиции с ассоциациями ин-

теллигентского бытового уклада определяет тот тип ожи-

дания, который заранее задается читателю. Дальнейший

текст последовательно опровергает и структуру заданного

"я", и образ "заместительницы".

Стихотворение Гейне начинается:

Ich stand in dunkein Traumen

Und starrte ihr Bildnisan...

Ср. у Михайлова:

Объятый туманными снами,

Глядел я на милый портрет...

у Огарева:

Стоял я в мрачной думе

И на портрет глядел...

Поэтическая традиция задает представление о романти-

ческом, мечтательном "я", взирающем на "милый портрет".

Стихотворение Пастернака начинается:

Я живу с твоей карточкой...

Здесь замена "я - ее портрет" на "я - твоя карточка"

уже представляет собой замену разрешенной последова-

тельности элементов на запрещенную.

1 Блок а. Собр. Соч.: в 8 т. М.; л., 1963. Т. 8. С.

72-73.

2 Огарев н. П. Избр. Произведения: в 2 т. М., 1956.

Т. 1. С. 92.

 

Однако замена типовой связки между этими членами, вро-

де: "объятый туманными снами глядел" на "живу с...",

делает текст последовательностью запрещенных соедине-

ний: романтическое "я" соединяется с объектом с помощью

глаголов, исключенных из мира присущей ему лексики.

Так, романтическое "я" вдруг заменяется на футуристи-

ческое. Но еще более значительные перемены происходят с

самой "заместительницей": в традиционной системе - это

замена замещаемого замещающим становится источником сю-

жета.

Романтическая схема: портрет и подлинник меняются

местами (у Лермонтова: более ценное - менее ценное; у

Гейне: живое - мертвое, неживой портрет возлюбленной

оживает в тот момент, когда читателю сообщается, что

сама она уже мертва) - в стихотворении вообще снята.

Карточка - "заместительница", но наделена она свойства-

ми, которые не могут иметься у изображения человека, а

возможны лишь у самой героини.

Мы уже видели, что "я" исключает продолжение "живу

с". Но "живу с" исключает (уже на семантическом уровне)

продолжение "твоей карточкой". Далее продолжается тот

же принцип построения: характеристики, присоединяемые к

карточке, избираются по принципу наименьшей вероятнос-

ти. В стихотворении Гейне говорится об оживлении лица

на портрете и неподвижному изображению приписывается

ряд моторных характеристик. При этом текст построен

так, что допускает двойное толкование: портрет оживает

или только кажется оживающим. В традиции русских пере-

водов реализуется лишь вторая возможность:

И мне показалось: я вижу

В нем жизни таинственный след... (Михайлов)

И милый лик, казалось,

Жизнь тайную имел... (Огарев)

У Пастернака - двойная, для этой традиции, неожидан-

ность: карточка не кажется живой, а живая, и ей припи-

сываются наименее вероятные - звуковые - характеристи-

ки. Присоединение к "твоей карточке" уточнения "той,

что хохочет" еще создает определенную двусмысленность:

речь может идти и о звуковой характеристике карточки

(невозможное, с точки зрения бытового опыта, сочета-

ние), и о фотографии, изображающей смеющуюся девушку

(возможное сочетание). Но присоединение стиха

У которой суставы в запястьях хрустят -

сразу же исключает возможность варианта, сохраняюще-

го бытовое правдоподобие.

Той, что пальцы ломает и бросить не хочет...

Снова создается ситуация двойного семантического осмыс-

ления - возможного в бытовом отношении "пальцы ломает"

в значении - "хрустит", "бросить" в значении - "перес-

тать". Однако допускается и иное толкование - прямое -

значения для обоих слов. Ср.:

...Я руки ломаю и пальцы

разбрасываю разломавши...

Сочетания "суставы хрустят - пальцы ломает" и "паль-

цы ломает - бросить не хочет"2 подразумевают разное

значение среднего члена ("пальцы ломаю") и, следова-

тельно, вместе образуют семантически несовместимую це-

почку. И наконец эта цепь мнимых уточнений и запрещен-

ных последовательностей завершается стихом

У которой гостят и гостят и грустят.

Здесь "гостят" присоединено к самому себе как другое

слово, а "грустят" выполняет функцию семантически одно-

родного ему члена предложения. Так строится последова-

тельность разнообразных нарушений инерции читательского

ожидания и соединения в единую структурную последова-

тельность элементов, которые по правилам читательского

сознания не могут быть соединены.

Называя свое стихотворение "Заместительница", Пас-

тернак тем самым включил его в определенную романтичес-

кую традицию. Однако весь текст идет вопреки этой тра-

диции - ив соответствии с авангардистской концепцией

тождества слова и вещи: карточка описывается не как

двойник возлюбленной, а как сама возлюбленная. Тема

двойничества вызвана в сознании читателя, а затем пол-

ностью снята. Это достигается звуковой и динамической

характеристикой, которая не воспринимается как наруше-

ние некоторой исходной и, казалось бы, для карточки

обязательной нормы неподвижности.

Принципиальное неразличение знака (слова, "замести-

теля" любого вида, в том числе и романтического двойни-

ка) и предмета3 приводит к нарочитому смешению в сти-

хотворении еще двух важных аспектов - текста и его

функции. Мы говорили выше о традициях лермонтовской и

гейневской лирики, романтического романса Шуберта и

"культурного" интеллигентского быта конца XIX - начала