6. Перечислите основные художественные направления современной русской литературы. Назовите принадлежащих к ним авторов.

=Классический реализм: А. Солженицын, В. Распутин, В. Астафьев.

=.Духовный реализм: Г.Владимов, А. Варламов

=. Метафизический реализм и сюрреализм: Ю.Мамлеев, Л.Петрушевская, П.Санаева.

=.Постмодернизм: В.Пелевин, В.Сорокин, Вик.Ерофеева, В.Пьецуха, С.Гандлевский

=.Неомодернизм: Т. Толстая, П.Крусанова,Д.Липскера

=. Постреализм: В.Маканин, Л.Улицкая

=. Новый реализм: Прилепин,Р.Сенчин

=.Неосентиментализм: Н.Коляда, Е.Гришковец, И.Вырыпаев

Главные темы и проблемы: судьба России, человеческая идентичность, «масса» и личность, мир как текст, эмпирическая реальность и виртуальность, жизнетворчество, осмысление советского прошлого, критика либерально-демократической цивилизации

8. Понятие о мультилитературности. Основные составляющие современной русской литературы. Их краткая характеристика.

МУЛЬТИЛИТЕРАТУРА, МУЛЬТИЛИТЕРАТУРНОСТЬ - от лат. multum – много.

Оба эти понятия, возникшие по аналогии с мультикультурой и мультикультурализмом, пересаживаемыми на российскую почву, для нас принципиально новы, но без них, похоже, уже не обойтись при попытке сколько-нибудь честно и ответственно обрисовать ситуацию в сегодняшней словесности. Ибо “сохранившееся, - как замечает Дмитрий Пригов, - со старых и недавних советских времен просвещенческое представление о наличии одной и единой литературы” больше не работает. Нет ни общего для всех вкуса, ни единых критериев оценки художественных произведений, ни согласованной и принятой общественным мнением иерархии ценностей и дарований. Затруднительно говорить даже о магистральном литературном процессе и мейнстриме – в том привычном понимании этих слов, когда любые внемейстримовые явления трактуются либо как маргинальные, либо как антикультурные. Традиционное для отечественной литературы пирамидальное устройство сменилось разноэтажной городской застройкой, а писатели разошлись по своим дорожкам или, если угодно, по нишам, ориентируясь (осознанно или неосозанно) уже не на такую соборную категорию, как Читатель, а на разнящиеся между собою целевые аудитории.

Причем дихотимическое разделение по одному, пусть даже и существенному признаку (литературы качественная и массовая, либеральная и патриотическая, инновационная и традиционная) не работает тоже. Так как не учитывает ни новых контекстов, в которые включаются привычные явления, ни разного рода гибридных, амбивалентных образований, ни утверждения в собственных правах такой новой для России формы, как миддл-литература, располагающаяся в промежутке между качественной, серьезной и массовой, развлекательной литературами. Не учитывает, наконец, нарождения авторов, которые, меняя инструментарий в зависимости от конкретной задачи, оказываются “прописанными” (позиционируют себя) сразу в нескольких сегментах литературного пространства (удачным примером здесь может служить Григорий Чхартишвили, чьи переводы и эссе однозначно принадлежат сфере высокой культуры и чья реинкарнация под именем Бориса Акунина стала одним из импульсов для формирования миддл-литературы).

Литературная полемика, естественным образом проявляющая и межгрупповую писательскую конкуренцию и борьбу за доминирование в словесности, разумеется, живет и сейчас, но адресуется она уже не “городу и миру”, а “своим”, то есть тому или иному сегменту литературного пространства. “Стихла гражданская война архаистов и новаторов, авангарда с аръергардом, “чернухи” с “романтикой”, - с сожалением говорит об этом Ирина Роднянская, - Литературный мир поделен на ниши. И не только торговыми посредниками, на стеллажах “библио”-глобусов. Нет, принадлежность к делянке стала мотивировать писательскую работу от истока до завершения”. В этой реальности торжествует либо дух апартеида, то есть вынужденно совместного, но раздельного проживания разных по типу культур в рамках одной национальной культуры, либо – можно и так сказать – стратегия мирного сосуществания, когда лишь безумцы продолжают надеяться как на установление безраздельной эстетической гегемонии того или иного типа литературы, так и на возможности конвергенции, которой будто бы по силам вернуть литературе единство (на самом деле никогда и не наблюдавшееся), а писателей и читателей, - как съязвил Александр Тимофеевский, - объединить “в сокрушительном соборном порыве, в дружном колхозном строительстве”.

Поэтому-то и представляется целесообразным, отказавшись от обнаружившей свою архаичность концепции “единого потока” и – соответственно – “единых критериев оценки”, ввести понятие мультилитературы, позволяющее взглянуть на словесность, как на сложно структурированный конгломерат не только текстов, но литератур - самых разных, зачастую конфликтующих между собою, но в равной степени имеющих право на существование. Тем самым идеология как гражданской войны с ее установкой на обретение самодержавной власти в литературе, так и “плавильного котла”, в котором при соединении разнородных элементов может будто бы возникнуть новая культурно-историческая общность, уступает место осознанному художественному и мировоззренческому плюрализму с его бессмертным тезисом “Пусть расцветает сто цветов” или, говоря иначе, идее множественности, принципиально не сводимой к общему знаменателю, Понятия магистральности и маргинальности утрачивают при этом оценочный смысл, стратификация “по вертикали” сменяется “горизонтальным” соположением разного типа литератур, выбор которых становится личным делом и писателя и читателя, а нормой вменяемого культурного поведения - пресловутая политкорректность, предписывающая большинству защищать права меньшинств хотя бы уже для того, чтобы удержать их от агрессии.

Нет сомнения, что такой подход у многих вызовет активное несогласие и будет интерпретирован либо как проявление постмодернистского мышления с его тотальным релятивизмом и принципиальным неразличением “верха” и “низа” в искусстве, либо как “приказ капитулировать перед рынком” (Борис Хазанов), потакающим массовой культуре и априорно враждебным литературе подлинной, элитарной. Следут также иметь ввиду, что мультилитературность – пока не более чем социокультурная утопия или, выразимся иначе, эвристическая, лабораторная модель. Позволяющая, впрочем, увидеть вектор перемен, уже идущих в мире российской словесности, и встретить их не дикими криками озлобленья, но пониманием и готовностью продуктивно работать в принципиально новых исторических условиях.