Глава II

верно. «Сущность установленного и изложенного сводится к тому, что ни солнце не является богом, ни луна, ни эфир, ни земля, ни прочее. Они ·— части мира, а не особые наи­менования божеств, а так как вы путаете и смешиваете все божественное, то получается, что во вселенной (in rerum natura) признается один бог — мир, и отвергаются все прочие, как признанные [за богов] совершенно напрасно, тщетно и без всяких оснований» (Adv. nat. Ill, 35). А вот еще один вывод Арнобия, важный уже не столько для воп­роса происхождения богов, сколько для понимания чело­века античностью и христианством (подробнее на этой проблеме мы остановимся ниже): наши предки «стали пред­ставлять богов подобными себе и приписали им свойствен­ный самим род действий, чувствований и желаний. Но если бы они могли понять, что они ничтожные существа, в не­значительной степени отличающиеся от муравья, то они, без сомнения, перестали бы думать, что они имеют что-либо общее с небесными существами и скрытно держались бы в границах своего низкого состояния» (Adv. nat. VII, 34). Не принижая так человека, и Климент Александрийский считал, что язычники придумали себе богов по своему по­добию, наделив их всеми чертами человеческого характера. В этом он и усматривал начало всех суеверий (Strom. VII, 22).

Интересно к вопросу о богах подошел Лактанций, потра­тивший много усилий на то, чтобы вслед за Лукрецием «рас­путать узлы религиозных заблуждений» (Div. inst. I, 16). В античной религии он усматривает заблуждение, в кото­рое впали греки (а за ними и римляне) по своему легкомыс­лию. (Вторая книга его «Божественных наставлений» так и называется «О начале заблуждений».)

В основе всех религиозных мифов и сказаний, по мне­нию Лактанция, лежат события реальной истории, при­украшенные поэтами. Все деяния богов можно принять за действительность, если признать их героями, а не богами (Div. inst. I, 11,19). Следуя этому принципу, Лактанций предпринимает интересную попытку развенчать античную мифологию, снимая с нее элемент чудесного и выявляя ее, так сказать, «реально-историческую» основу.

Происхождение богов и религии он по уже установив­шейся традиции усматривает в постепенном (для него ясна длительность и последовательность этого исторического

КУЛЬТУРОЛОГИЯ РАННЕЙ ПАТРИСТИКИ

73

процесса) обожествлении умерших царей и героев, в пере­растании обрядов их памяти в культовое почитание, чему немало способствовали поэты, не забывает всегда добавлять Лактанций. Сказание о том, что Сатурн — плод брака неба и земли, кажется ему «поэтическим вымыслом». Вероят­нее всего, полагает он, Сатурн, будучи сильным государем, для увековечивания и возвеличивания памяти своих роди­телей назвал их после смерти Небом и Землей, хотя при жизни они имели другие имена (Div. inst.. I, 11, 54—57). Поэты считают, что Прометей создал человека из земли и глины. Надо полагать, что Прометей был первым скульпто­ром, придумавшим искусство лепки фигур из глины, что и послужило поводом к созданию мифа (ibid., II, 10, 12). Подобному разоблачению подвергаются и остальные мифы. И Юпитер, вне всякого сомнения, был человеком, а все его превращения — результат поэтической обработки. Конеч­но, Юпитер не превращался ни в лебедя, ни в быка, ни в зо­лотой дождь. Золотом монет купил он у Данаи девство, а поэты это обычное дело представили в поэтическом свете (ibid., I, 11, 19). Ио не сама, превратившись в телку, пере­плыла море, а на корабле, и т. д.

Но Лактанций не винит поэтов в сознательном обмане, фальсификации действительности и, соответственно, в про­исхождении «ложных» верований. Поэты по законам своего творчества немного «приукрасили» историю, а народы при­няли «поэтические вольности» (poeticae licentiae) за чис­тую монету (ibid., I, 11, 23—24). Так представляет себе Лактанций ход культурного развития. Он, как и другие апологеты, ясно сознает, что этот этап духовной культуры изжил себя, оказался «заблуждением» в свете открывшей­ся истины —· христианского учения.

Современному человеку, со школьной скамьи с благого­вением относящемуся к непередаваемой красоте, очарова­тельной наивности и глубинной, общечеловеческой значи­мости древних греческих мифов, «историзм» и «реализм» апологетов могут показаться примитивными и даже забав­ными. Не такими, однако, они представлялись людям той переломной эпохи. Многим сторонникам и теоретикам этого «наивного историзма» пришлось доказывать его истинность своей кровью, открывая этим уже новую страницу истории. Экскурсы в историю религии Юстина, Афинагора, Фео-фила, Тертуллиана, Минуция, едкий смех Арнобия и их

74