Глава II

ет невинную деву древесными плодами. Наконец, рождает­ся ребенок, которого царь приказывает выбросить. Кто-то подбирает его, пораженный красотой ребенка, и выкармли­вает козьим молоком. Он получает имя Аттис. За свою удивительную красоту он пользовался особой любовью Ма­тери богов. Полюбил его и Агдестис, соблазнив на позор­ную связь.

Пессинунтский царь Мида, желая избавить юношу от этой связи, назначил ему в жены свою дочь, а чтобы кто-ли­бо не нарушил брачного торжества, приказал запереть город. Но Мать богов, зная, что юноша будет пользоваться благо­склонностью людей только до тех пор, пока будет свободен от брачного союза, чтобы предотвратить какое-либо не­счастье, входит в город, приподняв головой его стены (по­этому она и изображается обычно в короне, состоящей из городских стен и башен). Проникает туда и Агдестис. Пы­лая гневом из-за того, что отняли у него юношу, он приво­дит всех пирующих в состояние исступления и бешенства. Фригийцы в испуге призывают друг друга к молитве. Жре­цы Кибелы оскопляют себя, дочь метрессы отсекает у себя груди. Аттис берется за флейту, приводящую всех в еще большее безумие, и сам, придя в исступление, неистово ме­чется, падает на землю и под сосной оскопляет себя, выкри­кивая: «Вот тебе, Агдестис, то, из-за чего ты причинил столько ужасных бед». Потеряв много крови, он умирает. Великая мать богов собирает отсеченные части и, обернув их одеждой умершего, предает земле. Из земли, политой кровью, вырастает фиалка. Невеста Аттиса Ия покрывает грудь умершего мягкой шерстью, оплакивает его вместе с Агдестисом и умерщвляет себя. Ее кровь превращается в пурпурныефиалки. Мать богов погребает иИю.и на ее мо­гиле вырастает миндальное дерево, вкус плодов которого указывает на горечь смерти. Послеэтого она относит сос­ну, под которой Аттис оскопил себя, в свой грот и, присо­единившись в плаче к Агдестису, истязает себя, нанося себе раны в грудь.

Агдестис просит Юпитера оживить Аттиса; тот не со­глашается, но позволяет, чтобы тело его не разлагалось, волосы росли и оставался живым и подвижным один лишь мизинец. Удовлетворившись этим, Агдестис устанавливает культ и празднества в честь Аттиса, проходившие с изу­верскими самоистязаниями и оскоплениями.

культурология ранней патристики

69

. Участники этого изуверского действа находили в нем психическую разрядку, получали, видимо, удовольствие от специфического высвобождения скрытых в глубинах пси­хики побуждений (агрессивных, сексуальных и т. п.). Все, подавленное в древнем человеке многовековым раз­витием культуры, находило в таком культе свое высвобож­дение, однако опять же под покровом культуры (в рамках официально признанного культа).

Новый этап самосознания культуры начинался с попы­ток приподнять этот покров. В восточном мифе, достаточно поздно принятом Римом в качестве культа, Арнобий усмат­ривает прежде всего оскорбление Великой матери: «Ска­жите, неужели Мать богов, будучи опечаленной, сама с поч­тением и усердием собирала отсеченные гениталии (Аттиса) вместе с излившеюся кровью, сама священными боже­ственными руками трогала и поднимала непристойные от­вратительные органы, предавала их земле и, конечно, для того чтобы они, будучи обнаженными, не разлагались в нед­рах земли, прежде чем обернуть их и покрыть тканями, омыла их, наверное, и натерла благовонными мазями? Ибо каким образом могли бы вырасти пахучие фиалки, если бы гниение члена не ослаблялось чрез это добавление баль­зама?» (Adv. nat. V, 14). Более едко вряд ли можно высмеять одну из главных мистерий древнего мира. Рассказав с та­кой же долей сатиры о других мистериях, где мужские и женские гениталии играли главную роль, когда изобра­жения фаллоса наполняли всю страну, а торжества в честь Либера (Диониса) начинались с того, что наиболее почи­таемая матрона города при стечении всего населения тор­жественно садилась на бутафорское изображение огром­ного фаллоса, которое затем возили в тележке по всей стра­не,— рассказав все это, Арнобий приходит к выводу, что язычники с подобными культами являются большими атеи­стами, чем те, кто отрицает их богов и ими обвиняется в безбожии, ибо подобным почитанием они только оскорб­ляют богов (V, 30). Вывод верный и точный, ибо поздне-римская культура, что подчеркивали и сами римляне, уже не имела настоящего благочестия и истинной религиозно­сти. Религия в Римской империи превратилась в одну из важных государственных формальностей, а для народа ре­лигиозное действо стало зрелищем и праздником.

Приведенные здесь суждения Арнобия типичны, в менее

70