Специализированные работы

Больший интерес вызывают узкоспециализированные исследования, направленные на изучение отдельных вопросов этнопсихологии. Это анализ социальных общностей и самосознания индивидов, образующих эти общности, анализ различных сфер идентичности у разнообразных групп населения, анализ национального самосознания и межэтнических взаимоотношений. Естественно, в настоящее время этнопсихология не может дать ответы на все вопросы в силу своей относительно молодости и фрагментарности, но специализированные работы постепенно заполняют пробелы и показывают разнообразие изучаемых социально-психологических и этнических проблем.

В первую очередь стоит рассмотреть две довольно старые работы, которые, однако, до сих пор не утратили своей актуальности. Это исследования выдающегося учёного И.С. Кона, который внёс значительный вклад в развитие различных областей научной деятельности: философии и методологии истории, истории социологии, этики, социальной психологии и психологии развития, антропологии. Речь пойдёт о его статье «К проблеме национального характера»⁴², а также монографии «В поисках себя: личность и её самосознание»⁴³.

В своей статье И.С. Кон обращается к проблеме национального характера, но, понимая невозможность уложиться в крайне узкие рамки, ограничивается лишь критическим обзором некоторых подходов к теме и, что имеет большое значения для данного исследования, методов её эмпирического исследования (в особенности, используемых за рубежом), чтобы уточнить некоторые методологические принципы. Интересны данные, которые приводит И.С. Кон, рассуждая о быстром изменении, трансформации этнических стереотипов, на которые влияние оказывает даже текущая политическая конъюнктура: «В ФРГ дважды, в 1963 и 1965 гг., исследовалось отношение к Франции и французам, причем результаты заметно отличались друг от друга. Мнения о легкомыслии французов и их склонности к наслаждениям высказали в 1965 г. 28% опрошенных, по сравнению с 14% в 1963 г., «национализм» признали типичным 19% (в 1963 г.— только 4%), положительные же качества, даже самые традиционные, например шарм, любезность и т. п., наоборот, «уменьшились»⁴⁴. Объясняются такие заметные изменения в такой короткий срок, по мнению автора, ухудшением франко-германских отношений, началом антифранцузской кампании в прессе ФРГ. И.С. Кон сравнивает национальный характер каждой современной нации с пергаментом, на котором «поверх старого, более древнего текста написан новый; стоит смыть верхний слой, и под ним появляется не видная вначале, иногда сильно повреждённая, но всё-таки сохранившаяся древняя надпись»⁴⁵. Соответственно, чем длиннее и сложнее путь, пройденный народом, чем больше качественно различных фаз он содержит, тем сложнее и противоречивее будет его национальный характер. Таким образом, автор выводит идею о невозможности выявить постоянный национальный характер какого бы то ни было народа, так как «качества, которые были традиционными для народа на протяжении ряда поколений, в последующих поколениях могут ослабляться или исчезать»⁴⁶. Однако это утверждение не означает отказ от дальнейших исследований, напротив, И.С. Кон призывает использовать комплексный подход, объединяющий психологию, социологию, историю, антропологию, при изучении национального характера.

В монографии же И.С. Кон обращается к рассмотрению другой проблемы. Он конкретизирует антропологические, культурно-исторические индивидуально-психологические предпосылки формирования идентичности и образа «Я», формы и границы «самостояния» личности в разных исторических и культурных условиях. Несмотря на специфику данной монографии, которая носит более социально-психологический, чем культурологический или антропологический, характер, в ней встречаются интересные рассуждения о культурах, о разнице культур, влияющей непосредственно на самоопределения личности. Так, И.С. Кон чётко разделяет психологические особенности представителей Запада и Востока и выделяет две модели человека: «новоевропейскую» и «восточную»⁴⁷, которые Н.М. Лебедева впоследствии назовёт иначе: «индивидуалистические» и «коллективистские» культуры. По мысли автора, новоевропейская модель человека «является активистско-предметной, утверждая, что личность формируется, проявляется и познаёт себя, прежде всего, через свои деяния, в ходе которых она преобразует материальный мир и самое себя». Восточная же философия, напротив, не придаёт значения предметной деятельности, утверждая, что «творческая активность, составляющая сущность «Я», развёртывается лишь во внутреннем духовном пространстве и познаётся не аналитически, а в акте мгновенного озарения, который есть одновременно пробуждение от сна, самореализация и погружение в себя»⁴⁸. Для доказательства И.С. Кон прибегает к сравнению двух канонов человека: европейского и японского. «Европейская философско-этическая традиция оценивает личность в целом, считая её поступки в разных ситуациях проявлениями одной и той же сущности; в Японии оценка человека обязательно соотносится с «кругом» оцениваемого действия»⁴⁹. Таким образом, автор хочет сказать, что японцы избегают судить о поступках и характере человека в целом, а делят его поведение на некие изолированные области, в каждой из которых как бы существуют свои законы, собственный моральный кодекс: «важное не то, почему человек так поступает, а то, поступает ли он соответственно принятой обществом иерархии обязанностей»⁵⁰. В итоге, получается, что европеец осознаёт себя через свои отличия от других, а японец реализует себя лишь в неразрывной системе с другими («Я-другие»). Соответственно, представители этих двух противоположный культур или моделей человека по-разному будут оценивать и свою идентичность, так как для европейца внутренний мир и собственное «Я» является реально-осязаемым, а сама жизнь представляется полем битвы, где он сам реализует свои принципы и, главное, отличается от других, а для японца более важно сохранить свою «мягкую» идентичность и приспособиться к обстоятельствам («Конформизм, желание быть «как все», никогда не считался в Японии пороком»⁵¹).

Сразу же следует кратко упомянуть ещё одну специфическую работу, о которой подробнее речь пойдёт в следующей главе данного исследования. Такой работой является монография «Графические методы в психологической диагностике»⁵² Е.С. Романовой и О.Ф. Потёмкиной. Исследователи преследовали несколько целей: показать значимость рисуночных тестов, как особой разновидности психографических методов, а также найти общий подход к анализу графического материала. В итоге, это позволило в какой-то мере систематизировать описание графических методов и способов их применения в психодиагностике. Исключительность монографии проявляется ещё и в том, что это одна из немногих книг, в которой была предпринята попытка обобщения данных по графической диагностике. Соответственно, у этого исследования почти что нет конкурентов в данной области.

Необходимо рассмотреть также небольшую статью, опубликованную в сборнике «Социальная психология в трудах отечественных психологов»⁵³, за авторством А.И. Донцова и М.Ю. Токаревой: «Социальный контекст как фактор взаимодействия меньшинства и большинства»⁵⁴. Авторы приступают к анализу, исходя из результатов европейских экспериментальных исследований, свидетельствующих, что относительно немногочисленная часть общности, отстаивающая противоречащие общепринятым взгляды, может изменить и изменяет позицию большинства⁵⁵. А.И. Донцов и М.Ю. Токарева выдвинули две гипотезы: 1) обсуждение социально-значимого материала вызовет изменение позиции меньшинства под влиянием точки зрения большинства, а обсуждение перцептивного материала, наоборот, будет способствовать изменению позиции большинства под воздействием точки зрения меньшинства; 2) групповая дискуссия будет способствовать сближению позиции меньшинства с общепринятой точкой зрения, отстаиваемой большинством; тогда как индивидуальные ответы в условиях соприсутствия вызовут изменение позиции большинства в сторону девиантной точки зрения меньшинства⁵⁶. Для основного этапа исследования были отобраны две проблемы: «основание выбора места работы» и «отношение к смертной казни». Меньшинство (5%) требовало отмены смертной казни, а большинство (52%) считало, что целесообразнее её сохранить; при выборе работы 53% высказались за высокооплачиваемую, но неинтересную работу, а меньшинство (30%) за работу по душе, хоть и не приносящую большой доход⁵⁷. Далее авторы применили новый метод группового исследования, который будет подробно рассмотрен в следующей части работы, и пришли к выводу, что, в целом, «активное обсуждение в виде групповой дискуссии способствует сближению изначально противоположных позиций меньшинства и большинства, определённым подвижкам в мнениях участников дискуссии»⁵⁸. При этом, если дискуссионная проблема не является личностно-значимой для испытуемых, её обсуждение способствует сближению позиций меньшинства и большинства, но как только она становится непосредственно значимой, позиция меньшинства приближается к общепринятому в данной группе мнению большинства. Индивидуальные же ответы показали сближение позиции большинства с позицией меньшинства только в случае обсуждения социально незначимой проблемы. Главный итог исследования оказался очевидным, но довольно неожиданным, так как он противоречил изначальной установке: нормативные позиции большинства укрепляются при взаимодействии с меньшинством⁵⁹.

Центральной работой для нашего исследования является «Взаимопонимание культур. Методология и методы этнической и кросс-культурной психологии. Психология межэтнической толерантности»⁶⁰ Л.Г. Почебут, однако невозможно обойти вниманием и более раннюю работу автора – диссертацию «Психология социальных общностей. Толпа, социум, этнос»⁶¹, выводы которой весьма интересны. Так, русскую культуру автор относит к типу пограничных, так как в ней сочетаются коллективистические и индивидуалистические тенденции, в неё органично включены ценностные элементы современного западноевропейского культурного мира и мира традиционной общности. Однако, по словам Л.Г. Почебут, в настоящее время в России постепенно происходит трансформация системы ценностей в сторону приоритета современной западной модели⁶². Также в работе указывается, что российское общество до настоящего времени «сохраняет черты традиционной общины и современного общества», что проявляется в «общественном поведении людей, в системах социальных представлений и эталонных отношений, в ценностях»⁶³, а в самой психологии людей не преодолено определяющее влияние традиционной общности.

Уже упомянутая книга Л.Г. Почебут «Взаимопонимание культур» выделяется из всех рассматриваемых работ своим размахом и соответствием теме данного исследования. В ней основное внимание уделяется методологическим и методическим подходам к анализу взаимопонимания культур, а также рассмотрению социально психологических явлений с точки зрения культурных различий, что «даёт ключ к пониманию психологии личности и общества»⁶⁴. Значительная часть работы посвящена актуальной проблеме психологии межэтнической толерантности и интолерантности с особым упором на психологию террористов и заложников. Однако, что гораздо более важно для нас, Л.Г. Почебут отдельно и обстоятельно рассматривает вопросы методов изучение этнической и социальной идентичности, выделяет типы этнической идентичности и приводит конкретные примеры исследований этнического самосознания. Например, в работе показаны результаты исследования негативных стереотипов в сфере межэтнических коммуникаций: «35% опрошенных обычно вольно или невольно фиксируют своё внимание на антропологических признаках этничности, а 48,7% делают это в том случае, если внешность или поведение «окружающих» им чем-то не симпатичны»⁶⁵. Дополнительно экспериментально подтверждается положение автора о «пограничности» русской культуры. Исследование проводилось в Санкт-Петербурге, и «средние баллы коллективизма составили 16,23 (стандартное отклонение = 3,65); средние баллы индивидуализма равнялись 13,73 (стандартное отклонение = 3,67)»⁶⁶. Мы видим, что коллективизм немного преобладает, однако стандартное отклонение практически уравнивает эти показатели и отражает их равновесие. Кроме того, автор подразделяет социальные идентичности на три категории:

1. Объективные природные идентичности – «Я-человек», пол, возраст;

2. Объективные социальные идентичности – национальность, религия, культура, субкультура, гражданство, профессия;

3. Субъективные идентичности – ролевые характеристики, самооценка личностных черт и достижений, «Я-концепция» и пр⁶⁷.

При этом Л.Г. Почебут согласна с мнением французского психолога С. Московичи, предложившего гипотезу о том, что сознание человека строится как идентификационная матрица, в основе которой лежит множество социальных идентичностей⁶⁸. Таким образом, по мнению автора, человек может идентифицировать себя по всем упомянутым категориям и, более того, по отдельным элементам этих категорий: национальности, религии, гражданству и т.п.

К специализированным работам можно также отнести и исследования, тема которых ещё более сужена по региональному, национальному признакам. Это, прежде всего, работы, посвящённые исследованию этнического самосознания, менталитета, идентификации русских в современной России и за рубежом.

В первую очередь надо рассмотреть важную работу З.В. Сикевич, озаглавленную «Национальное самосознание русских»⁶⁹ и изданную в 1996 году. Автор проводила исследование с целью проанализировать процессы изменений национального самосознания русских в момент разложения традиционных стереотипов и формирования нового национального характера. Само исследование З.В. Сикевич разделено на две части: в первой речь идёт о факторах, приведших к современному положению русских в России, т.е. об истории Руси, Российской империи, Советского Союза, о причинах распада СССР, об этнонационализме и федерализме, тогда как во второй автор останавливается на подробном рассмотрении методологии этносоциального исследования, этнической самоидентификации, национальном характере, противоречиях «русской души», а также на этнической неприязни и межнациональных отношениях.

Естественно, наибольший интерес для нас представляет вторая часть работы, а именно разделы о методологии⁷⁰ и этнической самоидентификации⁷¹. З.В. Сикевич утверждает, что «этническая самоидентификация носит во многом ситуативный характер и может быть обусловлена конкретными политическими реалиями»⁷². В качестве примера приводятся данные социологических исследований смешанных браков в СССР и постсоветских государствах: «если один из родителей был русским, дети чаще всего считали себя тоже русскими и по анкетным данным, и по психологическому самоощущению; после распада СССР ситуация «зеркально» изменилась: в постсоветских государствах дети от смешанных браков русских с представителями титульной национальности чаще склонны идентифицировать себя по тому из родителей, кто принадлежит к национальному большинству (титульному народу)»⁷³. Кроме того, этническая самоидентификация в данном исследовании выступает в роли составной части национального самосознания, которое представляется автору гораздо более широким понятием, включающим:

1. Этническую самоидентификацию;

2. Национальный характер на уровне автостереотипов (русские о русских);

3. Этнические установки, выявляющие уровень и направленность межнациональных отношений;

4. Социокультурные установки, включающие представление и оценочные суждения относительно истории и отдельных элементов традиционной культуры⁷⁴.

Такая множественность составных элементов самосознания объясняется авторской концепцией, которая подразумевает изучение этого феномена под различными «углами зрения» - социальным, психологическим и политическим, ибо, по мнению З.В. Сикевич, именно на пересечении этих составляющих и формируется национальное самосознание. При этом этническая самоидентификация, тем не менее, оценивается как «первичная основа национального самосознания того или иного народа, ибо в её отсутствие наблюдается постепенная утрата этничности, частичная этническая денционализация»⁷⁵.

З.В. Сикевич рассматривает уровень этнической самоидентификации у современных русских на примере петербургской выборки. Главным итогом исследования было утверждение об устойчивой позитивной направленности этнической самоидентификации⁷⁶. Иными словами, русские-петербужцы дольные тем, что они – русские и живут в России. «71,9% опрошенных выразили удовлетворение совей национальной принадлежностью, всего лишь 1,6% придерживались противоположного суждения («нет»); число уклонившихся от ответа – невелико и составляет 6,5%; каждый пятый (20%) не придавал значения своей национальной принадлежности»⁷⁷. Надо, конечно же, понимать, что данное исследование проводилось в 1995 году, а, следовательно, значительно устарело, и в свете последних событий, в свете новых этнических конфликтов в России, картина могла измениться коренным образом. Во всяком случае, маловероятно, что сегодня опрос сможет показать 20% «граждан мира».

В заключении З.В. Сикевич поднимает очень важную проблему расколотого сознания русского человека, его желания «совместить несовместимое»⁷⁸. Важно, что эта проблема чрезвычайно актуальна в настоящее время и проявляется в реальной жизни, прежде всего политической: часть россиян «даже в момент получения избирательного бюллетеня не может определиться, кому отдать свой голос, чтобы и «Бог», и «социализм», и «демократия» - всё одновременно»⁷⁹. Этот вывод автор получила на основе исследования, в котором выборка показала 35,1% внутренне противоречивых мнений. Стоит процитировать два примера, приведённых в работе:

1. Женщина, возрастная группа 36-45 лет, преподаватель вуза, петербурженка: Выступает «за перестройку», полагает, что началось «обновление страны», но хотела бы возвращения к власти коммунистов. По её мнению, Россия должна восстановить СССР, интересы государства – выше интересов личности, богатство и честность не совместимы, и все должны иметь примерно равные доходы. Но такие понятия, как «гражданское общество», «политические права и свободы», «демократия» вызывают у неё положительные чувства. На митинг бы пошла под лозунгом «Только генерал Лебедь обуздает мафию!», а если бы колесо истории повернулось вспять, предпочла бы жить при Александре II.

2. Мужчина, возрастная группа 46-55 лет, предприниматель, живёт в Новочеркасске: «За» перестройку, но и «за» возвращение к власти коммунистов, «новых, стоящих на национальных позициях». Хотел бы жить «при Сталине», хотя такие понятия, как «частная собственность», «гражданское общество», «политические права и свободы» вызывают у него положительные эмоции. Дону нужно атаманское правление, а восстанавливать надо не СССР, а Российскую империю. Государство должно заботиться только о незащищённых, но его интересы – выше интересов личности. Большинство обязано учитывать интересы меньшинств, хотя «Россия – для русских». На митинг бы пошёл с призывом «За национальное единство и народовластие», а, став президентом, первым делом закрыл бы границы, запретил утечку интеллекта и вывоз сырья⁸⁰.

Каждый третий из числа опрошенных оказался с «расколотым» сознанием. Объясняется это, с точки зрения автора, очередным «крутым поворотом» нашей истории, когда в обществе нет единства, нет объединяющей общенациональной идеи. В итоге, З.В. Сикевич приходит к выводу, что когда нет реального согласия ни у политиков, ни у многочисленных социальных групп российского общества («рассогласованы» не только бедные и богатые, столицы и глубинка, но и психика «частного» человека), массовое сознание не может быть здоровым и целостным⁸¹. И вывести из этого положения, из кризиса общества и сознания, может именно этничность, обладающая защитными функциями и воспроизводящая извечный комплекс поведенческих реакций и чувств.

В 1999 году вышла в свет монография В.В. Гриценко «Русские среди русских: проблемы адаптации вынужденных мигрантов и беженцев из ближнего зарубежья и России»⁸², в которой, на материалах проведённого автором социально-психологического исследования в Волгоградской и Саратовской области, представлен сравнительный анализ личностной и групповой идентичности мигрантов и коренных жителей исследуемых областей, явлений стереотипизации и предубеждений, причин межгрупповой напряжённости и интолерантности. Естественно, автор затронул ещё и роль культурных различий, индивидуальных и личностных характеристик переселенцев в процессе их интеграции с русскими в России.

Объектом исследования выступают русские, которые, в силу распада Советского Союза, оказались оторванными от основной массы своего этноса и помимо своей воли превратились в иностранцев. И ежегодно огромные потоки русских устремляются на историческую Родину. Именно они и подвергаются в данной книге этнопсихологическому анализу. Автор в своём исследовании старался решить несколько важных задач:

1. Сравнить представления о собственной (ин-группе) и представления о другой, внешней (аут-группе) между группами русских-приезжих и русских-местных.

2. Изучить уровень межгрупповой напряжённости и групповой интолерантности в местах вселения мигрантов.

3. Сопоставить индивидуальные и групповые представления о системе значимых ценностей в группах мигрантов и местных жителей, определяющих способы преодоления стрессогенных ситуаций теми и другими.

4. Выявить культурные и психологические заимствования у мигрантов от культуры тех этносов, в среде которого жили русские до переселения в Россию.

5. Изучить взаимное влияние групп вынужденных мигрантов и местного населения друг на друга.

6. Проанализировать влияние на успешность процесса адаптации мигрантов в России таких факторов, как личностные качества приезжих, половые различия, компактное или дисперсное проживание и др⁸³.

При этом, В.В. Гриценко строит своё исследование, отталкиваясь от двух важнейших концепций адаптации вынужденных переселенцев: «культурного шока» и «U-образной кривой приспособления к новой культуре». Вторая концепция является более новой и не до конца разработанной. Согласно ей, переселенцы в процессе адаптации проходят три последовательных этапа: «этап энтузиазма и приподнятости, затем – депрессии и подавленности и, наконец, этап соответствия и удовлетворённости»⁸⁴. Облегчить процесс приспособления, по мнению автора, позволяет также опыт знакомства с новой культурой, т.е. адаптация по пути обучения и овладения навыками этой культуры до достижения полной социальной адекватности в ней⁸⁵. В этой работе такими облегчающими факторами В.В. Гриценко называет:

1. «Близость культур» контактирующих групп русских мигрантов и местного русского населения;

2. Наличие адаптивных возможностей у группы для овладения навыками иной культуры без утраты навыков своей собственной;

3. Дисперсный тип поселения мигрантов, способствующий более эффективному налаживанию неформальных связей с представителями местной культуры;

4. Социально-культурная подготовка мигрантов к межкультурному взаимодействию⁸⁶.

В ходе работы авто приходит к мнению, что миграция «может рассматриваться как один из выходов из кризиса личностной, социальной и этнической идентичности», однако формирование позитивной социальной и этнической идентичности проходит не автоматически и довольно сложно в силу усиления групповой интолерантности⁸⁷. При этом межгрупповая интолерантность со стороны мигрантов носит защитный характер, направленный на сохранения группы как социокультурного целого и на защиту права быть принятым новым окружением. Предпосылкой же возникновения межгрупповой напряжённости между русскими и русскими мигрантами, по мнению В.В. Гриценко, выступает «определённая аккультурация русских переселенцев к культуре тех народов, в среде которых они длительное время проживали»⁸⁸. В наибольшей степени эти культурные заимствования проявляются во внешней поведенческой сфере, к которой можно отнести материально-бытовую культуру, психологию и психологические особенности, религиозные представления. Тем не менее, несмотря на различия, огромное значение для позитивного развития интеграционных тенденций между указными этносами имеет общая основа в структурах ценностных ориентаций: «настроенность на взаимодействие, ориентация на группу, ориентация на власть и ориентация на изменения»⁸⁹.

В числе работ, посвящённых русским, ярко выделяется ещё одно исследование Н.М. Лебедевой – статья «Базовые ценности русских на рубеже XXI века»⁹⁰, в котором анализируются современные теоретико-методологические подходы к изучению ценностей в кросс-культурной психологии и приводятся результаты исследования ценностей двух групп русских: студентов и учителей.

Огромное внимание в работе уделено методу Шварца, который руководил программой сравнительного изучения ценностей в конце 80-х годов XX века и утверждал, что главный содержательный аспект, отделяющий ценности друг от друга, это – тип мотивации, в которой они отражаются. Он сгруппировал отдельные ценности в блоки ценностей, которых оказалось десять, по их главной цели: «Власть, Достижение, Гедонизм, Стимуляция, Самостоятельность, Универсализм, Заботливость, Традиции, Конформизм, Безопасность»⁹¹. Однако для определения культурных вариантов решения различных проблем эти блоки ценностей надо ещё расположить вдоль так называемых «биполярных осей»:

1. Консерватизм-Автономия. В «консервативной» культуре личность рассматривается как принадлежащая к культуре, а в «автономной», наоборот, как независимая.

2. Иерархия-Равноправие. Социально-ответственное поведение в одной и равенство индивидов перед моральной в другой.

3. Мастерство-Гармония. Стремление подчинить себе и изменить природный и социальный мир в культуре на полюсе «Мастерства» и принятие мира таким, каков он есть, в культуре на полюсе «Гармонии»⁹².

Интересно, что дальнейшие исследования подтвердили значительные национальные различия в культурных ценностях. Так, единственным культурным измерением, значимо коррелирующем с экономическим ростом, было, по словам, Н.М. Лебедевой, «Конфуцианское Трудолюбие». Наивысшие показатели по «Конфуцианскому Трудолюбию» показали страны Дальнего Востока, в которых наблюдался наиболее высокий экономический рост⁹³. И это не случайность, считает автор, говоря, что культурные ценности здесь можно скорее рассматривать как причину экономического роста, чем как его следствие. Также была выявлена связь между экономическим развитием и негативными корреляциями с Консерватизмом и Иерархией и позитивные с Автономией и Равноправием. В итоге, результаты исследования С. Шварца и А. Барди наглядно продемонстрировали, что Консерватизм и Иерархия более важны в Восточной, чем в Западной Европе. С другой стороны, такие ценности как Равноправие, Мастерство, Интеллектуальная Автономия и Аффективная Автономия были значительно менее выражены у представителей стран Восточной Европы, чем у западноевропейцев⁹⁴.

Итак, Н.М. Лебедева, при помощи Л.Г. Почебут, провели опрос по методу Шварца в России. Респондентами явились: группа студентов из Пензы, Москвы, Санкт-Петербурга и Ярославля, а также – группа учителей и других специалистов из вышеуказанных городов. Общий объём выборки составил 424 человека⁹⁵. Результаты оказались весьма занятными, так как в обеих группах встретился блок повторяющихся, неизменных ценностей, которые можно отнести к базовым ценностям русской культуры, транслирующимся из поколения в поколение. Они, естественно, попадают в блок Консерватизма и Гармонии. Однако в группе учителей доминировали ценности коллективисткой направленности, служащие установлению и поддержанию группового единства и групповой гармонии (Консерватизм и Равноправие), а в группе студентов, напротив, более значимыми оказались ценности индивидуалистической направленности, служащие личностному росту и развитию (Мастерство, Автономия и Равноправие)⁹⁶. Аналогично дело обстоит и с отвергаемыми ценностями. Учителя отвергли: власть, влияние, авторитетность, отвагу (дерзость), потакание себе (ценности Иерархии и Автономии), а студенты: довольство своим местом в жизни, скромность, благочестие, единство с природой (ценности Иерархии и Гармонии). Н.М. Лебедева делает важный вывод о довольно неожиданном изменении в ценностно-мотивационном блоке русской культуры⁹⁷. Конечно, можно предположить, что такие данные вызваны возрастными различиями двух групп, однако автор опровергает такую возможность, сравнив результаты этого исследования с исследованиями в других странах и со старыми результатами исследований Шварца 1992-96гг. По показателям Мастерства, Интеллектуальной Автономии и Аффективной Автономии Россия в 1992-96гг. находилась на одном из последних мест среди стран Восточной Европы, который и так явно уступали Западной Европе. Одно к 2000-м, как эффектно доказала Н.М. Лебедева, картина резко изменилась: «по мастерству и интеллектуальной автономии наши студенты обогнали не только восточноевропейских, но и западноевропейских сверстников, и даже наши учителя сравнялись по ценностям мастерства с западноевропейскими коллегами»⁹⁸. Важнейший вывод работы – о том, что будущее России полностью зависит от настроя и психологических установок молодёжи: «для молодых поколений россиян значимыми мотивами поведения являются стремление к достижению и личному успеху, выбор собственных целей, независимость, благосостояние и установка на социальное неравенство»⁹⁹.

Интерес также вызывает небольшая статья, смежная по тематике с исследованием Н.М. Лебедевой, В.Е. Семенова – «Типология российских менталитетов и имманентная идеология России»¹⁰⁰. Автор выделяет базовые российские менталитеты, которыми, по его мнению, являются:

1. «Православно-российский – имеет тысячелетние корни на Руси, активно возрождается с конца 1980-х гг.; ценности Бога, Духа, Заповедей Христовых, святости, совести и соборности;

2. Коллективистско-социалистический – имеет корни в крестьянской общине, сформировался за три четверти века в СССР; ценности коллективизма, вождизма, социальной справедливости, труда на благо общества и др.;

3. Индивидуалистско-капиталистический – корни уходят на запад, сформировался в XIXв., возрождается (скорее в одиозном виде) в наше время; ценности индивидуализма, рационализма, личного успеха, прагматизма, денег как абсолютной универсалии;

4. Криминально-мафиозный – существовал всегда, заметно проявился с конца 1970-х гг.; вульгарный материализм и гедонизм, культ грубой силы и обмана, клановая иерархия, мифология, ритуалистика»¹⁰¹.

Естественно, в реальности менталитетов существует много больше в виде переходных, промежуточных между указанными. В.Е. Семенов также указывает, что все эти менталитеты находят своё выражение в культуре, в художественном выражении через искусство, СМИ и т.д.¹⁰². Нагляднейшим примером, по мнению автора, служит Петербург как «самый умышленный город в мире», который даже в своих наименованиях (Санкт-Петербург с вариантами Петербург и Питер, Петроград, Ленинград и снова Санкт-Петербург) содержит сущность и смену главных российских менталитетов трёх последних столетий¹⁰³. Кроме того, все перечисленные менталитеты представлены и на политической арене различными партиями и организациями.

Как и Н.М. Лебедева, В.Е. Семенов обращает внимание на явное изменение в ценностных ориентациях россиян, особенно молодёжи, говоря о постепенно подъёме ценностей материальной обеспеченности и о снижении значения духовных ценностей¹⁰⁴. По его мнению, это, несомненно, духовно-ценностный кризис в стране, отражающийся на всех сторонах жизни российского общества.

Важной работой для понимания темы служит также мастер-класс профессора В.А. Ядова, озаглавленный как «Процессы идентификации российских граждан в социальном пространстве «своих» и «несвоих» групп и сообществ (1999 – 2002гг.)¹⁰⁵». Это крайне обширное и подробное исследование, в создании которого принимало участие почти 30 человек. Они, по словам самого В.А. Ядова, «вместе обсуждали программу проекта, многократное опробовали методики интервью, а также проводили предварительный анализ данных и спорили, спорили, спорили»¹⁰⁶. Центральным вопросом работы выступает актуальная сегодня проблема идентификации российских граждан, которые, по воле случая, оказались в совершенно ином обществе и вынуждены осмысливать: «кто мы сегодня?»; «кого мне теперь принимать за «своих» и, напротив, «несвоих», а возможно чужих и опасных?»¹⁰⁷. В работе приводится просто поразительное число методик, полевых инструментов исследования, их анализ, критика и коррекция. Собственно, вся работа как раз и направлена на коррекцию старых и выработку новых методик социально-психологического и этнопсихологического исследования, которые могут помочь в выявлении и разрешении современных этносоциальных проблем России.

Наибольшее внимание уделяется «МЫ-ОНИ»-идентификации, на которой мы подробно остановимся в следующей части исследования, но здесь нельзя пропустить и практические результаты опросов, подкрепляющих каждую методику. Естественно, невозможно кратко описать все проведённые исследования в силу их количества, но наиболее важные данные не могут быть неупомянутыми. Так, важнейшим представляется репрезентативный опрос конца 2001г., проведённый Фондом общественного мнения, в котором приняли участие 1500 респондентов. Особенностью данного исследования было разделение статистики ответов на вопрос «Кто МЫ?» на две большие категории: одна – указания на социальный и другая – на личностный статус¹⁰⁸. Результат оказался неожиданным: указаний на личностный статус в группе «МЫ» было в 3,4 раза больше, чем упоминаний социального положения, а в категории «ОНИ» картина выглядела зеркально наоборот¹⁰⁹. Если приводить конкретные цифры, то результаты были следующими:

1. «МЫ» в понятиях личностного статуса – это среда жизненного общения, прежде всего друзья, подруги, знакомые (19,3%), затем коллеги, трудовой коллектив, одноклассники, сослуживцы (9,9%). На третьем месте – обычные, простые люди, «как все» (6,7%).

2. В группу «ОНИ» попадают чаще всего представители власти, политики (31%), потом богатые, «новые русские», люди, занимающие высокое социальное положение (16,8%). На третьем месте – преступники (6,5%)¹¹⁰.

По мнению В.А. Ядова, эти данные свидетельствуют о том, что «российские граждане сегодня предпочитают больше доверять собственному жизненному опыту, нежели ориентироваться на то, как их воспринимают другие, или же осознают свой социальный статус далеко не так ясно, как в советское время»¹¹¹. Проще говоря, многие просто не способны определить своё общественное положение. Также, важным является и то, что респонденты, в качестве «МЫ», довольно часто указывали на моральные, личностные качества или образ жизни близких им групп и общностей. Это свидетельствует, по мнению профессора В.А. Ядова, о дефиците «межгрупповых более или менее понятных социальных взаимодействий»¹¹², который восполняется конструированием символических общностей («такие как Я» при плохом понимании, «кто МЫ такие»).