Глава III горизонты расширяются Суномата

Токити исчез во мраке бурного прошлого, и началась история Хидэёси, владельца замка Суномата.

Этот форт поднялся на входе в землю Мино, землю «Трех Равнин», как ее называли, имея в виду три ма­леньких плато, образующие террасы и переходящие в об­ширную систему мощного горного массива; Мино была местностью суровой — силы сопротивления, как на всех земляхчю сложным рельефом, могли здесь взять верх над самыми могучими и наилучшим образом организованны­ми армиями. Хидэёси это знал и без отдыха работал над совершенствованием своих укреплений, неустанно про­должая постройку крепости, ядро которой, возведенное наскоро, удовлетворяло лишь настоятельным нуждам, но не могло надолго обеспечить оборону на вражеской тер­ритории.

По счастью, Сайто, пришедшие в расстройство в ре­зультате смерти своего вождя и его детей, раздираемые противоречивыми чувствами, не проявляли настоящей враждебности. Хидэёси наблюдал за развитием этой за­путанной ситуации, которая могла иметь как наилучший, так и наихудший исход. Он ждал и размышлял. Он знал, что сделан из теста, из которого делают величайших лю­дей; но, дав ему ум, природа поместила этот ум в жалкое тело, и случаю было угодно, чтобы он родился бедняком на земле лена, который принадлежал к далеко не самым значительным ленам Японии. Он ничего не получил аван­сом. Все выигрыши, которых добивался он, были для него наградой за ловкость, за умение размышлять, верно оценивать, за дерзость, которую уравновешивал широкий обзор событий, — словом, Хидэёси обладал качествами гениального игрока. Он знал это, и так же воспринимали его другие. Он не питал никаких иллюзий насчет верности вассалов, ведущей к победе; он сознавал пределы своих сил; ему была знакома ненависть, вызванная зря пролитой кровью, и он, наоборот, ценил личные связи, созданные переговорами и взаимным уважением. Наконец, он был слишком хорошим стратегом, чтобы не опасаться многочисленных фронтов и ненадежности слишком обширных союзов. Его господин Нобунага тоже иногда проявлял некоторое понимание этого, но такое мимолетное просветление у него быстро уступало место слепой ярости; тот же порок, ядовитый плод медленного, но неумолимого разложения, которое несет с собой власть, подстережет и Хи­дэёси в конце жизни. Но пока, в начале карьеры, он предпочитал медлить, обеспечивать себе тылы, прежде чем наступать; хотел этого Нобунага или не хотел, на завоевание Мино не следовало рассчитывать в ближайшее время, что вскоре показала история Осава Дзиродзаэмона.

Дзиродзаэмон, владелец замка (Унума) в земле Мино, был вассалом семейства Сайто. А вот его старший брат с давних пор принял сторону Нобунага, фактически пре­жде всего сторону Хидэёси, восхищения перед которым не скрывал. После того как сами Сайто как будто утра­тили веру в собственные силы, Дзиродзаэмон, как и его брат, явился к Хидэёси, который принял его и посовето­вал принести клятву верности лично Нобунага.

И Дзиродзаэмон направился в Киёсу, влекомый самы­ми благими намерениями. Нобунага, человек недоверчи­вый, относившийся ко всему с подозрением, не понял, с чего бы у него появился этот новый союзник, глубинные причины поступка которого — восхищение перед его по­мощником — были ему недоступны. Дзиродзаэмона он принял за шпиона, хуже того — за труса, за ненужный рот, а значит, за человека, опасного для военного вождя. И он без дальнейших церемоний посоветовал Дзиродзаэмону покончить с собой. Это было не более чем угрозой или, скорее, настоятельным советом, но с момента, когда уста господина произнесли приказ, никаких возражений последовать не могло, потому что сама жертва не могла показать свою добросовестность иначе, чем согласив­шись умертвить себя. Столь пагубное стечение обстоя­тельств грозило лишить Хидэёси и его людей ценного союзника на территории, еще плохо подчиненной. Свое­временно предупрежденный — что за военный вождь без осведомителей, в том числе и в стане собственного сюзерена? — Хидэёси спешно прибыл из Суномата, взял Дзиродзаэмона под защиту — это показывает, насколько он лично доверял последнему, — и в последний момент не дал совершиться трагедии. Тогда он сплел одну из сложных интриг вполне в духе времени, вдохновленную китайской военной стратегией; в подобных делах он чув­ствовал себя как рыба в воде.

Загвоздка состояла в том, что Нобунага никогда бы не дал бы себя убедить, пока Дзиродзаэмон был один; чтобы ему поверили, последний должен был заплатить за при­соединение, добившись в свою очередь союза с важным лицом, честность которого было бы невозможно поставить под сомнение. Вечный сюжет: с одной стороны — прозели­тизм, с другой — система гарантий! Таким образом, требо­валось найти нового союзника. По размышлении Хидэёси выбрал другого сеньора из земли Мино, Такэнака Сигэхару. Представители семейства Такэнака, потомки Минамото и, следовательно, императорского рода, выглядели людьми, стоящими выше всяких подозрений в измене, равно как и в трусости. Но как было убедить его? Этот человек, глу­боко потрясенный драмами, которые произошли в семей­стве Сайто, удалился в свое поместье Курихара, обрил себе череп и жил как монах, предавшись изучению священных текстов и молитве. Как было подступиться к отшельнику, чтобы раскрыть перед ним все извивы политики, которая, сколь бы огромные ставки ни разыгрывались, сводилась к перипетиям грязной схватки за власть?

Плодовитая кисть и необузданное воображение рас­сказчиков описали дальнейшую историю, выведя Хи­дэёси в комичном образе: он переоделся самураем без господина (ронинам), чтобы вернее проникнуть к Сигэ­хару. В ходе беседы Хидэёси упрекает Сигэхару за то, что тот утратил интерес к миру, где злодеи истребляют добродетельных; он его умоляет поступить на службу к единственному господину, достойному этого имени, — Нобунага. Тут Сигэхару догадывается о хитрой уловке и узнает в своем госте человека с «обезьяним лицом», уже легендарного, чьими талантами пользуется Нобунага и которого кое-кто считает демоном. Сигэхару выражает изрядную досаду, однако как человеку религиозному ему ни на миг не приходит в голову кликнуть стражу, и он волей-неволей выслушивает своего собеседника. Солнце давно уже село, в поместье все спят, у Хидэёси в распоря­жении целая ночь, которую он использует, чтобы доказать свою правоту. Напрашиваются трогательные литератур­ные реминисценции — если изменить время и место дей­ствия, можно подумать, что читаешь знаменитое место из прославленного китайского романа «Троецарствие», действие которого происходит в III веке, в конце прав­ления династии Хань, на который пришлись военные и крестьянские восстания, романа, где храбрец (Гун Мин) умоляет последнего отпрыска свергнутого императорско­го рода (Лю Бэя) взяться за оружие, чтобы восстановить власть своих предков.

Тем не менее, пусть перипетии этой истории принад­лежат японо-китайскому эпическому воображаемому, нет никаких оснований сомневаться ни в конечном присоединении Сигэхару к лагерю Нобунага, ни в том, что суще­ственную роль в этом сыграл Хидэёси. Когда клубок был распутан, Нобунага показал себя столь же счастливым и польщенным, сколь прежде — озлобленным и торопя­щимся наказать Дзиродзаэмона. Чтобы изгладить из памя­ти последнего пережитые драматические часы, Нобунага торжественно передал ему его замок Унума, а самураю-монаху Сигэхару посоветовал поселиться у Хидэёси, в Суномата, — то и другое было способом под видом ще­дрости обеспечить себе верность своих людей. Призрак измены никогда не исчезал. Как и предугадывал Хидэё­си, маневр блестяще окупился: присоединение Сигэхару послужило примером, и к Нобунага примкнули многие феодалы Мино, в том числе Като Тораносукэ (Киёмаса), родственник Нэнэ — супруги Хидэёси — и один из луч­ших полководцев, каких последний только будет иметь под своим началом. Только тогда Хидэёси наконец согла­сился приняться за завоевание Мино: теперь бы никто его не понял, если бы он не воспользовался приобретенными преимуществами. Итак, в 1564 г. Нобунага вновь осадил Инабаяма, и на сей раз его тылы были надежно прикры­ты: с одной стороны — крепостью Суномата, с другой стороны — рекой.

Тем не менее он получил суровый урок: задача оказа­лась даже более сложной, чем рассчитывал осторожный Хидэёси. Чтобы сломить сопротивление осажденных, понадобилось две недели, мало того — пришлось при­бегнуть к малопочтенным услугам перебежчика, про­ведшего армию Нобунага тайным ходом, на выходе из которого осаждающие подожгли наружные стены замка. В этот момент Сигэхару, самурай-монах, напомнил о том, что ему пообещали в обмен на его присоединение: жизнь защитника цитадели и его семьи будет сохранена. Побеж­денные выскользнули за пределы внешних стен, чтобы, говорят, направиться в Киото, где они действительно исчезнут с политической сцены после преступлений, со­вершенных их отцом (приемным сыном — братоубийцей и отцеубийцей), это могло выглядеть восстановлением подлинной справедливости. Но вместе с ними парадок­сальным образом исчезли всякие поползновения к реван­шу со стороны рода Сайто, и провинция Мино, столь во­жделенная, наконец попала в загребущие руки Нобунага.

Охмелевший от радости, тот щедро вознаградил Хидэё­си, изворотливый, но эффективный гений которого внезап­но выступил на авансцену театра военных действий. Горе побежденным и слава победителю! Нобунага сделал его се­ньором трех округов земли Мино, дававших превосходный ежегодный доход в 80 тысяч коку, или мер риса (служив­ших денежным эквивалентом). Таким образом господин замка Суномата стал не просто даймё, а богатым даймё, тогда как Нобунага счел приятным — и полезным? — по­селиться прямо напротив него, в Инабаяма, название кото­рой он изменил на Гифу—еще один топоним, позаимство­ванный из китайской истории: она питала воображение этих феодалов, не обладавших большой культурой, кроме беллетристической или же исторической в той мере, в ка­кой история была лишь переживаемым въяве романом. В Китае Гифу (по-китайски Цифу) был местом, откуда вы­ступил царь «Воин» (У-ван) из древней царской династии Чжоу, который в XI в. до нашей эры отнял у предшествую­щих суверенов, династии Шан, пришедшей в упадок, бре­мя «мандата Неба» (понимайте: бразды правления). Для Нобунага аллюзия была ясной: из Гифу он отправится на завоевание Японии и присвоит себе высшую исполнитель­ную власть, в то время как его тылы будет в качестве базы прикрывать замок Киёсу в Овари, колыбель его рода.

Позволительно задаться вопросом, не переоценивал ли все-таки Нобунага свои возможности, что бы там ни говорил Хидэёси, никогда не упускавший случая громко и страстно вещать о будущей славе своего сеньора.

В самом деле, завоевание Мино далеко не упрощало его задачу, а в одном отношении даже усложняло ее. Ко­нечно, оно открывало пути к столице, расположенной на западе, но вместе с тем вынуждало Нобунага принимать в расчет то, что он до этого высокомерно игнорировал, — феодалов Восточной Японии. Там существовало такое же противостояние, как и в центре страны, между континен­тальными и приморскими провинциями, между горными землями и побережьями. К этим конфликтам даже до­бавлялась ярко выраженная враждебность между обоими «фасадами» архипелага — открытым к Тихому океану и обращенным к Японскому морю. Не чертой ли време­ни была такая трансформация некогда локальных стычек в огромные региональные конфликты, экономическая ставка в которых превышала возможности самых видных вождей, — если только они вовремя не находили более прочную основу для своего величия?

Обратившись таким образом к японскому Востоку, нельзя было не заметить самого грозного из этих палади­нов — легендарного Такэда Сингэна (1521-1573), прослав­ленного потомка императорского рода Сэйва-Гэндзи, того самого рода, из которого по традиции выбирали сегунов.

Биография Такэда Сингэна тоже была насыщенной. Он был старшим из братьев, но отец захотел лишить его наследства в пользу младшего брата, которого больше любил. Это значило не учесть энергичности молодого че­ловека, который без тени сожаления в 1540 г. изгнал отца и поручил держать его в заточении своему зятю Имагава Ёсимото — тому самому, которому Нобунага с помощью Хидэёси через несколько лет, в 1560 г., нанесет столь со­крушительное поражение при Окэхадзама. Таким образом, из соображений простой семейной солидарности, не об­менявшись ни единым ударом, Нобунага и Сингэн в силу вещей стали врагами. А ведь Сингэн был богат и железной рукой правил провинцией Каи (ныне префектура Яманаси) у подножия гор Канто, западней современного Токио; он обрил голову в 1551 г., частично удалившись от мира и приняв буддийское имя Сингэн, под которым потомки его и запомнили; тем не менее его мощь подрывали — к сча­стью для Нобунага — нескончаемые столкновения, кото­рые он с 1547 г. вел со своим северным соседом, Уэсуги Кэнсином.(1530-1578), правителем провинции Этиго (со­временная префектура Ниигата). К тому же в этом мире, более взаимосвязанном, чем можно подумать, рассматри­вая карту, и оплетенном сетью сложных семейных союзов, любое изменение влекло за собой какое-то другое. Нобуна­га обосновался в земле Мино? Сингэн, покинув уединение и медитации, счел этот момент удобным, чтобы провести ряд нападений на провинцию Суруга (современная пре­фектура Сидзуока). В 1568 г. он добился успеха; помимо радости и гордости победой, Сингэн получил в результате неоценимое преимущество — выход к морю. Если прежде его уделом была жизнь в анклаве, отныне он мог не толь­ко достигнуть других провинций Японии, не натыкаясь на крепости, воздвигнутые в стратегически важных точках дорог, но при желании также снарядить судно для выхода в открытое море или принять иностранный корабль, кла­дезь таких сокровищ, как золото, шелк, мушкеты. Для него козырем было то же, что и для Нобунага, — взрывоопасная ситуация, порождающая всяческие конфликты.

Хидэёси чувствовал приближение грозы, он также знал, что, несмотря на бахвальство подпевал, войска его господина не готовы к столкновению с противником тако­го калибра, как Сингэн. Поэтому Хидэёси измыслил крат­ковременный союз, брак между родственницей Нобунага и сыном Сингэна, который спешно подписал соглашение об этом — ведь его снова тревожил старый враг Уэсуги Кэнсин. Каждой из сторон, подписавших договор, какими бы ни были их задние мысли, перемирие принесло необ­ходимую передышку.

Осознал ли после этого Нобунага необходимость хоть как-то обуздать, как-то умерить свои аппетиты? Ничуть, тем более что вести, доходящие из Исэ, снова приятно распалили его воображение. Провинция Исэ, наконец и все та же, старинная колыбель самого сакрального из святилищ императорского культа, дивное обитали­ще древних богов Японии! Тот, кто владеет Исэ, словно бы омыт этим сверхъестественным светом, — Нобунага не впервые слышал голоса его сирен-обольстительниц. К этому надо добавить и более приземленный образ, с годами становившийся все отчетливей. Сделав своей базой Овари, колыбель его рода и его фортуны, закрепив­шись отныне в Мино при помощи разумного упорства, Нобунага, укоренившись в Исэ, получил бы неоценимый козырь — узкий морской залив, бухту Исэ, нечто вроде маленького Внутреннего моря для себя, откуда бы он мог разъезжать во всех направлениях; комбинацию того же типа пытались устроить Такэда в лице Сингэна в бухте Суруга, дальше к востоку. И вот опять шпионы повторя­ли восторженные рассказы: Исэ вот-вот падет, достаточ­но осмелиться и напасть.

Тогда Нобунага попробовал нанести смелый удар, не лишенный известной дерзости: атаковать замок Яда, кре­пость как крепость, которую, однако, защищали Кусуноки — самые удивительные из паладинов старой Японии. Их предок Масасигэ (1294-1336) некогда покончил с со­бой, потому что не смог отстоять дело императора против сторонников сегуна, в эпоху, когда обе эти власти терзали друг друга, вместо того чтобы поддерживать. Смелость и верность Масасигэ были столь велики, что молва о них прошла через века и поколения. Еще и сегодня нельзя лучше похвалить храбреца, чем сказав «это настоящий Масасигэ» или «это настоящий Кусуноки». Вот семья, на которую замахнулся Нобунага в надежде завоевать Исэ в одном сражении, тем более решительном, что он метил выше. Сознавал ли он, что атакует еще и традиционного защитника императорской легитимности? Едва ли: раздел Японии между двумя соперничающими императорскими родами, этот раскол, так потрясший страну в XIV в., уже более двухсот лет как закончился, и если Нобунага при случае строил глазки сегуну, он не менее глубоко почитал императора, воплощавшего иные ценности — высшие, вечные.

Тем не менее простодушие окупается не всегда, и уда­ча тем более не всегда улыбается опрометчивым смель­чакам: армия Нобунага, отброшенная, преследуемая, отступила так же быстро, как и подошла, даже не дав вре­мени подоспеть подкреплениям. Катастрофа произошла молниеносно, сообразно удару, задуманному столь легко­мысленно. Потерпев поражение от Кусуноки, Нобунага потерял престиж и мог ожидать немедленного отпадения союзников. Теперь пробил час Хидэёси: он был мастером придавать вещам интригующее обличие, ценное допол­нение к вооруженному конфликту, довершавшее действие последнего.

Принцип был прост: потерпев поражение, ни в коем случае нельзя останавливаться, признавая, что Ода были разбиты. Единственный выход? Нападение, опять-таки в земле Исэ, но цель должна быть более слабой, чтобы правитель этого места, испугавшись, сразу предложил мир и даже свои услуги по вовлечению соседей в союз с Нобунага. Тут на сцену выступает живописный и ко­варный персонаж — Ямадзи Дандзё, мелкий помещик из Исэ, дрожащий за свое имущество и свою жизнь; он хвалится, что может добиться союза с самыми могучими персонами, и таким образом от своего имени предлагает Нобунага всю провинцию. Сибата, соратник Хидэёси, но его противоположность в психологическом отношении, видит в этом гарантию быстрой победы и вступает в пе­реговоры с Дандзё, как вдруг приходит тревожная весть: Такэда Сингэн вот-вот осадит Гифу, штаб-квартиру Нобунага в Мино. Через несколько дней — неожиданная раз­вязка в виде опровержения: атаку Сингэна якобы просто выдумали шпионы Дандзё, чтобы усилить его позиции на переговорах и форсировать их завершение.

Где правда? Где ложь? Одни посылают шпионов, дру­гие их ловят. И все это происходит в замкнутых простран­ствах, где сведения мечутся подобно ошалевшей конни­це или купцам, всегда ждущим подвоха для коммерции. Путая население, укрывшееся на своих фермах, рисовых плантациях, в своих мастерских: угроза войны лишает их будничных упований и радостей созидания, произ­водства, торговли. Хидэёси думает. Конечно, опытной армии по силам любой переход, тем более что бои идут здесь же, на Хонсю; легковооруженные войска движутся быстро и проникают повсюду, никакие горы для них не преграда. Но прошло всего десять дней с тех пор, как он покинул Гифу и направился в Исэ, — и он тоже; ничто не намекало на приближение пресловутых людей Сингэна, ни один беглый крестьянин об этом не обмолвился. Сле­довательно? Надо ли вообразить, что Сингэну удалось без малейшего шума переместить значительную армию на двести наших километров? Из Канто, со всей неиз­бежной суматохой, с реквизициями на фермах, с огнями биваков, пусть даже переходы были очень быстрыми, — за три-четыре дня? И чтобы эти передвижения не при­влекли внимания ни одного из наблюдателей Нобунага, прячущихся во всех мелких ленах, друзей или врагов на периферии его владений? Вывод Хидэёси был весом, как приговор: эту весть распространили шпионы Дандзё.

Эта проницательность, это хладнокровие, это умение ловко разоблачить «дезинформацию» потенциального противника стоили самой героической осады — множе­ство мелких сеньоров из Исэ примкнуло к Нобунага из восхищения тактическим гением его странного помощника; эти новые друзья были очень кстати в момент, когда Нобунага стал все чаще поглядывать на столицу, что, ко­нечно, не расстраивало и Хидэёси.

Но возникали вопросы, которые столь долго скрывала пыль, поднятая победоносными войсками, — неявные, упорные, неотступные и приземленные.