§2. Восставшие и о. Сицилия

Рассмотрение спорного вопроса о взаимодействии войска под руководством Спартака необходимо вследствие того, что в историографии и источниках поход Спартака на Сицилию выделялся как попытка разжигания восстания на острове с целью отвлекающего маневра. Но так ли оно было на самом деле и каково было реальное положение вещей на острове на тот момент?

Для разрешения данной задачи необходимо обратиться к речи Цицерона против Гая Верреса, «О казнях».

Первым аспектом, который нужно рассмотреть является обстановка на Сицилии: возможно ли было разжечь там восстание в тот момент. Из речи Цицерона такое представляется вполне возможным: «и все же, подозреваю я, в некоторых местностях Сицилии начиналось брожение среди рабов» (IV, 9). Хотя Цицерон доказывает, что Сицилия была в самом безопасном положении: «Ибо, после того как Маний Аквилий покинул провинцию <...> ни один раб не имел права носить оружие» (6). Причем интересно замечание Цицерона, что «[сицилийцы] настолько благожелательно относятся к владычеству римского народа, что не имеют ни малейшего желания ослабить его и заменить другим владычеством» (IV, 8). Следовательно, из этого возможно предполагать, что Цицерон предусматривал в восстании Спартака не столько освободительный характер, сколько политический — с целью свержения римского владычества. При этом отмечается некая возможность разжигания восстания вновь на Сицилии.

Из (IV, 8) особенно интересно, что Цицерон несколько раз делает акцент на том, как сицилийцы ладят со своими «дельцами»: это и упомянутая строка выше, а также — (IV, 8) “право, трудно представить себе более тесную связь, чем между нашими дельцами и сицилийцами, поддерживаемую общением, деловыми отношениями, расчетами, согласием».

Цицерон неоднократно также упоминает о том, что на Сицилии началось некоторое брожение среди рабов, но что они было предотвращено и не было разбирательства как такового и «людей, признанных виновными в преступлении и притом в заговоре, обреченных на казнь, привязанных к столбам, неожиданно, на глазах у многих тысяч зрителей, отвязали и возвратили их хозяину из Триокалы» (V, 11). В данном случае, склоняюсь к выводу, что Цицерон, обвиняя Верреса в попустительстве, проводит мысль, что отпуская заговорщиков Веррес тем самым способствует продолжению подготовки рабского восстания. Цицерон далее прибавляет: «и это были рабы, осужденные за преступление, угрожавшее существованию и жизни всех свободных людей» (13). Из речи Цицерона видно, что опасались римские власти восстания рабов на острове, об этом говорит дальнейшее повествование: «видя, что сицилийские рабы готовы восстать в связи с мятежом среди беглых рабов в Италии, какой ужас он [Маний Аквилий] внушил им!» (VI, 14).

Затем Цицерон рассматривает аналогичный случай с Аристодамом из Апполонии, опять говоря: «А это брожение среди рабов и внезапно возникшее подозрение насчет возможности мятежа?» (VII, 15). И опять говорится о разрешении дела за счет выплаты Верресу денег со стороны хозяина рабов: «ты взял у Евменида 60 000 сестерциев, как он сам недавно показал под присягой» (VII, 15).

Рассматривая случай с Апполонием, «богатейшего человека, который, в случае мятежа рабов в Сицилии, лишился бы огромного состояния» (VIII, 18), Цицерон проводит мысль о поощрении заговоров рабов и незаконном обвинении в данном случае со стороны Верреса Апполонию, оговариваясь: «не стану я защищать Апполония, своего друга и гостеприимца» (VIII, 20).

И далее вновь встречаем утверждение оратора в торону Гая Верреса: «Пусть это так, скажут нам; в той действительной или ожидавшейся войне с беглыми рабами Веррес не приобрел славы, так как ни такой войны, ни угрозы ее в Сицилии не было, и он на этот случай не принимал мер предосторожности» (XVII, 42).

Свидетельства Цицерона для определения характера восстания очень противоречивы: с одной стороны — восстания рабов не ожидалось, и оно было невозможно, с другой — очаги заговоров возникали и им попустительствовал Веррес. Веррес же сам был представителем власти, почему он таким образом не подавлял рабов? Он не ожидал войны и утверждал, что «от войны, начатой беглыми рабами, Сицилия была избавлена благодаря твоей [его] доблести» (II, 5).

Из обвинительной речи Цицерона в сторону Гая Верреса можно предположить, что никакой войны с рабами, а именно восстания рабского на острове не ожидалось, хотя Цицерон и приводит несколько случаев о попытках заговора. При этом из речи следует, что сицилийцы были довольны правительством, в то время как враждебной силой представлены рабы. И связи между спартаковцами и сицилийцами в данном случае не усматривается. Поэтому, в данном случае, отвечая на вопрос о характере восстания под руководством Спартака, основываясь на речи Цицерона, склоняюсь к выводу, что восстание было в большей мере рабским, именно на этом и делается акцент с его стороны. Но при этом, зачем же тогда оратор упоминает о хороших отношениях между сицилийцами и правительством? Значит, здесь все равно предусматривается, что восстание было не исключительно рабским.

А также приходит в расхождение версия, которая приводилась выше о том, что в составе войска восставших присутствовали крестьяне. То есть, если в войске были крестьяне, а среди жителей Сицилии также присутствовали земледельцы, хотя в основном остров являлся развитым торговым пунктом Римской империи также как и Брундизий, то исключительно рабским данное восстание не может быть по характеру.

Коптев А.В. В своей статье утверждает, что «из речей Цицерона мы ничего не узнаем о каких бы то ни было рабских волнениях на Сицилии в ожидании прибытия туда больших масс восставших»⁴⁰. С чем можно согласиться. Но из речей Цицерона все равно следует гипотетическая возможность, что восстание возможно было разжечь.

Если сицилийцы были спокойны, а новые заговоры рабов с целью разжигания восстания постоянно рассекречивались и рабы возвращались обратно к своим хозяевам под надзор, но все равно не представляли особой угрозы, то, тогда, зачем направлялся Спартак на Сицилию?

Вся обстановка на Сицилии была спокойна благодаря деятельности Верреса. Но она была очень шаткая, об этом можно судить о многочисленных нарушениях с его стороны, которые упоминает Цицерон в своих обвинительных речах. Значит, однажды должен был вновь произойти взрыв как и два Сицилийских восстания до этого. В данном случае, можно предположить, что, возможно, Спартак шел на Сицилию вовсе не для разжигания восстания. Деятельность Верреса, который «прекрасно укрепленные гавани и огромные, надежно защищеннные города открыл пиратам и разбойникам» (V), могла предполагать за собой возможность на некоторую договоренность между ним и Спартаком. Спартак мог обещать ему что-либо, если тот поможет ему связаться с римским правительством или же осуществить его политическую цель. Если сицилийцы были против этого, то они могли помешать. Но, если Веррес так продолжительно удерживался на своем посту, значит, у него было широкое окружение и поддержка, которые помогли бы ему в подавлении недовольства со стороны населения. Или же: Спартак договаривается с Верресом, а также присоединяет в свою армию рабов, среди которых началось брожение. Поэтому, поход Спартака на Сицилию возможно рассматривать как поход к Верресу, а не для разжигания восстания. И, следовательно, в данном случае более улавливается политическая направленность восстания, а рабская встает на второе место.

Обстановка на Сицилии была крайне спокойна и никакой войны со Спартаком, который соединится с восставшими сицилийскими рабами не ожидалось. А также и тот факт попустительства со стороны Верреса, возможно, говорит о том, что наместник стремился расположить к себе рабское население и поэтому не устраивал казней, иначе это вызвало бы возмущение со стороны другой части рабов.

Таким образом, подведем общий вывод данному параграфу. Обвинительная речь Цицерона к наместнику Сицилии Гаю Верресу носит отпечаток субъективного отношения автора к происходившим в его время событиям. Речь противоречива: рабского восстания на Сицилии не боялись, хотя из действии Верреса по попустительству факта заговоров рабов это можно предполагать, а также и тот факт, что сицилийцы были довольны свои правительством. Но в целом, из нее следует то, что восстание было рабским.

Но если восстание было рабским, то это расходится с целями, а также с составом войска, а также и самим ходом восстания.

Поэтому, заключаем, что восстание носило в большей мере не освободительный, а политический характер.

Теперь же, подведем итог главе. Установить однозначный характер восстания из имеющихся свидетельств — задача не простая и противоречивая. Из анализа войска восставших, а также свидетельств Цицерона следует, что восстание носило в большей мере рабский характер, несмотря на то, что в составе войска присутствовали «крестьяне, перебежчики и всякий сброд», а также и то, что в обвинительной речи оратора неоднократно упоминается о крепких связях сицилийцев с их дельцами и о бесчинствах, которые царили на острове в период правления Верреса и никак не могли устраивать население.

Опираясь на весь материал, который был проанализирован выше и на основании которого были сделаны выводы, склоняюсь к выводу, что восстание не могло носить исключительно рабский, освободительный характер. В его основании явно лежала идея политической борьбы с установленными порядками Римской республики, не просто с рабством.