Заключение

Бартоломе де Лас Касас оставил огромное литературное наследие. Хотя из основных произведений Лас Касаса было издано только «Кратчайшее сообщение о разрушении Индий», авторитет его имени и популярность его идей, особенно среди гуманистически настроенной части американского монашества, были исключительно велики. Радикальные идеи Лас Касаса принимались далеко не всеми, а с наступлением Контрреформации бывшие союзники превращались во врагов, однако общее воздействие его творчества и деятельности было неискоренимо. Лас Касас наиболее ярко и полно выразивший настроения религиозно-гуманистических кругов, а в конце жизни фактически ставший философом новой формации, изменил всю духовную атмосферу века конкисты и завещал будущему идеи независимости Америки. Сколь опасными были его сочинения для испанской монархии, видно из того обстоятельства, что «Кратчайшее сообщение разрушении Индий» в XVII в. было официально осуждено инквизицией и запрещено для издания; запрет неоднократно подтверждался и в XVIII в. Новая жизнь Лас Касаса началась во время войны за независимость, в идеологии которой смыкались теории естественного права XVIII в. и родственные ей образы и идеи первого проповедника суверенитета Америки. Высокое значение трудов и жизни Лас Касаса ярче всего выразилось в символическом жесте Симона Боливара, намеревавшегося назвать столицу независимого государства испаноамериканцев его именем⁶⁴.

Наиболее крупное и фундаментальное его сочинение — «История Индий»— имеет исключительную ценность как важнейшие источники для изучения открытия и завоевания Америки. На страницах этого произведения конкистадоры выступают не как открыватели новых миров, а как жестокие поработители, не носители более высокой культуры, а отвратительные изверги, не слуги христовы, а служители дьявола. Во всем, что касается изображения испанцев, «История Индий» — это история без героев, это рассказ о мелких людишках, движимых самыми низменными чувствами — алчностью и человеконенавистничеством. Ничего величественного не видит Лас Касас и в действиях конкистадоров.

Иногда, создавая впечатляющие картины событий, Лас Касас прибегает к приемам, характерным для фольклора, например к параллелизму описаний, гиперболе и повторам, призванным усилить эмоциональное звучание рассказа. Приведем один из многочисленных примеров этого рода. «Испанцы, — начинает иронически свой рассказ Лас Касас, — совершили немало выдающихся подвигов, и об одном из них я расскажу. Два всадника, искусные наездники, с которыми я был хорошо знаком, по имени Вальденебро и Понтеведра, как-то раз увидели индейца на просторной открытой поляне, и первый говорит второму: „А ну-ка, я поеду и убью его", пришпоривает коня и скачет по направлению к индейцу. Последний, увидев, что тот его догоняет, поворачивается к нему... Вальденебро, вооруженный копьем, пронзает его насквозь; и тут индеец берется за копье руками, вонзает его в себя все глубже и глубже, приближается к лошади и хватает поводья; тогда всадник выхватывает меч и погружает его в тело индейца, а тот отбирает у него меч, и он остается в его теле; тут Вальденебро вынимает кинжал и вонзает в индейца, а тот отбирает у него и кинжал...» ⁶⁵. Далее точно то же самое происходит и со вторым испанцем. Так гипербола, повтор и нагнетание параллельных конструкций помогают Лас Касасу создать эпически величественный образ героического, стойкого в страданиях индейца. В данном случае обращение писателя к приемам, характерным для народного эпоса, вполне закономерно.

Одним из излюбленных стилистических приемов автора «Истории Индий» является образное сравнение. При этом автор обращается не только к простым, напрашивающимся и постоянным сравнениям: индейцы у него почти всегда сражаются точно львы или тигры, а испанцы подобно псам грызутся из-за золота; испанцы расправляются с индейцами, «как режут и убивают ягнят на бойне»⁶⁶; индейцы «поступали как цыплята или птенцы, которые улетают, прячутся и замирают, увидев или почуяв приближение коршуна»⁶⁷; нередко сравнение у него развертывается в более или менее обширную метафорическую картину. Так, например, характеризуя действия членов Королевского совета, санкционировавших насильственное переселение индейцев с Лукайских островов на Кубу, автор пишет, что они допустили это, «видимо, полагая, что разумные люди ничем не отличаются от веток, которые можно срезать с дерева, перевезти на другую землю и там посадить»⁶⁸. В другом случае, говоря о неэффективности тех предупреждений и об ответственности, которыми лицемерно сопровождалась передача испанцам индейцев, Лас Касас прибегает к целой «цепочке» развернутых сравнений, подчеркивая, что подобные предупреждения столь же мало действенны, сколь «слова для голодного волка, которому передают овечек, говоря: „Смотрите, волк, я вас предупреждаю, что в случае, если вы их съедите, я буду вынужден передать вас собакам, которые разорвут вас на куски"»⁶⁹.

Лас Касас без устали обличал жестокости и злоупотребления конкистадоров, в запальчивости прибегая и к явным преувеличениям: так, например, он утверждал, что на каждом из Антильских островов проживало по два-три миллиона индейцев, а на Эспаньоле – все тридцать, а сейчас остались сотни – вот, значит, каковы масштабы геноцида. Ему было ненавистно само слово конкиста – как он писал, «слово тиранское, магометанское, злодейское, непристойное, адское» - и это Лас Касас добился, чтобы оно исчезло из официальных документов. Он признавал только путь «убеждения мягким божественным словом и примерами святых деяний и святой жизни»⁷⁰.

При всей своей совершенно очевидной религиозной мифологизированности и пропагандистском гиперболизме образ разрушения Индий содержал не только «правдивейшую правду» религиозно-гуманистической партии, но и правду, устремленную в будущее. Лас Касас первым вынес из университетских аудиторий, где дебатировали ученые и правоведы, в сферу всеобщего общения идею естественного равенства и права народов, бросив тем самым вызов рождавшемуся новоевропейскому колониализму. Лас Касас был первым, кто во весь голос сказал правду о конкисте, как об «экономическом предприятии», связав с этим ее характер. Под мифологизированной оболочкой образа истории прорисовывалось ее истинное содержание, понятое через самый социальный тип конкистадора. Лас Касас отказал конкистадору в роли рыцаря-крестоносца и показал в нем дельца. «Жестокий человек», как именует Лас Касас конкистадора, - это прежде всего «алчный человек», охваченный жаждой обогащения. Золото оказывается тем, что превращает человека в «бесчеловечного человека», низводит его на уровень животного. Как и многие другие утописты, Лас Касас связывал гуманистическое начало с принципами коллективного бытия, а дегуманизирующее начало – с собственничеством, индивидуализмом. В сущности, именно этого больного «ущемления» совести и не могли простить Лас Касасу на протяжении столетий апологеты имперского прошлого Испании⁷¹.

Таким образом, там, где речь идет о действиях эксплуататоров и о последствиях этих действий для коренного населения Америки, личные впечатления — впечатления гуманиста, одушевленного страстной любовью к человеку и столь же страстной ненавистью ко всякому человекоубийству, рабству и угнетению — не «подвели» ни самого Лас Касаса, ни того, кто без предвзятости и с должным уважением к благородному облику великого гуманиста берется за чтение «Историй Индий». Вместе с почерпнутыми из документов данными о тех областях Нового Света, где он не бывал лично, эти впечатления дали ему возможность оставить потомству правдивый и достоверный историко-литературный памятник, свидетельствующий об одном из самых чудовищных преступлений в истории человечества— о колониальном порабощении стран Центральной и Южной Америки и истреблении населяющих ее народов.

Подводя итог, следует сказать, что книга Бартоломе де Лас Касаса «История Индий» — не только один из самых ярких и интересных образцов испанской историографии эпохи Возрождения, не только замечательный человеческий документ, обличающий зверства колонизаторов на заре колониальной системы, но и талантливое и самобытное произведение испанской литературы, значение которого до сих пор еще в достаточной мере не оценено.