10.2.6. Современные психоаналитические интерпретации

⁶⁴⁶ См.: Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1995.

Одним из ярких представителей психоаналитического направ­ления политической науки в послевоенные годы был французский теоретик и практик так называемого структурного психоанализа Жан Лакан (1901-1981). Проблематика господства у Ж. Лакана от­мечена печатью гегелевской феноменологии. Ж. Лакан полагает, что вовсе не потребность, а желание желания рождает интерсубъек­тивность. Такое обращение к Гегелю, по Ж. Лакану, позволяет «сформулировать подлинную меру драматизма Фрейда». У Гегеля страх и опасение смерти объясняются подчинением человека че­ловеку: подчинение есть продукт начальной борьбы, в которой раб предпочитает смерти рабство, в то время как господин выби­рает риск умереть. Можно полагать, что у Лакана смерть как бе­зусловная ее возможность, присутствующая в каждый данный мо­мент в судьбе субъекта, представляет сердцевину жизни желания и играет решающую роль в феноменологии зависимости через по-

549

средничество «признательности». Не органическая потребность является основой человечества (и феноменов зависимости), а желание желания, сильное желание (иногда побежденное) при­знания. Человеческое существо вступает в чистую борьбу за пре­стиж при помощи слова, при помощи порядка речи. И нужно учитывать агрессивность, являющуюся напряжением, соотне­сенным с нарциссической структурой и идентификацией образа с самим собой. И в этой комплексной борьбе берут начало фено­мены власти.

Лакан сосредоточивает свое внимание прежде всего на струк­турных, а не генетических механизмах, способах функциониро­вания бессознательного как хранилища законов культуры, как инстанции, властвующей над сознанием. Лакан максимально от­казывается от биологизма, апеллируя к аргументам, которые можно было бы назвать структурно-символическими. Центр тя­жести в рассуждениях Лакана перемещается на идею структур­ности самого бессознательного, тогда как у Фрейда вопрос стоял прежде всего в организованности психики в целом. Для Лакана бессознательное — это не склад забытых впечатлений, а структу­ра упорядочения, по типу языковых структур, допускающая при­менение приемов лингвистического и даже математического анализа.

На концептуальном уровне лакановская трактовка господства бессознательного над сознанием и поведением предстает в виде схемы соотношения «реального»—«воображаемого»—«символи­ческого», которая близка к фрейдовской модели «оно» — «Я» — «Сверх-Я». При этом Лакан видит реальное как «невозможное», а объект влечения - «навсегда потерянным». Воображаемое — это уровень иллюзорных единств, аналогий, непосредственных отно­шений, в которых прежде всего отыскивается сходство, неразрыв­ность, центрированность психических процессов. Символическое, напротив, образует безличный уровень бессознательного, который господствует над воображаемым (и реальным). Бессознательное как символическое — это «речь Другого», т.е. закон Порядка, гос­подства культуры над индивидуальной психикой. Воображаемое представляет собой индивидуальные вариации символического, субъективный способ воплощения принципов символического порядка как порядка культуры.

Таким образом, Лакан устанавливает иные соотношения меж­ду инстанциями власти в психическом, нежели Фрейд, у которого главные агенты власти поляризовались на власть крови и власть культуры с опосредованием в «Я» - слуге этих «двух господ». Для Фрейда главной агрессивной инстанцией были «оно» и, соответ­ственно, основными уровнями защиты, идущими от «Я» и «Сверх-Я». Для Лакана агрессивность эгоистического «Я» (вооб­ражаемое) должна сниматься сублимированной властью куль­турных запретов, сосредоточенных в символическом. Власть символического не носит непосредственно репрессивного ха­рактера: речь, скорее, идет лишь об угрозе наказания в случае нарушения запрета.

Вступление в символический порядок культуры определяет­ся средствами широко понимаемого языка. Власть социального мира над человеком, по убеждению Лакана, - это, главным об­разом, власть языка и подобных языку дискурсивных механиз­мов, закрепляющихся в запретах, законах, установлениях, а власть человека над миром в той мере не иллюзорна, в какой она опирается на способность именовать, пользоваться означа­ющими формами, словом — присвоение власти языка, стано­виться «функциональным выражением символического поряд­ка». Можно было бы предположить, что эта власть является де­мократичной, что присвоить ее и воспользоваться ею может каждый. Однако это не так. Ибо речь идет об особом языке, вла­сти которого в конечном счете подчиняется и само бессозна­тельное. Достичь и коснуться бессловесного способно не любое слово, а слово-взрыв, слово, уже переставшее быть словом, по­скольку в нем уничтожена естественная привязка означающего к означаемому, формы к содержанию, понятия к звуковой оболоч­ке. Это уже не слово, но элемент цепи, означающей формы, сво­бодно движущиеся вне содержания⁶⁴⁷.

Другой французский социолог Пьер Лежандр в своих работах «Любовь цензора» (1974) и «Обладать властью» (1978) задается вопросом: каким образом мы как субъекты попадаем в тенета гос­подства? И отвечает: нас губит вера в любовь. Она является источ­ником для матрицы, лежащей в основе диспозиции господства.

^{6 47} См.: Автономова Н.С. Указ. соч. С. 256-290.

550

551

Подчиняйся мне, говорит господин, и я тебя буду любить. И воп­реки абсурдной и в то же время упрощенной и механистической идее муштровки, П. Лежандр ставит в центр любовное желание подчинения, которое заложено во всех традициях начиная со вре­мен античности. «Речь идет о наблюдении за распространением подчинения, ставшего желанием подчинения, когда главное дело Власти заключается в том, чтобы заставить себя полюбить... От теологов-легистов античности до манипуляторов публичной про­паганды улучшался один и тот же догматический инструмента­рий, прежде чем поймать субъектов в сети непобедимого сред­ства, о котором идет речь: любовная вера... Власть затрагивает узел желания»⁶⁴⁸.

Идея П. Лежандра такова: уступи своему желанию, подчинись закону, и ты получишь в качестве вознаграждения прилив любви, в котором вырисовываются фигуры подчинения. Неподчинение связано с высшим риском, с риском лишиться любви. Если геге­левский раб не осмелится встретить смерть, то подчиняющийся у П. Лежандра не сможет избежать страха утраты любви, являю­щейся пружиной послушания. Принимая господина, которому он подчиняется, человек проявляет устойчивую потребность в воз­можном присвоении объекта любви.

Любовь и власть — это единственное условие добровольно­го подчинения. Вера в любовь заставляет нас подчиняться, т.е. утверждается иллюзия того, что нас любят. С этой точки зрения П. Лежандр идет по пятам Рекламы, полной образов Закона, Отца и любви, которую он может вызывать. И это есть современные фигуры гегелевской диалектики Господин-Раб.

Таким образом, психоанализ имеет целью открыть пути фантазма, который оставляет след в интерсубъективных отно­шениях. И на этом пути выявляются некоторые фигуры господ­ства и подчинения: идентификация в агрессоре, требование любви, иллюзия того, что субъект является любимым и т.д. Аналитическое выяснение получает даже садомазохистская форма некоторых властных отношений. И потому психоанализ выявляет глубинные фантазмы во власти человека над челове­ком.

^{6 48} Ье^епйге Р. V атоигди сепзеиг. Р., 1974. Р. 5.