8.2.5. Власть. Знание. Гуманитарные науки

Наряду с наблюдением и нормализацией проверка обеспечи­вает господство власти над телом и духом. Этот ритуал (школь­ный, больничный и т.п.) является сердцевиной всех процедур микровласти.

Возьмем, к примеру, медицину. До XVII в. врачи не работали в больницах. Больницы, как правило, находились под контролем

^{5 55} Лии/. Ор. сИ. Р. 187-188.

454

455

религиозных организаций. Начиная с XVII в. врачи осуществляют регулярное наблюдение больных, проводя обходы и встречаясь с больными индивидуально. И постепенно врачи становятся цент­ром и душой больницы, а основатели этих заведений начинают выполнять что называется второстепенные задачи.

Но наблюдение врача сопоставимо с проверкой, осуществляе­мой по подобию развития процесса «власть-знание». Такой про­цесс (проверка) позволяет выделить из смешанной и анонимной массы людей, больных и т.п. индивидуальных представителей, а индивида превратить в случай. В поле своего наблюдения власть (в нашем примере — врач или профессор и т.д.) вводит феномен индивидуальности. А процедура объективации позволяет устано­вить контроль над индивидом и превратить его в объект знания.

«Ребенок, больной, сумасшедший, осужденный все чаще (на­чиная с XVIII в.) и по кривой, определяемой дисциплинарными механизмами, становятся объектами индивидуальных описаний и биографических повествований. Превращение реальных жизней в запись более не является процедурой создания героев; оно оказы­вается процедурой объективации и подчинения. Тщательно про­слеживаемая жизнь умственно больных или преступников отно­сится — как прежде летопись жизни королей или похождения зна­менитых бандитов — к определенной политической функции записи; но совсем в другой технике власти... при которой каждый индивид получает в качестве своего статуса собственную индиви­дуальность и при которой благодаря своему статусу он связывает­ся с качествами, размерами, отклонениями, "знаками", которые характеризуют его и делают "случаем". Такая власть строго "учи­тывает индивидуальные отличия"»⁵⁵⁶.

Власть не сводится только к подавлению и цензуре. Было бы упрощением представлять ее как чисто негативный феномен. Она характеризуется и созидательной функцией: создает ритуалы, способствует развитию «гуманитарных наук», таких, например, как психология, психиатрия, криминология и т.д.

Подобно власти, тюрьма не обозначает только лишение сво­боды. Она является в то же время и местом дисциплинарного пре­образования индивида. Машина власти превращает заключенного

в шахматную фигурку, за которой ведется тотальное наблюдение. Осужденный, попав в сети наблюдения за его жизнью, превраща­ется в преступника, все существование которого принадлежит пе­нитенциарной системе. Это создает возможность для создания криминологии как науки. Нарушитель закона и объект научного знания (изучения) сливаются воедино. Отметим и то, что власть и знание изменяются под воздействием друг друга.

8.2.6. Власть и секс

В 1976 г. М. Фуко публикует первый том «Истории сексуаль­ности», которому предпослан заголовок «Воля к истине». В дан­ной обстоятельной работе, к сожалению, оставшейся незавершен­ной, М. Фуко стремится выяснить отношение между сексуальнос­тью и механизмами власти. В этой работе М. Фуко выступает как историк секса, но не с точки зрения репрессий по отношению к нему, а с точки зрения изобретения и создания все более и более комплексных диспозиций сексуальности. Его тезис на первый взгляд выглядит парадоксально и удивляет читателя. Сексуаль­ность, по Фуко, не интегрируется в репрессивную диспозицию. «Следует, стало быть, — утверждает М. Фуко, - отбросить гипоте­зу, что современные индустриальные общества открыли эпоху возрастающего подавления секса»⁵⁵⁷.

Данное положение является ключевым, так как в прежние годы было принято считать, что сексуальность является как бы хроникером растущих репрессий. Еще в начале XVII в. в отноше­нии сексуальности господствовала терпимость. Но уже в XIX в. сексуальность подвергается преследованию, так как рассматрива­лась как средство воспроизводства викторианской буржуазии. С тех пор в закон были возведены нормы производительной пары. Современное пуританство навязало бы декрет о том, что секс не существует.

Власть далека от того, чтобы заставить замолчать секс, ведя о нем бесконечные речи. Сеть частных микровластей, начиная с XVIII в., берет на свою ответственность секс, подталкивая субъек-

⁵⁵⁶ Фуко М. Надзирать и наказывать. С. 280—282.

⁵⁵⁷ Фуко М. Воля к истине. С. 149.

456

457

тов к исповедям и признаниям. «Признание стало на Западе одной из наиболее высоко ценимых техник для производства истинного. Мы стали с этих пор обществом в исключительной степени при­знающимся. Признание далеко распространило свои эффекты: в правосудие, в медицину, в педагогику, в семейные отношения, в любовные связи, в самый обыденный порядок и в самые торже­ственные ритуалы; признаются в своих преступлениях, признают­ся в своих грехах, признаются в своих мыслях и своих желаниях, признаются в своем прошлом и в своих снах, делают признания о своем детстве; признаются в своих болезнях и бедах; стараются с величайшей точностью сказать о том, о чем сказать как раз труд­нее всего; признаются публично и частным образом, своим роди­телям, своим воспитателям, своему врачу, тем, кого любят; самим себе, в радости и в горе делают признания, которые невозможно сделать никому другому, признания, из которых потом делают книги. Признаются — или вынуждаются к признанию. Когда при­знание не является спонтанным или предписанным неким внут­ренним императивом, оно вымогается; его выколачивают из души или вырывают у тела... Человек на Западе стал признающимся животным»⁵⁵⁸. М. Фуко заключает: «...признание - это такой дис­курсивный ритуал, где субъект, который говорит, совпадает с под­лежащим высказывания; это также ритуал, который развертывается внутри определенного отношения власти, поскольку признание не совершается без присутствия, по крайней мере, виртуального парт­нера, который является не просто собеседником, но инстанцией, требующей признания, навязывающей его и его оценивающей, инстанцией, вмешивающейся, чтобы судить, наказывать, про­щать, утешать и примирять; ритуал, где истина удостоверяет свою подлинность благодаря препятствиям и сопротивлениям, которые она должна была преодолеть, дабы себя сформулировать; это, на­конец, ритуал, где самый акт высказывания, безотносительно к его внешним последствиям, производит внутренние модифика­ции в том, кто его произносит; этот акт его оправдывает, искупает его вину и его очищает; он облегчает тяжесть его проступков, ос­вобождает его и обещает ему спасение»⁵⁵⁹.

^{5 58} Там же. С. 157-158.

⁵⁵⁹ Там же. С. 161.

458

8.2.7, Юридическая власть и биовласть

Так называемая репрессивная гипотеза строится на том, что действие власти «старой модели» понимается как репрессия, при­нуждение и закон. Такое понимание предполагает подчинение всех и каждого и потому выражает самую общую форму подчинения.

Власть в таком понимании совпадает с монархическим суве­ренитетом. Эта концепция восходит к концу Средних веков, ког­да на Западе создается монархия как система права, строящаяся вокруг одного источника — короля, убивающего всех субъектов, не подчиняющихся его авторитету. И действительно, монархия создавалась в форме законов и суверенитета в целях регулирова­ния противоборств и конфликтов.

Начиная с эпохи Возрождения власть организуется при опоре на право. Право и сегодня во многом определяет наши представ­ления о власти. Закон, запрет, репрессия структурируют это поле юридической модели. Подчинение. Послушание. Закон. Такой вид имеет трилогия, определяющая парадигму, подвергнутую анализу М. Фуко.

Будучи инстанцией регулирования и арбитража, старая мо­дель власти строится на механизмах запрета и санкциях. Но к этой модели в последующем было привито и другое представле­ние о власти. И оба эти представления власти живы и в наши дни.

«Западные монархии, — пишет М. Фуко, - выстроили себя в качестве правовых систем... они осмысливали себя через призму теорий права и придавали функционированию своих властных механизмов форму права... Через развитие монархии и ее институ­тов устанавливалось это измерение "юридически-политического"; оно, безусловно, не адекватно тому способу, каким осуществлялась и осуществляется власть; однако же оно является тем кодом, в со­ответствии с которым, по ее же собственному предписанию, ее и нужно мыслить. История монархии и сокрытие деяний и проце­дур власти юридически-политическим дискурсом шли рука об руку... Мы по-прежнему остаемся привязанными к определенно­му образу, выработанному теоретиками права и институтом мо­нархии, — образцу власти-закона, власти-суверенитета. И если мы хотим проанализировать власть в конкретной и исторической игре ее приемов, то как раз от этого образа и нужно освободиться,

459

т.е. от теоретической привилегии закона и суверенитета. Необхо­димо построить такую аналитику власти, которая уже не будет брать право в качестве модели и кода»⁵⁶⁰.

М. Фуко таким образом ставит вопрос потому, что репрессив­ная гипотеза (юридическая модель) не учитывает современную власть, которая утверждается начиная с XVII—XVIII вв.

Современная власть не формулируется, подобно суверените­ту, в терминах «заставить умереть» или «позволить жить». Напом­ним, что монарх обладает в отношениях со своими подданными правом жизни и смерти. Биовласть, напротив, занята тем, что уп­равляет жизнью (Вюз) при помощи множества средств. Здесь меч уступает место управлению жизнями.

Один из полюсов биовласти был определен еще в «Надзоре и наказании» при анализе контроля над телом в рамках разных тех­нологий, обеспечивающих наблюдение и муштровку поведения. Биовласть в таком случае получает свое концентрированнное выра­жение в технологиях тела и дисциплинарных формах. Тела должны быть послушными и интегрированными в паноптиковую совокуп­ность, т.е. в место тотальной видимости. Школы, больницы, казар­мы — это такие места, где тела подчинены строгой дисциплине, многочисленным и диверсифицированным стратегиям.

Второй полюс биовласти находится в самом человеке, в кате­гориях населения. Решающим здесь является контроль человека как вида, а не как индивида. Здоровье, плодовитость, сексуаль­ность вида интегрируются во множестве диспозиций. И потому сексуальность становится объектом исследования и системного изучения. Она включается в поле анализа биовласти.

Различая две модели власти, одну, связанную с законом, зап­ретом и суверенитетом, вторую — с управлением жизнью, М. Фуко показывает, что сексуальность подчиняется требованиям власти, управляющей жизнью. Он тем самым объясняет комплексный ме­ханизм власти и освещает ее новые грани.

Таким образом, два полюса биовласти (контроль над телом и контроль над видом) показывают существование широкой диспо­зиции господства над жизнью. Это является главным выводом «Надзора и наказания» и «Воли к знанию».