Доступность

В отличие от трудов по естествознанию и техническим наукам, для осмысления которых обычно необходима специальная подготовка, гуманитарные, в частности исторические, исследования чаще всего могут быть доступны широким слоям читателей. Эта доступность является существенной предпосылкой выполнения историей ее общественного предназначения («социальных функций»). Один из зачинателей знаменитого историографического направления «Анналов» Марк Блок считал доступность обязательным качеством исторических произведений: «По-моему, нет лучшей похвалы для писателя, чем признание, что он умеет говорить одинаково с учёными и со школьниками» ⁹⁶.

Однако работы иных историков и особенно философов, пишущих на исторические темы, подчас выполнены заумным языком, в них без надобности фигурируют новые понятия и термины взамен установившихся и вполне адекватных. При чтении этих, сочинений трудно отказаться от представления, что авторов больше всего интересуют их «собственные сусли-мысли» (по ироничному выражению Тарле) либо соображения больше прагматичного, чем научного свойства: престиж, гонорар или «искомая степень».

46

Польза от таких произведений для учебного процесса на исторических факультетах, для подлинной науки, особенно же для массового читателя–минимальная. Нам очень импонирует рекомендация: «Освободить сознание читателей от шелухи слов, не углубляющихся в суть явлений, только кажущихся научными» ⁹⁷. Огорчительно также, что некоторые наши видные историки, видимо, из опасения прослыть «непонимайками» или ретроградами, не поддерживающими теоретических поисков, подчас похваливают несуществующие платья в действительности голого короля.

Наметившаяся было в последние десятилетия тенденция к сокращению доступности исторических трудов была обусловлена и внутренними закономерностями развития нашей науки – ее модернизацией, или «сциентизацией», не обошедшейся, однако, без издержек. Связанная с этой модернизацией полидисциплинарность привела к использованию историками методов и, соответственно, лексики ряда других наук, от психологии до математики, что усложнило язык исторических исследований и сделало его подчас малопонятным не только для широкой публики, но и для историков смежных специальностей. Согласно авторитетному высказыванию директора Института этнологии и антропологии Российской Академии наук В. А. Тишкова, «в ряде случаев этот язык (например, в этнографии) принял совершенно закрытый характер; общение историков друг с другом происходит на уровне принятых ими дефиниций, зачастую уродующих и искажающих конкретно-исторический материал» ⁹⁸.

27

Но тут сработал закон Ньютона о действиях, вызывающих противодействия, и в 80-х годах сложилась контртенденция, известная под названием «возрождение нарратива», т. е. возвращение – на новом витке – к традиционному историческому повествованию, понятному не только для небожителей.

Уместно подчеркнуть, что использование в истории методов смежных, и даже далеких от неё наук не обязательно связано с недоступностью изложения. Так, лет десять назад В. Б. Луков и В. М. Сергеев опубликовали статью, в которой по мемуарам Отто фон Бисмарка («Мысли и воспоминания», т. 2) попытались исследовать приблизительное направление, логику мышления создателя единой Германии в лучшее для его деятельности десятилетие. Они исходили из того, что, зная логику рассуждений «железного канцлера» применительно к одному кругу событий, можно будет прогнозировать его рассуждения и возможные поступки в другом круге, а также – поведение группы лиц с аналогичным типом мышления. Понимая, что такой тип явится лишь «каркасом», который надо будет облечь живой плотью конкретных характеристик иных людей и эпох, авторы статьи все же полагают создание модели прогностически полезной. Опубликованная в специальном журнале «Вопросы кибернетики» статья Лукова и Сергеева, продиктованная стремлением обогатить инструментарий исторической науки и внести вклад в методику исторического исследования, вполне доступна широкому кругу читателей ⁹⁹.

49

В нашу эпоху катастрофической нехватки времени доступность исторического труда в немалой степени связана и с его объемом. На Западе авторы и издатели тщательно продумывают и просчитывают объём и тираж публикаций, исходя не только из научности работы, но также из возможностей её торговой реализации и предполагаемого прочтения читателями. В Германии, например, всерьёз обсуждалась проблема введения термина «макулатур-фактор». У нас до недавних пор при определении объёма публикаций слишком весомыми оказывались привходящие факторы: пробивная сила автора, наличие его книги в плане учреждения, его административная должность и т. п.

Разбухшие объёмы книг по истории вызвали не всегда умеренное, но в принципе обоснованное требование «афористичности». К. Д. Петряев писал: «Исключительное значение в научном творчестве имеет афористичность, которой, к сожалению, не уделяют достаточного внимания. Афористичность является одним из свидетельств последовательности логического процесса, и её ценность находится в прямом отношении к емкости содержания тех выводов, заключений, формулировок, которые выражены в предельно сжатом виде» ¹⁰⁰. Как бы отвечая Петряеву, академик Е. М. Жуков фактически солидаризуется с ним: «Не преувеличивая значения афористичности в исторических работах, следует добиваться сокращения разросшихся объёмов сочинений по истории, опуская в необходимых случаях чисто иллюстративный или обильный статистический материал» ¹⁰¹ Приведем лишь один пример: книгу А. Л. Нарочницкого о колониальной экспансии великих держав на Дальнем Востоке, напечатанную на базе его докторской диссертации ¹⁰², которая выгадала бы при сокращении.

49

Огромное значение имеет и сохраняется до наших дней сформулированное Н. М. Карамзиным ещё в 1790 г. требование: «что неважно, то сократить», но «отменных людей, происшествия действительно любопытные описать живо, разительно» ¹⁰³. Трудно переоценить значение этой рекомендации для читабельности исторического труда, хотя, кажется, профессионалы учитывают её реже берущихся за перо историка журналистов и представителей других профессий.