5. Особенности «жития протопопа аввакума» на фоне

ТРАДИЦИЙ ЖИТИЙНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

Ответ.

Протопоп Аввакум – один из виднейших представителей раскола в русской церкви. Он призывал своих единомышленников бороться против церковных реформ, которые начаты были царём Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном. Раскол хотя и стал выражением протеста трудящихся масс города и деревни, но носил в целом реакционный характер. Он звал людей не вперёд, а назад, к реставрации ложно идеализируемой старины. Эту главную идею раскола Аввакум выразил такими словами: «Держу до смерти, яко же приях; не прелагаю предел вечных. До нас положено, лежи оно так во веки веков».

Перу Аввакума принадлежит более 70 сочинений. Это один из самых плодовитых писателей русского средневековья. Как писатель он оставил глубокий след в истории русской литературы. Страстность его писаний, сочный, выразительный народный язык заслуживают самого тщательного изучения.

Аввакум родился в 1621 году в Нижегородской области, в селе Григорове. Его отец был священником. Рано потеряв отца, Аввакум воспитывался с матерью. В 20-летнем возрасте был поставлен дьяконом, а через два года – священником. Фанатик по характеру, он принялся энергично исправлять нравы своей паствы, чем сразу же навлёк на себя общее неудовольствие. Непреклонный и неуступчивый, Аввакум особенно не ладил с начальством. В результате ему пришлось оставить родовое село и перебраться с семьёй в Москву, искать защиты. Там он познакомился с царским духовником Иваном Нероновым, который представил его царю. Заручившись поддержкой в Москве, Аввакум снова вернулся в родное село, но через короткое время вновь был вынужден отправиться в Москву. Его назначили протопопом в Юрьевец-Поволжский, где он также перессорился со всеми: большая толпа мужиков и баб, вытащив его на улицу из дома, била батогами, топтала ногами, угрожала ему смертью. Аввакум в третий раз уехал в Москву. В Москве его ждали большие неприятности. Сделавшийся патриархом Никон начал энергично проводить церковную реформу. Когда Аввакум увидел это, у него, по его словам, «сердце озябло и ноги задрожали». Он решительно выступил против реформы и против Никона. За это его сначала посадили «на чепь», а потом сослали с семьёй в Тобольск. Но и там характер его не изменился. Рассердившись на дьякона Ивана Струну, Аввакум запер церковные двери, повалил дьякона на пол и»постегал ремнём нарочито-таки». Прихожане, возмущённые самоуправством Аввакума, хотели схватить его утопить в реке. Целый месяц скрывался от них протопоп, пока из Москвы не пришло предписание отправить его дальше на восток. Аввакума привезли в Даурию и отдали под начало воеводы Пашкова, человека сурового и бесчеловечного. 10 лет пробыл Аввакум В Сибири. После этого его вновь вызвали в Москву, где опять убеждали его принять реформу. Своим упрямством Аввакум прогневал царя и в конце 1664 года вновь был сослан на этот раз на север. У царя Алексея Михайловича была ещё надежда приручить «огнепального протопопа». Перед церковным собором 1666 года его ещё раз привезли в Москву и поместили в Боровском монастыре, где 10 недель уговаривали принять реформу. Когда же это оказалось безрезультатным, Аввакума 13 мая 1666 года расстригли и предали анафеме. Он же, в свою очередь, ответил преданием анафеме своих судей и непризнанием суда церковного собора. В августе 1667 года Аввакум был приговорён к ссылке в Пустозёрск, «место тундрявое, студёное и безлесное». Из Пустозёрска руководители раскола стали рассылать «грамоты» своим единомышленникам. За это Лазарю, Епифанию и Фёдору урезали языки и отсекли по одной руке. Для Аввакума было приказано «вместо смертныя казни учинить сруб в землю и , сделав окошко, давать хлеб и воду». Так началось многолетнее сидение Аввакума в земле, кончившееся лишь в 1682 году, когда Аввакума и трёх других узников «за великие на царский дом хулы» сожгли на площади в Пустозёрске.

Невыносимо тяжёлые условия жизни в Пустозёрске были в то же время самыми плодотворными для писательской деятельности Аввакума. В это время он написал и своё «Житие». Высоко ценили язык и стиль «Жития» М. Горький, И.С. Тургенев.

За демократизм, за глубокую народность ценил сочинения Аввакума А.Н. Толстой:

«Только раз в омертвелую словесность, как буря, ворвался живой, мужицкий, полнокровный голос. Это были гениальные «Житие» и «Послания» бунтаря, неистового протопопа Аввакума».

В представлении Аввакума его личная судьба неразрывно сливалась с борьбой против насилий и жестокости светских и церковных властей. «Токмо жги да пали, секи да руби», - писал он о методах реформаторской деятельности Никона. Литература не была для Аввакума постоянным занятием, она была для него делом жизни, он обращался к ней только тогда, когда этого требовала логика этой борьбы. «По нужде ворьчу, понеже докучают. А как бы не спрашивали, , я бы и молчал больше», - писал он. Меньше всего заботился протопоп о форме своих писаний. Его речь изобилует восклицаниями, обращениями, репликами в сторону: «ох, горе!», «увы грешной душе», «чюдно, чюдно» и т.д. Иногда кажется, что он тяготился писанием, ему хочется поскорее высказаться, ему мешает многословие литературной речи, он хотел бы быть понятным по одному намёку, по одному слову: «да что много говорить?», «да полно тово говорить» и т.д.

Аввакум – писатель простонародный, мужицкий. Это прежде всего сказывается в живой стихии его колоритного языка, не стесняющегося узкими грамматическими правилами. «Аз есмь ни ритор, ни философ, дидаскальства и логофетства неискусен, неискусен, простец человек и зело исполнен неведения». Свою речь он называет «вяканьем», свою литературную работу – «ковырянием». Но это не нарочитое самоуничижение средневековых русских писателей, а сознательное пренебрежение условными приёмами книжности. «Не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык».Официозно пышным формам русского барокко Аввакум противопоставлял стремление к простоте, к искренности выражений, к отказу от литературной изысканности. По мнению Аввакума, «красноглаголание» губит разум, т.е. смысл речи, поэтому чем проще напишется, тем лучше: «Я ведь не богослов, что на ум попало, я тебе то и говорю». Для Аввакума важнее всего сама жизнь, та русская действительность, против которой он так страстно восставал, которую хотел исправить, хотя бы ценою собственной жизни. «Ох, светы мои, всё мимо идёт, токмо душа вещь непременна», - обращается он к читателям. Но душа не только не противостоит внешнему миру у Аввакума, а, напротив, должна гореть для него освещающим пламенем: «Дыши тако горящею душою!». В этом призыве раскрывается пафос его собственного духа. Мужицкий демократизм Аввакума определял и ту полноту, с которой он обличал социальное неравенство. Его возмущает царившее в придворных кругах византийское раболепие перед царской семьёй: «Величают, льзя на преносе: благочестивейшего, тишайшего, самодержавнейшего государя нашего, такова-сякова, великого – больше всех святых от века…А царь-от, петь в те поры чается и мнится, будто и впрямь таков, святее его нет…». «Бедной, бедной, безумной царишко! Что ты над собой сделал? Ну, сквозь землю пропадай! Полно христиан тех мучить!» Защищая гонимых церковью ревнителей старой веры, Аввакум не был сторонником мягкого, гуманного обращения с противниками: «Воли мне нет, да и силы, перерезал бы, что Илья-пророк, студных и мерзких жрецов всех, что собак». Особенно ненавидел он Никона, которого считал главным виновником церковных нововведений: «Перепластал… перво бы Никона того собаку…на четверти, а потом бы никониан тех».

Никто из русских средневековых писателей не писал так много о себе, о своих переживаниях, как Аввакум. Он, кажется, не пишет, а запросто беседует с читателем, как с близким человеком, от которого ничего не нужно скрывать. Недоволен, например, Аввакум новыми течениями в современной ему русской живописи: «Умножися в нашей русской земли иконного письма неподобного изуграфу… Пишут Спасов образ Емануила лице одутловато, уста червонная, власы кудрявыя, рука и мышцы толсты, персты надутые, тако же и у ног бёдра толстыя, а весь яко немчин брюхат и толст учинён, лишо сабли той при бедре не писано».

Следуя собственному завету: «дыши тако горящею душою», Аввакум в свои писания поистине вкладывал всю свою горящую душу. Заброшенный на край света, в полярный Пустозёрск, сидя в земляной тюрьме «жив погребён», он неутомимо обращался с посланиями ко всем своим врагам и друзьям. Для этого он прибегал к помощи своей стражи, тайно ему сочувствующей. И такие послания всегда доходили до адресата.

Каждая строка Аввакума, вышедшая из его горящей души, ярким светом озаряя картины современной ему русской жизни, осталась навсегда драгоценным памятником русского художественного слова, неизменно меткого, искреннего и правдивого. Умение видеть – одно из основных свойств художника. Аввакум всегда видит то, о чём пишет. Грань между прошлым и современным зачастую отсутствует в представлении Аввакума. Жизнь для него вечно и непрерывно движущийся поток, в котором всё взаимосвязано и неизменно. Изощрённое зрение художника в соединении с исступлённым фанатизмом в писаниях Аввакума приводит к поразительным эффектам. Почти с одинаковой ясностью он видит и то, что действительно было, и то, что он только воображает. Например, рассказывая о своём первом заточении в Андронниковом монастыре в Москве, он говорит: «Посадили меня за телегу, ростеня руки, и везли от патриархова двора до Андроньева монастыря. И тут на чепи кинули в тёмную палатку: ушла вся в землю. И сидел три дни, не ел, не пил, во тьме седя, кланялся на чепи, не знаю – на восток, не знаю – на запад. Никто ко мне не приходил: токмо мыши и тараканы и сверчки кричат, и блох довольно»… «Бысть же я в третий день приалчен, сиречь есть захотел…вдруг ста передо мною, невем – человек, невем – ангел, и по се время не знаю. Токмо в потёмках сотворя молитву и взяв меня за плечо с чепью, к лавке привёл и посади и ложку в руки дал и хлебца немножко и штец дал похлебать – зело прикусны, хороши, - и рекл мне полно, довлеет ти к укреплению! И не стало его». Изумительная по своей реалистичности картина трёхдневного заключения, с упоминанием таких бытовых деталей, как мыши, блохи и тараканы, превратилась под пером Аввакума в чудесную сцену насыщения узника ангелом.

Умение связывать воедино слова, движения и чувства человека позволяло Аввакуму в предельно лаконичной форме передавать не только внешний портрет изображаемого им лица, но и его психологию. В сибирской ссылке протопоп столкнулся с воеводой Пашковым, самодуром и деспотом. Приходится удивляться художественному мастерству Аввакума, сумевшего дать живые портретные зарисовки двух характеров: одного – деспота, требующего безусловной покорности и раболепия, и другого – несгибаемого, волевого человека, в любых истязаниях сохраняющего своё достоинство.

Подлинным шедевром портретного мастерства Аввакума является его краткий рассказ о возвращении из Сибири, в котором центральное место его жене Анастасии Марковне. Ехать пришлось долго, зимой. «Под ребят и под рухлядишко дали две клячи, а сам протопоп с женой должны были идти пешком. «Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошадей не смеем, а за лошадьми идти не поспеем, голодные и тёмные люди. В иную пору протопопица бедная брела, брела, да и повалилась, и встать не может… Опосле на меня бедная пеняет, говоря: долго ли муки сея, протопоп, будет? И я говорю: Марковна, до самыя смерти. Она же, вздыхая, отвещала: добро, Петрович, ино ещё побредём». В нескольких строках перед нами возникает образ самоотверженной подруги гонимого протопопа. Во всей средневековой русской литературе, может быть, только один образ Ярославны не уступит по своей художественной законченности и выразительности этому образу преданной и самоотверженной русской женщины.

Аввакум в своей литературной деятельности проявил необычайное новаторство, отказавшись от условностей и традиций средневековой письменности. Он смело ввёл народное просторечие в книжный язык, разрушил окостеневшие формы «житийного» жанра, впервые в русской литературе написал своё собственное «житие». Даже в обычные истолкования библейских евангельских легенд он ввёл поразительные по своей рельефности и реализму картины современного ему русского быта.

Как писатель и как человек Аввакум в высшей степени сложен и противоречив. Исследователь В. Комарович так о нем писал: «Всё творчество Аввакума противоречиво колеблется между стариной и «новизнами», между догматическими и семейными вопросами, между молитвой и бранью…Он всецело находится ещё в сфере символического церковного мировоззрения, но отвлечённая церковно-библейская символика становится у него конкретной, почти видимой и ощутимой. Всё русское для него прежде всего раскрывается в области интимных чувств, интимных переживаний и семейного быта. Он русский не только по своему происхождению и не только по своим патриотическим убеждениям: всё русское составляло для него тот воздух, которым он дышал, и пронизывало собой всю его внутреннюю жизнь, все чувства. А чувствовал он так глубоко, как немногие из его современников накануне эпохи ПетраI, хотя и не видел пути, по которому пойдёт новая Россия.

В русской литературе одним из продолжателей традиций житийной литературы можно назвать Н.С. Лескова. «Однодум», «Очарованный странник», «Запечатленный ангел», «Человек на часах» и др.). Однодум – квартальный Рыжов, типичный лесковский праведник. В его образе особенно полно выражен комплекс идей и чувств, обусловливающий поведение праведного. Праведники проживают изо дня в день праведно долгую жизнь, не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего и не осудив пристрастного врага.