21.Эволюция лирики ф.И. Тютчева. Своебразие поэтики,

ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ПОЭТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ.

СОВРЕМЕННЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ О ТЮТЧЕВЕ.

Ответ.

Поэзия Ф.И. Тютчева не укладывается в определённую и законченную эпохи развития русской литературы. Самобытным и зрелым поэтом он стал уже в 30-е годы (в пушкинский журнал «Современник» Тютчевым было прислано 15 стихотворений, и опубликованы они были под названием: «Стихотворения, присланные из Германии»). Но его творчество осталось мало замеченным. Открытие поэзии Ф.И. Тютчева состоялось позднее, в начале 50-х годов, в статье Н.А. Некрасова «Русские второстепенные поэты».

Исследователь поэзии Тютчева Н.Я. Берковский так объясняет этот парадокс: хотя по времени поэт принадлежал к первой половине XIX в., но по духу своему предвосхищал творчество зрелого Толстого и Достоевского. Уже в 30-е годы Тютчева волновали те проблемы, которые, спустя четверть века, захватили русских романистов. Берковский объяснял пророческий дар Тютчева тем, что его мироощущение сформировалось под мощным воздействием двух полюсов мировой истории. Хорошо зная русскую жизнь, он глубже многих людей своего времени был приобщён к жизни Западной Европы. После революции 1789 года от былого патриархального благополучия в Европе не осталось и следа. В 30-е-40-е годы XIX в. Европа переживала переходную ситуацию, в чём-то аналогичную той, в которой оказалась Россия второй половины XIX в., «когда в ней всё переворотилось и только начинает устраиваться» Тютчев раньше многих почувствовал, что современная ему европейская цивилизация стоит на пороге грандиозных исторических потрясений. В стихотворении «Цицерон» он писал:

Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!

Его призвали всеблагие как собеседника на пир!

Предвосхищая Достоевского, Тютчев ставит точный диагноз болезни, поразившей Европу. В стихотворении «Наш век» он видит причину распада личности в утрате религиозной веры:

Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует…

Он к свету рвётся из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушён,

Невыносимое он днесь выносит…

И сознаёт свою погибель он,

И жаждет веры, но о ней не просит…

Эпидемия неверия угрожает и России, по мнению поэта. Он считает, что в эпоху реформ и революций этой болезни России не избежать, но он и подсказывает, что обуздает «русский хаос» «сердечное знание Христа», которое вслед за Тютчевым будет считать спасительным для русского человека и Достоевский.

Над этой тёмною толпой непробуждённого народа

Взойдёшь ли ты когда, Свобода, блеснёт ли луч твой золотой?

Блеснёт твой луч и оживит, и сон развеет и туманы…

Но старые, гнилые раны, рубцы насилий и обид,

Растленье душ и пустота, что гложет ум и в сердце ноет, -

Кто их излечит, кто прикроет?.. Ты, риза чистая Христа…

В лице Ф.И. Тютчева наша литература обрела поэта-мыслителя, одного из родоначальников русской философской лирики. Обращение Тютчева к философским проблемам не было исключительным. Верный своему времени, поэт принадлежал к поколению людей, которое вышло на литературную сцену после трагического поражения декабристов. Энергии политического действия оно противопоставило энергию мысли, ушло из политики в напряжённую внутреннюю работу. Оно вырастило зерно, из которого родилась самобытная русская мысль – от Тютчева, Хомякова, И. Киреевского до Соловьёва, Бердяева, Ильина и Флоренского. Длительное пребывание Фёдора Ивановича в Германии способствовало ускоренному созреванию философской мысли. Поэт оказался в Мюнхене, в городе Шеллинга, немецкого философа, с которым Тютчев был лично знаком.

Вселенная воспринималась Шеллингом как живое и одухотворённое существо, которое развивается и растёт, устремляясь к торжеству правды, добра и красоты, к мировой гармонии. Ступени природы от минеральных веществ до явлений органических – органы Мировой души, Бога. «Мёртвой природы нет. И в неорганической материи бьётся пульс жизни, теплится всеоживляющая Мировая Душа. Природа должна быть понята как зримый Дух, а Дух – как незримая природа», - утверждал Шеллинг.

Вслед за Шеллингом Тютчев прозревает в природе живую, божественную сущность мира. То, что для предшественников Тютчева выступало как поэтическая условность, как художественное олицетворение, - для поэта стало символом веры в таинственную жизнь, струящуюся в глубинах природного вещества:

Не то, что мните вы, природа: не слепок, не бездушный лик –

В ней есть душа, в неё есть свобода, в неё есть любовь, в ней есть язык…

В его стихах «лениво дышит полдень мглистый», «небесная лазурь смеётся», осенний вечер озарён «кроткою улыбкой увяданья». В его поэзии исчезают барьеры между человеческим и природным мирами: природа живёт страданиями и радостями человека, а человек – страданиями и радостями природы.

Дума за думой, волна за волной – два проявленья стихии одной:

В сердце ли тесном, в безбрежном ли море, здесь – в заключении, там – на просторе…

Смотри, как облаком живым фонтан сияющий клубится!

Как пламенеет, как дробится его на солнце влажный дым.

Лучом поднявшись к небу, он коснулся высоты заветной,

И снова пылью огнецветной ниспасть на землю осуждён.

О, смертной мысли водомёт, о, водомёт неистощимый,

Какой закон непостижимый тебя стремит, тебя мятёт?

Как страстно к небу рвёшься ты! Но длань незримо-роковая,

Твой луч упорно преломляя, сверзает мощно с высоты!

(«Фонтан»).

Снятие границ между разными, далеко отстоящими друг от друга явлениями бытия приводит Тютчева к неожиданным смелым и дерзким ассоциациям:

Впросонках слышу я – и не могу вообразить такое сочетанье,

А слышу свист полозьев на снегу и ласточки весенней щебетанье.

С горечью и сожалением говорит Тютчев о людях, для которых живая жизнь природы чужда и непонятна:

Они не видят и не слышат, живут в сем мире, как впотьмах,

Для них и солнца, знать, не дышат, и жизни нет в морских волнах.

Лучи к ним в душу не сходили, весна в груди их не цвела,

При них леса не говорили, и ночь в звездах нема была.

………………………………………………………………..

Не их вина: пойми, коль может, органа жизнь глухонемой!

Увы, души в нём не встревожит и голос матери самой!

Мир природы и человека в восприятии Тютчева не завершён, он находится в состоянии мучительного творческого развития. Это развитие в философской лирике Тютчева протекает в борьбе двух универсальных состояний бытия – хаотического с космическим. Хаос воплощает стихию бунта и разрушения, космос – стихию примирения и гармонии. В хаосе преобладают демонические, в космосе – божественные энергии. Борьба между ними ещё не закончена, поэтому порядок и организация в мире – «златотканный покров», под которым дремлют до поры силы разрушения:

Когда пробьёт последний час природы,

Состав частей разрушится земных,

Всё зримое опять покроют воды,

И Божий лик изобразится в них.

(«Последний катаклизм»).

Борьба космоса с хаосом наиболее интенсивна в общественной жизни и в душе человека. В стихотворении «День и ночь» потрясение, взрыв совершаются в столкновении дневных, космических с ночными, хаотическими стихиями бытия:

На мир таинственный духов, над этой бездной безымянной,

Покров наброшен златотканный высокой волею богов.

День – сей блистательный покров…

Но дневная жизнь современного человечества не в состоянии утолить его тоску по иным, более свободным формам общения. Эти неудовлетворённые потребности тревожат человека, ищут выхода. И как только благодатный покров дня поглощается ночным мраком, выходит на поверхность и обнажается неохваченная космосом тёмная бездна с «её страхами и мглами».

Но меркнет день – настала ночь; пришла – и с мира рокового

Ткань благодатную покрова, сорвав, отбрасывает прочь…

И бездна нам обнажена с своими страхами и мглами,

И нет преград меж ей и нами – вот отчего нам ночь страшна!

Угрожающая власть хаотических сил над душою человека особенно глубоко переживается в моменты ночной бури, когда разыгрываются и в самой природе дикие, стихийные силы:

О чём ты воешь, ветр ночной? О чём так сетуешь безумно?..

Что значит странный голос твой, то глухо жалобный, то шумно?

Понятным сердцу языком твердишь о непонятной муке –

И роешь, и взрываешь в нём порой неистовые звуки!..

Стихия хаоса часто проявляется во сне, раскрепощающем скованные днём тёмные стороны души. Во время сна эти силы выходят на поверхность их бездны нашего подсознания, угрожая личности разрушением и распадом:

Как океан объемлет шар земной, земная жизнь кругом объята снами;

Настанет ночь – и звучными волнами стихия бьёт о берег свой.

Трагическое звучание в лирике Ф.И. Тютчева получает тема одиночества человека, наиболее глубоко раскрытая в стихотворении «Silentium» («Молчание»). Поэт сетует на роковое бессилие слова, неспособного точно выразить живую мысль и слово. Приблизительность, грубость человеческих слов по сравнению с бездонной глубиной душевного мира обрекает человека на вечное одиночество:

Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?

Поймёт ли он, чем ты живёшь? Мысль изречённая есть ложь.

Взрывая, возмутишь ключи, - питайся ими и молчи.

В 1844 году в творчестве Ф.И. Тютчева совершается поворот, связанный с окончательным возвращением поэта в Россию. Происходят существенные перемены в поэтическом творчестве Ф.И. Тютчева: хаос страстей постепенно умиротворяется. В зрелых произведениях поэта намечается выход к православной вере, призванную спасти современную эгоистическую личность от душевного опустошения и саморазрушения. Удивительно, что логика развития творчества Тютчева предвосхищает путь духовных исканий Достоевского и его героев: от сомнения, неверия, душевных метаний – к христианскому возрождению падшего человека. Одновременно в лирике позднего Тютчева совершается поэтическое открытие народной России:

Эти бедные селенья, эта скудная природа –

Край родной долготерпенья, край ты русского народа!

Не поймёт и не заметит гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит в наготе твоей смиренной.

Удручённый ношей крестной, всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя.

Перемены, произошедшие в лирике поэта, особенно очевидны при сопоставлении ранних и поздних стихотворений. Например, «Осенний вечер» (1830) и «Есть в осени первоначальной…» (1857). В первом стихотворении природа не конкретизирована: «светлость осенних вечеров» не представлена в живой и зримой картине. Во втором стихотворении она приобретает яркую живописную изобразительность:

Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора –

Весь день стоит как бы хрустальный, и лучезарны вечера…

Даже время года в этом стихотворении детализируется: не осенний вечер вообще, но «лучезарный» вечер «осени первоначальной». В первом стихотворении образ пространства не заземлён и универсально всеобъемлющ: «туманная и тихая лазурь над сиротеющей землёю». Во втором стихотворении поэтическое зрение Тютчева становится предельно острым. Картина осени имеет тут чисто русскую окраску благодаря мастерски подобранным деталям:

Где бодрый серп гулял и падал колос, теперь уж пусто всё – простор везде –

Лишь паутины тонкий волос блестит на праздной борозде.

В первом стихотворении поэт наделяет природу свойствами любого человека вообще («зловещий блеск дерев», «кроткая улыбка увяданья»), во втором он вводит в природу крестьянина с его трудом на русской ниве.

Сопоставляя эти стихотворения, нельзя не заметить эволюции в самом душевном состоянии поэта. В «Осеннем вечере» его чувства трагически напряжены, в них ощутим преизбыток неупорядоченных , хаотических сил, готовых прорваться и разрешиться душевной катастрофой. Во втором стихотворении чувства поэта обретают удовлетворённость, национально-русскую окрашенность. За картиной осени стоит образ склоняющейся к закату человеческой жизни. Но теперь поэт находит в осеннем увядании особую прелесть и гармонию:

Пустеет воздух, птиц не слышно боле,

Но далеко ещё до первых зимних бурь –

И льётся чистая и тёплая лазурь

На отдыхающее поле…

Эти же перемены можно заметить и в любовной лирике поэта:

Я встретил Вас, и всё былое в отжившем сердце ожило!

Я вспомнил время золотое, и сердцу стало так тепло!

Но такие пушкинские черты даже в зрелой лирике Тютчева появляются редко. В его знаменитом «Денисьевском цикле» любовь всё-таки лишена просветлённой пушкинской чистоты. В любви клокочут хаотические, разрушительные стихии, которыми не в силах управлять человек.

О, как убийственно мы любим, как в буйной слепоте страстей

Мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей!

Впервые в русской лирике, в чём-то соперничая с Некрасовым, Тютчев показал не только прекрасные мгновения взлёта любовных чувств, но и ужасные моменты их падения.

Известно, что Тютчев был любимым поэтом Л.Н. Толстого. И это не удивительно, потому что в своей любовной лирике он высветил трагическую природу любви, которая всегда волновала Толстого и получила глубокое освещение в романе «Анна Каренина».

Чему молилась ты с любовью, что, как святыню, берегла,

Судьба людскому суесловью на поруганье предала.

Любовь у Тютчева трагична ещё и потому, что она обещает человеку больше, чем в состоянии вместить его смертная природа. Находясь под высоким напряжением любовного чувства, человек не выдерживает и сгорает в нём, как сгорела лирическая героиня «Денисьевского цикла». Можно привести несколько стихотворений из этого цикла в качестве примеров: «Весь день она лежала в забытьи…», «Я очи знал, о, эти очи…», «Не говори, меня он, как и прежде, любит…» и др.

22. ДРАМАТУРГИЧЕСКИЙ МЕТОД А.Н. ОСТРОВСКОГО. «ГРОЗА»,

«БЕСПРИДАННИЦА». (Анализ одной из драм на выбор).

Ответ.

Литературная деятельность А.Н. Островского началась в 1849 году, с выходом в свет его пьесы «Свои люди – сочтёмся». Творчество Островского теснейшим образом связано с принципами «Натуральной школы». Не случайно Добролюбов называл его пьесы «пьесами жизни». Они представлялись критику новым словом в драматургии. Он писал, что пьесы Островского – «это не комедии интриг и не комедии характеров собственно, а нечто новое, чему мы бы дали название «пьес жизни», если бы это не было слишком обширно и потому не совсем определённо». «Мы хотим сказать, что у него на первом плане является всегда общая, не зависящая ни от кого из действующих лиц обстановка жизни», - обнаруживается в пьесах Островского в самых повседневных, обычных фактах жизни, в мельчайших изменениях человеческой души. Говоря о быте этого «тёмного царства», который стал главным объектом изображения в пьесах драматурга. Добролюбов отмечал, что «вечная вражда господствует между его обитателями. Тут все в войне…».

Для распознавания и художественного воспроизведения этой непрекращающейся войны требовались совершенно новые методы её изучения, требовалось, если говорить словами Герцена, ввести употребление микроскопа в нравственный мир. Островский, не зная об этих словах Герцена, ощущал уже настоятельную потребность именно в таком микроскопическом изучении жизни. Островского называют «Колумбом Замоскворечья», «страны, до сего времени в подробности неизвестной и никем ещё из путешественников неописанной. …Известно только положение и имя этой страны; что же касается до обитателей её, т.е. образ жизни их, язык, нравы, обычаи, степень образованности, - всё это было покрыто мраком неизвестности», - писал сам Островский. И в этом заключалось то новое, что было отмечено уже современниками драматурга. Однако писатель не ограничивался только верной внешней картиной быта. Он стремился отыскать в русской действительности положительные начала, что прежде всего сказалось в сочувственном изображении «маленького человека». Островский выступил как продолжатель гуманистической традиции русской литературы. Не случайно произведения Гоголя и Белинского были для него непререкаемым авторитетом. Он видел в Белинском не только критика и мыслителя, но и учителя. Вслед за ним высшим критерием художественности драматург считал реализм и народность, которые немыслимы как без трезвого, критического отношения к действительности, так и без утверждения народного положительного начала.

Островский считал, что писатель обязан не только сродниться с народом, изучая его язык, быт и нравы, но и должен овладеть новейшими теориями искусства. Всё это сказалось на взглядах Островского на драму, которая из всех видов словесного искусства стоит ближе всего к широким демократическим слоям населения. Наиболее действенной формой драматург считал комедию. Тем самым Островский-комедиограф продолжал сатирическую линию русской драмы, начиная с Фонвизина, Грибоедова и Гоголя.

Первая же его пьеса, которая принесла ему шумный успех, - «Свои люди – сочтёмся», ставилась его современниками в ряд гоголевских произведений и называлась купеческими «Мёртвыми душами». В.Ф. Одоевский писал: «Я считаю на Руси три трагедии: «Недоросль», «Горе от ума», «Ревизор», на «Банкроте» (так первоначально была названа комедия) я ставлю номер четвёртый.». Влияние гоголевской традиции в «Своих людях…» действительно велико. Молодой драматург избирает сюжет. В основе которого лежит довольно распространённый случай мошенничества в купеческой среде. Самсон Силыч Большов занимает у своих собратьев-купцов большой капитал и, поскольку отдавать долги ему не хочется, объявляет себя банкротом. Своё состояние он переводит на имя приказчика Лазаря Подхалюзина, а для крепости мошеннической сделки отдаёт за него замуж свою дочь Липочку. Большова сажают в долговую тюрьму, но он не унывает, поскольку верит, что Лазарь внесёт для его освобождения небольшую сумму от полученного капитала. Однако он ошибается. Лазарь и родная дочь Липочка не дают отцу ни копейки.

Мир патриархальных купцов сменяется в позднем творчестве А.Н. Островского царством цепких, хитрых и умных дельцов. Обращение к новым общественным явлениям приводит к большим переменам в художественной сути поздних драм .Особенно наглядно эволюция драматургического таланта писателя ощутима в его драме «Бесприданница» (1879) , по праву оспаривающей первенство у «Грозы».

С бурным и стремительным развитием капиталистических отношений в 70-е годы в купеческом мире совершаются большие перемены. Он всё более усложняется, порывает связи со старой народной моралью, с домостроевскими традициями. Купцы из мелких торговцев становятся миллионщиками, завязывают международные связи, получают европейское образование. Патриархальная простота нравов уходит в прошлое. Фольклор сменяет классическая литература, народная песня вытесняется романсом. Купеческие характеры психологически утончаются и усложняются. Они уже никак не вписываются в устойчивый быт, и для их изображения требуются новые драматургические приёмы.

Конфликт «Бесприданницы» - вариация на тему «Грозы». Молодая девушка из небогатой семьи, чистая и любящая жизнь, художественно одарённая, сталкивается с миром дельцов, где её красота предаётся поруганию. Но между Катериной из «Грозы» и Ларисой из «Бесприданницы» очень большая разница. Душа Катерины вырастает из народных песен, сказок и легенд. В её мироощущении живёт многовековая крестьянская культура. Характер Катерины целен, устойчив и решителен. Лариса – более хрупкая и незащищённая. В её музыкально-чуткой душе звучат цыганские песни и русские романсы, стихи Лермонтова и Баратынского. Её натура более утончённа и психологически многокрасочна, но именно поэтому она лишена свойственной Катерине внутренней силы и бескомпромиссности.

В основе драмы – социальная тема: Лариса бедна, она бесприданница, и этим определяется её трагическая судьба. Она живёт в мире, где всё продаётся и покупается, но поэтическая душа Ларисы летит над миром на крыльях музыки: она прекрасно поёт, играет на фортепьяно, гитара звучит в её руках. Лариса – в переводе с греческого – чайка. Мечтательная и артистичная, она не замечает в людях пошлости, видит их глазами героини русского романса и действует в соответствии с ним.

В кульминационной сцене драмы Лариса поёт Паратову романс на стихи Баратынского «Не искушай меня без нужды». В духе этого романса воспринимает Лариса и характер Паратова, и свои отношения с ним. Для неё существует только мир чистых страстей, бескорыстной любви, очарования. В её глазах роман с Паратовым – это история о том, как, овеянный тайной и загадкой, роковой обольститель, вопреки мольбам Ларисы, искушал её.

По мере развития действия в драме нарастает несоответствие между романтическими представлениями Ларисы и прозаическим миром людей, её окружающих. Люди эти по-своему сложные и противоречивые. И Кнуров, И Вожеватов, и Карандышев способны ценить красоту, искренне восхищаться талантом. Паратов, судовладелец и блестящий барин, не случайно кажется Ларисе идеалом мужчины. Он человек широкой души, отдающийся искренним увлечениям, готовый поставить на карту не только свою, но и чужую жизнь. Душевные взлёты Паратова завершаются торжеством трезвой прозы и делового расчёта. Обращаясь к Кнурову, он заявляет: «у меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так всё продам, что угодно». Речь идёт о пароходе «Ласточка». Но так же он поступает и с Ларисой: оставляет её ради выгоды (женитьбы на миллионе), а губит ради легкомысленного удовольствия. Бросая вызов Паратову, Лариса готова выйти замуж за Карандышева. Его она тоже идеализирует как человека с доброй душой, бедного и непонятого окружающими. Но героиня не чувствует уязвлённо-самолюбивой, завистливой души Карандышева. Брак с Ларисой тешит его тщеславные чувства. В финале драмы к Ларисе приходит прозрение. Когда она с ужасом узнаёт, что её хотят сделать содержанкой, что Кнуров и Вожеватов её разыгрывают в орлянку, героиня произносит роковые слова: «…Они правы, я вещь, а не человек». Она хочет броситься в Волгу, но у неё на это недостаёт сил. В порыве отчаяния она способна лишь бросить болезненный вызов миру наживы и корысти: «Уж если быть вещью, так одно утешение – быть дорогой, очень дорогой». И только выстрел Карандышева ставит точку на всех её метаниях.

В «Бесприданнице» Островский приходит к раскрытию сложных, психологически многозвучных человеческих характеров и жизненных конфликтов. Не случайно, в роли Ларисы прославилась В.Ф. Комиссаржевская, актриса утончённых духовных озарений. Которой суждено было сыграть потом Нину Заречную в «Чайке» А.П Чехова. Поздний Островский создаёт драму, по психологической глубине уже предвосхищающую появление нового театра – театра Чехова.

А.Н. Островскому наша драматургия обязана неповторимым национальным обликом. Драма Островского, в отличие от драмы западноевропейской, чуждается сценической условности, уходит от хитросплетений интриги. Её сюжеты отличаются классической простотой и естественностью, они создают иллюзию нерукотворности всего, что совершается перед зрителем. Островский любит начинать свои пьесы с ответной реплики персонажа. Чтобы у читателя и зрителя появилось ощущение врасплох застигнутой жизни. Финалы же его драм всегда имеют относительно счастливый или относительно печальный конец. Это придаёт произведениям Островского открытый характер: жизнь началась до того, как был поднят занавес, и продолжается после того, как он опущен. Конфликт завершён, но лишь относительно: он не развязал всей сложности жизненных коллизий. Островский питает доверие к повседневному ходу жизни изображение которого смягчает самые острые драматические конфликты и придаёт драме эпическое звучание: зритель чувствует, что творческие возможности жизни неисчерпаемы, итоги, к которым привели события относительны, движение жизни не завершено и не остановлено.

Произведения Островского не укладываются ни в одну из классических жанровых форм, что дало повод Добролюбову назвать их»пьесами жизни». Островский не любит отторгать от живого потока действительности только комическое или только трагическое: ведь в жизни нет ни исключительно смешного, ни исключительно ужасного. Высокое и низкое, серьёзное и смешное пребывают в ней в растворённом состоянии. Причудливо переплетаясь друг с другом. Всякое стремление к классическому совершенству формы оборачивается некоторым насилием над жизнью. Совершенная форма – свидетельство неисчерпаемости творческих сил жизни. А русский драматург доверчив к жизни и недоверчив к итогам. Английский критик Рольстон писал об Островском: «…Русский драматург предпочитает с демократическим простодушием не усложнять в жизни простое, а упрощать сложное, снимать с героев покровы хитрости и обмана, интеллектуальной изощрённости и тем самым обнажать сердцевину вещей и явлений. Его мышление сродни мудрой наивности народа. Умеющего видеть жизнь в его основах, сводящего каждую сложность к таящейся в её недрах неразложимой простоте. Островский-драматург часто творит в духе известной народной пословицы: «На всякого мудреца довольно простоты».