Статья размещена по адресу: http://scepsis.Ru/library/id_393.Html

Юрий Семёнов

Тотемизм, первобытная мифология и первобытная религия

В опубликованных в предшествующих номерах «Скепсиса» моих статьях «Возникновение религии и ее первая, исходная форма — магия» (№ 1, 2002) и «Основные этапы эволюции первобытной религии» (№ 2, 2003) нарисована картина возникновения и развития религии в первобытном обществе. Было выделено шесть основных форм и одновременно основных этапов эволюции религии в первобытном обществе (в широком смысле слова, включая и предклассовое общество). Это — магия, оменализм, фетишизм, эманизм, демонизм (анимизм) и политеизм.

Но у каждого, кто знаком с работами о первобытной религии, с необходимостью должен возникнуть вопрос о том, почему в этих статьях ничего не сказано о тотемизме, который почти всеми специалистами в этой области считается одной из форм первобытной религии. Другой столь же естественный вопрос касается мифологии. Несомненно, что почти у всех, если не у всех, народов первобытного общества существовала мифология. Большинство ученых считает, что мифы являются проявлениями религии, или, по меньшей мере, теснейшим образом связаны с ней. Но о них в указанных статьях опять-таки нет ни слова.

Ответ прост. Вопреки общему мнению, тотемизм в своей изначальной форме религией не был. Мифы тоже первоначально возникли вне какой-либо связи с религией, не были религиозными. Перед нами вполне самостоятельная линия эволюции одной из сфер духовной жизни людей первобытного (а затем и более позднего) общества, которая лишь позднее пересеклась с линией развития религиозных представлений и серьезно сказалась на ней.

Тотемизм в своей исходной форме представлял собой глубокую, не знающую сомнений веру в полное тождество членов того или иного человеческого коллектива (первоначально — праобщины, позднее — рода) с особями одного определенного вида животных (медведями, волками, оленями и т.п.). Этот вид животных, а тем самым и каждое животное данного вида, являлся тотемом данной группы людей, а тем самым и любого из ее членов. В своей сущности тотемизм был не чем иным, как осознанием реального единства человеческого коллектива, фундаментальной общности всех его членов и одновременно столь же фундаментального их отличия от членов всех других существующих на земле человеческих коллективов. Если все рассмотренные в названных выше статьях формы религии, исключая политеизм, были отражением господства над людьми слепой необходимости природы, то тотемизм был отражением господства над человеком сил общественного развития, отражением не природного, а общественного бытия. И это отражение, так же, как и отражение в магии, оменализме и т.п. господства над людьми объективных природных сил, было не адекватным, а иллюзорным, фантастическим. Поэтому тотемизм, как и магия, оменализм, фетишизм и т.п., был верой. Все это и дало основание трактовать тотемизм как одну из форм религии. Однако согласиться с таким пониманием тотемизма нельзя.

Понятия иллюзии и религии далеко не тождественны. Всякая религия есть иллюзорное отражение действительности, но не всякое иллюзорное отражение действительности является религией. Могут существовать и существуют различного рода нерелигиозные иллюзии. Религией является только такая иллюзия, которая включает в качестве неотъемлемого момента веру в сверхъестественную силу, от которой зависят ход и исход человеческих действий, веру в сверхъестественное влияние на судьбу человека. Если подобного рода вера отсутствует, иллюзия не может быть охарактеризована как религиозная, сколь бы фантастическими ни были составляющие ее представления.

Животные, являвшиеся тотемом, никогда не наделялись в воображении людей способностью сверхъестественным образом влиять на их дела. Поэтому тотемизм в его исходной форме не был религией.

В процессе своего оформления и развития тотемизм оброс значительным числом всевозможных ритуальных действий. В частности, возникли особые празднества, во время которых люди облекались в шкуры тотемных животных и подражали их действиям. Но эти тотемистические пляски не представляли собой религиозного культа. Люди, их совершавшие, не ставили своей целью добиться от тотемных животных благоприятного воздействия на ход и исход их деятельности. Суть тотемистических плясок заключалась в подтверждении идентичности членов данного коллектива и животных тотемного вида. В последующем некоторые из действий, совершаемых во время такого рода празднеств, приобрели характер магических обрядов. В тотемистическую обрядность вплелись и новые, чисто магические, действия. Тем самым тотемизм оказался связанным с магией, но формой религии он при этом не стал.

Мифология оказалась наряду с тотемизмом предметом данной работы не просто потому, что оба эти явления были обойдены в двух предшествующих статьях. Связь их является гораздо более глубокой. Суть дела в том, что именно к тотемизму уходит своими корнями мифология и что первые мифы были тотемистическими.

Вопрос о природе мифов и об отношении мифологии к религии является одним из самых спорных. По этой проблеме существует поистине необозримое число работ, причем самого различного достоинства. Имеются такие, которые не представляют никакой научной ценности. К числу их относятся, в частности, превозносимая сейчас до небес работа А.Ф.Лосева «Диалектика мифа» (1930) и восторженно восхваляемые труды К.Леви-Строса «Дикарское мышление» (1962), «Мифологики» (Т. 1–4. 1964–1971) и др., посвященные данной тематике. Но есть и такие работы, которые, несомненно, представляют собой существенный вклад в науку. Если ограничиться только последними десятилетиями, то это, прежде всего, большая статья С.А.Токарева «Что такое мифология?» (1962) и небольшая, но крайне содержательная книга М.И.Стеблина-Каменского «Миф» (1976).

Не вдаваясь в обсуждение всей сложной проблемы возникновения и сущности мифологии, ибо для этого пришлось бы написать целую книгу, остановлюсь лишь на тех моментах, без которых обойтись совершенно невозможно. Прежде всего, миф (греч. «миф» — слово, сказание, предание) есть текст, передающийся не только из уст в уста, но и от поколения к поколению, т.е. произведение словесности. Причем миф есть такое произведение словесности, в котором, по убеждению людей, среди которых он циркулирует, повествуется о реально происходивших событиях. В своей классической форме миф представляет повествование, в котором те или иные социальные или природные явления истолковываются и объясняются как результаты действий определенных персонажей — героев этого рассказа. У людей, в среде которых живет миф, нет сомнения в реальности этих героев и совершаемых ими действий. Такая вера, причем не требующая никаких доказательств, — необходимый признак мифа. Миф, в правоту которого не верят, - это то же самое, что божество, существование которого никем не признается.

Первыми объектами мифического истолкования, объяснения были не социальные институты и природные явления, а определенные действия людей. Этими действиями были не обычные, обыденные дела, диктуемые житейскими обстоятельствами (изготовление орудий, охота, приготовление пищи и т.п.). Они и так были понятны. Не были ими и магические и вообще все культовые действия. Они тоже были понятны: люди их совершали, чтобы обеспечить успех здравых практических действий. Загадочными были нерелигиозные обрядовые, ритуальные действия, которые передавались от поколения к поколению и совершались в силу традиции. И здесь, как и в случае с возникновением религии, «вначале было дело». Положение о том, что миф возник из ритуала, одним из первых выдвинул Дж.Фрейзер в книге «Золотая ветвь» (1890) а У.Дж.Робертсон Смит в «Лекциях о религии семитов» (1907) развил его. В дальнейшем оно получило обоснование в трудах значительного числа исследователей.

К числу нерелигиозных ритуальных действий прежде всего относились те, что совершались людьми на тотемистических торжествах. Исполняемые членами коллектива, ряжеными под тотемное животное, ритуальные тотемистические пляски стали истолковываться как сцены из жизни далеких предков, а эти предки начали рассматриваться как существа, бывшие одновременно и людьми, и животными, как полулюди-полуживотные. Передаваясь из поколения в поколение, описания и объяснения этих обрядов стали развертываться в более или менее связные повествования о жизни и похождениях тотемистических предков. Первые мифы были, таким образом, тотемистическими. Когда становление тотемистических мифов завершилось, обряды, давшие им начало, выступили как инсценировки этих мифов, драматические иллюстрации к ним.

Вместе с возникновением тотемистической мифологии оформилось представление об особом отдаленном времени, когда происходили события, описанные в мифах. Оно получило особое название. У аранда (арунта) Австралии, например, мифическое время называлось альчера, или альтжира. Это мифическое прошлое качественно отличалось от времени, в котором живут сейчас люди. Для последнего времени трудно подобрать подходящее название. Я буду называть его нынешним временем. Но при этом необходимо сразу же уточнить, что нынешнее время в данном понимании включает в себя не только настоящее, но и прошлое, но такое прошлое, которое отлично от мифического прошлого. Мифическое прошлое - совершенно иное прошлое, чем нынешнее, современное прошлое.

Мир, каким он был в мифическом прошлом, рассматривался как качественно отличный от мира, каким он является в нынешнее время. Одновременно с раздвоением времени в сознании людей на мифическое и нынешнее время произошло и раздвоение мира на мир мифический, существовавший в мифическое время, и мир нынешний, существующий в нынешнее время.

Между мифическим и нынешним временами, между мифическим и нынешним мирами существовала, согласно представлениям людей, неразрывная связь. Нынешний мир обязан своим существованием мифическому миру. Нынешний мир является именно таким, а не иным благодаря действиям тотемистических предков в мифическое время. Они в этом смысле являются его создателями, точнее, его оформителями. Они не создали мир из ничего. Они только придали ему именно такую форму, создав определенные обычаи, нормы, социальные институты. И чтобы нынешний мир остался именно таким, а не иным, не перестал быть таким, нынешним людям в нынешнее время необходимо повторять действия, которые производили тотемистические предки в мифическом прошлом, т.е. совершать тотемистические обряды, свято блюсти тотемистический ритуал.

Важнейшей в мифологии была идея создания, творения. Именно она легла в основу объяснения вначале социальных, а затем и природных явлений. Объяснить явление — значит, рассказать о том, как оно возникло. А возникло оно в результате действий определенных существ, т.е. было создано этими существами. Нетрудно понять, что в основе такого способа объяснения происхождения явлений лежало наблюдение за повседневной производственной деятельностью людей, в ходе которой ими создавались самые разнообразные вещи (орудия, утварь, одежда, жилища и т.п.). Возникнув еще в тотемистических мифах, идея объяснения явлений путем рассказа об их создании определенными существами в последующем получила развитие.

Уже тотемистические предки были творцами обычаев, норм, социальных институтов и в этом смысле создателями нынешнего мира. Следующий шаг — индивидуализация представлений о творцах. На смену совокупности тотемистических предков, которые неотличимы друг от друга и действуют только как своеобразный коллектив, приходят мифические же существа, но теперь уже индивидуализированные, что в частности проявляется в появлении у них собственных имен. Эти мифические персонажи, которых в литературе чаще всего именуют культурными героями, не только вводят новые нормы, обычаи, ритуалы, но и изобретают орудия, создают и изменяют различного рода природные явления и даже творят мир.

Но это творение мира не мыслилось как его созидание из ничего. Идея о творении вещей и мира в целом из ничего совершенно чужда мифическим представлениям. Как уже отмечалось, в основе идеи объяснения происхождения социальных и природных явлений путем рассказа о создании определенными существами лежало наблюдение за производственной, созидательной деятельностью. Люди же всегда творили орудия и другие нужные им вещи из уже существовавших материалов (камня, кости, дерева и т.п.) путем придания им новой формы. Точно так же и мифические герои создавали нынешний мир путем придания новой формы тому, что существовало до этого акта. С переходом от тотемистических предков к культурным героям миф постепенно отрывается от обрядов и теперь может создаваться независимо от них.

Бесспорно, что тотемистические предки и культурные герои суть существа фантастические, иллюзорные. Иллюзорным, фантастическим является и мифический мир. Это одна из причин, которая легла в основу трактовки мифологии как религии, а мифических персонажей как демонов или богов. Но хотя такой взгляд на религию имеет определенное основание, он, тем не менее, ошибочен.

Выше уже отмечалось, что не всякая иллюзия является религиозной иллюзией. Развивая эту идею, можно добавить, что не всякое иллюзорное, фантастическое существо, в существование которого люди верят, является демоном или богом.

Богов и демонов принято называть сверхъестественными существами, а их мир — сверхъестественными миром. Если понимать под сверхъестественными существами такие создания человеческой фантазии, которых в реальности нет, но в бытие которых люди верят, то в таком случае в это понятие нужно включить и мифические персонажи. Но при изложении проблемы происхождения и эволюции первобытной религии под сверхъестественным прежде всего понималась сила, которой в реальности нет, но от которой, согласно религиозным верованиям, зависит ход и исход любой человеческой деятельности, а тем самым и судьба каждого человека. В соответствии с этим под сверхъестественными существами понимались такие, которые были наделены подобного рода силой. Если принять такое определение сверхъестественных существ, то под него ни тотемистические предки, ни культурные герои не подойдут. Ни те, ни другие не обладали описанной выше сверхъестественной силой. Мифические персонажи, таким образом, не были сверхъестественными существами в этом, более узком, смысле, а мифический мир, соответственно, не был сверхъестественным миром.

Конечно, можно ограничиться различением широкого и узкого смыслов слов «сверхъестественное», «сверхъестественные существа», «сверхъестественный мир» и предупредить, что в дальнейшем изложении я везде буду понимать эти слова и словосочетания в их узком значении. Но все же лучше попытаться детальнее разработать используемый понятийный аппарат. Создания человеческой фантазии, в существование которых люди верят, можно назвать фантонами (от греч. «фантазия» — воображение и «он» — сущее). Фантоны могут быть подразделены на два основных вида. Один из них — фантоны, которые наделяются фантазией человека сверхъестественной силой и, соответственно, по отношению к которым людьми совершаются различного рода действия, имеющие целью использовать эту силу для того, чтобы обеспечить успех своей повседневной деятельности и отвратить неудачу. Эти совершаемые людьми действия принято называть культовыми, а их совокупность — культом. Такого рода фантонов можно было бы назвать культовыми существами, или, короче, культонами (от лат. cultus — почитание и греч. «он» — сущее). К культонам относятся демоны, включая души умерших людей, и боги. Другой вид — фантоны, которые не наделяются сверхъестественной силой и, соответственно, не являются объектами культа. Таковы персонажи мифов — тотемистические предки и культурные герои. Их можно именовать мифическими существами, или, короче, мифонами.

Во многих мифах речь идет, казалось бы, не о фантастических существах. В них фигурируют реально существующие животные и реально существующие явления природы (солнце, луна и т.п.). Но и животные, и эти явления выступают в мифах не в том качестве, в котором они реально существуют, а в качестве персонажей, действиями которых объясняются те или иные признаки, свойства природных объектов; иначе говоря, они тоже являются мифонами.

К концу XIX в. в результате работ множества ученых, занимавшихся сравнительным исследованием религий, было убедительно доказано, что вера в богов, тем более вера в одного единого бога — творца и верховного владыки неба и земли, есть явление очень позднее, что эта вера возникла из предшествовавшей ей веры в духов (анимизма). Это, вполне понятно, крайне не устраивало ярых приверженцев христианства. В результате стали создаваться концепции первобытного монотеизма, или прамонотеизма. Выдвинутую Э.Лэнгом в работе «Становление религии» (1892) мысль о том, что исходной формой религии был монотеизм, подхватил и разработал католический священник, этнограф и лингвист В.Шмидт вначале в ряде сравнительно небольших работ, а затем в двенадцатитомном труде «Происхождение идеи бога» (1912–1955). Э.Лэнг, а затем В.Шмидт ссылались на то, что у многих крайне отсталых народов существовала довольно смутная вера в какие-то сверхъестественные существа, которые считались творцами существующего. Эти существа явно не были духами. Значит, - делался отсюда вывод, - они были богами. С самого начала В.Шмидт допускал передержки. Ведь у большинства данных народов была вера в существование не одного такого существа, а нескольких. Этого не мог отрицать и В.Шмидт. Сам же он писал, что у этих народов «наряду с единым и единственно реальным высшим существом признаются и почитаются также другие высшие существа, которые независимы от него или равносильны ему» [Цит.: Клеман К. Так называемый монотеизм первобытных людей // Происхождение религии в понимании буржуазных ученых. М., 1932. С. 200.]. Таким образом, если даже считать эти существа богами, то ни о каком прамонотезме не может быть и речи. В самом лучшем случае можно говорить лишь о примитивном политеизме, но никак не больше. Единственное, в чем правы Э.Лэнг и В.Шмидт, - это то, что вера в подобные существа действительно возникла не из анимизма и вообще не была связана с ним.

Но это вовсе не свидетельствует о том, что политеизм генетически не связан с демонизмом. Все дело в том, что фантастические существа, речь о которых шла выше, не были ни богами, ни демонами. У них полностью отсутствовал основной признак, присущий сверхъестественным существам в узком смысле слова, т.е. культонам: им не приписывалась сверхъестественная сила, и они, соответственно, не были объектами культа. Это установлено совершенно твердо. Многие исследователи довольно категорически заявили, что эти существа были мифическими предками или культурными героями. В процессе дискуссии некоторые немецкие ученые, с тем чтобы отличить эти фантастические существа от богов, предложили назвать их Urheber’ами (первотворцами) [Обзор см.: Клеман К Указ. раб.].

Первоначальные мифы не имели никакого отношения к религии. Трудно сказать, какое из двух представлений об иллюзорных мирах - сверхъестественном (демоническом, точнее, культоническом) и мифическом — возникло раньше. Но несомненно, что некоторое время оба они существовали в сознании людей параллельно, не сливаясь. Об этом говорят данные этнографии. У многих первобытных народов, например, зафиксировано проведение строгого различия между двумя типами предков - предками тотемистическими и предками, умершими не в столь отдаленное, т.е. нынешнее, время.

Но в дальнейшем грань между мифическим и демоническим мирами стала постепенно стираться. Связано это, скорее всего, с началом перехода от демонической стадии эволюции религии к политеистической. Как указывалось в статье «Основные этапы эволюции первобытной религии», тот переход был вызван существенными изменениями структуры общества, прежде всего началом раскола общества на общественные классы. Но новые вызванные к жизни представления обычно создаются с использованием уже существующего духовного материала. Так было и в данном случае. Общественные сдвиги обусловили появление представлений о существах, обладающих значительно большей, чем демоны, сверхъестественной силой, т.е. о богах. Но конкретные образы богов чаще всего лепились из материала, который поставлял мифический мир. Поэтому боги сочетали в себе черты и культонов и мифонов. С самого возникновения представления о богах появились повествования об их действиях и похождениях, т.е. мифы. Боги стали одновременно и персонажами мифов. Их действиями стали объясняться те или иные социальные и природные явления. Так наряду с нерелигиозной мифологией возникла мифология религиозная. В результате религия, которая возникла вовсе не из потребности объяснения природных и социальных явлений, стала служить и этой цели. Это привело к определенному изменению ее структуры.

Религия при своем возникновении носила чисто практический характер. Это особенно наглядно можно видеть на примере магии. Возникшая непосредственно как паразит на теле живой человеческой практики, эта форма религии явственно обнаруживает свое происхождение. Она предстает, прежде всего, как множество разнообразных действий, долженствующих сверхъестественным путем обеспечить достижение желаемого результата. Неразрывно связанные с этими действиями магические верования не имеют никакого самостоятельного значения. В возникших из магии более развитых формах религии первобытного общества, в которых противопоставление естественного мира и сверхъестественной силы не ограничивается различением лишь естественных и сверхъестественных влияний человеческих действий, а приобретает характер противопоставления естественного и сверхъестественного миров, верования становятся более сложными. Однако при всех изменениях религия никогда не теряла своей преимущественно практической природы.

Она никогда не представляла собой просто веры в сверхъестественный мир, а всегда обязательно — веру в существование сверхъестественной силы, от которой зависит настоящее и будущее конкретного человека. Соответственно, в центре внимания верующего всегда был вопрос не о природе и устройстве сверхъестественного мира, а о действиях, которые ему необходимо предпринять с тем, чтобы обеспечить благоприятное влияние сверхъестественных сил на его судьбу и отвратить неблагоприятное.

Вера в сверхъестественную силу, определяющую исход практической деятельности человека, а тем самым и его судьбу, и вера в действия, с помощью которых человек может так повлиять на сверхъестественную силу, что она будет способствовать или, по меньшей мере, не мешать реализации его планов, неотделимы друг от друга, представляют две стороны одного и того же. Там, где нет первого момента, нет и второго, и наоборот. Культовые, обрядовые действия были неотъемлемым признаком религии наряду с проявляющимися в этих действиях и не существующими без этих действий верованиями, которые можно было бы назвать практическими верованиями.

Долгое время обрядовыми действиями и неразрывно связанными с ними практическими верованиями религия полностью исчерпывалась. С возникновением политеизма и появлением религиозных мифов в ней наряду с двумя названными элементами появились представления, хотя и тесно связанные с обрядами и практическими верованиями, но, тем не менее, обладающие относительной самостоятельностью по отношению к ним, — религиозные мифы. Однако сколько-нибудь существенной роли эти мифологические представления не играли. Религия и после этого продолжала сохранять свой по преимуществу практический характер. Если нерелигиозные мифы возникли для объяснения обрядовых действий, социальных и природных явлений, то религиозные мифы могли и не обладать объяснительной функцией. Они могли быть простыми рассказами о похождениях богов, не имеющими своей целью объяснение каких-либо социальных или природных явлений.

В результате появления религиозных мифов началось слияние мифического и сверхъестественного (культонного) миров. Собственно говоря, до появления религиозных мифов культонного мира в точном смысле слова, как чего-то единого и целого не было. Он представлял собой простую совокупность мало связанных друг с другом и разрозненно действовавших демонов. Более или менее единым он стал в результате слияния с мифическим миром. В результате этого слияния мифический мир стал все в большей степени мыслиться как существующий не только в мифическом прошлом, но и в нынешнее время. В свою очередь культонный мир все в большей степени стал представляться как существовавший и в мифическом прошлом.

В возникший в сознании людей мифокультонный мир наряду с богами, которые был одновременно и культонами и мифонами, вошли и чистые культоны и чистые мифоны. В нем шел процесс превращения и мифонов в культоны, и культонов в мифоны. Кроме того, не нужно забывать, что в данном процессе духовного развития продолжала действовать та же самая закономерность, которая проявлялась в развитии религии: с возникновением новой стадии эволюции религии старая стадия ее развития не исчезает, а сохраняется отчасти в изменившемся, а отчасти и в неизменном виде, но теперь уже не как стадия, а лишь как определенная ее форма. С появлением веры в мифокультонный мир наряду с ней продолжали существовать и вера в мифический мир в том же виде, что и раньше, и первоначальная вера в демонический мир.

Как уже указывалось в статье «Основные этапы эволюции первобытной религии», первобытная религия никогда не представляла собой сколько-нибудь стройной системы верований. Она была беспорядочным нагромождением нередко совершенно исключавших друг друга представлений. Это в полной мере относится не только ко всем первобытным верованиям, включая как религиозные, так и мифические, но ко всему духовному миру первобытности, взятому в целом.

Статья размещена по адресу: http://scepsis.ru/library/id_571.html

Юрий Семёнов

Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития. Часть I

(часть I)

Предварительные замечания. К настоящему времени можно считать достаточно твердо установленным, что переход от первобытного общества к классовому представляет собой не единовременный акт, а процесс, длившийся сотни и даже тысячи лет. Эта продолжительная историческая эпоха была в свое время выделена А. Фергюсоном под названием варварства. Варварство А. Фергюсон противопоставлял, с одной стороны, дикости, для которой характерно существование коллективной собственности, распределения по потребностям и равенства людей, а с другой - цивилизации, которая наступает с появлением широкого общественного разделения труда, классов и государства. Варварство является периодом перехода от дикости к цивилизации. В эту эпоху зарождаются частная собственность, имущественное и социальное неравенство, различного рода отношения зависимости, деление людей на ранги, власть одних из них над другими[1]. В настоящее время общество этой переходной эпохи все чаще именуют предклассовым.

Процессы, происходившие в эпоху перехода от собственно первобытного общества к классовому, советские ученые характеризовали прежде всего как разложение первобытнообщинного строя. И лишь во вторую очередь видели в них становление новых отношений. Истоки такого подхода во многом уходят к работам Л. Г. Моргана и Ф. Энгельса, в которых была явно абсолютизирована роль рода и вообще родственных объединений в системе общественных отношений первобытности. Долгое время родовые связи рассматривались как основа первобытного общества, с чем связана его характеристика как родового. Соответственно термин «родовой строй» ставился в один ряд с такими, как «рабовладельческий строй», «феодальный строй», «капиталистический строй». В действительности он совершенно несопоставим с тремя последними, ибо в отличие от них характеризует не социально-экономические, а совершенно иные отношения.

В значительной степени такое положение дел было связано с тем, что о системе социально-экономических отношений первобытности во всей ее сложности долгое время мало что было известно. Имелось только самое общее представление.

С переходом к классовому обществу род в конечном счете рано или поздно исчезал. Из взгляда на родовые отношения как на фундамент первобытного общества неизбежно вытекало понимание перехода от этого общества к классовому как процесса прежде всего разложения родового строя. Термин же «родовой строй» рассматривался как полностью совпадающий по своему содержанию с термином «первобытнообщинный строй». Соответственно все, что относилось к первому, автоматически переносилось на второй. Отсюда и кочевавшая из работы в работу формула: «разложение первобытнообщинного строя». Она стала настолько привычной, что над ее смыслом не задумывались.

В свете современных данных этнографии стало ясно, что понятия «родовые отношения» и «первобытные отношения» далеко не совпадают. Существуют народы, у которых родовые отношения полностью исчезли, но которые как были, так и остались на стадии раннего первобытного общества (бушмены, хадза, кубу, эскимосы медные, полярные, иглулик, нетсилик и т. д.). С другой стороны, известны народы, уже достигшие классового общества, но сохранившие родовую организацию, причем иногда даже материнскую. Наиболее известный пример - минагкабау Суматры.

Рассматривая переход от первобытного общества к классовому как разложение родового строя, советские исследователи, следуя в этом отношении за К. Марксом[2] и Ф. Энгельсом [3], рисовали, применительно к землевладельческим народам, примерно такую схему. Первоначальная родовая община имела общее поле, на котором совместно трудились все ее члены. Продукты труда шли в общий фонд. Далее их судьба мыслилась по-разному. Один вариант - все члены общины совместно питались. Другой - каждая семья по мере надобности получала из общего фонда нужное количество продукта. Следующий шаг - выделение внутри родовой общины больших семей (семейных общин), каждая из которых хозяйствовала так же, как на предшествующей стадии делала родовая община. Только считалось наиболее вероятным, что все члены семейной общины питались совместно. И заключительный шаг: большие семьи распадались на малые, каждая из которых вела самостоятельное хозяйство [4].

Отметим сразу же, что эта схема находится в противоречии с фактами. Нигде мы не видим родовой общины, подобной описанной выше. Везде в стадиально самых ранних общинах, в которых существовало земледелие, мы сталкиваемся с разделением земли на участки, каждый из которых находился в пользовании членов одной определённой семьи, состоявшей, как правило, из мужа, жены и детей. И такое положение вещей вполне могло сочетаться с нахождением общества на стадии, весьма далекой от предклассовой. Примером могут послужить ваиваи Южной Америки, общество которых было даже не просто первобытным, а ранним первобытным [5].

Советские ученые, не ограничиваясь выделением указанных этапов, пытались нарисовать картину перехода от второго из них к третьему. В некоторых странах Европы (Россия, Сербия, Черногория и др.) в XIX и даже в XX вв. существовали крестьянские общины и большие семьи (семейные общины). Эти социальные образования не без влияния представлений К. Маркса [6] и Ф. Энгельса [7] стали в нашей науке рассматриваться как явления в основе своей, в сущности своей первобытнообщинные и первобытно-коммунистические. В семейной общине видели воплощение первобытнообщинного, коллективистического начала [8].

Под воздействием капиталистических, рыночных, товарно-денежных отношений семейные общины распадались на самостоятельные малые семьи. Все это трактовалось как победа частной собственности над коллективной, общинной [9]. Судьба семейной, а отчасти и крестьянской общин в условиях капитализма стала рассматриваться в качестве модели перехода от общинной собственности к частной от первобытного общества к классовому. С этим связано, во-первых, представление о скоротечности этого перехода, во-вторых, опять-таки взгляд на него как на процесс прежде всего разложения, распада старых структур, в-третьих, понимание его как результата возникновения и развития товарного производства. Взгляды Ф. Энгельса на процесс перехода к классовому обществу не были столь упрощенными, но и он придавал огромное значение возникновению товарообмена и товарного производства. В превращении продуктов в товары он видел «зародыш всего последующего переворота» [10].

По нашему мнению, переход от первобытного общества к классовому имел очень мало общего с процессом распада семейной общины и крестьянской общины в условиях капитализма. Во-первых, он длился в течение огромной исторической эпохи. Во-вторых, этот переход представлял собой процесс не распада, разложения старых структур, а их постепенного превращения в новые. Первобытная община не распадалась, не разлагалась, а шаг за шагом трансформировалась в общину качественно иного типа.

В эпоху капитализма действительно шел распад соседской крестьянской общины. Она не превращалась в качественно иное образование, а именно разлагалась, исчезала. Некоторые советские авторы, вероятно, даже не отдавая себе в этом отчета, по аналогии примерно также представляли себе картину того, что должно было, по их мнению, происходить при переходе к классовому сообществу. Ряд специалистов по истории Киевской Руси, рисуя, например, картину становления классовых отношений у восточных славян, включали в нее в качестве необходимого момента разложения соседской общины [11].

В действительности же в период перехода от первобытного общества к классовому соседская крестьянская община не только не разлагалась, а, наоборот, возникала, формировалась. Возникновение классового общества было одновременно завершением процесса ее становления. В этом обществе она представляла собой не пережиток старого первобытнообщинного уклада, а специфичное для данного этапа развития общества новообразование. В классовом обществе соседская община не всегда разлагалась и не только разлагалась. Она в нем возникла, оформилась и развивалась. Погибла она только с наступлением эры капитализма, да и то не сразу [12].

Таким образом, картина, которая наблюдалась при переходе к классовому обществу, не только существенно отличается, но и в ряде аспектов прямо противоположна той, что имеет место в деревне при проникновении в нее капитализма. В процессе становления частной собственности и классов товарообмен, тем более товарное производство, либо совсем не играли никакой роли, либо роль их была довольно скромной.

Вполне понятно, что модель перехода от первобытного общества к классовому, в основе которой лежала судьба семейной и крестьянской общин в условиях капитализма, не могла дать никакого ответа на вопрос о том, как возникли классы и государство. Их нельзя было вывести ни из распада семейной общины, ни из разложения крестьянской. Кстати говоря, и классы и государство давно уже существовали в обществе, в котором шел этот процесс.

Переход от первобытного общества к классовому прежде всего представлял собой процесс становления нового, а именно классов и государства. В основе формирования классов лежало появление эксплуатации человека человеком. Чтобы понять, как происходил переход от первобытного общества к классовому, нужно воссоздать процесс становления эксплуатации. Отношения эксплуатации входят в социально-экономическую структуру общества.

Поэтому только исследование экономики первобытных и предклассового общества, которым занимается особая научная дисциплина, носящая название экономической антропологии или экономической этнологии, может пролить свет на процесс становления классового общества [13]. Пока экономической этнологии не существовало, путь к конкретному решению проблем становления классов был по существу закрыт. Конечно, исследователи и раньше обращались при попытке решения этой проблемы к явлениям экономики. Но чаще всего это сводилось к подбору отдельных примеров, долженствующих подтвердить правильность взглядов того или иного автора.

В немалой степени исследователям мешало и стремление понять любую типологию позднего первобытного и предклассового общества как стадиальную. В результате параллельно существующие варианты развития часто истолковывались как стадии эволюции, а сам процесс нередко понимался как в принципе одинаковый у всех народов. Стремление нарисовать единую картину становления классового общества вело нередко к тому, что в ней произвольно объединялись элементы, которые в действительности относились к разным вариантам развития и, конечно, такая искусственная конструкция не выдерживала соприкосновения с действительностью.

И, пожалуй, одним из главных, если не главным препятствием на пути решения рассматриваемой задачи было господствующее в нашей литературе сведение всех форм эксплуатации к трем: рабовладельческой, феодальной и капиталистической. До V в. н. э. допускалось существование только одной формы эксплуатации - рабовладельческой. Поэтому, когда наши исследователи сталкивались с иными формами эксплуатации, они либо умалчивали об их существовании, либо объявляли их рабовладельческими, либо наконец, ограничивались их описанием, никак при этом их не характеризуя. Но в любом случае в теоретических построениях они во внимание не принимались.

Период с V до XV в. считался эпохой феодализма. При этом не исключалось существование в это время и рабовладельческих отношений. В результате все отношения, кроме рабовладельческих, объявлялись феодальными. Ради этого исследователи не останавливались перед прямым извращением фактов, перед явными передержками и натяжками. С XVI в. допускалось существование в предклассовых обществах, наряду с рабовладельческими и феодальными, также и зародышевых капиталистических, но вполне понятно, никаких других форм эксплуатации, кроме трех названных.

Отказ от всех названных выше догм является необходимым условием проникновения в сущность перехода от первобытного общества к классовому.

Ранние формы эксплуатации. Они достаточно подробно рассмотрены в моей статье «Типология ранних форм эксплуатации» [14], что позволяет ограничиться здесь лишь самой краткой их характеристикой. В строго научном смысле слова «эксплуатация» есть безвозмездное присвоение одними людьми доли общественного продукта, созданного другими людьми. Это присвоение может происходить по-разному. В одних случаях оно происходит в процессе собственно производства. Сам процесс производства является процессом эксплуатации человека человеком. Если производственные отношения данного типа образуют общественно-экономический уклад, то перед нами определенный способ производства, являющийся одновременно и определенным способом эксплуатациичеловека человеком. Если производственные отношения данного типа не образуют самостоятельного общественно-экономического уклада, то перед нами образ производства, а тем самым и образ эксплуатации. Если эксплуатация происходит не в процессе собственно производства, а уже после того, как он завершился, то перед нами определенный метод эксплуатации человека человеком, который паразитирует на тех или иных способах (образах) производства [15].

В предклассовом обществе существовали такие методы эксплуатации, как систематический военный грабеж, данничество, посредническая торговля и ростовщичество. К числу образов эксплуатации относятся помогодоминатный,заемно-доминатный и преполитарный [16]. Ранним способом эксплуатации являетсяпротополитарный.

Все остальные ранние формы эксплуатации выступают в качестве как образа, так и способа. Их можно свести к двум основным типам. Один из них - доминатный способ (образ) эксплуатации. Суть его заключается в том, что эксплуатируемый полностью работает в хозяйстве эксплуататора. Этот способ выступает в четырех вариантах, которые часто являются и его составными элементами. Эти четыре варианта можно назвать подспособами (подобразами) эксплуатации. В одном случае человек работает только за содержание (кров, пища, одежда). Это - доминатно-приживальческий или просто приживальческий подспособ (подобраз) эксплуатации. В другом - он работает за определенную плату. Здесь перед нами наемный работник докапиталистического типа, наймит. Этот вариант можно было бы назвать доминатно-наймитским или просто наймитским. В третьем случае человек оказывается в чужом хозяйстве как заложник или несостоятельный должник. Это -доминатно-кабальный подспособ (подобраз) производства. И наконец, четвертым является доминатно-рабовладельческий подспособ (подобраз) эксплуатации. Рабство как вариант и составной элемент доминатного способа (образа) эксплуатации качественно отличается от рабства как самостоятельного способа производства. В литературе его принято именовать домашним или патриархальным рабством.

Другим основным ранним способом (образом) эксплуатации является магнатный. Он выступает в трех вариантах, которые одновременно являются и его основными элементами. При этом способе основное средство производства - земля, находящаяся в полной собственности эксплуататора, передается в обособленное пользование работника, который более или менее самостоятельно ведет хозяйство. Случалось, что непосредственный производитель получал от эксплуататора не только землю, но и все средства труда. Работник обычно отдавал собственнику земли часть урожая с выделенного участка, а нередко также трудился в собственном хозяйстве эксплуататора.

Таким работником мог стать раб, посаженный на землю. Это - магнатно-рабовладельческий вариант магнатного способа (образа) производства. Им мог стать человек, оказавшийся в зависимости от владельца земли в результате задолженности. Это - магнатно-кабальный подспособ (подобраз) эксплуатации. И наконец, им мог стать человек, взявший участок земли в аренду и оказавшийся в результате этого не только в экономической, но и в неэкономической зависимости от владельца земли. Это - магнатно-арендный подспособ (подобраз) производства.

Магнатные отношения могли быть связаны с передачей в обособленное пользование работника не только земли, но и скота. Такого рода магнатные отношения (обычно магнатно-арендные) были широко распространены у скотоводческих народов. Они назывались саан, суан, тераз, полыш, сапис, вадия, и т. п. [17].

Нередко магнатный и доминатный способы производства срастались друг с другом, образуя по существу единый доминомагнатный способ производства. Доминаты при этом были одновременно и магнатами [18].

Протополитарный способ производства есть формирующийся политарный. Первый из них существует в предклассовом обществе, второй - в классовом. Отличаются они друг от друга лишь степенью зрелости. Оба они детально проанализированы в моей работе «Об одном из типов традиционных социальных структур Африки и Азии»[19], что позволяет ограничиться здесь лишь основной их характеристикой. Политарный способ производства известен в литературе под названием «азиатский способ производства», которое было дано К. Марксом. Он существовал в трех основных вариантах [20], из которых я остановлюсь лишь на одном - политарно-общинном. Этого вполне достаточно, ибо в предклассовом обществе мы встретимся из политарных отношений лишь с формирующимися политарно-общинными.

Для политарного способа производства, как и для любого другого антагонистического способа производства, характерно существование двух групп людей, из которых одна безвозмездно присваивает труд другой. При политарно-общинном варианте одну из этих групп составляют мелкие производители-земледельцы, которые самостоятельно ведут хозяйство и объединены в общины. Их обычно называют крестьянами-общинниками.

Имеется несомненное сходство между политарно-общинным вариантом политарного способа производства и феодализмом: производители материальных благ являются, хотя и подчиненными, но собственниками земли и своей личности. Соответственно представители господствующей группы были не полными, а лишь верховными собственниками земли и личности работников. Но на этом сходство и кончается. Если при феодализме прибавочный продукт непосредственно поступает отдельным представителям класса эксплуататоров, то при политарном способе производства он поступает государству, а затем распределяется между людьми, составляющими государственный аппарат, в соответствии с их положением на иерархической лестнице власти.

Таким образом, вторую группу людей составляли люди, входившие в состав государственного аппарата. Именно они, но только все вместе взятые, а не каждый по отдельности, были верховными собственниками земли и личности непосредственных производителей материальных благ. Частная собственность существует в разных формах: она может быть персональной, групповой и, наконец, общеклассовой. В данном случае мы имеем дело с верховной общеклассовой частной собственностью, выступающей в форме государственной. С этим и связано совпадение в общем и целом класса эксплуататоров с государственным аппаратом. Именно поэтому я предпочитаю именовать этот способ производства политарным (от греч. полития - государство). Политарный способ производства включал в себя в качестве основы крестьянско-общинный.

Все члены господствующего класса входили в состав особой иерархически организованной системы распределения прибавочного продукта, которую можно было бы назвать политосистемой. Глава этой системы, а тем самым и государственного аппарата, был верховным распорядителем общеклассовой собственности и соответственно прибавочного продукта. Этого человека, роль которого была огромной, можно было бы назвать политархом. Соответственно государство, которое было одновременно ячейкой общеклассовой частной собственности, можно было бы именовать политархией. В применении к предклассовому обществу, где политарный способ производства только формировался, все термины, характеризующие его, будут применяться с приставками прото или пра: протополитарный способ производства, протополитаризм, протополитарх, протополитархия, протополитаристы, пракрестьянско-общинный способ производства, пракрестьянская община, пракрестьяне и т. п.

Эволюция позднего первобытного общества. В развитии собственно первобытного общества достаточно отчетливо выделяются две основные стадии: фаза ранней первобытной общины (раннего первобытного общества), для которой характерен первобытный коммунизм (коммунализм), т. е. безраздельное господство общественной собственности и распределение по потребностям; и фаза поздней первобытной общины (позднего первобытного общества), на которой наряду с общественной собственностью возникает отдельная собственность индивидов, а распределение по потребностям дополняется и постепенно вытесняется распределением по труду. Распределение по труду и отдельная собственность с неизбежностью предполагают возникновение имущественного неравенства. Однако при этом продолжает сохраняться свободный доступ всех членов общины к необходимым средствам производства [21].

В моей монографии «Экономическая этнология. Первобытное и раннее предклассовое общество» [22] детально рассмотрены все стадии развития социально-экономических отношений доклассового общества вплоть до перехода к позднему предклассовому обществу. Остановимся на некоторых основных ее положениях, имеющих прямое отношение к становлению отношений эксплуатации.

Переход от фазы раннего первобытного общества к фазе позднего первобытного общества был ознаменован своеобразным раздвоением системы социально-экономических отношений: наряду с системой обращения жизнеобеспечивающего продукта возникла особая система циркуляции избыточного продукта [23]. Последняя в этнографической литературе получила наименование престижнойэкономики [24]. Различные объекты циркулировали в системе престижной экономики в форме даров. Престижная экономика в своей сущности была системой престижного дарообмена.

Престижный обмен приобретал церемониальные формы. Дарения происходили во время особых торжеств, на которые одна община приглашала членов других. Примерами дароторжеств могут послужить «пиры мертвых» у эскимосов Аляски, потлачи индейцев Северо-Западного побережья Северной Америки, «свиные» праздники папуасов гор Новой Гвинеи [25].

Чем больше человек дарил, тем обширнее были его связи с членами других социально-исторических организмов, тем большим числом материальных ресурсов он единолично распоряжался, тем большим влиянием, престижем он пользовался как в своей общине, так и за ее пределами. Вместе с престижно-экономическими отношениями возник новый стимул, к производству - стремление к престижу, которое в отличие от других не знало предела. Престиж можно было увеличивать безгранично.

Желание увеличить и утвердить свой престиж имело следствием стремление как можно больше дарить. Но, чтобы так поступать, нужно было иметь в своем распоряжении достаточное количество продуктов. Один из путей к этому: самому производить их в возможно большем количестве. Одни люди могли произвести больше, другие - меньше. Соответственно и дарили одни больше, другие меньше. А были и такие, которые вообще не дарили. Так наметилось столь характерное для поздней первобытной общины своеобразное имущественное неравенство. В ней выделились важные и ординарные люди. Затем появились и бедняки.

Всегда существовал предел тому, что человек мог произвести сам или с помощью членов своей семьи. Стремление к престижу делало необходимым его преодоление. Это могло быть сделано только путем использования для дарения продуктов, созданных другими людьми. В результате люди, стремившиеся ко все большему и большему престижу, начали создавать своеобразные системы отношений по мобилизации продуктов чужого труда. Человек, ставший центром такой звездной системы, не только получал, но и давал, причем не только созданное самим, но и полученное от других людей. Поэтому такие системы можно было бы охарактеризовать как редистрибутивные.

Редистрибутивные системы по разным признакам могут быть подразделены на несколько типов. В одних системах доходы, т. е. поступления от периферии системы к ее центру, в общем и целом равнялись расходам, т. е. поступлениям от центра к периферии. В результате возможности человека дарить были в конечном счете по-прежнему ограничены. Пока он прямо или косвенно в общем и целом возмещал полученный им для дарения чужой продукт, престиж его зависел в конечном счете от того, сколько он сам производил.

Преодолеть это ограничение можно было только путем перехода к безвозмездному присвоению продуктов чужого труда. Таким образом, логика развития престижной экономики с неизбежностью вела к возникновению эксплуатации человека человеком. Неэксплуататорские редистрибутивные системы превратились в такие, в которых доходы превышали расходы, т. е. эксплуататорские. Безвозмездное присвоение чужого труда возникло первоначально не как способ или даже образ производства, а как метод эксплуатации, паразитирующий на первобытнообщинном способе производства в его позднепервобытном варианте. Данный метод эксплуатации можно было бы назвать редистрибутивным. Он не предполагал существования частной собственности.

Были такие редистрибутивные системы, которые охватывали лишь членов того или иного социально-исторического организма (социора). В таком случае в общине могло существовать несколько редистрибутивных систем. Подобного рода системы можно было бы назвать субсоциорными. Но возникали такие редистрибутивные системы, которые охватывали всех членов позднепервобытной общины. Их можно было бы назвать пансоциорными. Человек, стоявший в центре такой системы, был единоличным лидером общины.

Судьбы одних редистрибутивных систем были связаны с определенными конкретными лицами. Они были созданиями этих людей. Человек, чтобы выделиться и добиться престижа, шаг за шагом формировал редистрибутивную систему, центром которой являлся. С годами, когда силы уходили, система начинала суживаться. Смерть человека, стоявшего в центре системы, означала ее окончательное исчезновение. Такие редистрибутивные системы можно было бы назвать персонализированными.

Но в определенных условиях редистрибутивная система могла теснейшим образом срастись либо с общиной в целом, либо с более или менее очерчено группой внутри последней. В результате ее существование оказывалось связанным с бытием не конкретного человека, а социально-исторического организма субсоциорной группы. Когда человек, стоявший в центре системы, умирал, он продолжала сохраняться. Положение центра системы было общественной должностью. И после смерти одного носителя должности она переходила к другому человеку. Ему не нужно было создавать редистрибутивную систему заново. Он становился центром уже существующей системы. Такую систему можно было бы назвать объективированной.

Люди, стоявшие в центре субсоциорных персонализированных систем, давно уже получили особое название в этнографических работах. Их именуют бигменами (большими людьми) [26]. Созданное на меланезийском материале это понятие применяется почти исключительно по отношению к Меланезии. Но бигмены существовали и далеко за ее пределами. Подлинными бигменами были, например, умиалики у эскимосов Северной Аляски [27].

Люди, стоящие в центре объективированных редистрибутивных систем, особого названия в этнографической литературе не получили. А нужда в таком термине имеется. В дальнейшем изложении мы будем называть их чифменами (главными людьми). Статус чифмена передавался по наследству. Если бигменом в принципе мог стать любой, то чифменом только человек, принадлежавший к определенному узкому кругу, вхождение в который определялось происхождением. Таким образом, в общинах с объективированными редистрибутивными системами существовало два слоя людей, принадлежность к которым определялась родством. Один из них был наделен такими правами, которых был лишен второй. Один слой был привилегированным, другой - непривилегированным. В применении к классовому обществу, где существует право, такие слои обычно называются сословиями. В отношении позднепервобытного, а также предклассового общества лучше говорить о прасословиях.

Таким образом, существовало два основных варианта позднепервобытного общества: один с бигменами, другой - с чифменами. На первом этапе ни бигмены, ни чифмены не эксплуатировали своих однообщинников. Таких бигменов и чифменов можно было бы назвать ранними. Примером обществ с ранними бигменами могут послужить верховые танана Аляски [28] и, возможно, сиане и менди гор Новой Гвинеи [29], с ранними чифменами - кауилла Калифорнии [30].

На смену ранним бигменам и чифменам пришли поздние, которые уже использовали редистрибутивный метод эксплуатации. Поздние бигмены существовали у кума [31]гор Новой Гвинеи, поздние чифмены - у туземцев о. Вогео [32] и островов Мофехафен [33] в Меланезии, у номлаков [34], нисенан [35], винту [36], иокутсов[37], патвин [38] Калифорнии.

Развитие обществ с бигменами и обществ с чифменами нельзя рассматривать как две строго параллельные линии, которые не способны пересечься. Процесс превращения поздних бигменов в поздних чифменов наблюдался, например, в обществе меланезийцев о. Гуденаф [39].

Не только ранние, но и поздние бигмены и чифмены находились в рамках позднепервобытного общества. В случае с поздними бигменами и чифменами мы сталкиваемся с эксплуатацией, но пока еще не основанной на частной собственности. Перед нами не образ эксплуатации, а только метод. Следующий шаг выводит нас за пределы позднепервобытного общества.

Типология раннего предклассового общества. Когда бигмены и чифмены, наряду с редистрибутивным методом эксплуатации, начинают использовать доминатный и магнатный образы эксплуатации, которые уже предполагают ту или иную форму частной собственности, мы имеем дело уже с предклассовым обществом. Таких бигменов и чифменов можно было бы назвать позднейшими.

Позднейшие бигмены у чимбу [40], мелпа [41], мае энга [42], капауку [43] гор Новой Гвинеи имели приживалов, у сиуаи о. Бугенвиль [44] и у атна Аляски [45] - приживалов и рабов. У позднейших чифменов у эскимосов чугачей были рабы [46]. И на этом уровне нет строгого параллелизма развития линий бигменов и чифменов. У манус одноименного острова (острова Адмиралтейства) наблюдалась картина замены чифменов, по-видимому, поздних, позднейшими бигменами, широко использовавшими заемнодоминатный образ эксплуатации [47].

Но если на стадии позднепервобытного общества существовали лишь два варианта развития: бигменовский и чифменовский, то в раннем предклассовом обществе их количество увеличилось до четырех. Два из них уже были названы: вариант с позднейшими бигменами и вариант с позднейшими чифменами.

По-видимому, от поздних, а может быть, и позднейших бигменов отделилась линия развития, которая привела к возникновению еще одной формы эксплуататоров. В отличие от чифменов они не составляли прасословия, в отличие от бигменов они передавали свое богатство, состоявшее из престижных ценностей, а тем самым и свое положение в, обществе потомкам. Они были частными собственниками, но не на средства производства, а престижных ценностей. Эти эксплуататоры, которых можно было бы назвать преплутаристами, использовали помогодоминатный, а также доминатный образы эксплуатации. Последний выступал в двух формах: приживальческом и кабальническом. Примером преплутарного варианта развития могут послужить толова и юроки Калифорнии и Орегона [48].

И наконец, последним по счету, но отнюдь не по важности является вариант развития, при котором под редистрибутивный метод эксплуатации подводится достаточно прочная основа в виде должностной, титульной собственности человека, находящегося в центре эксплуататорской, объективированной, пансоциорной редистрибутивной системы, на землю общины. При этом варианте земля, которой пользовались члены общины, была одновременно и собственностью общины и титульной, должностной частной собственностью главы общины. Образ эксплуатации, базирующийся на титульной, должностной частной собственности главы общины на ее землю был той основой, на которой в дальнейшем развитии возник протополитарный способ производства. Поэтому его можно назвать преполитарным. Для преполитарного общества, как и для общества с чифменами, было характерно существование прасословий. В состав привилегированного сословия (знать, аристократия) входил преполитарх и его ближайшие родственники.

В большинстве случаев, вероятно, преполитархи возникли из поздних чифменов. Иначе говоря, от поздних чифменов развитие пошло в двух направлениях: одна линия привела к позднейшим чифменам, другая - к преполитархам. Однако не может быть исключено возникновение преполитархов из позднейших чифменов и поздних или позднейших бигменов. Во всяком случае в развитии позднейших бигменов у сиуаи о. Бугенвиль прослеживается тенденция движения в сторону преполитаризма [49].

Есть общества, в которых существовала одна лишь преполитарная форма эксплуатации. Примером могут послужить полинезийцы о. Тикопия [50]. У маори Новой Зеландии наряду с преполитарным образом эксплуатации существовало рабство [51], у квакиютлей, береговых селишей, хайда, цимшиан, тлинкитов северо-западного побережья Северной Америки - и рабство, и приживальчество [52]. Но преполитаризм был у них ведущей формой эксплуатации. Поэтому эти общества в целом могут быть охарактеризованы как преполитарные.

Переход к позднему предклассовому обществу. Престижная экономика, возникшая в позднепервобытном обществе, достигла своего наивысшего развития в раннем предклассовом обществе. С переходом к позднему предклассовому обществу она постепенно исчезает. Во всяком случае, с этого времени она перестает быть фактором, определяющим характер общества. Основой раннего предклассового общества был послепервобытный уклад, хозяйственным организмом которого была послепервобытная община. С переходом к позднему предклассовому обществу началось формирование крестьянско-общинного уклада. В одних вариантах развития это выражалось в формировании крестьянской общины. В других дело обстояло несколько иначе. Прежде всего рассмотрим варианты с формирующейся крестьянской (пракрестьянской) общиной. Их два: протополитарное общество ипракрестьянское общество.

Протополитарное общество. В первом из них крестьянская община формировалась в неразрывной связи с протополитарным способом производства. Протополитарное общество, бесспорно, один из самых важных, если не самый важный вид позднего предклассового общества. Оно имело самое широкое распространение. В Африке южнее Сахары оно существовало у южноафриканских банту [53], баганда, басога, баньоро, баторо, баньянколе, бахайя, баха, базинза, васакума [54], фон, эдо (бини), йоруба, хауса, тикар, бамилеке, моси, дагомба, мампруси, волоф, менде, ашанти [55], бемба [56], азанде [57] и многих других этнокультурных групп, часть из которых еще будет упомянута в дальнейшем изложении.

В Азии бытие протополитарного общества отмечено у части качинов Мьянмы (Бирмы) [58], части чинов той же страны [59], коньяк нага Индии [60], муонгов Вьетнама [61], на о. Тимор [62]. В Океании протополитарное общество существовало на о. Новая Каледония [63], на островах Фиджи [64], на Гавайских островах [65], Таити [66], Тонга [67]. К моменту открытия Америки протополитархии существовали на о. Гаити (Эспаньола) [68], о. Пуэрто-Рико [69], у собственно чибча или муисков Северных Анд [70] и многих других народов Эквадора, Колумбии, Венесуэлы и Панамы [71]. Одной из самых известных протополитархий Северной Америки является общество натчей [72]. Другая, не менее известная протополитархия этого континента - Поухатан [73].

В обществах рассматриваемого типа наряду с протополитарными отношениями существовали и иные образы и даже способы эксплуатации; прежде всего, различные разновидности доминатизма и магнатизма. Например в Буганде [74] и Кайоре [75] наряду с протополитаризмом существовало рабство, у ашанти [76] и в Дагомее [77] - рабство и кабальничество, у йорубов - заемнодоминатные, доминатно-рабовладельческие и магнатно-рабовладельческие отношения [78].

Но все эти формы эксплуатации играли в данных обществах второстепенную роль. Ведущим в них был протополитарный способ производства, что дает основание характеризовать их как протополитарные.

Не описывая структуры отдельных конкретных протополитархий, ибо это сделано в уже упоминавшейся моей работе «Об одном из типов традиционных социальных структур Африки и Азии», ограничимся лишь общей их характеристикой.

Основой протополитарного общества был протополитарный общественно-экономический уклад, включавший в себя в качестве необходимейшего момента формирующийся крестьянско-общинный (пракрестьянско-общинный) уклад. Низовой единицей протополитарного общества была формирующаяся крестьянская (пракрестьянская) община. Последняя всегда входила в состав более крупного социального образования - протополитархии. Протополитархия могла быть непосредственным объединением пракрестьянских общин. В таком случае верховному правителю - протополитарху были непосредственно подчинены старосты общин. Перед нами протополитархия с двумя уровнями управления. Такой, например, была одна из протополитархий басога, носившая название Бусамбиры. Ее наследственному правителю - кисамбире были непосредственно подчинены старосты всех 12 входивших в нее деревень. Население Бусамбиры составляло около 4 тыс. человек [79].

В более крупных протополитархиях существовала трехзвенная система. Протополитарху подчинялись правители более мелких подразделений (дистриктов, округов), которым в свою очередь были подчинены старосты общин. При этом протополитарх был обычно и главой столичного округа. Еще более крупные протополитархии представляли системы из четырех уровней: протополитархия - области (провинции) - округа (дистрикты) - общины. В протополитархии Басутоленд с населением в 682 тыс. человек в 1939 г. насчитывалось 18 правителей областей, 316 правителей округов и 1006 старост [80]. В этнографической литературе протополитархии обычно именуются вождествами (chiefdoms), государствами (states), королевствами (kingdoms) и даже иногда империями (empires). Последние два термина употребляются обычно для обозначения крупных и очень крупных протополитархий.

Иногда протополитархия совпадала с деревней, но в таком случае последняя была обязательно подразделена на кварталы, во главе которых стояли старосты, подчиненные правителю деревни - протополитарху. Так, например, все 2300 тлоква Бечуаналенда жили в одной деревне, подразделенной на 5 кварталов, одним из которых непосредственно управлял вождь селения [81]. Роль общины в таком случае играла не деревня в целом, а каждый из ее кварталов. Во всяком случае в любой протополитархии было не менее двух уровней управления.

Даже старосты общин, если не формально, то реально имели право на долю продукта, создаваемого ее членами. Право всех вышестоящих правителей на долю продукта, создаваемого их подданными, было безусловным. Для них обрабатывались особые поля, им шла доля податей, штрафов и т. п. Всё это использовалось и для содержания как самого правителя, так и его аппарата, состоявшего из определенных должностных лиц. Наибольшая доля прибавочного продукта шла верховному правителю - протополитарху, который имел право на жизнь и смерть своих подданных. Он мог не только приговаривать их к смерти, но в отдельных случаях также и казнить без суда. Как уже указывалось, политарный (а тем самым и протополитарный) способ производства предполагал собственность политаристов (и соответственно протополитаристов) не только на средства производства, прежде всего землю, но и на личность непосредственных производителей.

Эволюция протополитарного общества. Протополитарный способ производства возник из преполитарного способа эксплуатации. Пример перерастания преполитаризма в протополитаризм и соответственно становления протополитархии дают меланезийцы островов Тробриан [82]. Первоначально протополитархии были невелики. В дальнейшем началось их укрупнение. Одни протополитархии подчиняли себе другие. Вначале зависимость одних протополитархий, от других выражалась в уплате дани. Возникали державы - объединения, состоящие из одной доминирующей протополитархии и некоторого числа зависимых. Следующий шаг - превращение ранее самостоятельных протополитархий в составные части - округа или провинции одной единой крупной протополитархий. Наглядный пример возникновения крупного протополитарного социально-исторического организма, окруженного массой зависимых более мелких протополитархий, дает история зулусов.

В 1816 г. Чака стал правителем протополитархии Зулу, занимавшей территорию в 100 кв. миль, с населением чуть более 2 тыс. человек. В его армии было 500 воинов. За год он подчинил себе 6 протополитархий. Территория, которую он контролировал, возросла в 4 раза, а армия увеличилась до 2 тыс. человек. К концу 1818 г. под властью Чаки оказалось более 30 протополитархий с общей территорией в 7 тыс. кв. миль. В конце 1821 г. территория протополитархии, возглавляемой Чакой, равнялась 11,5 тыс. кв. миль. В его армии насчитывалось 20 тыс. человек. К 1828 г. территория, контролируемая Чакой, увеличилась до 200 .тыс. кв. миль, а его армия выросла до 50 тыс. человек [83].

В результате экспансии, но только растянувшейся на несколько веков, возникла крупная протополитархия Буганда. К началу XIX в. ее территория равнялась 26 тыс. кв. км, а население составляло 1 млн. человек. В зависимости от Буганды находилось множество соседских областей, одни из которых представляли протополитархии, а другие - местные системы небольших протополитархий (Анколе, Торо, Коки, Кизиба, Бухайя, Карагве, Ихангиро, Бусога и др.) [84]. Их население равнялось 1 млн. человек.

От протополитархий к политархиям. Укрупнение протополитархий способствовало созреванию протополитарных отношений, их превращению в политарные. Становящиеся классовые социально-исторические организмы трансформировались в зрелые классовые. Переход от позднего первобытного общества к предклассовому произошел тогда, когда возникла не просто эксплуатация, а образы эксплуатации основанные на частной собственности. Формирующиеся классовые отношения вообще и протополитарные в частности отличает от сформировавшихся классовых отношений вообще, и политарных в частности, прежде всего степень зрелости. Внешним признаком завершения процесса созревания, формирования классовых отношений вообще, и политарных в частности, является систематическое сооружение монументальных каменных или кирпичных строений (храмов, дворцов) и появление письменности. Это достаточно надежный показатель перехода от предклассового общества к классовому [85].

Превращение одной из протополитархий в политархию произошло буквально а глазах европейских наблюдателей. Крупная протополитархия Конго возникла в XIII в. в результате объединения под властью одного правителя целого ряда более мелких протополитархий: Мпемба, Мпангу, Сойя, Мбамба, Мбатта, Нсунди. Последние из самостоятельных социально-исторических организмов превратилось составные части - провинции одного единого социально-исторического организма. Возникшее прагосударство Конго стало ядром крупной державы. Его данниками стали протополитархии Нгойо, Каконго, Лоанго, Ангола, Матамба и некоторые другие. Расцвет державы Конго приходится на XV в. К этому времени её территория равнялась 300 тыс. кв. км.

К концу этого столетия в Конго начали проникать португальцы. Влияние их было значительным. Было принято христианство, началось сооружение каменных храмов и дворцов, возникли школы, получила довольно широкое распространение грамотность [86]. В Конго в XVI-XVII вв. появились все признаки цивилизации. Это было общество уже не предклассовое, а классовое.

Возникновение классового общества у инков произошло без воздействия со стороны, хотя и не без усвоения достижений предшествующих цивилизаций, существовавших на этой территории. Когда инки поселились в долине Куско, они образовывали небольшую протополитархию (вождество), состоявшую из нескольких деревенских общин (айлью). Утвердившись, она начала завоевательные походы. Трудно совершенно точно сказать, когда именно общество инков превратилось из предклассового в классовое. По мнению исследователей, поворотным пунктом было воцарение Пачакути Инки (1438-1471 гг.). При нем заново была перестроена столица инков - г. Куско. Были воздвигнуты грандиозные каменные сооружения - храмы и дворцы. Была построена самая большая во всей Америке крепость - Саксуман. Большое внимание было уделено совершенствованию кипу - «узелкового письма». В период своего наивысшего могущества - в первой четверти XVI в. - территория империи инков превышала 1 млн. кв. км. Численность ее населения составляла 6-10 млн. человек [87].

Возникновение классового общества в Египте произошло без какого бы то ни было влияния со стороны более развитых социально-исторических организмов. Египет довольно отчетливо разделяется на две части: Верхний Египет и Нижний Египет. Каждый из них состоял из небольших областей, которые носили название номов. В период Нового царства на территории Верхнего Египта насчитывалось 22 нома, в Нижнем Египте - 20 номов.

Номы возникли, вероятно, очень рано и первоначально представляли собой протополитархии. В дальнейшем номы в каждой из названных частей Египта были объединены. Произошло это не без войн. Имеются различного рода данные, свидетельствующие о войнах между отдельными номами и их небольшими обьединениями [88]. В конце концов возникли две сравнительно крупные протополитархии: верхнеегипетская и нижнеегипетская. Между ними разгорелась борьба, которая завершилась тем, что Верхний Египет подчинил себе Нижний. Это произошло при фараонах нулевой династии. Египет при них уже был классовым обществом: существовало монументальное зодчество и довольно развитая иероглифическая письменность [89].

В случае с Египтом, инками и Конго мы сталкиваемся с таким вариантом развития протополитарного, а затем и политарного общества, который условно может быть назван «деревенским». В полной мере это применимо к державе зулусов и Буганде, где никаких городов вообще не существовало. Даже их столицы не могут быть названы городами. В Конго были города, но они представляли собой прежде всего административно-управленческие центры, столицы государства в целом, провинций и округов.

«Городской» вариант протополитарного и политарного общества. Иное дело - вариант развития протополитарного и политарного общества - который условно может быть назван «городским». В этих обществах город не просто существовал, а был основной социальной единицей. Город был не столицей протополитархии или политархии, а самой протополитархией или политархией. К подобного рода социальным образованиям термин «вождество» не применяют. Их обычно называют городами-государствами.

Наиболее яркий пример такого рода варианта дают йорубы Западной Африки. В XVI-XVII вв. население наиболее крупных йорубских городов насчитывало до 20-50 тыс. человек, в середине XIX в. - 20-70 тыс., в начале XX в. до 35-60 и даже 175 тыс. человек [90]. Низовой ячейкой города было социальное образование, которое именуется агболе. Агбола соответствует сельской общине народов, относящихся к «деревенскому» варианту. Несколько агболе составляли квартал - адугбо, который соответствовал округу «деревенского» варианта. Правители кварталов подчинялись правителю города - протополитарху. Жители городов в основном занимались земледелием. На время полевых работ горожане переселялись поближе к своим участкам. Так возникали деревни - аба. Они были естественным продолжением города. Хотя в аба было какое-то количество постоянных жителей, большую часть их населения составляли горожане. Между городами-государствами у йорубов происходили войны, в результате которых возникали крупные протополитархии, включавшие в свой состав столичный город и подчиненные города [91].

Но при этом варианте развития возникновение крупных протополитархий не было необходимым условием перехода к классовому обществу. В Двуречье к моменту перехода к классовому обществу существовало множество сравнительно небольших протополитарных социально-исторических организмов. Именно они и превратились в столь же небольшие политархии, которые исследователи характеризуют как города-государства. Объединение этих городов-государств в крупную политархию, ставшую ядром большой державы произошло значительно позже. Это связано с именем Саргона Древнего (2316-2264 гг. до н. э.) [92].

По «городскому» пути шло развитие ацтеков. Основанный ими, по-видимому в 1325 г. Теночтитлан представлял собой типичную городскую протополитархию. Основу для подобного суждения дает структура позднего Теночтитлана, который был уже политархией. Население его составляло 200 тыс. человек. Низовой социальной единицей были калпулли, которые соответствовали агболе йорубов. Каждая из 14 калпулли занимала малый квартал. Калпулли были сгруппированы в большие кварталы, которые соответствовали адугбо йорубов. Главы больших кварталов были непосредственно подчинены правителю города.

Трудно совершенно точно сказать, когда Теночтитлан превратился из протополитархии в политархию, но несомненно, что при Ицкоатле (1428-1440 гг.) ацтеки жили уже в классовом обществе. Этот правитель начал воздвигать каменные храмы. Была сооружена дамба, соединяющая остров, на котором находился город, с материком. При нем уже существовала иероглифическая письменность. С 1428 г. ацтеки начали бесконечные завоевания, в результате которых возникла огромная держава [93].

Упадок протополитарных и политарных обществ. Было бы ошибочно полагать, что развитие протополитарного общества всегда шло по линии непрерывного укрупнения протополитархий. Наряду с этим процессом наблюдался и прямо противоположный: распад крупных протополитархий на мелкие. Так, например, возникшие в XVI в. крупные протополитархии Лоанго, Лунда, Луба к XIX в. распались на множество мелких протополитарных образований [94]. И переход к цивилизации не гарантировал защиты от подобной участи. С XVI в. отчетливые признаки упадка обнаруживаются в Конго. В XVII в. бывшие провинции Конго становятся вполне самостоятельными социально-историческими организмами. В XVIII в. и они распадаются. Одновременно происходи полный отход от христианства, прекращается строительство новых монументальных каменных сооружений, а старые забрасываются и разрушаются, исчезает письменность. Классовое общество сменяется предклассовым. В XIX в. на месте некогда могущественного государства существует множество не очень прочных протополитархий [95].

И объясняется это вовсе не тем, что цивилизация была привнесена в Конго извне и поэтому не укоренилась. Погибла, например, естественно выросшая цивилизация Хараппы. Такая же участь постигла общество Ахейской Греции. И здесь мы сталкиваемся с возвращением со стадии классового общества на стадию предклассового. В случаях с Лунда, Луба, Конго развитие не пошло дальше распада крупных протополитарных и политарных социально-исторических организмов на множество мелких протополитархий.

Протополитарное и пракрестьянское общество. Однако известны примеры и полного исчезновения протополитархий, а тем самым и протополитарного способа производства. На месте бывшей протополитархии оказывается множество вполне самостоятельных пракрестьянских общин. Близки к такому состоянию были шиллуки Судана [96]. И совершенно определенно это можно сказать об ануаках этого же региона [97]. Однако о том, когда и каким образом исчезла протополитархия у ануаков, ничего не известно.

Более определенными являются свидетельства о качинах Мьянмы (Бирмы). У части их существовали протополитархии. Эта общественная система, которую исследователи характеризуют как аристократическую, носила название гумса. У другой части качинов были обнаружены лишь самостоятельные пракрестьянские общины. Эту систему, которую исследователи характеризуют как демократическую, называли гумлао.

И эти две системы не только сосуществовали, но по крайней мере одна из них - гумса могла превратиться и превращалась в гумлао. Это превращение происходило, в результате «революции». Правителей убивали, изгоняли или, в лучшем случае, лишали прежних прав. Превращение гумса в гумлао есть факт, который никем не оспаривается. По мнению Э. Лича, имел место и обратный процесс: превращение гумлао в гумса [98]. Такого мнения придерживаются и некоторые другие исследователи [99]. Однако в последнее время тезис о превращении гумлао в гумса стал оспариваться [100].

Протополитарные и пракрестьянские структуры сосуществовали у нага Индии. При этом у ангами нага, живших пракрестьянскими общинами, бытовали предания, что когда-то ими правили могущественные вожди [101].

Если в отношении качинов мы не можем с уверенностью сказать, что у них имело место превращение пракрестъянской организации в протополитарную, то у алуров Заира и Уганды и их соседей такой процесс засвидетельствован. По соседству с протополитархиями алуров существовало множество самостоятельных и пракрестъянских общин. Нередко случалось, что несколько таких общин объединялось под властью сына правителя одной из протополитархий. В результате образовывалось вассальное вождество. Это могло произойти как по инициативе правителя протополитархии, нередко угрожавшего применить силу, так и добровольному желанию жителей общин, образовавших новое вождество. Возникшее как вассальное, новое вождество могло долго сохраняться в таком состоянии, а могло либо войти в качестве округа в состав доминирующей протополитархии, либо стать вполне самостоятельным прагосударством. В результате наблюдалось постоянное расширение территории, занимаемой протополитархиями, за счет земель, на которых обитали самостоятельные пракрестьянские общины [102].

Протополитархии могли распасться на самостоятельные пракрестьянские общины, а последние синтезироваться в протополитархии. Но протополитархии и в пракрестьянские общины не были последовательно сменяющимися стадиями эволюции предклассового общества. Протополитарное общество совершенно не обязательно должно было возникнуть из пракрестьянского. Его появление было закономерным результатом развития преполитарного общества. И самостоятельные пракрестьянские общины совершенно не обязательно должны были образоваться в результате распада протополитархий. Они вполне могли прийти на смену обществу с позднейшими бигменами. Протополитарное и пракрестьянское общества были двумя параллельно существующими вариантами развития предклассового общества. Но это были такие параллельные линии, которые могли взаимно переходить друг в друга. При всем различии между ними было фундаментальное сходство: и тот и другой вариант предполагал существование пракрестьянской общины.

Пракрестьянское общество. Пракрестьянское общество имело достаточно широкое распространение. Выше уже были упомянуты качины, ангами нага, алуры, ануаки. К ним можно добавитъ каупуис (кабуис) нага [103], часть качинов Мьянмы[104], бвамба Уганды [105], тив Нигерии [106], кпе Камеруна [107], кон-комба Того[108], таллензи Ганы [109], логоли, вугуси и других банту Кавирондо [110]. Для перечисленных выше и многих других народов характерно существование вполне самостоятельных пракрестьянских общин. Общество у них было однообщинным пракрестьянским.

Но и в пракрестьянском обществе действовала тенденция к укрупнению социально-исторических организмов. Она проявлялась по-разному.

Одно направление - укрупнение размеров общины. Для этого существовало два основных способа. Один - соединение ранее независимых общин, превращение последних в подразделения одной общины. Среди пракрестьянских общин особое место занимают деревенские, члены которых жили в одном селении. Объединение деревенских общин сопровождалось их сселением в одном месте. Ранее самостоятельные общины становились кварталами одной деревенской общины. Были селения, в которых кварталы играли большую роль, чем деревня в целом. В таком случае жители деревни образовывали не столько общину, сколько надобщину. Но в целом развитие шло по пути образования одной единой общины.

Другой способ - прекращение деления общины. Обычно общины, разрастаясь, делились. Возникали дочерние общины, которые сразу или со временем становились вполне самостоятельными. Когда возникла тенденция к укрупнению общин, последние, разрастаясь, долгое время не делились. В результате размеры общин возрастали.

По пути укрупнения общин шло развитие ангами нага. В некоторых из их деревень было по 800 дворов с населением в 4 тыс. человек [111].

Другое направление - возникновение социально-исторических организмов, состоящих из нескольких общин. Разрастаясь, общины делились, но старые и вновь образовавшиеся общины продолжали образовывать один социально-исторический организм. Общины переставали быть социально-историческими организмами, становясь частями более крупного организма. Такие надобщинные социально-исторические организмы часто именуют племенами. Наиболее ярким примером могут послужить гуроны первой половины XVII в. У них существовало 4 племени. Одно из них занимало 14 деревень, два - по 7 деревень, одно племя полностью жило в одной деревне [112]. В последнем случае мы имеем дело не столько с племенем, сколько с деревенской общиной. Но эта община занимала равное с многообщинными организмами положение, что давало основание именоваться племенем.

Существовало еще два способа возникновения более крупных социальных формирований. Один из них состоял в подчинении одних деревень другими. Нередко при этом подчиненные деревни платили дань господствующей. Так, например, обстояло дело у некоторых групп нага [113]. Другой путь состоял в образовании более или менее добровольных союзов деревень. Союзы отличались от племен, которые были едиными социально-историческими организмами. Они были объединениями, в составе которых каждая община продолжала оставаться социально-историческим организмом. Конечно, союз общин со временем мог превратиться в один социально-исторический организм, но это было не обязательно.

Союзы пракрестьянских общин существовали у бвамба [114]. Вероятно, пракрестьянскими были многие аульные общины Дагестана в XVIII - первой половины XIX в. [115]. И почти все они, если не все вообще, входили в состав союзов, которые принято именовать вольными обществами. Примером может послужить вольное общество Ахты-Пара, состоявшее из 12 селении во главе с аулом Ахты. Таких обществ было более сорока: Койсубулинское, Анди, Кхень, Ункратль, Карах и другие [116].

Начавшись, процесс возникновения крупных социальных образований мог идти и дальше. Племена могли образовывать союзы. Так, все 4 племени гуронов оставляли конфедерацию [117]. Хорошо известен другой пример - Лига ирокезов, объединявшая вначале 5, а затем 6 племен [118]. Вольные общества Дагестана, представлявшие союзы аульных общин, в свою очередь могли объединяться в союзы. Подобный союз существовал, например, у акушинских даргинцев [119].

В пракрестьянских обществах могли существовать и нередко существовали различные формы эксплуатации. У тив [120] и во многих вольных обществах Дагестана [121] имело место рабство. Ирокезы собирали дань с подчиненных народов [122]. У них были рабы [123]. Но отношения эксплуатации, если и существовали в пракрестьянских обществах, не играли в них существенной роли. Они были придатками к господствовавшему пракрестьянско-общинному укладу.

Если протополитарное общество было формирующимся классовым, протоклассовым, то пракрестьянское общество таковым не было. Оно было предклассовым, как протополитарное, но в отличие от него не было протоклассовым. Предклассовым оно было постольку, поскольку в нем шел процесс формирования крестьянско-общинного уклада.

Ways and Variants of Development (part 1 )

It is stressed that transfer from primordial to class society is the process of establishing of exploitation relationships. Transition from communalism to distribution by labor leads to splitting of economy inl subsistence and prestige economy. The second is followed by the creation of redistributive systems. On this stage there were two main types of society: bigman and chiefman. Further development leads to prepolitar exploitation manner and dominat exploitation manner (including dependant, bondage and slaves variants). As a result upraised a preclass society realized in four main variants: 1. with the latter bigmen 2. with the latter chifmen; 3. prepolitar and 4. preplutar.

The latter preclass society is also characterized by four variants. The present article examines two them: protopolitar and protopeasant. The existence of forming peasant community is a specific feature both forms. The author gives a characteristic of protopolitar society, its specifity, way of development, transformation into politar class society. The base of politar society is the well-known "Asian" mode production, which in our paper named politar. We can separate two variants of prepolitar and later polit society: country (Egipt) and "urban" (Shumer). The author also touches to prepeasant society and it relations with protopolitar.

Этнографическое обозрение, 1993, № 1, с. 52-70. [Оригинал статьи]

1 Ferguson A. An Essay in the History of Civil Society. Edinburgh, 1767.

2 Маркс К и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 19. С. 417-418.

3 Маркс К и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 21. С. 139.

4 Равдоникас В. И. История первобытного общества. Ч. 2. Л., 1947. С. 77-79; Косвен М. Очерки истории первобытной культуры. М., 1957. С. 124-137; его же. Семейная община и патронимия. М., 1963. С. 6-7, 37; Колганов В. М. Собственность. Докапиталистические формации. М., 1962. С. 136-162; Маретин Ю. В. Основные типы общин в Индонезии // Проблемы истории докапиталистических обществ (далее - ПИДО). Кн. 1. М., 1968. С. 336-341

5 Fock N. Waiwai. Copenhagen, 1953.

6 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 19. С. 417, 419.

7 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 22. С. 443-444, 452; Т. 36. С. 78, 97; Т. 39. С. 129.

8 Косвен М. О. Семейная община и патронимия. С. 6, 47, 55, 56 и др.

9 Косвен М. О. Семейная община и патронимия. С. 79, 82.

10 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 21. С. 113; См. также. С 160-166.

11 cм. Лейбович Е. С. Выступление в прениях по докладу Б. Д. Грекова // Известия Гос. академии материальной культуры. Вып. 86. М.; Л., 1936. С. 130; Юшков С. В.Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 12-245; Мавродин В.Древняя Русь. М., 1946. С. 115, 33, 136.

12 cм. Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская община // Становление классов и государства. М., 1976.

13 cм. Семенов Ю. И. Экономическая антропология // Этнология в США и Канаде. М., 1989.

14 Семенов Ю. И. Типология ранних форм эксплуатации // Народы Азии и Африки (далее - НАА). 1985. № 4.

15 cм. Семенов Ю. И. Общественно-экономические уклады // Теория общественно-экономической формации. М., 1982. С. 133-136.

16 cм. Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская община. С. 60-61; его же. Типология ранних форм эксплуатации//НАА. 1985. № 4. С. 61-62.

17 cм. Семенов Ю. И. Типология ранних форм эксплуатации. С. 68.

18 Семенов Ю. И. Типология ранних форм эксплуатации. С. 62-65.

19 Государство и эволюция аграрных отношений в развивающихся странах Азии и Африки. М., 1980.

20 cм. Семенов Ю. И. Социально-экономический строй Древнего Востока: современное состояние проблемы // НАА. 1988. № 2. С. 154-155.

21 cм. Семенов Ю. И. О стадиальной типологии общины // Проблема типологии в этнографии. О стадиальной типологии общины // Проблемы типологии в этнографии. М.: 1979. С. 75-91; его же. Основные этапы эволюции первобытной экономики // НАА. 1984. № 1.

22 Рукопись объемом в 31 печ. л. утверждена к печати Ученым советом Института этнологии антропологии АН СССР в декабре 1990 г., передана в издательство «Наука» в декабре 1991 г.

23 Об этих понятиях см.: Семенов Ю. И. Основные этапы эволюции первобытной экономики. С. 57-58.

24 Термин был введен: DuBois C. The Wealth Concept as an Intergative Factor in Tolowa-Tutu Culture // Essays in Anthropology. Berkely, 1936.

25 Семенов Ю. И. Основные этапы развития первобытной экономики: соотношение глобального и регионального // Исследования по первобытной истории (далее - ИПИ). М., 1992, С. 102-104.

26 Историю термина см.: Lindstrom L. «Big Man». A Short Terminological History // Amen Anthropologist. 1981. V. 83. № 4.

27 Spencer R. F. The North Alascan Eskimo. Washington, 1959.

28 McKennan R. The Upper Tanana Indians. New Haysn, 1959.

29 Salisbury R. F. From Stone to Steel. Melbourne, 1962; Lederman R. What Gifts Engend Cambridge et al., 1986.

30 Bean D. J. Mukat's People. Berkely. Los Angeles, 1972.

31 Reay M. The Kuma. Melbourne, 1959.

32 Hogbin H. I. Tillige and Collection//Oceania. 1938. V. 9. N9 2; 1939. V. 9. № 3; idem. The Island of Mestruating Men. Scranton et al., 1970. idem. The Leaders and the Led. Carlton. 1978.

33 Todd J. A. Report an Research Work in South-West New Britain, Territory of New Guinea Oceania. 1934. V. 5. № 2.

34 Goldschmidt W. Noralaki Ethnography//University of California Publications in Ameri Archaeology and Ethnology далее - UCPAAE). V. 42. № 4. Berkely; Los Angeles, 1951.

35 Beals R. L. Ethnology of Nisenan // UCPAAE. V. 36. № 6. Berkely, 1933.

36 DuBois C. Wintu Ethnography//UCPAAE. V. 36. № 1. Berkely, 1933.

37 Gayton A. N. Yokuts - Mono Chiefs and Shamans//UCPAAE. V. 24. № 8. Berkely, 1936.

38 McKern W. C. Functional Family of Patwin // UCPAAE. V. 13. № 7. Berkeley, 1922.

39 Young M. W. Fighting with Food. N. Y., 1971.

40 Brown P. Chimbu Transactions//Man. 1970. V. 5. № 1.

41 Strathern A. The Rope of Moka. Cambridge, 1971.

42 Meggitt M. J. «Pigs are Our Hearts» //Oceania, 1974. V. 44. № 3.

43 Pospisil L. Kapauku Papuan Economy. New Haven, 1963.

44 Oliver D. L. Solomon Island Society. Cambridge, Mass. 1955.

45 Laguna D. de and McClellan C. Ahtna // Handbook of North American Indians. V. 6. Washingt 1981.

46 Birket-Smith K. The Chugach Eskimo. Kopenhavn, 1967.

47 Mead M. Kinship in Admiralty Island // Antropological Papers of the American Museum of Nati History, V. 34. Pt. 2. N. Y., 1934; idem. The Manus od Admilaty Island // Cooperation and Competit Among Primitive Peoples. N. Y. and L., 1937.

48 Drucker F. The Tolowa and their South-West Oregon Kin // UCPAAE; V. 36. № 4. Berkely, 1937; Kroeber A. L. Handbook of Indians of California. Washington, 1925.

49 Oliver D. L. Op. cit.

50 Firth R. Primitive Polynesian Economy. L., 1939.

51 Firth R. Primitive Economics of New Zealand Maori. L., 1929.

52 cм. Аверкиева Ю. П. Разложение родовой общины и формирование раннеклассовых отношений в обществе индейцев Северо-Западного побережья Северной Америки // Труды Института этнографии (далее -ТИЭ). Т. 70. М., 1961.

53 Schapera J. Government and Politics in Tribal Society. JL, 1956; The Bantu-Speaking People Southern Africa. London; Boston, 1974.

54 East African Chiefs.

55 West African Kingdoms in the Nineteenth Century. Oxford, 1967.

56 Richards A. I. Land, Labor and Diet in Northern Rhodesia. L., 1939.

57 Evans-Pritchard E. E. The Azande. L., 1971.

58 Leach E. R. Political Systems of Highland Burma. L., 1954. P. 197-207.

59 Stevenson H. N. C. The Economics of Central Chin Tribes. Bombay, 1992. P. 80-83.

60 Furer-Haimendorf Ch. von. The Konyak Nagas. N. Y., 1969.

61 Nguen Tu Chi. A Muong Sketch // Vietnamese Studies. № 32. Hanoi, 1972.

62 Forbes H. O. On Some of Tribes of the Island of Timor//The Journal of the Antropolog Institute of Great Britain and Ireland (далее - JAI), 1884. V. 13. № 4.

63 cм. Токарев С. А. Родовой строй в Меланезии // Сов. этнография. 1933. № 5-6. С. 35-41.

64 Hocart A. M. The Northerns States of Fiji. L., 1952; Sahlins M. Moala. Ann Arbor, 1962.

65 Ancient Hawaian Civilization. Honolulu, 1933.

66 Oliver D. L. Ancient Tahitian Society. V. 2. Honolulu, 1972.

67 Gifford E. W. Tongan Society. Honolulu, 1929.

68 Rouse L. The Arawak // Handbook of South American Indians (далее - HSAI). V. 4. Washingi 1948. P. 507-539.

69 Steward J. H., Faron L. C. Native People of South America. N. Y. et al., 1959. P. 248.

70 Kroeber A. L. The Chibcha //HSAI. V. 2. Washington, 1946. P. 887-903.

71 Steward J.H., Faron L. C. Op. cit. P. 174-246.

72 Swanton J. R. Indian Tribes of the Lower Mississipian Valley and Adjacent Coast of Gulf Mexico. Washington, 1911. P. 44-86.

73 Swanton J. R. The Indians of Southwestern United States. N. Y., 1946. P. 641-646.

74 Roscoe J. The Baganda. L., 1911. P. 13-15.

75 West African Kingdoms ... P. 267-269.

76 Argyle W. J. The Fon Dahomey. Oxford, 1966. P. 142-145.

77 Rattray R. S. Ashanti Law and Constitution. Oxford, 1929. P, 34.

78 Кочакова Н. Б. Города-государства йорубов. М., 1968. С. 120-124.

79 Falters L. A. Bantu Bureauracy. Cambridge, 1956. P. 99-100, 138.

80 Schapera I. Op. cit. P. 10, 42.

81 Ibid. P, 10, 40.

82 Malinowski B. Argonauts of the Western Pacific. L., 1922; Powell H. A. Competitive Leadership in Trobriand Political Organisation // JRAI. 1960. V. 90. Pt. 1-2.

83 Bryant T. Olden Times in Zululand and Natal. L. et at., 1929. P. 82. etc. Риттер Э. А.Зулус Чака. М., 1989. С. 83, 165, 191, 284.

84 Roscoe J. Op. cit., The King's; Men. /Ed. by L. A. Fallers. L., 1964. P. 102. Годинер Э. С.Возникновение и эволюция государства в Буганде. М., 1982.

85 cм. Семенов Ю. И. Возникновение классового общества: вариативность и инвариантность // ИПИ. С. 173-174.

86 Орлова А. С. История государства Конго /XVI-XVIII вв./. М., 1968. С. 48-54, 63, 75-78, 182-192, 235-238; Орлова А. С., Львова Э. С. Страницы истории великой саванны. М., 1978. С. 56-62, 93-94, 126-128.

87 Rowe J. H. Inca Culture at the Time of the Spanish Conquest // HSAI, V. 2; Schaedel R. P. Early State of the Inca // The Eariy State. (Aajiee - ES). The Hague, 1978; Conrad G. W. and Demarest A. A. Religion and Empire, Cambridge et al., 1984. P. 99, 106-107; Стингл М. Государство инков. М., 1986; Березкин Ю. Е. Инки. Л., 1991.

88 Авдиев В. И. Военная история Древнего Египта. Т. 1. М., 1948. С. 20-21.

89 Перепелкин Ю. Я. Древний Египет // История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очага рабовладельческой цивилизации. Ч. 1. Передняя Азия. Египет. М., 1988. С. 295-325.

90 Кочакова Н. Б. Рождение африканской цивилизации. Ифе, Ойе, Бенин, Дагомея. М., 1986. С. 252.

91 Кочакова Н. Б. Города-государства йорубов. М., 1968. С. 44-55; 68-77.

92 История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первых очагов рабовладельческой цивилизации. Ч. 1. Месопотамия. М., 1983. С. 107-242.

93 Вайян Дж. История ацтеков. М., 1949; Kurtz D. V. The Legimitization of the Aztek State // P. 171-173; Conrad G. W. and Demarest A. A. Op. cit. P. 24-25, 33.

94 Орлова А. С., Львова Э. С. Указ. раб. С. 135-159; Томановская О. С. Лоанго, Каконго и Нгойо., 1980.

95 Weeks J. H. Among Primitive Bakongo. L., 1914. P. 32-37, 60, 100-102. Орлова А. С., Львова Э. С. Указ. раб. С. 76-82, 120.

96 Evans-Pritchard E. E. Social Anthropology and Other Essays. Glencole, 1962.

97 Evans-Pritcnard E. E. The Political System of the Anuak of the Anglo-Egyptian Sudan. L., 1940; Lienchard G. Anuak Village Headman//Africa. 1957. V. 17. № 4; 1958. V. 18. № 1.

98 Leach E. R. Op. cit. P. 57, 198-223.

99 Friedman J. Tribes, States and Transformation//Marxist Analysis in Social Anthropology. L., 1975.

100 Nugent D. Closed Systems and Contradiction: The Kachjn in and out History//Man. 1982. V. 17. № 3.

101 Маретина С. А. Эволюция общественного строя у горных народов Северо-Восточной Индии. М., 1980. С. 197-198.

102 SouthallA. W. Alur Society. Cambridge, 1953. P. 181-237.

103 Hodson T. C. The Naga Tribes of Manipur. L., 1911. P. 75, 79; Watt G. the Nagas of Manipur//The Nagas in Ninereenth Century, (далее - NNС). Oxford, 1969. P. 461.

104 Stevenson H. N. C. Op. cit. P. 13, 89-91.

105 Winter E. H. Bwamba Economy. Kampala, 1955; idem . The Aboriginal Political Structure of Bwamba // Tribes Without Rulers. Ed. by Y. Middleton and D. Tait (далее - TWR). L., 1958.

106 Bohannan P. and L. Tiv Evonomy. Evanston, 1968.

107 Ardner E. Coastal Bantu of Cameroons. L., 1956.

108 Tait D. The Territorial Pattern and Lineage System of Konkombe // TWR.

109 Fortes M. The Political System of the Tallensi of the Northern Territories of the Gold Coast// African Political Systems, (далее - APS). L., 1969.

110 Wagner G. The Political Organisation of the Bantu of Kavirondo // APS.

111 Butler J. Rough Notes on the Angamis // NNC.

112 Trigger B. G. Huron. Farmers of North. N. Y., 1969. P. 15-16.

113 Hodson T. C. Op. cit. P. 83; Moffatt-Mills A. J. Angarami Life and Custom//NNC.

114 Winter E. H. The Aboriginal Political Structure of Bwamba. P. 153-155.

115 Магомедов Р. М. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII - начале XIX веков. Махачкала. 1957. С. 57-59.

116 Брюханов А. П. Государственное устройство и административное управление вольных обществ (Дагестана в 1-й четверти XIX в. // Сборник трудов Пятигорского гос. пед. ин-та. Вып. 1. Ставрополь. 1947; Магомедов Р. М. Указ. раб. С. 63 - 64, 369;Хашаев X. Л. Общественный строй Дагестана в ХIХ в. М., 1961. С. 237-239.

117 Trigger B. G. Op. cit.

118 Морган Л. Г. Лига Ходеносауни или ирокезов. М., 1983.

119 Брюханов А. П. Указ. раб. С. 158; Хашаев X. М. Указ. раб. С. 237.

120 Bohannan P. and L. Op. cit. P. 227-231.

121 Магомедов Р. М. Указ. раб. С. 59. Хашаев X. М. Указ. раб. С. 170.

122 Аверкиева Ю. П. Индейцы Северной Америки. М., 1974. С. 228.

123 Stites S. H. Economics of Iroquois //Bryn Mawr College Monographs. Monographs Series. V. 1, MS 3. Lancaster, 1905. P. 118-119.

38