28 Декабря 1891 г.

Более месяца прошло с тех пор, как записала последнюю строку в этом дневнике... Продолжать его была не в силах... Слишком ужасное, подавляющее, неожиданное несчастье обрушилось на нашу семью. — Сын мой старший, первая, страстная, земная моя привязанность — не стало его.

Болен он был всего шесть дней. Всё время его спрашивали: «что у тебя болит?» — один ответ: «ничего не болит, только слабость». — И вдруг — болезнь приняла крутой оборот.

— Не послать ли за Еленой Павловной? — говорят ему.

— Не надо, она испугается, — говорит он.

Он жену обожал, и она также любила его всей душой. Наконец, он сам ей написал

— Разлука с тобой мне тяжела. Приезжай.

Послали нарочного в Тулу, невестка моя немедленно приехала со старшим сыном Иваном; но сын мой при ней прожил менее двух суток.

Горя вдовы и нашего не стану описывать... Невестка моя из цветущей женщины обратилась в старуху. — Такой любви, такого обожания, такой заботливости о спокойствии жены я не видывала ни у кого, кроме как у сына.

— Не умирай, — говорил он ей, — потому что я тебя не переживу.

386

На себя он брал все хлопоты о хозяйстве, о детях, о племянниках, о народе, о всех, кто к нему ни обращался. Вечно в разъездах по своим и чужим делам, в хлопотах, он не имел ни минуты отдыха, заработался, затянулся, как добрый конь, которому ноша не по силам...

По природе он был очень веселого нрава; приезд его радовал меня, детей, внучат моих, к которым был чрезвычайно ласков. Но с самой нынешней весны, когда стал уясняться предстоящий для народа голод, сын стал задумываться, и прежняя его веселость исчезла: он заметно постарел.

— Ты болен? — говорю ему.

— Нехорошо себя чувствую.

— Посоветуйся с своим тульским врачом Рудневым⁶⁹, ты ведь имеешь к нему доверие.

— Некогда.

— Береги себя, не пренебрегай своим здоровьем.

— Некогда собой заниматься.

И так продолжал он трудиться до самой поздней осени.

Граф Лев Николаевич мне сам говорил, что приехал он, Толстой, в наш голодающий край безо всякого предвзятого плана, не зная, как приняться, чтоб доставить действительную помощь нуждающемуся населению. Тогда сын мой Иван Иванович Раевский подал ему мысль о даровых столовых*, сам горячо за нее ухватился и энергически привел в исполнение, открывая эти столовые у себя в деревне и в соседстве, делая вычисления в том, что будет стоить прокормление таким образом каждой единицы и рассчитывая по этому, сколько придется на нее израсходовать до будущего урожая. Все счеты графа Толстого взял на себя и проводил за ними все вечера, днем же разъезжал и хлопотал о доставке народу продовольствия, дров и проч. — И вся эта утомительная работа делалась в нервном, возбужденном состоянии. Погода была отвратительная, и сын, проводив жену и детей обратно в Тулу, несмотря на уговоры жены остаться дома и отдохнуть, захотел непременно ехать на экстренное земское собрание в уездный наш город Данков. Там спорил, горячился и на следующий день с температурой в 40 градусов проехал сорок верст в открытых санях, при страшном ветре, прозяб дорогой и слег, чтоб более не вставать...

Скончался он 26 ноября 1891 г. Потеря громадная для вдовы, детей, для всего нашего семейства, скажу даже, для всего края. — Нет такого мужика, который бы не говорил: «Хотел итти просить Ивана Ивановича, да вот их нет!»

Увидя Льва Николаевича, я зарыдала...

— Большое вам горе, — сказал он сочувственно.

— Не первое, — рыдала я.

— Хорошую жизнь прожил он...⁷⁰

Ответить не могла... меня душили слезы. —

Когда невестка моя Елена Павловна Раевская была у нас в первых числах ноября, видя какую тоску на меня и на дочь наводит голодный год, она сказала: «я сама не знаю, куда от тоски деваться. Мне всё кажется, что надвигается на нас какая-то каменная стена, готовая на нас обрушиться и нас всех раздавить».

Стена обрушилась!

387