17. Воскресенье.

Граф Лев Николаевич приходил сегодня пешком. Нам принесли воскресную почту. Граф взял газету.

— А! — сказал он, — вышла, наконец, в печать замечательная книга! книга американской женщины-врача. Алисы Стокгем: «Токология или наука о рождении детей». Книга замечательная⁵⁸. Автор начинает с половых отношений, переходит потом к беременности, родам, физическому и нравственному воспитанию детей, входя в малейшие подробности о пище и проч., словом, книга драгоценная для матерей. Таких у нас нет.

— Ваша правда. Несколько лет тому купила я в Москве книгу, изданную каким-то врачом «Материнское воспитание», читала ее со старшей дочерью. Мы только плечами пожимали, столько там было нелепостей, и, наконец, забросили ее.

— Так, так, до сих пор ничего подобного не было написано. Эта госпожа Стокгем была в России, была у меня; я написал ей предисловие к ее книге.

Граф засмеялся.

— Книгу запретили ради моего предисловия.

— Почему же? — удивилась я.

— Я написал сущую правду, то, что у нас в России пишут о числе бактерий и о способе их разыскивания, а о том, как взрастить здорового робенка, о том умалчивают. Я узнал о причине запрещения: меня заставили вычеркнуть всю эту фразу. И вы видите: книга вышла в печать!

22 Ноября.

Пишу письма в своей комнате. Звонок с крыльца. Влетает ко мне моя пятилетняя внучка Аня Мордвинова, восторг блестит в ее черных глазках.

— Grand-maman! я тебе говорила, что сегодня приедут Толстые! Вот и приехали!

Девочка мгновенно убегает. Следую за ней черепашьим, старушечьим шагом и нахожу ее в зале уже сидящею на коленах у Марии Львовны. Это ее обычное место, а переходит она с него только, чтоб переместиться на колена Татьяны Львовны. На этот раз второго помещения не оказалось. Приехали только Мария Львовна и Вера Александровна Кузминская; добрые девушки приехали, чтоб немного успокоить меня насчет здоровья моего старшего сына Ивана Ивановича Раевского, который заболел инфлюенцой у себя в доме, где живут Толстые. Невестка моя Елена Павловна, в Туле с младшим сыном Григорием⁵⁹, что учится там в гимназии. За сыном моим некому ходить. Я уже столько зим заперта в четырех стенах, что от докторов получен мне запрет из них выходить до весны. «Если выйдете на зимнюю стужу, говорят, мы за вас не отвечаем». Я всё же стремилась всей душой к нему. Катя⁶⁰ зарыдала, Маргарита⁶¹ также; не пустили меня...

Молодые графини предлагали свои услуги, но больной их стеснялся, дочь Маргарита уехала к брату и сказала, что проведет с ним всю ночь, а лучше ее сиделки найти нельзя.

— Что вы так беспокоитесь? — сказал мне доктор, — Иван Иванович через два дня будет совсем здоров.

И я ему поверила.

— Пишет ли теперь граф что-нибудь для печати? — спросила я у Марии Львовны.

385

— Пишет статью о голоде⁶², другую о даровых столовых⁶³, и еще статью, которая начата им уже год тому назад: «О воинской повинности»⁶⁴.

— О несопротивлении злу?

— Да, но вероятно ее не пропустит цензура. Разве только Гайдебуров⁶⁵ напечатает: он — храбрый. — К нам приехали два газетных репортера, оба из Петербурга: Майков⁶⁶ от «Нового Времени» и Михневич⁶⁷ от «Новостей»; оба устроились на квартире в деревне, а весь день проводят у нас и записывают все, что мы или отец говорим: это несносно! — Возвращаюсь сегодня из даровой столовой и рассказываю отцу, как лошадь моя брыкалась, рассказываю с азартом, машу руками и представляю, как лошадь брыкала. Вдруг вижу — репортер вытаскивает из кармана книжечку и тут же при мне записывает мои слова о брыкании лошади! Как интересно! Просто невыносимо, несносно!

— Извините, если выражусь неприлично: но вы бы этих присяжных репортеров приказали в шею гнать.

— К нам в Ясную Поляну являются точно так же разные личности, которых мы не подозреваем в репортёрстве, а потом печатают всякую ложь о нас, всякие небылицы. И я попала таким образом в печать и в самом искаженном виде, даже имя мое переврал, назвал Надей. Как приятно!

— Где же это напечатали?

— В «Курском Листке»⁶⁸. Представили меня пошлой, вульгарной девочкой, употребляющей мужицкие выражения и такой грязной, что ни меня, ни отца остальная семья не принимает за свой стол! Что мы обедаем чуть ли не в буфете! К тому же, что мы оба издеваемся над святыней. Каково?

Мария Львовна такая милая, добрая девушка, что нельзя ею не любоваться. — Вот награда тому, чья слава гремит по всему образованному миру, в старом и новом свете! и тем, кто имеет счастье принадлежать к его семейству!