dom-lazhechnikova
.pdf
71
П. Булахов, И. Лажечников
СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ
В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), в коллекции нот Музгиза нами обнаружена «Солдатская песня» из оперетты П.П. Булахова «Новобранец» по пьесе И.И. Лажечникова «Новобранцы 12-го года».
Эта находка вряд ли станет сенсацией в отечественном музыкознании с точки зрения музыкального решения (песня сложена из ритмо-интонационных формул, типичных для походных солдатских песен, с достаточно «школьной» гармонизацией). А вот с исторической точки зрения этот архивный материал, безусловно, представляет интерес.
Во-первых, обогатился список оперетт, созданных в России
âXIX столетии.
Êоперетте, появившейся в России в 60-е годы XIX века, несмотря на ее популярность, русские профессиональные композиторы отнеслись равнодушно. Они оперетт не писали. Поэтому русская оперетта реализовала себя либо
â«паштетных» спектаклях типа «Русские песни в лицах» (с музыкой из сочинений М.И. Глинки, А.С. Даргомыжского и других композиторов, а также из народных песен), или «Женский клуб» (попурри из мотивов русских опер), либо в творчестве композиторов-дилетантов и любителей. Наиболее яркая фигура в этом ряду – В.М. Кажинский, дирижер Александринского театра, на сцене которого шли «Казачка, или Возвращение из похода», оперетта В. Кажинского на текст Н. Крестовского (1851 г.) и «Отцовское завещание» – оперетта В. Кажинского на текст А. Зубовой (1856 г.).
Во-вторых, до сих пор среди авторов текстов русских оперетт не известно ни одного сколько-нибудь значительного имени. Русские литераторы если и обращались к оперетте, то только в качестве переводчиков (например, В.С. Курочкин, В.А. Крылов). Поэтому сам факт создания Лажечниковым литературной основы оперетты представляется весьма интересным.
Солдатскаÿ ïåñíÿ
(из оперетты «Новобранец»)
73
В третьих, эта архивная находка обогащает наше представление о творческом наследии Петра Петровича Булахова (1822 – 1885), композитора-любителя, известного до сих пор только как автора популярнейших романсов и песен («Нет, не люблю я Вас», «Колокольчики мои, цветики степные», «Не пробуждай воспоминаний», «Гори, гори, моя звезда», «Тройка», «Вот на пути село большое», «Нет, не тебя так пылко я люблю» и др.). Возможно, когда-нибудь мы побольше узнаем об этой его попытке в жанре оперетты. «Солдатская песня», хранящаяся в архиве, была записана карандашом. Словесный текст во многих местах стерт полностью. Для данного издания он восстановлен по тексту пьесы (см. выше публикацию А.С. Бессоновой). Нотный текст содержит несколько явных ошибок переписчика. Предполагаемые исправления даны в скобках.
Текст печатается по архивному источнику (запись XIX века): РГАЛИ. Ф. 1980. Оп. 1. Ед. хр. 38.
Публикация О.И. Беккер, В.А. Викторовича
74
И. Лажечников
Отрывок из неизданного со÷инениÿ «Историÿ одного семейства
и замечательных его современников»
Суд городничего
Под таким заглавием небольшой эпизод из будущей повести «Беленькие, черненькие и серенькие» был вписан автором в альбом известного писателя Г.П. Данилевского. Альбом, ныне хранящийся в отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Петербурге, - ценнейшее собрание автографов (стихи, письма, афоризмы, рисунки и др.) русских писателей, журналистов, художников, композиторов и ученых. Отметились в альбоме И.А. Гончаров, Н.С. Лесков, А.Ф. Писемский, А.Н. Майков, Ф.И. Тютчев, А.А. Фет, И.К. Айвазовский, М.И. Глинка, А.С. Даргомыжский и др. Автограф Лажечникова интересен тем, что перед нами ранний вариант эпизода, впоследствии с небольшими изменениями вошедший в упомянутую повесть. Как видим, первоначальное е¸ название было иным, как и имя «доброго» городничего (в повести его зовут Насон Моисеевич, тем самым автор ушел от слишком очевидной иронической переклички с древним героем, предводителем аргонавтов).
Перед нами эскиз бюрократических нравов маленького провинциального города, а прототипом, как известно, послужила родная автору Коломна. Все очень узнаваемо… Незлобивому по природе своей градоначальнику не дано изменить сложившегося «порядка вещей».
Печатается по автографу: Альбом Г.П. Данилевского // РНБ. Ф. 236. ¹ 174. Л. 36.
Раз как-то ссора двух граждан оканчивалась мировою сделкой. Но вот письмоводитель зовет Асона Моисеевича в ближнюю комнату: «Что это вы, ваше благородие, делаете? Вы, ваше благородие, настоящая мокрая курица. И так вами в городе словно тряпкой помыкают. Этак с вами и служить нельзя». И вот Асон Моисеевич, пришпоренный такою речью, встает на дыбы, входит в азарт и, сдернув на одно ухо свой рыжий паричок в
75
завитках, бросает в камере судилища гром и молнию. Прикажет ответчика наказать за то, что виноват, а правого, чтобы вперед не жаловался. – «У меня в городе все тихо, и муха не смеет ворчать, ни гу-гу! Настоящее благословение Божие!» говорит он пискливым голосом, ходя вокруг стола. «А тут какой-нибудь вольнодумец, беспардонный, вздумает мутить, да ябедничать, да в доносы ходить. Пожалуй себе, и прав, и очень прав, да зачем нарушать спокойствие граждан? Не тобою первым город начало имеет, не тобою и стоит. Пускай стоит, как стоял!» Письмоводитель, с умилением сердечным подслушивая у дверей, ждал своего сыра… Позовет к себе тяжущихся и накажет только того, который не сможет заплатить выкупные.
И. Лажечников С.П.бург, 18 марта, 1856.
Публикация В.А. Викторовича
77
ИзЫсканиЯ
78
В.А. Викторович
Êоломенские сюжеты Ивана Лаже÷никова
В «Походных записках русского офицера», доказывая, что любовь к отечеству не призрак, И.И. Лажечников называет привязанность юноши к родным местам приготовлением к более высокому чувству1 . Таким приготовительным классом для самого автора записок стала подмосковная Коломна, где сложились фундаментальные качества его личности. «На всех московских есть особый отпечаток» (Грибоедов), подобное можно сказать и о жителях других мест. «Он ярославец» – говорил Достоевский о Некрасове и этим определял нечто существенное в характере поэта. Несомненный орловский отпечаток есть у Лескова, нижегородский
– у Горького… Не столь очевидно и выпукло «местничество» Пушкина, Тургенева, Гончарова, но есть оно и у них. Что же касается до И.И. Лажечникова, то он остался до конца своих дней коломенским жителем, хотя обжил и Москву, Петербург, Казань, Тверь, Витебск… Заметим, что уютно жилось ему только в городах, исторически и «душевно» сродственных Коломне – в тогдашней Москве и в Твери. Мысль о том, что писатель есть произведение не только своего времени, но и места, впервые, кажется, высказал Гете. В применении к Лажечникову о его «нравственной связи» с городом-родиной говорил на юбилее писателя 1869 г. его земляк Н.П. Гиляров-Платонов*. «Человек коломенский», разумеется, одна из многих вариаций русского человека. Вариативные качества тонки и трудно поддаются определению (сам Гиляров был здесь очень осторожен). Их вызывает к жизни специфика окружающей среды, природный и культурный ландшафт, живая память рода, семьи, землячества. Многое здесь определяется воспоминаниями, вынесенными из детства.
1.
В очерке «Новобранец 1812 года» Лажечников фиксирует свои ранние, наиболее значимые впечатления, пропущенные
1 Лажечников И.И. Походные записки русского офицера. СПб., 1820. С. 139. * Речь Гилярова-Платонова см. в настоящем сборнике.
79
через призму двенадцатого года, который мог все это – и жизнь страны, и жизнь отдельной личности – перечеркнуть.
«Мы приехали в Коломну. Это моя родина <…>. Сколько воспоминаний о моем детстве толпилось в голове моей, когда мы въехали в Запрудье! Предстали передо мною, как на чудной фантасмагорической сцене, и вечерние, росистые зори, когда я загонял влюбленного перепела на обманчивый зов подруги,
èлунные ночи на обломке башенного зубца, при шуме вод смиренной Коломенки, лениво движущих мельничные колеса; ночи, когда я воображал себя на месте грустного изгнанника, переселенного Грозным из Великого Новгорода в Коломну. Вспомнил я прогулку на козле и доброго француза-гувернера с длинною косою за плечами, которую вместе с головою своею вынес он из-под гильотины. Явились предо мною и ты, maоtre corbeau, и вы, пламенные страницы Руссо, – которыми душа моя жадно упивалась, как дикий конь, выпущенный из загона на широкую степь, – и вы, великие мужи Плутарха!.. Все это,
èмногое, многое, что глубоко бросило семена в сердце моем, прошло теперь мимо меня во всех радужных цветах очарования»2 .
Лирическое и высокое, печальное и комическое перемешаны здесь в характерном для Лажечникова добродушно-ироничном стиле. Замечательны штрихи коломенской «картинки»: мерещится старинный сторожевой град («лунные ночи на обломке башенного зубца», оставшегося от Косых ворот Кремля, на спуске от нынешнего «блюдечка»), обратившийся со временем в большую деревню со всеми прелестями соприродного бытия (ловля птиц, «прогулка на козле»…). Детская душа восприимчива
èк семейным преданиям: она с живостью переселяется в далекого прадеда, скорее всего, из тех полутора сотен посадских семей Новгорода и Пскова, что в 1569 г. были согнаны опричниками с насиженных мест. Прадеду еще повезло: он оставил Новгород накануне кровавого побоища, учиненного царем над подданными, подозрительными своей самостоятельностью. Тень Грозного осенила и Коломну: отсюда в 1552 г. молодой царь двинул рати на Казань, памятниками той славной победы стояли Брусенский монастырь и шатровая Успенская церковь. В этом городе жили потомки победителей Казани, а вместе с ними потомки
2 Лажечников И.И. Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб.; М., 1899. Т. 1. С. 191.
80
псов-опричников. Впоследствии судьба забросила И.И. Лажечникова
âКазань как будто для того, чтобы провести будущего автора «Опричника» по следам великого тирана, преобратившего государственную мощь в жестокую деспотию, а воинскую славу –
âпозор мстительных разборок.
Значимо в этом контексте упоминание о гувернере (Болье), бежавшем, как и предок Лажечникова, из родного дома, спасаясь от бойни Великой французской революции. Рассказы, страхи
èсетования эмигранта, возможно, тоже сыграли свою роль в формировании взглядов его воспитанника. Влияние это, как заметил еще С.А. Венгеров, обнаруживается в полудетских «Моих мыслях»
– первой публикации Лажечникова, состоявшейся в «Вестнике Европы» 1807 г. Такова, к примеру, «мысль» о губительности самовластия, держащегося на «законах, установленных с одной стороны жестокостью, с другой – страхом».3
Страдания притесняемой личности составляют печальный тон романов Лажечникова. Для писателя это была не только историческая, национальная, общественная, но и глубоко интимная, семейная драма. Изгнание предков во времена опричнины – лишь один из ее актов. Память рода хранила
èдругие эпизоды. Недавно по архивным документам была воссоздана история одного из Ложечниковых (так изначально писалась фамилия) – Ивана Тимофеевича, троюродного деда, которого будущий романист, вероятно, еще застал в живых. Сын бургомистра, породнившегося через жену со знаменитыми коломенскими купцами Хлебниковыми, Иван Тимофеевич не был, однако, застрахован от жестоких притеснений. Однажды основательно обокраденный, он сделался должником, подвергся преследованию городничего, устроившего «потешную» охоту на несчастного. Престарелая мать его скончалась от начальственных побоев, а сам Иван Тимофеевич был отдан в услужение за долги4 . «Охотник», разумеется, остался безнаказанным: не равнять же дворянина с купцом.
Похожая «охота» городничего описана в третьей главе
3 Òàì æå. Ñ. XXIV – XXV.
4 См.: Невзорова Л.Г. Очерки из истории рода Ложечниковых // Коломенский краевед. 2000. ¹ 1 (6). С. 11 – 14. К сожалению, автор «очерков» не счел нужным дать ссылки на архивные источники, что обесценивает научное значение публикации.