dom-lazhechnikova
.pdf
Гравюра М. Казакова «Вид с севера крепостной каменной стены с башнями города Коломны» (1778 г.). На переднем плане дорога, ведущая из Москвы в Коломну. 1 – Косые ворота кремля (левее виден Успенский собор), 2 – строения, принадлежащие мельнице. Левее, с точки обзора, выбранной художником, ему была видна и усадьба Лажечниковых. Возможно, забор – это ее граница.
Примерно тот же вид, но несколько более позднего времени –одна из гравюр серии «Вид древней крепости в Коломне» И. Селезнева (литография 1839 г.). Уже нет Косых ворот, но все так же стоит мельница на правом берегу Коломенки и амбар на левом (возможно, бывшая бумажная фабрика – см. предыдущий рисунок).
Е щ ¸ о д н о и з о б р а ж е н и е лажечниковских мест – акварель неизвестного художника «Вид города
Коломны из-за Москвы-реки от Бобренева монастыря» (1800). Это лист большого размера, вклеенный в описание Коломны и Коломенского уезда 1800 года (хранится в Российском государственном военно-историческом архиве – Ф. 846. Оп. 16. Д. 18861. Ч. 10. Л. 188). Мы выделяем фрагмент (правую часть панорамы города; полную копию см. на цветной вклейке), на котором обозначаем основные ориентиры лажечниковского топоса: 1 – Маринкина
башня и рядом храм Архангела Михаила; 93 2 – Косые ворота кремля (тогда ещ¸
целые, судя по рисунку); 3 – мельница и при ней бумажный завод Мещаниновых
(4). Мост через Коломенку (5) по большой московской дороге на рисунке смещ¸н в сторону зрителя. Учитывая это обстоятельство, можно с большим основанием предположить, что виднеющееся между мостом и бумажным заводом строение (6) и есть загадочный для нас дом, где родился и пров¸л первые годы жизни И.И.Лажечников.
И еще один вид лажечниковского времени – панорама, изображ¸нная на коломенской иконе XIX века. Судьба иконы нам неизвестна, сохранилась лишь фотокопия указанной панорамы(фотокартотека Государственного научно-исследовательского музея архитектуры им. А.В. Щусева). Справа, при впадении Коломенки в Москву-реку, хорошо видна излюбленная Ваней Лажечниковым мельница на правом берегу Коломенки. Нет Косых ворот, и белыми сугробами смотрятся разрушающиеся кремл¸вские стены (обнажалась известняковая забутовка) – они придают городу какой-то фантастический вид. Замечательна связь этого изображения с подписью под ним. Панорама города являлась иллюстрацией к библейскому эпизоду заступничества Авраама перед Богом за грешный город Содом: «Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь (всего) места сего ради пятидесяти праведников (если они находятся) в нем?» Своеобразный «торг» доходит затем до цифры десять (праведников). Ответ Господа: «не истреблю ради десяти. И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом; Авраам же возвратился в свое место» (Быт. 18.23 – 33).
Мы полагаем, что Ваня Лажечников видел и эту икону с панорамой Коломны и читал подпись под нею. Так или иначе, но та же мысль – о стоянии города на немногих праведниках – положена в основу его коломенской повести «Беленькие, ч¸рненькие и серенькие». Холодня (Коломна), по Лажечникову, избежала участи Содома лишь благодаря своим «беленьким» жителям.
95
было бы по остаткам фундамента, но, увы, при строительстве помянутых коттеджей не были произведены археологические изыскания; будем надеяться, что это еще возможно).
Самым замечательным был, конечно, вид, открывавшийся отсюда, он ставил мальчика в средостение коломенского бытия: Бобренев монастырь – купола кремлевских храмов – Москварека с беспрерывными караванами судов – древняя мельница
– «ямы и рытвины», следы добычи глины для кремлевских стен,
èсами эти стены и башни, начинающие ветшать – «столетние липы» – ржаное поле вдали. Русская история «домашним образом» (выражение Пушкина о Вальтере Скотте) входила в жизнь Вани Лажечникова. А через воспитателей – няньку Домну
èдядьку Ларивона – она же явилась в народно-поэтическом ореоле. В шуме древних лип слышался стон Змея Горыныча, а торопливой Коломенке (Холодянке), как ему казалось, «загородила дорогу колдунья-мельница. Брюзжит старушка,
èстучит костылями, и поднимает пыль столбом. Смирные до сих пор воды сердито бросаются на нее; начинается схватка – вопль, тревога на всю окрестность…»2 5. Обыденные предметы, приподнятые преданием и сказкой, пробуждали в ребенке живое воображение, залог будущего художественного творчества. Романтическое фантазерство И.И. Лажечникова формировалось в городе, пограничном между историей и легендой. Так, мы никогда, верно, не узнаем, на самом ли деле Марина Мнишек была заточена в Коломенской башне кремля. Мы «обречены» на эту легенду, сросшуюся с историей.
Ñдомом в Запрудах у писателя связаны воспоминания о путешествиях по окрестным полям и о птичьей ловле под началом знатока – дядьки Ларивона (мир пернатых в его будущих романах увиден теми еще глазами). Если учесть, что родители переехали в новый дом на Астраханской улице, когда мальчику было едва ли четыре года, можно предположить, что Ваня бывал в старом доме и после переезда в городской центр. Все равно ведь оба дома были рядом, надо только перебежать мост через Коломенку.
Еще одно детское воспоминание Лажечникова связано с посещением Бобренева монастыря. «Туда Ваня ездит иногда
25 Лажечников И.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 7.
96
на богомолье с своею матерью. Там лик Спасителя так приветливо на него смотрит, а добрый старец-архимандрит, благословляя его и давая ему свою ручку поцеловать, всегда жалует его просвирой»2 6.
Этовоспоминаниев«Беленьких,черненькихисереньких»может быть отчасти документировано. Богородице-Рождественский Бобренев монастырь, долгое время остававшийся заштатным, был возобновлен как раз в год рождения И.И. Лажечникова (1790). В 1800 году он был приписан к Богоявленскому Старо-Голутвину монастырю, а настоятелем («строителем») был назначен о. Самуил (1760 – 1829), оставивший глубокий след в истории русского монашества своей деятельной верой и истинным человеколюбием, чем-то даже напоминающий Лажечникова своим снисхождением к человеческим слабостям.2 7 Впрочем, не исключено, что Лажечников мог запомнить и прежнего архимандрита Голутвина (а после перевода его в 1800 г. в бывший архиерейский дом в Коломне – Новоголутвина) монастыря отца Варлаама, исполнявшего это служение в течение шести лет до своей смерти в 1802 г.2 8
С этой стороны судьба оказалась благосклонной к Ивану Ивановичу Лажечникову: он на протяжении всей долгой жизни не утратил детски-наивной, простодушной веры, что не очень-то характерно для людей новой секулярной эпохи. Фундамент такой веры закладывался в большей степени от соприкосновения с «теплым» народным православием. Потому, верно, и запомнились мальчику «приветливый» лик Спаса да нравственная педагогика дядьки Ларивона с ее всеопределяющей категорией стыда. «Слово стыдно так запечатлелось в душе малютки, что он и во всех возрастах, во всех случаях жизни чтил его свято, как одну из заповедей Господних. Первому лепету молитвы няня выучила ребенка, но молиться с благоговением – Создателю Господу Богу – внушал ему дядька, который сам всегда так молился, иногда со слезами
26Òàì æå.
27Иеромонах Самуил, строитель Коломенского Бобренево-Голутвина монастыря // Московские епархиальные ведомости. 1869. ¹ 17 – 19, 21.
28Stroev P. Spiski ierarchov i nastojatelej monastyrej Rossijskija cerkvi. Köln; Wien; Böhlau, 1990. S. 187.
97
на глазах»2 9. (К слову сказать, коломенский дядька, своим нравом напоминающий нам пушкинского Савельича, впоследствии стал денщиком Ивана Лажечникова в военных скитаниях).
Коломна на рубеже XVIII и XIX веков оставалась одним из центров старообрядчества, особенно влиятельным оно было в купеческой среде. Старообрядцем был дед писателя3 0. Указание на это, несколько ироническое, есть в автобиографическом романе «Немного лет назад»: «Семен Прохорович Патокин – отец (прототипом которого является дед писателя – Â.Â.) был человек малообразованный. Он носил бороду <…> потому что с молодых лет, по приказанию отца, несколько державшегося раскола, носил ее и попривык к ней»3 1. В том же романе из старообрядческой семьи происходит и мать автобиографического героя.
Отец писателя, судя по всему, был склонен к вольнодумству екатерининского века, если не к новиковскому розенкрейцерству,
èпотому окончательно отстал от древлего благочестия. Иван Иванович также разошелся с дедовской верой (что заметно
èв приведенном выше ироническом пассаже по поводу ношения бороды). В историческом романе «Последний Новик» Лажечников показывает раскол с узко-ортодоксальной точки зрения, вменяя ему черты фанатизма и прямого изуверства. Писатель, увы, разделял распространенное тогда предубеждение; терпимое отношение к расколу, понимание его исторических корней и уважение к цельности веры станут возможными в русском обществе и в литературе гораздо позднее.
4.
Иван Ильич Лажечников, дворянин в первом поколении, не хотел жить согласно дедовской старине, в душном уюте купеческого гнезда. Он строил свой быт по-дворянски,
29Лажечников И.И. Полн. собр. соч. Т. 1. C. 10.
30Согласно распоряжению по коломенской епархии 1786 года, «жительствующие
âЗапрудней слободе купцы Илия Ложешников с товарищи» построили деревянную церковь при кладбище, но «к прозбе о освящении оной не приступают» по «приверженности к раскольническому суеверию». Властями было принято решение «разломать» старообрядческий храм (Руднева М.Н. К истории Коломенской епархии. М., 1903. С. 12 – 13. Благодарю А.Е. Денисова, указавшего мне на это издание – Â.Â.).
31Лажечников И.И. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 45.
98
на широкую ногу. В кривякинской усадьбе все свидетельствовало о высоких претензиях хозяина. Великолепный барский дом, как уверяют, «несомненно связан с эпохой Елизаветинского барокко, хотя в распределении масс дома чувствуется веяние классики <…>. По сочности и скульптурной пышности обработки кривякинский дом можно связывать с кругом Растрелли»3 2. Дому вполне соответствовал примыкающий к нему парк с экзотическими аллеями (кедр, пихта, серебристая ель, масличные деревья) и оранжереями, с каскадом из трех прудов.
В указанной выше биографии писателя, составленной Ф.В. Ливановым (по существу, автобиографии) так описана жизнь отцовской усадьбы: «это было настоящим «Эльдорадо» тогдашнего времени. Туда стекались дворяне уезда на приманку вкусных обедов с аршинными стерлядями, пойманными в собственных прудах, и двухфунтовыми грушами, только что сорванными в своих оранжереях. Все это приправляли радушие, ум, любезность хозяина и красота хозяйки, истовой красавицы своего времени. Офицеры Екатеринославского кирасирского полка, стоявшего в окрестности, толпились каждый день у гостеприимного амфитриона. Трехэтажный дом, и такой же флигель, не могли вместить на сон грядущий посетителей. Губернаторы, ездившие ревизовать губернию (очевидно, имеется в виду Н.В. Обресков, о котором речь еще впереди – Â.Â.), делали несколько верст крюку, чтобы откушать хлеба-соли у радушного помещика-купца. Порядочный оркестр домашних музыкантов во время обедов услаждал слух гостей увертюрами из тогдашних модных опер»3 3. Радушный, общительный характер будущего писателя формировался в этой обстановке.
Под стать усадьбе был и новый двухэтажный каменный дом в Коломне, «на Московской большой улице, против Иоанна Богослова»3 4, куда семья перебралась в начале 1790-х годов
32Ильин М.А. Усадьба Кривякино // Материалы по истории русского искусства. II. М., 1928. С. 13 –14. Автор относит строительство дома ориентировочно к 50 – 60 годам XVIII в. История кривякинской усадьбы требует особого исследования.
33Празднование юбилея 50-летней литературной деятельности И.И. Лажечникова… С. 12.
34 Лажечников И.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 29. Большая Московская – древнее
название улицы Астраханской (Октябрьской революции).
99
из запрудовского дома. Новый дом располагался в центре города, хотя и за пределами кремля, где была наиболее привилегированная застройка, преимущественно дворянская. Кварталы по Московской (Астраханской) улице предназначались для купечества. Земля здесь была дорогая, тем более поражает размах строительства. «Опись 1794 года описывает построенные трехэтажные палаты (за отдельный этаж, очевидно, сочтен цоколь – Â.Â.), с решетками на окнах, балконом, изразцовыми печами. В обширный двор вели дубовые ворота с фонарями. На улицу выходила каменная лавка с погребами. За домом был насажен яблоневый сад (характерная примета Коломны! – Â.Â.) с ягодными кустами. Через два года <…> владение на Астраханской улице еще больше расширилось. Теперь это были уже три дома «под одной связью». На улицу выходили 5 лавок с погребами»3 5.
Вот как – по памяти – описывает эпохальное для Коломны строительство родительского дома Иван Иванович Лажечников в автобиографической повести «Беленькие, черненькие и серенькие»: «Между тем дом Пшеницына рос не по дням, а по часам. Из ветхого каменного здания (оставшегося от прежних владельцев усадьбы
– Â.Â.) между тем сколотили домик, на который надстроили деревянный этаж. Верхний должен был служить для временного житья самих владельцев, нижний назначался для служб. Флигель этот, с выведенным уже вчерне большим каменным двухэтажным домом, соединили галереей на арке»3 6.
В целом эти сведения достаточно верны. Соотнеся документ конца XVIII в. с современной планировкой, С.П. Орловский пришел к следующим выводам: «От флигеля сохранилась лишь северная стена, ноглавныйдомпрактическиполностьюсохранилсвойосновнойобъем, относящийся, судя по характеру архитектурного декора, к середине XVIII в. В настоящее время в непосредственной близости от дома Лажечникова сохранилось еще два строения, выходящих на красную линию квартала: двухэтажный жилой дом, занимающий угол участка (угол ул. Октябрьской революции и ул. Ивановской) и одноэтажная жилая постройка (ул. Октябрьской революции, ¹ 194). Оба этих строения отмечены на плане, датируемом 1797 – 1799 г.г.»3 7
35 Невзорова Л.Г. Очерки из истории рода Ложечниковых. С. 15 – 16.
36Лажечников И.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 45.
37Орловский С.П. Усадьба Лажечниковых в г. Коломне // Материалы творческого отчета треста «Мособлстройреставрация». М., 1984. С. 110 – 111.
100
Размаху и широте строительства, очевидно, соответствовал интерьер дома Лажечниковых, о коем можно узнать из воспоминаний писателя: «Дом этот славился некогда роскошью своего убранства: везде паркеты из красного, черного и пальмового дерева, мрамор, штоф… В нем отец мой угощал великолепных сынов кончавшегося 18 века
Из стаи славной Екатерининских орлов»3 8.
Мы так много внимания уделяем отчему дому Лажечникова, полагая, что не только экстерьерная – историческая и ландшафтная – среда влияет на строение человеческой души. Жилище, как заметила еще современная Лажечникову литература от Гоголя до Достоевского, неуловимым образом связывается с характером жителей; оно теснит или потворствует их наклонностям. Коробка человеческого улья со снижающимся на вас потолком, согласитесь, создает иной строй бытия, нежели просторное, да еще вписанное в природу (сад) обиталище. Судьба благоволила будущему романисту: коломенское детство его действительно было счастливым, нестесненным. Этому немало способствовала и семейная обстановка: в доме Лажечниковых, судя по мемуарным источникам, царило согласие. Дети были желанными, человеческое достоинство их уважалось.
Культурная среда семейного общения не замыкалась тесными рамками уездного купеческого общества. Указание на «Екатерининских орлов», гостивших у коломенского городского головы Ивана Ильича Лажечникова, здесь особенно заманчиво. Среди соседей по уезду, имевших, как правило, собственные дома и в Коломне, были потомки княжеских фамилий ЛобановыхРостовских (случайно ли, что один из них, скорее всего, Яков Ильич, назначенный от сената наблюдать за делами в Московской губернии, и был одним из «спасителей» арестованного Ивана Ильича Лажечникова?), Голицыных (один из представителей рода, трагический князь-шут, увековечен Лажечниковым в «Ледяном доме», по поводу чего автор сослался на слышанные им от потомков семейные предания), Черкасских, Гагариных, наконец, и потомки славного фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева (этого своего земляка Лажечников вывел
38 Лажечников И.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 191 – 192.