!Учебный год 2024 / Sistema_logiki_sillogicheskoy_i_induktivnoy_Mill

Милль и на стр. 256: «процесс этот, подобно всем другим индуктивным доказательствам, можно выразить в форме силлогизма».

Однако, с другой стороны, на стр. 340 Милль замечает, что «силлогизм и его пра­ вила служат правилами и образцами для умозаключения из общих положений (ira­ tiocination».) И это словоупотребление у Милля, пожалуй, более обычно. Так, напр, (стр. 163), он также говорит, что силлогизм служит общим типом (the general type) той формы вывода (iinference), которую назы­ вают «дедуктивным умозаключением» (;rati­ ocination); а на стр. 176 и 178 Милль отож­ дествляет «силлогистический процесс» с «рассуждением или умозаключением от об­ щего к частному»26, и т.д.

В сущности, такое отождествление сил­ логизма с дедуктивным умозаключением (причем то и другое противополагается индукции) восходит не более и не менее, как к Аристотелю, у которого в 23 гл. II кни­ ги Первых Аналитик находится известная фраза: StrcavTOi Tuaxebofiev &ia стиХХоyia[iou f\ i'i ёкаусдут)*; (*мы убеждаемся, или получаем уверенность в чем бы то ни было либо при помощи силлогизма, либо через индукцию»). Но, с другой сто­ роны, и признание силлогизма за общую форму всяких вообще рассуждений и ар­ гументов можно также возвести к Аристо­ телю; на английской почве такое учение идет от архиеп. Уэтли.

«реальные», например, линии, круги и т. п. умственными образами их и тем заменять «действительный опыт» в этой области рас­ смотрением таких образов. Общие «зако­ ны» этих математических явлений облада­ ют высшей степенью достоверности, пото­ му что они вообще приложимы «ко всем вещам» и, таким образом, основываются на безусловно всеобщей «индукции через простое перечисление». В области этих яв­ лений наиболее всеобщие «законы» были установлены ранее axiomata media («обоб­ щений средней общности»), в силу чего здесь и оказалось возможным такое ши­ рокое приложение дедукции. И это широ­ кое приложение дедуктивных рассуждений в математике придало этой области зна­ ния видимость «наук дедуктивных»; на са­ мом же деле это тоже естественные науки, но только о самых простых и самых все­ общих «явлениях природы»11.

Вся эта Миллева теория математиче­ ских наук должна быть признана, в корне своем, несостоятельной. Милль вообще, как и большинство представителей англий­ ской «эмпирической» школы, недостаточ­ но понимал и оценивал все своеобразие и огромное самостоятельное значение мате­ матики, ее метода. Эта традиция шла в ан­ глийской философии с давних времен. Од­ ним из важнейших недостатков методоло­ гических исследований Бэкона было TOi что он из-за «опыта» не видел математи­

воззрениях Милля играет его теория мето­ да наук математических.

Как мы уже отмечали, Милль все науки принимает за «естественные»: естествозна­ ние — и именно индуктивное, а не ма­ тематическое — составляет, по его мне­ нию, всеобщий тип науки. В этом свете понимает он и науки математические. Они суть для него науки о наиболее всеобщих и наиболее простых «явлениях», причем эти явления познаются тем же «опытным» путем, каким познаются и явления «при­ роды»: «явления» математические, в силу своей простоты, отличаются в высшей сте­ пени отчетливою «представимостью в во­ ображении», которая и позволяет замещать

естествознания. Локк —врач, биолог, пси­ холог, политик — был почти совсем чужд математики. Беркли видел в «математиках» материалистов и врагов защищаемой им религиозно-психологической философии. Юм, колеблясь несколько в этом вопро­ се, в общем также преуменьшал значение математики28 и не видел своеобразия ее методов.

Таково же отношение к математике и Милля. Числа, например, для него являют­ ся «абстракциями» от известных групп фи­ зических предметов. Отсылая для критики этого воззрения к специальным работам и, в частности, к книге Э. Кассирера: Substanzbegriff und Funktionsbegriff (в русском

переводе см. стр. 43 сл.), мы укажем здесь только на то, что система чисел должна быть уже готовой для того, чтобы мы один раз могли насчитать (пользуясь примером Милля) 3 камешка, а другой раз 2 камешка). Мы можем иметь от групп из 3 и 2 камеш­ ков различные впечатления; но эти впечат­ ления станут определенными со стороны числа (а не окраски, например, камешков и т.д.) лишь в том случае, если мы обе эти группы пересчитаем, т. е. приложим к каждой из них известную схему, извест­ ное функциональное отношение, которое потому не может возникать из созерцания этих групп, как таковых, а должно быть уже ранее готово, как известный метод, известный общий прием мышления.

Не останавливаясь с достаточным вни­ манием на происхождении и познаватель­ ном значении математической основы ес­ тествознания, Милль, тем не менее, при­ знает великие заслуги, оказываемые мате­ матикой другим наукам (см., напр., только что упомянутое место, стр. 201-202, а так­ же гл. XXIV кн. III, § 9). Но он, так сказать, втискивает это значение математики в тео­ рию того «дедуктивного метода», горячим сторонником которого он является и ко­ торый, по его мнению, представляет одну из разновидностей индуктивного процес­ са (о «дедуктивном методе» мы скажем не­ сколько ниже).

Представляя себе неправильно общий метод наук математических, отождествляя этот метод с методом опытных наук, Милль

чаются в «Системе логики» места, далеко не вполне согласованные с его общей теори­ ей наук математических, и в частности нау­ ки о числе. Так, в гл. IV кн. И, § 7 он говорит,

что «свойства чисел (the properties of num­ ber) одни только из всех известных явле­ ний принадлежат, в самом строгом смыс­ ле, всем без исключения предметам. Не все предметы окрашены, не все имеют вес, не все даже протяженны, но все доступны ис­ числению (are numerabley. Милль в этой фразе, видимо, не замечает, что, в сущно­ сти, параллелизма между свойствами окра­ шенности, веса, протяжения, с одной сто­ роны, и свойством числа, с другой, не ока­ зывается. Если окрашенность, вес, протя­ женность можно признать «явлениями», ес­ ли можно, с известной точки зрения, со­ гласиться с тем, что эти свойства тринадлежат предметам», то свойства числа (или чисел, численности) не принадлежат предметам, а лишь могут быть им припи­ саны: предметы лишь «доступны исчисле­ нию» (как говорит сам Милль), как неко­ торому познавательному акту. И из слов самого Милля должно было бы следовать, что свойства чисел не суть «явления», а из­ вестные познавательные функции, выпол­ няемые над явлениями (ибо только тогда получает смысл выражение: «все предметы доступны исчислению»).

особенностей математических истин, как их всеобщность и необходимость.

Вообще в своем учении об опытном происхоэвдении начал математики Милль слишком затушевывает тот элемент (апри­ орного) построения, которому они обя­ заны своим познавательным значением. Милль сам признает геометрические опре­ деления «гипотетическими» —в том смыс­ ле, что они не вполне соответствуют «дей­ ствительности». Однако (оставляя в сторо­ не вопрос о том, что такое представляет для нас эта «действительность»), само от­ ступление математических определений от этой «действительности» есть результат именно акта построения.

6.Книга III «Системы логики». Учение Милля об индукции

1.Книга III «Системы логики» — са мая обширная по объему и наиболее важ­ ная по содержанию. Она посвящена «ин­ дукции».

Опервоначальном значении этого тер­ мина (греч. ёлау^уЙ) мы Р&пи справку в прим. 1 к гл. I кн. III на стр. 743. Впервые

индуктивный процесс исследования систе­ матически применял (преимущественно в области нравственных и общественных во­ просов), как известно, Сократ. Аристотель

говорит о нем в «Метафизике», что Сократ отыскивал «индуктивные основания и все­ общие определения» (тоСк; т’ёлахт1хс>й<; Хоуоис; xai тб 6pi^ea0ai хабоХои). Поль­ зовался индуктивными рассуждениями и Платон, а Аристотель дал и общую теорию индукции. Как доказывает наиболее авто­ ритетный новейший исследователь логи­ ки Аристотеля Г. Майер29, у Аристотеля, определяющего индукцию вообще (Топи­ ка, гл. 12 кн.1) как fj arcoT&v xa0'vёхасг-

тои £к\ та xaQoXov ёфойо<; («восхождение от частного в общему»), можно различить две типичных концепции этого логическо­ го процесса. Первая есть «диалектическая форма обоснования» (dialektische Begriindungsform), соответствующая диалектиче­ скому силлогизму; вторую Майер обозна­ чает как «научный метод исследования»

(ivissenschaftliche Forschungsmethode), — и

она соотносительна с <ш1ае£к;, с аподик­ тическим силлогизмом. При этом Майер полагает, что индукция, находящая себе выражение в «индуктивном силлогизме» и разбираемая Аристотелем в гл. 23 кн. II. Первых Аналитик, относится к первому из этих типов: она есть «индуктивный способ обоснования диалектической беседы» (ш- duktive Begrundungsweise der dialektischen Unterrednung). «Полная индукция» (мы сей­ час о ней скажем) есть тип этой индукции, а индуктивный силлогизм —ее идеальная форма30. В Первых Аналитиках собствен­ но «научная» индукция еще далека (liegt cob п feme) от Аристотеля, и он касается ее лишь в 19 главе II книги Вторых Ана­ литик, причем, по Майеру, Аристотель не считает возможным приведение этой ин­ дукции в силлогистическую форму.

Так называемая «полная индукция» представляет собой (говоря терминами сил­ логистики) силлогизм 3-й фигуры, модуса (при утвердительных посылках) —Darapti, но только с общим положением, в качестве заключения, что объясняется и тем, что меньшая посылка, при «простом обраще­ нии», остается все-таки общей. Как говорит Майер (стр. 374), этот «силлогизм из ин­ дукции» (ai>XXoyia[i6<; ёкаусаугф есть действительный силлогизм, хотя его дока­ зательная сила значительно ниже по сво­

ему онтологическому значению, чем сил­ логизма нормального.

Напр., Зевс, Гера, Афина и т. д .... суть человекоподобные существа.

Зевс, Гера, Афина и т. д .... суть все Олимпийские боги.

Все Олимпийские боги суть человече­ ские существа.

Этот силлогизм заключает от прило­ жимости какого-либо признака ко всем ин­ дивидуумам вида или ко всем видам рода к приложимости этого признака ко всему виду или роду. В этом отношении «индук­ тивный силлогизм» прямо противополо­ жен силлогизму дедуктивному (напр., мо­ дусам 1-й фигуры), заключающему о при­ ложимости признака к индивидууму (или виду) на основании приложимости его к тому виду (или роду), к которому этот ин­ дивидуум (или вид) относится.

Таким образом, очевидно, что «индук­ тивный силлогизм» Аристотеля устанавли­ вает общие положения, но только такие, которые просто суммируют поименно, ин­ дивидуально известные нам факты. Иначе говоря, этот силлогизм есть тот процесс, о котором говорит Милль в гл. II кн. III, который он не считает возможным отне­ сти к числу умозаключений, видя в нем одну из форм «сокращенной регистрации» фактов, один из случаев «равнозначных» предложений.

Недостатки этого типа умозаключе­ ний известны. Полное перечисление всех подходящих под общее положение част­ ностей возможно лишь очень редко. Ко­ нечно, состав Олимпийских небожителей может быть установлен раз навсегда (пред­ полагая, что нет колебаний относитель­ но отдельных божеств); но таких случаев крайне мало. Этого рода обобщения без­ условно справедливы; но зато они очень мало полезны в науке: классов, исчерпан­ ных нашим опытом, в природе нет, и хотя бы мы знали всех теперешних предста­ вителей класса, даже имели бы достовер­ ные сведения о всех прежних, — мы ни­ чего не можем сказать о будущих. Поэто­ му необходим такой процесс обобщения, который давал бы нам возможность вы­ ходить за пределы индивидуально нам из­

вестных частностей... Из других диалоги­ ческих разновидностей индукции у Ари­ стотеля нам необходимо сказать несколь­ ко слов о примере (лара&еяу^а). Аристо­ тель говорит о нем вслед за индуктивным силлогизмом, в 24 главе II кн. Первых Ана­ литик. «Пример» очень интересен тем, что он предвосхищает учение Милля об умо­ заключении от частного к частному и его стадиях. С психологической стороны «при­ мер» (как и умозаключение от частного к частному) есть не что иное, как ассоци­ ация по сходству, безотчетное ожидание или антиципирование в будущих (сходных с прежними) случаях того же, что было в этих прежних случаях. Говоря терминами логики, пример есть индукция из одною случая. Аристотель берет следующее рас­ суждение: «пусть, например, А —зло; В — начинать войну с соседями; С —война, на­ чатая афинянами против Фив; D —война, начатая фивянами против фокейцев. Если мы желаем доказать, что война с фивянами будет злом, должно взять (посылкой), что

воевать с соседями есть зло; а это положе­ ние получает достоверность из подобного (ему частного факта): а именно, из того, что война фивян против фокейцев есть зло»31. Пам известно, что В присуще и С, и D (ибо обе войны суть войны с соседя­ ми), и что А присуще С (ибо в действи­ тельности для фивян война с фокейцами была злом); а что А присуще С, доказыва­ ется через сходство D с С в признаке В. «Очевидно, что такое доказательство сла­ гается из двух половин (говорит Н. Н. Лан­ ге в примечании к 24 гл. II книги Перв. Аналит.): а именно, сначала доказывается из частного примера войны фивян с фо­ кейцами гибельность войн с соседями во­ обще, а затем из этой общей истины выво­ дится, как ее частный случай, гибельность войны афинян с фивянами... Вторая поло­ вина этого доказательства есть обыкновен­ ный (дедуктивный) силлогизм»; первая же, дающая общее заключение, есть установ­ ление общего положения (т. е. индукция) из одного случая. Таким образом, это ари­ стотелевское умозаключение распадается на те же две части (индукцию и дедук­ цию), что и умозаключение от частного

к частному у Милля: эти два типа тожде­ ственны. Аристотель характеризует «при­ мер» так: «от индукции пример отличается тем, что индукция доказывает через все частные (случаи), что больший крайний термин (т. е. А) присущ среднему (т. э. В) и относительно меньшего крайнего тер­ мина (т. е. С) не присоединяет силлогизма; пример же и присоединяет такой силло­ гизм, и доказывает не через все (частные случаи)»32.

Слабая сторона всех диалектических видов индукций состоит в том, что за­ ключения их далеки от достоверности: ни­ что не очерчивает тех границ, в которых их результаты истинны, ничто не гаранти­ рует правильности устанавливаемых ими общих положений, не обеспечивает того, что эти положения не будут опровергнуты «противоречащим случаем».

Нельзя сказать, чтобы эти «диалекти­ ческие индукции» были совершенно ли­ шены контролирующих приспособлений: они применялись в диалектике, т. е. в сло­ весном состязании двух спорящих, и их за­ ключения признавались правильными толь­ ко тогда, когда противник не мог приве­ сти ни одного противоречащего данному обобщению примера. Таким образом, хотя, конечно, здесь от остроумия и находчиво­ сти противника зависело то, подыщет он или нет такие примеры, однако, нельзя ска­ зать, чтобы обобщение происходило здесь на основании одних «первых попавших­ ся случаев» (как это утверждал Фр. Бэкон). Здесь был контроль в форме стремления к опровержению данного обобщения (про­ тиворечащими ему инстанциями) со сто­ роны человека, имеющего интерес и спе­ циальную задачу в таком опровержении, что и выражалось в полном названии этой индукции: inductio per enume rationem simplicem ubi non reperitur instantia contradictoria. Но тут не было умственного и реаль­ ного расчленения обстоятельств явления для выделения его элементов и причин каждого из них; не было и специального, научного собирания случаев при помощи наблюдения и эксперимента. Эти недостат­ ки и вели к тому, что «диалектическая ин­ дукция» по большей части не шла дальше

сравнительно поверхностных и не вполне достоверных обобщений.

Как известно, эти недостатки «индук­ ции через простое перечисление» хотел ис­ править Фр. Бэкон. Он настаивал на необ­ ходимости собирать всегда возможно боль­ шее количество случаев изучаемого явле­ ния, выбирать из них особенно важные или типические в различных отношениях; расчленять их, «исключая» из числа при­ чин явления то что имеет место не во всех случаях его, и приходя посредством тако­ го «исключения» к истинной его причи­ не. Бэкон создал целую сложную систему средств делать индукцию достоверной, но она оказалась мало полезной на практике.

ких индивидуумов класса, истинно также

иотносительно всего класса, или что то, что истинно в известное время, будет ис­ тинным, при подобных обстоятельствах,

иво всякое время».

Исходя из такого определения, Милль отрицает право на название «индукция» за некоторыми из тех умственных процес­ сов, которые обозначаются иногда этим термином. Индукция есть процесс умоза­ ключения, т. е. (по Миллю) приобретения некоторого нового знания; «это — пере­ ход от известного к неизвестному. Поэто­ му под этот термин не подходит ни один из тех умственных процессов, в которых то, что кажется их заключением, не вы­ ходит за пределы тех посылок, из кото­

Теория Юма утверздает (правда, не без весьма серьезных внутренних протипоречий), что все —и внешний мир, и на­ ше тело, как часть его, и наш внутрен­ ний мир —есть ряд состояний сознания, и существе своем для нас неопределимых п при первом появлении своем безличных (ибо наше «я» слагается лишь из опыта и по мере опыта). Эти состояния сознания самопроизвольно группируются по сход­ ству, образуя основные группы духовных явлений: ощущения, идеи, чувства, стрем­ ления, хотения, действия. В то же время они группируются и по смежности —в аг­ регаты и цепи. Эти агрегаты и цепи состоя­ ний сознания запоминаются (точнее гово­ ря, воспроизводятся) и составляют основу

ожидания, уверенности или антиципации

будущего: мы уверены относительно буду­ щего, мы ожидаем в нем того, что мы пом­ ним по прежнему опыту. Так же смотрит на процесс познания и Милль.

Соответственно такому «психологиче­ скому» взгляду, Милль считает основным, первичным и примитивным видом логиче­ ского обобщения умозаключение от част­ ного к частному, от одного частного слу­ чая к другому, с ним сходному. Очевид­ но, что такое «умозаключение» есть просто безотчетное ожидание в будущем сходных с прежними смежностей; это — проявле­ ние инерции ума. Недаром Милль гово­ рит, что от частного к частному заключают дети и животные. Ребенок дотрагивается до горячей печки и обжигается; с этого мо­ мента у него идея прикосновения к печке связывается с идеей ожога, и раз впослед­ ствии возникает в уме первая, возникает и последняя. Так уж устроен наш ум, что он для будущего руководится прошедшим, пе­ ренося его (сначала без изменений, а по­ том в переработанном виде) в будущее.

ления (которые всегда сложны) разлагаем на их последние элементы и затем смот­ рим, нет ли единообразий в сосуществова­ ниях и последовательностях этих элемен­ тов. Найдя такие единообразия, т. е. устано­ вив, что данное сосуществование или по­ следовательность постоянны в нашем опы­ те, мы считаем себя вправе установить со­ ответствующую «индукцию», признать дан­ ное отношение всеобщим, т. е. законом. При этом одни постоянные отношения мы признаем «законами эмпирическими», а другие —«законами природы», т. е. нераз­ ложимыми, основными (для данной, по крайней мере, ступени знания) единооб­ разиями.

И Милль указывает ряд условий, дела­ ющих эту индукцию возможно более со­ вершенной при данных силах человече­ ского ума. А именно, Милль различает за­ коны эмпирические от законов природы, обстоятельно анализирует процесс «объ­ яснения» законов, т. е. постепенного све­ дения единообразий сложных и, так ска­ зать, непрочных на единообразия простые, очень широко распространенные в приро­ де и потому в гораздо большей степени мо­ гущие претендовать на объективную все­ общность. Самым общим (а потому и наи­ более достоверным) из таких обобщений Милль признает закон единообразия по­ следовательности явлений (или их элемен­ тов), т. е. закон причинности. Закон этот основывается на громаднейшей опытной проверке наших самопроизвольных ожи­ даний повторения в будущем прошедше­ го —проверке, подтверждающей справед­ ливость этого закона в каждом единичном случае. Нет ни одного случая, в котором этот закон оказался бы несостоятельным,

нет ни одной instantia contradictoria, —

и этот закон приходится признать резуль­ татом как нельзя более достоверной «не­

редко бывает вполне похоже на прошед­ шее; и если бы мы всегда ожидали в бу­ дущем повторения прошедшего, то мы по­ чти никогда не могли бы предугадать этого будущего; как же мы поступаем в тех слу­ чаях, когда нам удается его предугадать? — В таких случаях мы наблюдаемые нами яв­

ление». Это — эмпирический закон. Тем не менее мы не можем «объяснить его», так как мы не знаем оснований едино­ образия, или постоянства строя природы

(см. гл. XXI кн. III).

Милль делает этот закон критерием ос­ тальных обобщений: чем какое-либо обоб­

его за то, что все прочие обобщения он опи­ рает на закон причинности и в то же вре­ мя этот самый закон считает обобщением всех единообразий причинной связи, т. е. обосновывает его на этих последних: по­ лучается как бы «круг в рассуждении» — довольно элементарная логическая ошиб­ ка, Милль сам говорит о «кажущейся непо­ следовательности» такого хода своих рассуждений (гл. XXI кн. III, § 3 и 4); и хотя он старается показать, что туг никакой непо­ следовательности в действительности нет, однако эту его теорию надо признать дале­ ко не достаточной. Милль не разграничи­ вает как следует вопроса о логическом «со­ держании» понятия причинности от пси­ хологической и метафизической пробле­ мы «всеобщности причинной связи». Если бы он это сделал, он был бы ближе к то­ му воззрению, согласно которому содержа­ ние понятия причинности есть категория, известная форма рассудка, — причем он мог бы продолжать утверждать, что убеж­ дение во всеобщности «закона причинной связи» (с психологической стороны) при­ обретается постепенно, под влиянием на­ копления опытного материала (мы не бу­ дем повторять здесь тех возражений, какие можно направить против «психологисти­ ческой» тенденции в логике и стремления опереть логические процессы на «реаль­ ность», «действительность» и т. п., которые могут стать известными нам лишь через посредство тех же логических процессов).

щения: огонь жжет, пища подкрепляет си­ лы, вода утоляет жажду, засуха убивает рас­ тительность —и бесчисленное множество других подобных этим. Каждое из этих обобщений основывается на тысячах или даже десятках, сотнях тысяч случаев в (не­ посредственном или воспринятом от дру­ гих людей) опыте человека; каждое из них оказывается справедливым во всех этих случаях, ими проверяется, и наша уверен­ ность в каждом из них возрастает по ме­ ре увеличения числа и разнообразия тех случаев, в которых оказались правильны­ ми основанные на этих обобщениях ожи­ дания. Рассматривая затем все эти обоб­ щения, мы замечаем в них одну сходную черту: все они говорят о постоянстве свя­ зи одного явления с другим. Таким обра­ зом, это отношение (постоянство связи каждого определенного явления с опре­ деленным другим) становится обоснован­ ным пропорционально сумме всех наблю­ давшихся случаев этих отдельных обоб­ щений и разнообразию тех условий вре­ мени, места и обстоятельств, при которых эти случаи наблюдались. Все — и почти бесконечное количество случаев, и это их разнообразие, и отсутствие противореча­ щих инстанций, и колоссальная провер­ ка в опыте (роль этой проверки играет здесь весь опыт всего человечества), и, на­ конец, постулаты практик —все заставля­ ет нас признать это соотношение опре­ деленной связности последовательных яв­

лений настолько объективным, насколько может вместить идею объективности чело­ веческий ум.

В каком же отношении стоит, по Мил­ лю, это всеобщее положение к единообра­ зиям, замечаемым нами в отдельных груп­ пах явлений? —Закон причинности, с од­ ной стороны, подкрепляет каждое уста­ новленное обобщение (не в его специ­ фическом содержании, а в качестве одно­ го из единообразий природы), опирая его на все те случаи единообразия, на кото­ рые он сам опирается; с другой стороны, закон причинности сам получает поддерж­ ку от всякого (даже не широкого) наблю­ денного единообразия, так как это новое единообразие служит еще одной, лишней единицей в (и без того уже колоссальной) массе случаев, охватываемых теми частны­ ми единообразиями, от которых отвлечен всеобщий закон причинности.

Итак, всякое новое частное обобще­ ние кладет лишний камень в фундамент наиболее широкого обобщения и одновре­ менно становится под его защиту, так ска­ зать, укрывается в его тень.

Милль в своей теории индукции осно­ вывается существенным образом на законе причинности, частными случаями которо­ го являются отдельные обобщения; но так как сам закон причинности устанавливает­ ся при помощи «индукции через простое перечисление, при котором не встречается противоречащих случаев», то основой ин­ дукции, по Миллю, надо считать именно этот процесс, и его теорию индукции надо признать известным образом обусловлен­ ной и обставленной модификацией «не­ полной индукции». По Миллю, нет и не мо­ жет быть обобщений безусловно достовер­ ных, как нет и не может быть и вообще безусловного познания.

есть процесс нахождения и доказывания общих предложений» (стр. 240). Ясно, что эти два понятия индукции отнюдь не сов­ падают: «общие предложения» могут быть устанавливаемы вовсе не только посред­ ством распространения на «ненаблюдавшиеся» случаи того, что оказалось истин­ ным в случаях «наблюдавшихся»; они могут получаться еще в виде дедуктивных выво­ дов из других общих положений, а также быть проверенными гипотезами, и в обоих случаях они не будут иметь почти никако­ го отношения к тому, что в данных «случа­ ях» наблюдалось. Милль не разграничивает отчетливо этих двух понятий «индукции»: простого обобщения «наблюдавшегося» и того сложного процесса, каким устанав­ ливаются общие положения вне прямой зависимости от «наблюдавшегося». Первое понятие индукции преобладает у Милля в Книге II; второе выдвигается постепенно и как бы само собой в Книге III — по мере того как Милль углубляется в изуче­ ние индуктивных процессов. Индукция в первом смысле есть процесс установления «опытных единообразий», или «эмпириче­ ских законов»; индукция во втором смыс­ ле есть естественно-научный метод в его целом, состоящий из обобщений наблю­ даемого, расчленения его элементов, по­ строения объяснительных гипотез, дедук­ ции их следствий и проверки этих деду­ цированных следствий посредством опы­ та. Для Милля всякое общее положение, как таковое, есть индукция, все равно ка­ ким способом оно установлено: прямым ли обобщением наблюдавшегося (индук­ цией в собственном, узком смысле), или дедукцией из более общих положений, или тем «естественно-научным методом», в ко­ тором «индукция» в узком смысле (рас­ пространение известного на неизвестные, сходные с известными в некоторых отно­

логики» имеется не одно, а два различных понятия индукции, а в связи с этим и два понятия причинности.

Действительно, наряду с определением

индукции, как обобщения (наблюдавших­ ся) частных случаев35, Милль дает этому процессу и другое определение. «Индукция

последней ступенью (установление эмпи­ рических единообразий и распростране­ ние на все сходные «случаи» объясняющего наблюденное закона36.

7. В силу этой неотчетливости Милль несправедливо оттесняет в естественно-на­

емого (таковое дает лишь эмпирические единообразия, а не причинные законы), а тем сложным естественно-научным про­ цессом, который Милль называет «дедук­ тивным методом», то о «наблюдении» при­ чин не может быть и речи. Все причины, везде и всегда, скрыты от нас, и мы до­ бираемся до них, идя за явления, строя объясняющие гипотезы и затем проверяя их... Милль же, по-видимому, предназна­ чает свой «дедуктивный метод» лишь для «более сложных явлений», не замечая то­ го, что приблизительно таков общий метод естественно-научных объяснений.

дая гипотеза должна выразиться на по­ верхности явлений, в плоскости непосред­ ственно наблюдаемого, и наконец, прове­ ряет эти гипотезы сопоставлением этих дедуцированных следствий с данными не­ посредственного опыта. И эта проверка совершается при помощи именно «четы­ рех методов опытного исследования». Та­ ким образом, эти методы суть не только «единственно возможные способы прямой индукции a posteriori»; они применяются на двух стадиях естественно-научного про­ цесса: при установлении единообразий не­ посредственно наблюдаемого и при про­ верке объяснительных гипотез. И это вто­