Что такое любовь?

Председатель судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР рассказывает в газетном ин­тервью: «Шел подросток по улице. Увидел, как группа знакомых ему ре­бят избивала лежащего на земле че­ловека. Думаете, он бросился на по­мощь несчастному? Напротив, он тоже стал любить этого человека, которого ви­дит в первый раз. Случай этот потряс многих. Вот уж, казалось бы, где нель­зя найти ни причины, ни смысла. А они все-таки есть. Все предшествующее по­ведению подростка, по сути, готовило его к этому срыву. Он не знал, что та­кое доброта».

Не знал доброты...

Заметим, кстати, что в последнее вре­мя милиционеры, прокуроры и судьи пишут о воспитании добра и добром го­раздо чаще, настойчивее педагогов. Во всяком случае, упомянув слово «добро», они не начинают тут же извиняться и уточнять, что имеют в виду не аб­страктное добро и что следует отличать добрых от добреньких. Слово «добро» не требует извинений и объяснений!

Мы сильно продвинемся вперед, ес­ли поймем, что потребность в безопас­ности разделяется у человека на две непреодолимые тяги: потребность в лич­ной безопасности и потребность в кол­лективной безопасности, или, коротко говоря, безопасность-Я и безопасность­-Мы. Если бы эволюция не выработала у человека потребности в безопасности-Мы, он никогда не убил бы своего первого мамонта, а если бы не было безо­пасности-Я, то люди были бы вроде му­равьев, которым дорог муравейник, ноне дорога собственная жизнь. Мамонта, может, и одолели бы, но пороха не вы­думали бы ни за что... Эти две потреб­ности сосуществуют в человеке, под­держивают одна другую и, в свою оче­редь, противостоят одна другой. Само их существование и делает необходимой нравственность.

Человек не получает с рождения одного из главных средств жизни ­- нравственности. Добыть ее из самого се­бя, вне общества невозможно. В челове­ке нет добра- от рождения, но есть по­требность в нем - потребность в безопасности-Мы. В себе самом чув­ствует человек тягу к людям, нужду в безопасности-Мы. В этом красота чело­века, красота его души - в сложном, противоречивом единстве потребности в безопасности-Я и безопасности-Мы. Сила этих потребностей, их взаимодей­ствие варьируются бесконечно, они да­ны людям в самых разных пропорциях, оттого одни люди кажутся прирожден­но добрыми - в них преобладает безо­пасность-Мы. Но у дурно воспитанных людей обе эти потребности ведут к агрес­сии.

Причина, по которой мальчишка из рассказа судьи бил незнакомого челове­ка, не только в том, что он не знал доб­ра. Для него весь мир делится на своих и чужих, нашиx и не наших, он не мо­жет прожить без поддержки своих, он недостаточно развит для этого и готов пойти на все, даже на убийство, лишь бы свои считали его своим, удовлетво­ряли его дикую, не облагороженную потребность в безопасности-Мы.

Чем больше возможностей для раз­вития, даем мы ребенку, чем шире кру­гозор, тем более самостоятелен он, мень­ше зависит от сверстников. Он переста­ет делить людей на своих и чужих, ни­кого не боится - и в его душе нет или почти нет зла. Сильные и талантливые люди, как правило, добры. У них потреб­ности в безопасности-Мы отвечают раз­витые высшие душевные способности, без которых человек не может жить сре­ди людей, - способность верить, спо­собность надеяться и способность лю­бить.

В последнее время все жалуются на недостаток эмоциональности в детях и во взрослых людях; но нигде не встре­тишь простого указания на то, что чув­ства человека зависят от этих высших душевных способностей.

Да, вера, надежда и любовь. Это не просто поэтический набор, это первая забота каждого воспитателя, а может быть, и единственная забота. Предста­вим себе человека, который ни во что не верит, ни на что не надеется и ничего, никого не любит. Это строгое описание мертвой, или, лучше сказать, парализо­ванной, души. Так бывает после большо­го несчастья или при несчастном воспи­тании, когда родители сами делают из своих детей душевных паралитиков. Все это очевидно, однако говорить о воспитании самых важных душевных способностей, без которых нет эмоцио­нальности (а следовательно, и разум засыпает), не принято. Как развивать способность верить, надеяться, любить? Не то что книг об этом нет, но даже и статеечки какой-нибудь.

В представлении многих людей сло­во «вера» связывается с понятием «вера в бога», и это не удивительно; до недавне­го времени вся сфера нравственности находилась в ведении религии, и почти все понятия, с помощью которых только и можно выразить духовно-нравствен­ные идеи, носят религиозную окраску: дух, душа, вера, надежда, милосердие, грех, совесть. Но что же делать? Мы по десять раз на дню произносим «спаси­бо» - «спаси бог», вовсе о боге не ду­мая.

В реальной жизни, в реальной речи и, значит, в практическом нашем со­знании слово «вера» на каждом шагу используется в его нерелигиозном зна­чении. Мы говорим: вера в победу, вера в людей, вера в правду, с верой в бу­дущее; люди верят в себя, в удачу, в судьбу; мы говорим о доверии к человеку и уверенности в себе. Наконец, мы го­ворим: верность Родине, верность долгу, верность в любви, верность своему при­званию, беспредельная верность своему народу. Все высшие качества человека и лучшие его поступки связаны с верой и верностью!

Есть только одна область, где поня­тие «вера» не исследуется и не употреб­ляется, и именно та, где оно должно быть центральным, - область педаго­гики, воспитания детей.

Почти все, если не все, трудности с детьми и подростками связаны с тем, что ребята не доверяют взрослым, не верят их словам, недоверчиво относятся к их ценностям, а то и вообще ни во что не верят. Воспитывать таких детей прак­тически невозможно: они бессердечны и не знают пределов в безжалостности.

Что представляет собой способность верить?

В опытах доказано, что люди наибо­лее активны, когда вероятность успеха составляет примерно 50 процентов. Деятельность, в которой «пятьдесят на пятьдесят», требует веры в успех и в то же время позволяет верить в него. Если вера не нужна (гарантировано 100 процентов успеха) или невозможна (ожидается 100 процентов неудачи), то работа становится бездушной, по­стылой и оттого малоэффективной. При­вяжите здоровую руку к туловищу ­она отсохнет. Лишите человека возмож­ности или необходимости верить ­высохнет его душа, потому что вера ­это функция души, как физическая ра­бота - функция руки. Высохла душа ­нет веры, нет и добрых чувств. От­куда же им взяться? «...Для сердца нужно верить», - писал Пушкин. Бревно бревном человек, не верящий ни во что.

С ним не то что в разведку опасно ­и за стол лучше не садиться.

И разумеется, без веры невозможно никакое убеждение. убеждение - это знание, соединенное с верой в него. Не все знания требуют убеждения, смеш­но заявлять: «Эта штука называется «стол», таково мое убеждение». Убеж­дения появляются там, где есть оспо­римые знания, трудно доказуемые и трудно опровергаемые, - назовем их альтернативными. Убеждение - знание, способное выдержать критику, устоять под напором альтернативных взглядов и фактов.

Знания не прямо действуют на чув­ства, они из разных, так сказать, ма­терий сотканы. Но есть между ними ве­ра - она и чувство, она и знание, она и волнение по поводу знания. Вера ­ своего рода трансформатор, преобра­зующий умственную энергию в душев­ную и обратно, потому что она отно­сится и к области чувств, и к области информации. Верю или не верю – вот пресс разума на чувства, другого нет. Оттого что разум действует на чувства не прямо, а через веру, возникают рас­хождения: можно не знать, но верить, а можно знать, но не верить. Но где нет способности верить, знания не ста­новятся убеждениями. Ум и сердце - лед и пламень, их не соединить, если нет передаточного механизма. Как толь­ко этот механизм разваливается, как только человек теряет веру в свои зна­ния, в правду, в жизнь, он становится бессильным, и сразу появляется необ­ходимость в принуждении внутреннем или внешнем. Это знает каждый учитель, каждый руководитель предприятия, каждый, кому хоть раз в жизни прихо­дилось побуждать к труду другого че­ловека или хотя бы себя самого. Руко­водить - это прежде всего укреплять веру в успех.

Вера совершенно необходима челове­ку. Там, где есть противоречия. Поэто­му она и не дается легко, а требует постоянной затраты душевной энергии. Она сама есть непрерывный труд. И мы должны научить маленького человека трудом души поддерживать свою веру в людей, в правду, в жизнь, в добро, не впадать в безверие, не падать духом.

Есть родители, которые чуть ли не с колыбели стараются не упустить слу­чая сказать сыну: «Видишь, как дурно люди поступают? Видишь, какие него­дяи? Видишь, что творится?» Это назы­вается «говорить ребенку всю правду».

Но в понятие правды входит и борьба за нее, а ребенку такая борьба не всегда по силам. Говоря всю правду, мы об­манываем детей. Когда правда на уровне разговора, то дети вырастают невыно­симыми - у них в голове полный хаос, соединенный с самомнением (им кажется, будто они выше других, будто они знают правду).

Как надо не любить своего ребенка, не чувствовать его души, чтобы хоть словом, хоть движением поколебать сла­бую еще веру в красоту мира, в добро! Родители не могут скрывать зло мира, они и не вправе, разумеется, представ­лять зло как добро; они могут лишь од­но: быть источниками добра, доброго взгляда на людей. Насколько это им удастся, настолько и дети будут добры­ми. Чем больше зла окружает детей, тем больше душевных сил приходится затратить, чтобы противопоставить ему добро и веру в добро.

Подрастающий человек обычно идеа­лизирует жизнь, и почти наверняка его вера в добро пошатнется в юности. Что ж, не бывает так: прожил жизнь и не

чихнул. Даже зубы прорезываются с болью, и духовное развитие не может быть безболезненным. Но чем лучше пи­тали человека в детстве добром и красотой, чем больше вокруг него ценили правду и труд, тем крепче будет его нравственное здоровье и тем легче спра­вится он с юношеским кризисом. Вера в добро со временем укрепится в нем и станет основой мировоззрения.

Я иду с 5-летним мальчиком, и он говорит мне о любимом своем стар­шем брате:

- А, может быть, мы сейчас встре­тим его!

Я знаю, что это невозможно, и гово­рю мальчику:

- Нет, он не встретится, он дома.

Мальчик останавливается и смотрит на меня с изумлением. Он ораторски протягивает руку ладошкой вверх и тря­сет ею, объясняя мне, глупому взросло­му человеку, такую простую вещь:

- Ну я же сказал «мо-о-ожет быть»!

Так стыдно, когда вспомню. У малы­ша надежда, а я сказал: не надейся... Мы не всегда в состоянии помочь нашим детям. Не на все их вопросы сразу от­ветишь, и не можем мы пойти работать вместо выросшего сына или пойти вме­сто него в армию. Точно так же не мо­жем мы пройти вместо него трудный путь духовного развития. Наследством, которое мы ему оставляем, пусть распо­рядится сам; но все-таки мы оставим ему это наследство, снабдим его в доро­гу главным - верой в добро.