Текст № 5

В развитии светского летописания второй половины «бунташного столетия» немалую роль играло российское дворянство. Мнения и взгляды «служилых людей по отечеству» накладыва­ли серьезный отпечаток на официальную историографию, про­являлись в монастырских летописях, «воеводских» редакциях многочисленных городских и провинциальных летописцев. Рост интереса дворян к историографии наглядно проявля­ется в истории кратких летописцев, множившихся на Руси де­сятками списков. Их читали и переписывали, редактировали и дополняли представители всех сословий – дворянские же ре­дакции хорошо заметны преимущественным интересом к военно-политическим событиям и делам «службы», стремлением «отме­тить» в истории России свой собственный род. Так, один из списков популярного «Летописца выбором» был написан на столбцах дворянином, посчитавшим, что благодаря «храбро воинственным» действиям российской армии в 1656 г. «покорися литовский король государю со всею Польшею». Другой список этого Летописца, также написанный на столбцах, был создан около 1663 г. в роде Чернышевых. Псковские дворяне подробно описали в своих списках «Летописца выбором» Чигиринские и Крымские походы, Московское восстание 1682 г. и события по­литической борьбы при дворе вплоть до 1689 и 1699 гг. Редак­ции того же летописца принадлежали родам Бутурлиных и Болтиных.

Подлинным любителем истории был суздальский архиепис­копский сын боярский Иван Нестерович Кичигин. Этот мелко­поместный дворянин, принадлежавший к самым «низам» сосло­вия служилых феодалов, почти 20 лет старательно собирал и переписывал в свой сборник исторические материалы. Еще в феврале 1675 г. Иван Нестерович записал «Избрание вкратце из книги глаголемыя Космографии, еже глаголется описание света». Осенью 1676 г. во время путешествия в Новгород Кичи­гин нашел время для работы в библиотеке Софийского дома и богатых книжных собраниях монастырей. Так появились в его книге сделанные «своими многогрешными руками» выписки из Степенной книги, Новгородской Уваровской летописи, «Пове­сти временных лет», Повести о разорении Новгорода Иваном Грозным и других замечательных исторических сочинений. Пи­сал Иван Нестерович и собственные летописные заметки – на­пример, о Московском восстании 1682 г. А в 1690-х годах с ним работала уже группа писцов, делавших по заданию Кичигина выписки из «Синопсиса», переводных повестей.

Сочетание общерусского или местного летописного повест­вования с записями о службе отдельных дворян и целых родов не было случайным явлением. Современный исследователь Б.Н. Морозов свидетельствует, что вторая половина XVII в. была временем особенно широкого распространения частных «послужных списков» – записей о службе отдельных лиц и фа­милий, создававшихся самими дворянами. На этом фоне вы­глядит закономерным и появление обширных сочинений, соче­тающих летописные рассказы о русской истории с прославле­нием одного из дворянских или боярских родов. Их образцами являются летописцы А. Я. Дашкова и кня­зей Черкасских. Думный дворянин Андрей Яковлевич Дашков был представителем многочисленного и политически активного, хотя и не слишком древнего рода (появившегося на Руси в начале XVI в.). Он начал службу в 1620 г. в чине патриаршего стольника, но сумел выдвинуться, и уже в 1635 г. стал стольником великого государя: царь Михаил Федорович приблизил к себе человека, верно служившего его отцу, патриарху Филарету Ни­китичу Романову. Уже тогда Андрей Яковлевич начал участво­вать в дипломатических приемах, но наиболее проявил себя на административном поприще. Он воеводствовал в Свияжске (1653-1654), Чернигове (1658), Астрахани (1660-1663) и Там­бове (1667), управлял важными приказами: Владимирским Судным (1659-1660), Холопьим (1677-1678) и Каменным (1680), проявляя распорядительность, твердость и хозяйствен­ную сметку. К началу 80-х годов Дашков вошел в группу привилегиро­ванных московских дворян, включавшую Лихачевых, Языковых и Апраксиных (родственников молодой жены царя Федора Алек­сеевича) , которая оттеснила от власти бояр Милославских из фактически захватила в свои руки дела во дворце. Оказавшись, в самой гуще политической борьбы, Андрей Яковлевич активно выступал в поддержку реформ, предлагавшихся его «партией», в апреле 1682 г. участвовал в перевороте в пользу малолет­него царевича Петра Алексеевича, который должен был укре­пить власть широкой коалиции придворных, духовных и при­казных деятелей. Однако дворянская «партия», мнившая себя самостоятельной политической силой, была, по заме­чанию А.А. Матвеева, лишь «сильным орудием» могуществен­ной боярской группировки, отброшенным в сторону, как только» в нем миновала надобность. Изгнанные из дворца сразу же после воцарения Петра, то­варищи Дашкова на время растерялись, но для Андрея Яков­левича придворная школа не прошла даром: он немедленно примкнул к царевне Софье Алексеевне, которая, как выясни­лось, одна могла твердо вести государственный корабль в усло­виях всеобщего «страхования» верхов, вызванного мощным народным восстанием в столице. Объединившиеся вокруг Софьи талантливые государственные деятели (такие как В. В. Голи­цын и Одоевские) и администраторы (Ф. Л. Шакловитый, А. Я. Дашков и др.) сумели «утишить» восстание и удержать власть, несмотря на противодействие большинства Боярской думы и патриарха. Важнейшей задачей нового правительства было предотвра­щение еще одной вспышки народного недовольства путем «уми­ротворения» подданных справедливыми законами и «праведным, судом», а также скрытым и энергичным истреблением «семян мятежа», тайной расправой над народными вожаками. 26 ян­варя 1683 г. Андрей Яковлевич был пожалован из стольников высоким чином думного дворянина, 28 марта назначен в об­леченную чрезвычайными полномочиями комиссию «для росправных дел». Уже в октябре отличившийся в оных делах дво­рянин стал вторым судьей Разбойного приказа (вместе с боярином П.В. Шереметевым), а затем возглавил приказ Сыск­ных дел (1684-1686).

С началом активной политической деятельности Дашкова было связано и его обращение к летописанию. В начале своего сборника Андрей Яковлевич привел титул царя Федора Алек­сеевича, летописную статью об учинении в России патриаршего престола, список российских епархий на 1680 г. и статью о Все­ленском соборе 1666-1667 гг. в Москве, приложил к нему новый список епархий, учитывавших изменения, проис­шедшие в 1681 г. по реформе царя Федора. Очевидно, эти за­писи имели практическое значение для дворянина – участника реформы.

В начале 1680-х годов, Дашков решил создать крупный исторический труд, призванный подчеркнуть значение его рода в политической истории. Первую часть своего Летописца он получил путем искусного сокращения Хронографа редакции 1617 г., доведя рассказ по этому источнику от Сотворения мира до княжения Василия III. Со 161-й главы Хро­нографа источником Летописца постепенно становится принад­лежавшая Дашковым разрядная книга. В отличие от офици­альных разрядов, отмечавших служебные назначения всех чи­нов Государева двора по годам и по значению должностей, книга Дашковых была фрагментарна относительно иных родов: так, под 7121 г. Дашковым посвящены 2 записи из 7, под 7122 — 2 из 3, под 7123 – 1 из 3, под 7129 г. – 2 из 5. Почему использование разрядов начинается с цар­ствования Ивана Грозного? Хотя официальный родоначальник Дашковых («муж честен Дашек»), согласно легенде, выехал из Большой орды на Русь при Василии III, в документах сведения об их службах отмечены только с 1570-х гг. В Летописце, основанном на разрядной книге, нашли отражение воеводские, посольские и приказные службы, местнические споры, события жизни царской семьи и перемены церковных властей, известия о главнейших событиях политической истории: войнах, дипло­матических отношениях, восстаниях, новом законодательстве. Заметно оживляется, наполняется новыми оригинальными сведениями текст Летописца с конца царствования Федора Алек­сеевича. В нем преобладают уже чисто летописные известия, записанные современником, очевидцем и участником событий. Дашков не простил заговорщикам, 27 апреля 1682 г. отстранив­шим от власти законного наследника престола царевича Ивана Алексеевича, своего изгнания из дворца и, пусть в фамильном, не предназначенном для широкого распространения Летописце, раскрыл тайну воцарения Петра. По официальным сообщениям, записям очевидцев и летописцев, слышавших благовест церемонии миропомазания Петра на царство, 10-летний мальчик был посажен на престол в 13-м часу дня. Объявляли, что в это время царь Федор, старший брат Петра, был уже мертв. Но заговорщики, которые впоследствии, когда народ от­крыто восстал против боярского произвола и обвинил бояр в отравлении царя, придумали для обоснования воцарения Петра целый земский собор, якобы избравший его «всенародно и еди­ногласно», в тот день, 27 апреля, не могли сообщить одинаковых сведений о том, когда же умер Федор. В результате разные ле­тописцы записали сообщения, что Федор скончался в 12-м часу, в 11-45, в 13-м часу, в 12-15, в 12-30. Эти разногласия подозрительны, если учесть последующие махинации заговор­щиков с обоснованием воцарения Петра, а не 16-летнего Ивана Алексеевича (сначала с помощью «завещания» Федора, по­том – мифического земского собора, который нельзя было даже инсценировать за объявленные минуты), а главное – полную неожиданность воцарения Петра для сторонников Ивана во дворце, которые среди бела дня пропустили церемонию миро­помазания! Однако видный участник заговора А.Я. Дашков сообщает другое время кончины Федора – в 15-м часу дня, после воца­рения Петра. Получается, что участники переворота выбрали наиболее удобный момент для венчания на царство 10-летнего мальчика: когда его старший брат Иван со своими родствен­никами и сторонниками прощался с умирающим Федором, ког­да возможные противники заговора были потрясены общим несчастьем. Но для того, чтобы миропомазать Петра при живом царе, участники переворота должны были быть абсолютно уве­рены в том, что Федор немедленно умрет, что он не проживет еще хотя бы дня и на них всех не падет обвинение в государ­ственной измене. В этих условиях признания, которые участники народного восстания в Москве пытками вырывали у бояр-отра­вителей и их пособников, уже не кажутся невероят­ными.

Пристрастность в отборе сведений – одна из наиболее яв­ственных черт дворянского летописания. Андрей Яковлевич писал о том, что было интересно лично ему: о посылке полков в Закамье против восставших калмыков, назначении воевод в Киев и послов на переговоры с Речью Посполитой, об отце но­вой царицы Прасковьи Федоровны Салтыковой. Подроб­ная и оригинальная статья посвящена участникам и ходу пе­реговоров о «Вечном мире» с Польшей. Записано и офици­альное сообщение о новом царском титуле 1686 г., в который указано было включать имя царевны Софьи. Собственная особа и служба родственников бы­ли в центре внимания летописца. В связи со своими назначе­ниями он сообщает об организации палаты «росправных дел» и перестановках в Разбойном приказе. Работа родословной ко­миссии, созданной по реформе В. В. Голицына (1681), отме­чена под 1684 г., когда Дашковы подали туда собственную ро­дословную роспись: она приведена в Летописце целиком. Не случайно и подробное описание армии, направлявшейся в 1687 г. в первый Крымский поход: ведь сыновья и племянники Андрея Яковлевича получили хорошие должности в полку глав­нокомандующего князя Голицына. Однако второй Крымский поход 1689 г. описан в Летописце уже значительно тусклее, и это тоже не случайно. Высокое положение в правительстве регентства и многочисленные по­лученные от него земельные пожалования Дашкову и его сы­новьям (в 1682, 1683, 1685, 1686 и 1687 гг.) не сделали Андрея Яковлевича верным сторонником Софьи и Голицына. При первых же признаках ослабления правительства дворянин отошел от него и вскоре после переворота в пользу «петров­ской» группировки был пожалован новыми землями правитель­ством Нарышкиных (родственников Петра по матери). Андрей Яковлевич, как и многие другие феодалы XVII в., отличался завидным здоровьем. Он прожил более 95 лет и стал свидете­лем начала самостоятельной деятельности Петра I. Летописная работа Дашкова закончилась в 1689 г. Автор дополнял свою рукопись другими статьями, раскры­вающими широту его интересов: о географии Ветхого завета, о взятии русскими войсками Астрахани при Иване Грозном, предисловием и выписками из Космографии.

В последней четверти XVII в. процесс консолидации дворян­ства был еще далеко не завершен. Челобитные, вышедшие из разных слоев господствующего сословия, показывают своеобразие позиций и взглядов мелкопомест­ного городового дворянства, утратившего свою корпоративную структуру и рискующего быть вытесненным из рядов «служи­лых по отечеству», а также низших, средних и высших чинов Государева двора. Это своеобразие отразилось и в летописании, где интересы стремившегося к власти московского дворянства, к которому принадлежал А.Я. Дашков, заметно отличались от интересов таких знатнейших государственных мужей, как «пер­вые в думе и совете» бояре князья Черкасские, при дворе ко­торых в конце столетия велась собственная летопись. Русский летописец князей Черкасских излагал выдающиеся события нашей истории от Славен и Руса, от возведения Ве­ликого града Славенска до бурных событий начала 1680-х го­дов. Его основная часть (до 1630-х годов) была скомпо­нована из сведений «Синопсиса», Хронографа Русского редак­ции 1617 г. и Нового летописца. В центре внимания автора была история возникновения, борьбы за существование, расширения и возвышения Русского государства. Особую цен­ность для историков представляют оригинальные статьи Лето­писца за XVII в. Автор подчеркивает государственные заслуги князей Черкасских, особенно в войне с Речью Посполитой и Швецией, в Чигиринских походах (в ущерб другим боярам и воеводам), но не опускается до мелочного перечисления их служб, не старается поставить своих патронов в центр всего повествования. Летописец отражает скорее самооценку князей Черкасских, не требовавшую специального обоснования и тем более не подразумевавшую необходимости искать опору в са­мовосхвалении.

Князей привлекали прежде всего государственные пробле­мы, среди которых особый интерес представляет описание на­родных восстаний в городах. В отличие от многих своих со­братьев, летописец Черкасских не склонен был живописать «злодейства» восставших, но отнесся к ним весьма уравновешен­но. Так, при описании Псковского восстания 1650 г. он даже в рассказе о сражениях псковичей с царскими войсками не бро­сил восставшим ни единого упрека. Напротив, сообщая о мир­ном посольстве царя к восставшим, летописец указал, что «псковичи митрополита встретили честно» и что государь «вину им отдал». Последнее замечание тоже было необычным для сочинений представителей господствующих сословий, предпо­читавших даже мирное завершение восстаний (например, Псковского 1650 г. и Московского 1682 г.) изображать как «за­служенные» кровавые казни «государевых изменников». Знатнейшие бояре могли позволить себе более объективно рассмотреть ход и причины народных выступлений. Этот подход особенно заметен в рассказах о крупнейших восстаниях в столице в 1648 и 1682 гг. В соответствии с «органической» теорией государства, столь последовательно примененной в «Созерца­нии кратком» Сильвестра Медведева, княжеский летописец толкует Соляной бунт как «междуусобную брань», вызванную нарушением государственных функций. Ни слова не находит летописец в оправдание виновников восстания – пред­ставителей господствующего сословия: Б.И. Морозова, П.Т. Траханиотова, Н. Чистого, Л. Плещеева. Вполне объективно изложены в Летописце поведение и требо­вания «московских торговых и всяких черных людей». Их втор­жения на государев двор и обращения к царю Алексею Михай­ловичу не рассматриваются как преступления, хотя автор и упоминает об экстренном сборе всех чинов Государева двора во дворце «с ружьем» и боевыми конями, поставленными в го­товности «на площади у Ивана Великого» (правда, и торговых,, и посадских людей летописец равно называет «чернью»). Эксцессы «черни» в Москве летописец Черкасских припи­сывает отдельной группе «воров, которые дворы грабили», не разбирая их принадлежности: «боярские, и окольнические, и стольнические, и дьячьи, и гостиные, и всяких чинов». Но эта группа «воров» отделена от основной части восставших, которая в это же время обращала свои требования к царю. Даже большой московский пожар ав­тор не поставил в вину восставшим. Более того, их требование, чтобы государь указал «суды и всякие дела в правду судить и безволокитно, чтоб им, всяким торговым, черным людей ни от кого обиды и продажи не было», – представлялось летописцу вполне закономерным. Автор с одобрением пишет о том, что, выслушав требования восставших, «повеле государь уложить о всяких делах устав­ную книгу, чтоб суды и всякия дела делать вправду, безволо­китно и без продажи». Смысл созыва земского собора для при­нятия Уложения 1649 г. летописец видит именно в том, «чтоб всяких чинов людей та уставная книга, все статьи годный бы­ли». Основой своего благополучия знатные бояре, согласно Летописцу, считали не устрашение подданных, а поддержание равновесия социальной структуры феодального государства в целом.

В этом смысле позиция стрелецкого войска не могла не привлечь особого внимания летописца. Он отметил, что еще в 1648 г., получив приказ всеми полками «черных людей из го­рода выбивать вон», «стрельцы стали, что-де им с черными людьми дратца не уметь» Более того, часть стрельцов присое­динилась к тем, кто грабил богатые дворы знати. А в 1682 г. стрельцы сами вынуждены были бить челом «во всяких нало­гах и во всяких взятках на полковников своих», причем вместе с ними выступили и солдаты. «И божиим попущением те ж стрельцы, – пишет автор, – взволновались на столповых боль­ших бояр». Черкасские, безусловно, понимали истинную причину народ­ного возмущения в столице, когда после смерти Федора и ут­верждения на царстве малолетнего Петра стрельцы, солдаты, посадские люди убедились, что «бояре завладели всем госу­дарством». Летописец Черкасских не указал прямо на вину «верхов», но привел сведения, показыва­ющие его интерес и понимание причины конфликта. Если учесть, что 27 апреля князь Д.Г. Черкасский безотлучно находился у постели умирающего Федора Алексеевича, сообщение летопис­ца Черкасских, что государь скончался «перед вечернями» (около 5 часов пополудни) заслуживает пристального внимания. Не случайно говорит летописец и о том, что нареченный на престол государь был «меньшой» брат умершего царя, «от рож­дения его 10 лет», тогда как Иван Алексеевич, посаженный на престол по требованию восставших, был «брат его государев большой ... от рождения своего 18 (а не 16) лет». Признание беззакония совершенного боярами дворцового переворота не позволило автору Летописца обрушиться на вос­ставших с обычными «обличениями» и бранью, тем более, что Черкасские, видимо, не высоко ценили группировку боярина Артамона Сергеевича Матвеева, захватившую власть после переворота и разгромленную восставшими: по крайней мере в списке убитых восставшими «худородный» Матвеев указан ле­тописцем последним в ряду бояр (даже после Нарышкиных!). Летописец Черкасских не преследовал публицистических целей, но давал почувствовать отрицательное отношение высшего бо­ярства к сварам и распрям «верхов», к административному «неисправлению правых дел», вызывающим гнев подданных и идущим во вред государственным интересам. Понимая идею «государственной пользы» в рамках идеологии абсолютизма, родовитейшая аристократия не случайно образовала вскоре круг ближайших сподвижников царя Петра Алексеевича.