II. Множественные реальности и их конституирование
В начале статьи мы ссылались на теорию множественных под-миров Уильяма Джемса. Каждый из этих подмиров, пока на нем сосредоточено внимание, может на свой особый лад восприниматься в качестве реальности. Сам Джемс отмечал, что каждый из этих подмиров обладает своим особым и неповторимым стилем существования; что относительно каждого из них «все утверждения, будь то о свойствах или о существовании, принимаются на веру уже в силу самого факта их восприятия – если только они не сталкиваются с другими утверждениями, принимаемыми на веру в то же самое время, – вследствие подтверждения того, что их термины совпадают с терминами этих последних утверждений» 18 ; что всякое различение реального и нереального основывается на двух особенностях мышления: «во-первых, мы склонны мыслить об одном и том же по-разному; и, во-вторых, мы можем при этом выбирать, какой способ мышления принять, а какой отвергнуть». Следовательно, у Джемса речь идет о «чувстве реальности», которое можно исследовать в психологических категориях веры и неверия.
Дабы освободить это важное прозрение от его психологического контекста, мы предпочитаем говорить не о множественных подмирах реальности, а о конечных областях значения , каждую из которых мы можем наделить отличительной чертой реальности. Мы говорим об областях значения , а не о подмирах постольку, поскольку именно значение наших переживаний, а не онтологическая структура объектов, конституирует реальность 19 . Поэтому мы называем некоторый комплекс наших переживаний конечной областью значения, если все они проявляют специфический когнитивный стиль и – в отношении этого стиля – не только непротиворечивы сами по себе, но и совместимы друг с другом. Оговорка, выделенная курсивом, важна, так как несогласованность и несовместимость каких-либо переживаний, причастных к одному и тому же когнитивному стилю, не обязательно влечет за собой изъятие отличительных черт реальности с соответствующей области значения в целом, а лишь приводит к обесценению отдельного переживания или нескольких переживаний в пределах этой области. Но что следует понимать под выражениями «специфический когнитивный стиль» и «отличительная черта реальности»?
Давайте вновь возьмем в качестве примера мир повседневной жизни, как он был определен и проанализирован в предыдущей главе. Этот мир определенно является «подмиром», или «конечной областью значения», наряду со множеством других, хотя и выделяется как высшая, или верховная реальность по причинам, указанным в предыдущем параграфе. Суммируя главные характеристики, конституирующие его специфический когнитивный стиль, мы обнаруживаем:
специфическую напряженность сознания, а именно, бодрствование, вытекающее из полного внимания к жизни;
особенное эпохe , а именно, воздержание от сомнения;
преобладающую форму спонтанной активности, а именно, работу (осмысленную спонтанную активность, которая базируется на проекте и характеризуется намерением осуществить спроектированное положение дел с помощью телесных движений, встраивающихся во внешний мир);
специфическую форму переживания собственного Я (работающее Я как целостное Я);
специфическую форму социальности (общий интерсубъективный мир коммуникации и социального действия);
специфическую временную перспективу (стандартное время, берущее начало в пересечении dur й e и космического времени как всеобщей временной структуре интерсубъективного мира).
Таковы, по крайней мере, некоторые характерные черты когнитивного стиля, присущего этой особой области значения. Пока наши переживания этого мира – как надежные, так и обесцененные – подчинены этому стилю, мы можем рассматривать эту область значения как реальную, т.е. придавать ей черты реальности. И пребывая в естественной установке, мы вынуждены это делать в отношении верховной реальности повседневной жизни, так как наши практические переживания удостоверяют единство и гармоничность мира работы как заслуживающие веры, а гипотезу о его реальности – как неопровержимую. Более того: эта реальность кажется нам естественной, и мы не готовы отказаться от нашей установки по отношению к ней до тех пор, пока не переживем специфический шок , заставляющий нас вырваться из этой «конечной» области значения и перенести акцент реальности на другую.
Разумеется, эти шоковые переживания частенько подстерегают меня в самой гуще моей повседневной жизни; они свойственны самой ее реальности. Они показывают мне, что мир работы в стандартном времени – не единственная конечная область значения, а одна из многих, доступных мне в моей ин-тенциональной жизни.
Разнообразных шоковых переживаний так же много, как и конечных областей значения, которые я могу наделить чертами реальности. Вот несколько примеров: шок засыпания как перескакивание в мир сновидений; внутренняя трансформация, происходящая в нас, когда в театре поднимается занавес, и переносящая нас в мир сценического представления; радикальное изменение нашей установки, когда мы, прежде чем приступить к рисованию, позволяем полю нашего зрения ограничиться тем, что находится внутри рамки, как переход в художественный мир картины; наше замешательство, переходящее в смех, когда мы, выслушав шутку, готовы ненадолго принять фиктивный мир остроумия в качестве реальности, по отношению к которой мир нашей повседневной жизни приобретает довольно дурацкий характер; переключение внимания ребенка на игрушку как переход в мир игры; и т.д. Вместе с тем, такого рода шок представляют собой религиозные переживания во всех их разновидностях – например, кьеркегоровское переживание «мгновения» как скачка в религиозную сферу, – а также решение ученого заменить всякое страстное участие в делах «этого мира» беспристрастной созерцательной установкой. Теперь можно сконцентрировать вышесказанное в следующих тезисах:
Все эти миры – мир сновидений, грез и фантазий, особенно мир искусства, мир религиозного опыта, мир научного созерцания, игровой мир ребенка и мир сумасшедшего – суть конечные области значения. Это значит, что (а) все они обладают особым когнитивным стилем (хотя и иным, нежели мир работы в естественной установке); (б) все переживания в каждом из этих миров внутренне непротиворечивы и совместимы друг с другом в отношении этого когнитивного стиля (хотя и не совместимы со значением повседневной жизни); (в) каждая из этих конечных областей значения может получить специфические черты реальности (хотя и не те, которыми наделяется мир работы).
Непротиворечивость и совместимость переживаний в отношении их особого когнитивного стиля существует лишь в границах той конкретной области значения, которой принадлежат эти переживания. Совместимое с областью значения Р ни в коем случае не будет совместимо с областью значения Q . Напротив, видимые из области Р, предположенной в качестве реальности, область Q и все принадлежащие ей переживания будут казаться фиктивными, противоречивыми и несовместимыми, и наоборот.
Именно поэтому мы вправе говорить о конечных областях значения. Эта конечность предполагает невозможность соотнесения любой из этих областей с какой бы то ни было другой посредством введения некой формулы преобразования. Переход из одной области в другую может быть совершен, по выражению Кьеркегора, лишь посредством «скачка», и этот «скачок» проявляется в субъективном переживании шока.
То, что мы назвали только что «скачком», или «шоком», есть не что иное, как радикальная модификация в напряженности нашего сознания, коренящейся в разных степенях attention а la vie .
Таким образом, когнитивный стиль, присущий любой из областей значения, включает в себя специфическую напряженность сознания, а, стало быть, свое особое эпохе, преобладающую форму спонтанности, особую форму переживания собственного Я, особую форму социальности и особую временную перспективу.
Мир работы в повседневной жизни является архетипом нашего переживания реальности. Все другие области значения можно рассматривать как его модификации 20 .
Было бы интересно попытаться систематизировать эти конечные области значения соответственно их конститутивному принципу, т.е. по степени уменьшения напряженности нашего сознания, проявляющейся в отключении нашего внимания от повседневной жизни. Такой анализ показал бы, что чем больше разум отворачивается от жизни, тем большие куски повседневно го мира работы ставятся под сомнение; эпохе естественной уста новки, которое заставляет воздерживаться от сомнения в его существовании, заменяется другими эпохе, которые заставляют воздерживаться от веры во все большее и большее число слоев реальности повседневной жизни, заключая их в скобки. Иначе говоря, типологизацию разных конечных областей значения можно было бы начать с анализа тех факторов мира повседневной жизни, с которых отзываются черты реальности по причине их выпадения из фокуса заинтересованного внимания к жизни. Тогда все, оставшееся за скобками, можно было бы определить как конститутивные элементы когнитивного стиля переживаний, принадлежащих к отграниченной таким образом области значения. Она, в свою очередь, может приобрести иную черту реальности, или, на языке архетипа всякой реальности (а именно, мира нашей повседневной жизни), квазиреальности.
Последнее замечание открывает особое затруднение, с которым сталкиваются любые попытки описания этих квазиреальностей. Суть его в том, что язык – любой язык – как ком муникативный кат' Ј7 ro % r | v принадлежит к интерсубъективному миру работы и, следовательно, упрямо отказывается служить средством выражения значений, выходящих за эти рамки. Отсюда многочисленные формы непрямой коммуникации, к некоторым из них мы еще вернемся. Например, научная терминология – это специальное средство, позволяющее преодолеть указанное затруднение в пределах ограниченной научной области.
Здесь мы вынуждены отказаться от разработки подробной типологии многочисленных реальностей на основе только что названных принципов. Нас, в первую очередь, интересует, как связаны области мира повседневной жизни с мирами наук, особенно миром социальных наук и их реальностью. Однако мы не можем разобраться в этой проблеме и во всех ее импликациях одним наскоком. Поэтому мы будем идти вперед постепенно и для начала сопоставим мир работы с двумя типичными образцами иных конечных областей значения, а именно: миром фантазий и миром сновидений. Далее мы, опираясь на результаты анализа когнитивного стиля этих двух областей, подвергнем исследованию структуру мира научного созерцания.