Ранняя христианская литература и апологетика. «тринитарные» и «христологические» споры

Первоначальная христианская литература (периода после со­чинения новозаветных книг) может быть разделена на три груп­пы:

1. обильная литература апокрифических «евангелий», «посла­ний» и «деяний», свидетельствующая, с одной стороны, о том, ка­кие широкие круги населения были увлечены пропагандой хри­стианства, а с другой — о том, как буйно развивалась фантазия, питаемая пафосом ниспровержения существующей официальной идеологии. Вся эта апокрифическая литература, авторы которой неизвестны, как правило, существенно отклонялась от основных положений собственно христианского учения;

2. сочинения «апо­стольских отцов», считавшихся непосредственными учениками первых апостолов. Сюда относятся несколько посланий, весьма сходных с вошедшими в канон Нового завета, главным образом посвященных утверждению идеи о том, что Иисус был не только Христом (мессией), но именно Богом,— толкования на отдельные положения Нового завета («Пастырь» Гермы) и Ветхого завета («Послание Варнавы» и др.). Наиболее интересно «Учение две­надцати апостолов» («Дидахе»)—род устава ранних христиан­ских общин и наставления для их богослужебной и бытовой прак­тики. Эти сочинения долгое время принимались христианской цер­ковью в качестве равноценных новозаветному канону; они дати­руются в основном II в., когда канон еще не был определен;

3. апологетические сочинения, имевшие целью убедить римские власти в безвредности христианства. Апологеты широко пользо­вались разработанным в эклектических философских школах методом противопоставления аргументов различных античных фи­лософских учений с целью показать относительность достигнутых философами истин, и противопоставляли им христианскую истину божественного откровения. Возможность такого откровения они базировали на выработанной самою античной философией кон­цепции Логоса; они признавали, что Логос частично уже про­являлся в наиболее праведных из античных философов, как, например, в Гераклите, Сократе и некоторых стоиках, но утверж­дали, что воплощен он только в Иисусе Христе. Помимо влия­ния стоиков в писаниях апологетов заметно сильное воздействие платонической философии. От самых ранних апологетов сохрани­лись в лучшем случае отдельные отрывки; наиболее известен Иустин Мученик, чье главное сочинение — «Апология» — датиру­ется 150 г. н. э. Уже в последней четверти II в. оказалась необхо­димой резкая письменная полемика против апологетов со сторо­ны приверженцев традиционной религии («Истинное рассужде­ние» философа Цельса).

Попытки апологетов показать безвредность христианства для Римской империи и перебросить мост к христианству от антич­ной философии с помощью учения о Логосе не увенчались успе­хом. Свидетельства евангелий, по мере того как с ними знако­мились скептические воспитанники античных учений, по-преж­нему ставили трудные для разрешения логические задачи. Да и сами христиане не настолько были чужды античному школьному учению, чтобы не задавать себе недоуменных вопросов.

Если Христос был бог, то как мог он быть Сыном Бога? Если Христос — бог, то сколько же есть богов — один или два? Что та­кое Дух Святой и как он соотносится с этим богом или богами? Если Христос сам и есть единый Бог, то как же он молил «да ми­нует меня чаша сия» и на кресте упрекал Бога (самого себя) в том, что тот его покинул?

Три века происходила напряженная идеологическая борьба. Решения были различны. Некоторые, как мы уже упоминали, сле­дуя за Арием, полагали, что Христос был человеком-божеством, но сотворенным, а не существовавшим от века; другие — что он родился человеком и был лишь усыновлен богом ради свершения своей миссии; третьи предлагали считать, что его вообще реально не было, а существовала лишь видимость его тела, явленная богом, или что оно было лишь проявлением единственного Бога Отца; наконец, существовала гностическая концепция Христа-Логоса как божественного, но подчиненного абсолютному божеству начала. Но большинство христиан согласилось на том, что бог, хотя и един по сущности, проявляется в трех божественных личностях {ипо­стасях} и что Христос был земным воплощением одной из них. Отсюда его «автономность» от Бога Отца в земной жизни.

Такое решение было принято на «соборах» (съездах) христианских цер­ковных руководителей {иерархов} уже после превращения хри­стианства в господствующую религию — в Никее в 325 г. и в Кон­стантинополе в 381 г. Однако продолжались споры о том, совме­щались ли в Христе две природы — человеческая и божеская, как учил Несторий (начало V в.), или только одна—божественная природа Логоса, как учил, например, патриарх Кирилл Александ­рийский. В конце концов на соборе в Халкедоне в 454 г. было ре­шено, что у Христа две природы, но одна сущность. Тогда возник вопрос: одна ли у Христа воля или же две (Ортодоксальное христианство признало, что воли было две, но что че­ловеческая воля подчинила себя воле божественной)? Ожесточение споря­щих нарастало. Каждый христианский «собор» сопровождался от­лучением «еретиков», их ссылкой, заключением в темницы и т. д.

Между тем в условиях все большего упадка античной филосо­фии в течение II—V вв. число идеалистически⁹, но все же логи­чески мыслящей античной интеллигенции постоянно падало. Ей эти все более усложнявшиеся споры представлялись пустословием и формальной игрой в абстрактные понятия. Но античная интел­лигенция погибла вместе с императором Юлианом Отступником, вымерла, а среди христиан не раздалось ни одного голоса, который сказал бы, что евангельские повествования просто не дают ника­ких данных для решения подобных вопросов. Отцы церкви, счи­тавшие, что именно на них перешла благодать Духа Святого, сни­зошедшего, согласно «Деяниям», на первых апостолов, полагали что одной силою этой благодати они способны постичь окончатель­ную истину о сущности божества, не открытую самими евангелия­ми. В конце концов все христианские общины, за малыми исключе­ниями, согласились с положением, сформулированным в «символе веры», принятом на Никейском соборе (По другому предположению, это исповедание веры было нринято на Константинопольском ооборе 381 г. на осневе более краткого символа, при­нятого в Никее в 328 ґ): «Верую во единого Бога Отца вседержителя, творца неба и земли, видимых (вещей) и не­видимых, и в единого господа Иисуса Христа, сына божьего еди­нородного, рожденного от Отца прежде всех времен,— свет от све­та, бог истины от бога истины, рожденного, а не сотворенного, единосущного Отцу, через которого все существует, ради нас (лю­дей) и нашего ради спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и вочеловечившегося... и в Духа Святого, господа животворящего, который...» — здесь, однако, ве­рующие христиане так и не смогли прийти к единодушию, и если восточные христиане читали «который исходит от Отца и которо­му надлежит поклоняться совместно с Отцом и Сыном», то запад­ные христиане (будущие католики) читали «который исходит от Отца и Сына» и т. д.

Именно на этом небольшом догматическом расхождении раз­делились римско-католическая и греко-православная церковь. Позже возникли и другие, более важные догматические и бого­служебные расхождения, но это было уже в эпоху средневековья и в новое время.