Крещение Руси

Владимир был человеком широких и решительных жестов. Перун был всенародно свергнут и утоплен в Днепре, а на месте языческих капищ князь повелел ставить христианские храмы. На Перуновом холме была поставлена церковь св. Василия (христианское имя Владимира). А вскоре (989 или 991 год) был освящен первый каменный храм – Десятинная церковь в честь Успения (десятина давалась из казны князя – система обеспечения, не знакомая Византии). Строили ее византийские мастера в традициях греческой архитектуры рядом с княжеским двором. За образец была принята Фаросская церковь в Константинополе (сохранились только фрагменты украшений с христианским орнаментом и фрагмент Божией Матери Знамение, т.к. в 1240 г. во время монгольского нашествия была разрушена). За 25 лет своего христианского правления Владимир «всю землю русскую крести от коньца до коньца, храмы идольские и требища всюду раскопа и посече и идолы сокруши… и честными иконами церкви украси». За это время на Руси было построено около 400 храмов. Все они были крестово-купольными, внутри украшались мозаикой, чаще фресками. И постепенно все заметнее становится влияние славянских традиций в архитектуре храмов (множество глав, галереи-гульбища вокруг здания храма, позднее превратившиеся в крытые паперти, замена больших окон маленькими и узкими, ступенчатость, органическое сочетание церкви с природным ландшафтом).

Наблюдался большой приток духовенства не только из Греции, но и из Болгарии и постепенно греческий богослужебный язык заменяется на церковнославянский. Благодаря богослужению на родном языке, народная масса сравнительно скоро знакомилась с христианской религией и пропитывалась ее понятиями. Князь сам приезжал для крещения областей своего государства, ежегодное полюдье давало к тому удобный случай.

Изменился и сам Владимир. Он, почувствовав себя главой христианского народа, старался воплотить в своей жизни Евангельские истины, употребить всю силу власти, все средства государственной казны на то, чтобы крещеные люди почувствовали, что у них «одно сердце и одна душа», что у них «все общее». Щедрые пиры проводились в Киеве каждый воскресный день, а также в праздники, еду развозили по Киеву, раздавая больным и нищим, и по всей земле русской он творил милостыню, «всех милуя и одевая и накормя и напояя». Он даже начал тяготиться долгом меча казнящего, и епископам приходилось успокаивать его чуткую совесть в отношении преступников. В народе он был назван Владимир Красное Солнышко.

Особенности распространения православия на Руси

Крещение всего русского народа произошло сравнительно мирно и успешно. Малоупотребительность идолов сообщала нетвердость, расплывчатость языческому миросозерцанию древнерусского славянина. Жрецов было очень мало, следовательно, не было профессиональных защитников родной религии, облеченных от общества правами и властью руководить народными восстаниями против новой веры. Были только кудесники (волхвы), которые вели свою практику изолированно друг от друга. Введение христианства не возбуждало и религиозно-национальных страстей, т.к. принесено было не путем завоевания, не иноплеменной и иноязычной силой, а своим собственным национальным правительством. Поэтому там, где влияние централизующей киевской власти принималось беспрекословно, не было протестов (центр, запад и юг), но там, где местный патриотизм еще питал надежды на независимость от Киева, новая религия отвергается как сеть порабощения (Новгород, Муром, север, северо-восток), здесь были попытки бунтов, подавленные огнем и мечом.

Славяне признавали бытие единого Существа высочайшего, но праздного, беспечного в проблемах судеб мира. Христианство же представило в едином Боге создателя и правителя вселенной, нежного отца людей, снисходительного к их слабостям и награждающего добрых – здесь миром и покоем совести, а после смерти блаженством вечной жизни. Кроме того, христианство провозглашало принцип «ни эллина, ни иудея», отказавшись быть узкоплеменной религией, заявив о своем всемирном, всеобщем значении.

ДВОЕВЕРИЕ

На выбор Владимиром восточно-православного христианства повлиял и тот факт, что славянские просветители братья Кирилл и Мефодий разработали своеобразный вариант православного вероучения, соответствующий славянскому миросозерцанию, сохраняющий достаточную степень внутренней и внешней свободы. А веротерпимость, столь характерная для кирилло-мефодьевской традиции, стала условием ненасильственной христианизации Киевской Руси. Новая религия как бы продолжила те традиции, которые издревле существовали в славянском язычестве, - спокойное и уважительное отношение к другим религиям. Удивительная веротерпимость видна и в том, что надзор за соблюдением христианских норм возлагался на Церковь, а не на князя или других представителей власти. Церковные уставы не предусматривали какой-либо правовой ответственности за соблюдение языческих обрядов, непосещение церкви и т.д. Княжеская власть совсем не использовала силу, чтобы утвердить в славянском обществе новые христианские нормы. Именно поэтому языческая мифология, на уровне преданий и суеверий, продолжала жить и во времена христианства. В первые века после Крещения Руси многие сохраняли приверженность традиционным верованиям, и отправление языческих культов не пресекалось властью (период «двоеверия»), некоторые элементы древнеславянской мифологии вошли в христианские обряды и в церковный календарь, а на уровне бытовых суеверий язычество сохранялось постоянно, оставаясь средством мифологического освоения человеком природы.

Дом (как мельчайшая частица, неделимый атом древнего общества) был весь пронизан магическо-заклинательной символикой, с помощью которой семья стремилась обеспечить себе сытость и тепло, безопасность и здоровье.

Новогодние гадания и заклинания будущего урожая, колядки и щедровки, маскарады, медвежьи комоедицы, масленичные разгульные пиры с блинами, обряды, связанные с первым выгоном скота, поминание умерших предков, празднование урожая и многое другое - все это начиналось в каждой семье, внутри дома, где глава семьи выполнял функции жреца и руководил всем праздничным церемониалом.

Рассмотрим любопытное свидетельство летописи о нашествии вампиров на Полоцкое княжество и его столицу в 1092 г. "В лето 6600. Предивьно бысть чюдо Полотьсце, в мьчте: бывъши ночи, тутън (топот) станяше, по улици яко человеци рищуще беси. Аще къто вылезяше ис хоромины, хотя видети, абие уязвен будяше невидимо от бесов язвою и с того умираху. И не смеяху излазит ис хором. По семь же начата в дьне являтися на коних и не бе их видети самех, но конь их видети копыта. И тако уязвляху люди полотьскыя и его область. Тем и человеци глаголаху яко навие биютъ полочаны".

Появление навий в Полоцке описано как предвестие целого ряда несчастий и невзгод по всей Руси: злые силы причинили засуху, леса и болота "възгарахуся сами"; половцы напали на Русь; "в си же времена мънози человеци умираху различьными недугы" за зиму в Киеве скончалось 7000 человек. В Радзивиловской летописи есть миниатюра, посвященная бесчинствам навий в Полоцке. Вопреки прямому смыслу текста о невидимости злых духов, художник изобразил безобразных чудовищ, скачущих верхом по улице Полоцка. Горожане запирают дома, закрывают ставни.

Навьи - мертвецы или, точнее, невидимые души мертвецов. Культ навий это не культ предков. Навьи - это чужие, иноплеменные мертвецы, души врагов и недоброжелателей, это птицеобразные души умерших, летающие по ночам, в бурю и дождь "на злых ветрах". Крик этих птиц означает смерть. Недаром летописец-церковник приравнял навий к бесам. Упыри-вампиры и навьи - порождение первобытного анимистического мировоззрения, когда вся природа во всей своей совокупности и многообразии мыслилась насыщенной духами зла (упыри) и добра (берегини).

Упыри, невидимые навьи, по мнению веривших в них, могут напасть на человека везде, всегда и отовсюду.

Анимистическая повсеместность рассеянного в природе зла столь велика, что ей не может противостоять даже сила всемогущего христианского бога, который, судя по заговору, не мог защитить человека ни в православной церкви, ни в моленной, ни у придорожной часовни.

Однако средневековый русский человек не был совершенно беззащитен в то время, когда по улицам Полоцка помчались на невидимых конях полчища навий-вампиров, наносившие полочанам смертельные удары. Люди попрятались в своих домах. Дом был крепостью, неприступной для навий: "и не смеяху излазити ис хором". Вампиры могли расправиться только с теми любопытными, которые покидали свою крепость, "вылезали ис хоромины". Полоцкий эпизод 1092 г. был, по всей вероятности, отражением какой-то общерусской эпидемии (вспомним 7000 умерших киевлян), а для нас он интересен как показатель преломления реальных явлений (действия бактерий, бацилл, вирусов) в сознании простых людей XI в.; они отнесли смерть сограждан, вылезавших из своих хоромин, за счет упырей-навий. Чем же были защищены хоромы от повсеместно разлитого "на злых ветрах" губительного начала? Это прежде всего доброжелательные языческие символы, размещенные на самых уязвимых участках жилища и двора: изображения солнца, "громовые знаки", фигура богини на вершине строения, конские головы в качестве "кнеса", подковы у дверей и т. п. Обратим внимание на то, что и в архитектуре и в одежде был последовательно проведен один и тот же принцип размещения заклинательного орнамента: орнаментировались все проемы, все отверстия, через которые всевозможные злыдни могли проникнуть к человеку. В одежде магическим охранительным узором покрывались: ворот, обшлага рубахи, подол, разрезы на рубахе или сарафане. Сама ткань считалась непроницаемой для духов зла, так как в её изготовлении участвовали предметы, изобильно снабженные магическим орнаментом (трепало, прялка, ткацкий стан). Важно было защитить те места, где кончалась заколдованная ткань одежды и начиналось тело человека.

То же самое мы видим и в народной архитектуре: декоративные (а в свое время магически-заклинательные по своему смыслу) элементы располагаются на воротах, вокруг окон, у застрехи; то или иное священное изображение (конь, оленья голова с рогами, богиня и птицы, солнце) увенчивало наивысшую точку дома щипец крыши. Сумма подобных оберегов, постоянно присутствующих на всех уязвимых участках дома, и превращала каждую "хоромину" в недоступное для навий убежище всех членов семьи. Внутри дома (на случай проникновения злыдней) все обиходные предметы тоже были покрыты охраняющими знаками, облегчавшими одоление зла внутри убежища. Несравненно больше внимания уделено окнам, сквозь которые могли проникнуть вездесущие навьи. Щели в оконницах, сквозняки, зимний холод, все то, что могло причинить болезнь, все это преображалось в сознании древних людей в образы невидимых, неосязаемых навий, несущих людям "на злых ветрах" различные несчастья. В связи с этим возник такой важный элемент заклинательного декора, как наличник, обрамление окна, обычно обильно насыщенной языческой символикой. Обрамление окон представляет очень большой интерес - ведь оконный проем это не только "окно в мир", в "белый свет" для обитателей избы, но и глазок для чужих людей и сторонних злых сил, которые могут подглядеть в него жизнь внутри жилища, проникнуть внутрь или хотя бы сглазить тех, кого удается увидеть в окно. Недаром колдовские заговоры стремятся оградить от соглядатаев: "из окна глядящих и сквозь оконницу смотрящих".

Дом был в большинстве случаев местом болезни и смерти человека. И то и другое сопровождалось тоже многообразными обрядами, знахарско-медицинскими при болезни и погребально-охранительными при кончине. Оставшимся в живых нужно было обезопасить себя от новой смерти и поэтому принимались разные заклинательные меры, долженствующие отпугнуть смерть, отвадить её, не показывать ей пути.

Два древнерусских поучения XIII в. и XIV в. против язычества рисуют нам с достаточной подробностью те многочисленные языческие обряды, которые производились в русских домах спустя три-четыре столетия после принятия христианства. Первое поучение - "О посте к невежамь в понеделок второй недели" - написано, по всей вероятности, во Владимиро-Суздальской земле в начале XIII в. Главным грехом своих современников автор считает, что в момент кульминации великопостных церковных служб, в "великий четверг" недели "страстей господних", когда в церкви торжественно читают те места евангелия, где описывается казнь Иисуса Христа на голгофском кресте, русские люди деловито занимались сложным обрядом ублаготворения мертвецов-навий.

По отношению к такой опасной нечисти, как эти навьи-вампиры, применялась двоякая тактика: их нужно было или отпугнуть, отогнать колдовскими заклинаниями и символами или же умилостивить, ублаготворить как нежданного гостя в старинной сказке: в баньку сводить, за стол посадить ... В страстной четверг для зловредной нечисти, названной в поучении бесами, гостеприимно топили баню: "И мылница топят, и на печь льют, и попел посреде сыплют следа ради. И глаголють: "Мыйтеся!" И чехли вешають, и убруси, и велят ся терти. Беси же смиются злоумию их (хозяев дома) И вълезше мыются, и порплются в попели том, яко и кури след свой показают на попеле ... и трутся чехлы и убрусы теми. И приходят топившей мовници и глядают на попеле следа и егда видять на попели след и глаголють: "Приходили к намь навья мыться!"

После мытья в бане души мертвецов, проявившие там свою птичью сущность (трепыхание в золе и куриные следы), приступали к заготовленной для них роскошной скоромной трапезе с мясом, сыром, ритуальным печеньем, хмельным медом и пивом. Предков угощали и с ними общались или дома, в красном углу под иконами, или же на кладбище у домовины реального предка. Предков встречали в воротах усадьбы в тот же день, когда топили баню навьям: "сметье (мусор) у ворот жгуть в великой четверг, молвяше тако: "У того огня душа приходяще огреваются". Этот обычай, судя по зольникам скифского времени, весьма древен. Навий же встречали в бане. "Повсюду на Севере, пишет этнограф С. А. Токарев, баня считалась нечистым местом. В ней не вешали икон, а когда шли туда мыться, снимали с шеи кресты. Баня - излюбленное место для нечистой силы, о проделках которой ходили страшные рассказы".

Очевидно, тот весенний день, который позднее оказался вытесненным страстным четвергом, являлся древней славянской радуницей, днем общения со всеми обитателями загробного мира - и с родными предками, души которых встречали у ворот, и с бесами-навьями, которых ублаготворяли в бане.

Автор переделки "Слова об идолах" перечисляет еще ряд языческих суеверий в русском быту: люди верят в вещие сны, в судьбу, ворожбу. Носят амулеты-наузы "и на дети вяжут", которые имеют непосредственное отношение к Анимистической концепции болезни: болезнь есть «бес», которого надо уметь изгнать из больного надлежащим заговором. «Бесица трясавиц», т. е. лихорадка, изображается в одном распространенном заговоре в таких красках: «бесица, имеюща разжени очи, а руци железные, а власы верблюжия», послал ее из преисподней ее отец сатана, «в человеки злые пакости творити, и кости женские изсушити, млека изсякнути, а младенца уморити, и очи человекам омрачити, составы расслабити». В других заговорах мы встречаем даже попытку систематизировать бесов болезней посредством присвоения им собственных имен и определенных функций. Их двенадцать «бесиц трясавиц», названных так, очевидно, потому, что всякое серьезное заболевание обычно сопровождается лихорадкой. Они считаются «дщерями Ирода царя» и изображаются в виде голых женщин с крыльями; имена их — Трясея, Огнея, Ледея (насылает озноб), Гнетея (ложится на ребра и утробу), Грынуша (ложится на грудях и выходит харканьем), Глухея (голову ломит и уши закладывает), Ломея (кости и тело ломит), Пухнея («пущает отек»), Желтея (насылает желтуху), Коркуша (насылает корчи), Глядея (спать не дает, ума лишает), Невея («всех проклятее — поймает человека и не может человек тот жив быть»). Бес болезни может сам напасть на человека, или колдун может «сглазить» или «испортить» любого человека. Поэтому вся медицина, вплоть до появления Аптекарского приказа, была делом религиозного знахарства; врачей не было, были лишь волхвы, колдуны да «бабы богомерзкия». Их манипуляции заключались в заговоре болезней на определенные предметы: болезнь заговаривали на уголек, на воду, на соль и т. д., т. е. старались заговором перевести ее из больного в один из этих предметов, но потом заговоренный предмет уже нельзя было есть под угрозой опять проглотить болезнь. Христианство и в этой области не столько вытесняло старые воззрения, сколько окрашивало их в своеобразный цвет. В заговорах фигурируют обращения к деве Марии, архангелам и ангелам, а также к определенным святым, которые своею силою должны спасти человека от болезни. Например, против упомянутой бесицы призывается архангел Михаил, против двенадцати трясавиц—мученик Сисиний, против кровотечения призывается богородица (самый текст заговора против крови, гласящий: «На море, на окияне, на острове на Буяне, лежит горюч камень, на том камне сидела пресвятая богородица, держала в руке иглу золотую, вдевала нитку шелковую, зашивала рану кровавую: тебе, рана, не болеть, тебе, кровь, не бежать, аминь», проникнут народным старинным духом. При произнесении заговоров их сила подкреплялась наложением на больного евангелия, креста или наузов. Наузы были всего употребительнее, «бабы богомерзкия» оперировали больше всего именно при их помощи, и потому баб этих часто называли также «наузницами». Наузы (навязи) представляли собой не что иное, как модификацию старинных амулетов, носившихся для предохранения от «порчи» и «дурного глаза». Христианское издание этих амулетов представляло из себя привески в виде иконок или складней с ушком наверху, в которое продевалась нитка, на лицевой стороне наузов изображались святые и ангелы, специально призывавшиеся против болезней и несчастий,— богородица, архангел Михаил, Федор Тирон, поражающий змия, и др., а на оборотной — бесы болезней, чаще всего фантастический змий получеловеческого вида, а иногда в виде человеческой головы с расходящимися от нее змеями, поэтому наузы часто назывались также змеевиками. Наузы применялись не только в случаях болезни или несчастия, когда важно было применить определенный, надлежащий вид науза, их носили также постоянно, для предохранения от болезней и бедствий вообще.

Вера в наузы и в колдовство была всеобщей, вплоть до верхов тогдашнего общества. Князь Василий после женитьбы на Елене Глинской искал «чародеев», которые своими чарами помогли бы ему иметь детей. Известны случаи обращения к услугам баб-ворожей и волхвов со стороны Грозного, Бориса Годунова, Шуйского, Софии Палеолог.

В то же время, когда какая-либо «баба богомерзкая» посылала непогоду, неурожай или голод или наговаривала моровую язву, зло могло быть удалено только торжественным крестным ходом, в котором должны были участвовть все наиболее крупные местные святыни, с пением специального молебна для изгнания нечистой силы и с окроплением святой водой постигнутых бедствием людей, скота или предметов.

Влияние христианизации на русскую культуру

Тем не менее христианство постепенно охватывало сознание русских людей, а с утверждением христианского миропонимания возникало и новое отношение к миру, к человеку, к истории; возникло и понимание единства древнерусского народа с иными христианскими народами, осмысление нового места Руси во всемирно-историческом процессе. Все увидели в православии силу, способную объединить разные народы, живущие на территории Руси, в единый «новый» христианский народ. В скором времени Киев превратился в важнейший династический центр христианского мира, притом, что еще совсем недавно о нем, как и о самой Руси, за ее пределами мало кто знал. Мировая значимость Руси так возросла, что правители-христиане прочих государств устанавливали кровно-родственные связи с киевскими князьями.

Многие из русских мыслителей связывали с Крещением радость открытия Истины. Вообще восприятие христианства именно как Радостной Вести, как Благодати, дарованной Иисусом Христом, характерно для кирилло-мефодьевской традиции, как наиболее близкой славянскому мировоззрению. Эти рассуждения позволяли русским книжникам утверждать, что Русь может надеяться на великое и прекрасное будущее именно потому, что приняла Крещение, которое и предопределяет спасение Руси (митрополит Илларион «Слово о Законе и Благодати», Иаков-мних, Климент Смолятич).

Параллельно с этим восприятием христианства, складывается и иное понимание христианского пути ко спасению, своим истоком имеющее более суровую, мистическую и аскетическую византийскую традицию. Христианская вера проповедовалась как практический образ жизни, соответствующий этическим нормам Евангелия, а идеалом служило египетское монашество III - IV веков. Уже в первых произведениях русских мыслителей, близких к византийской традиции, появляется и активно развивается идея страха Божиего как важнейшего пути ко спасению через духовное совершенствование (прп. Феодосий Печерский, основатель Киево-Печерского монастыря, Кирилл Туровский).

Христианизация Руси дала мощный толчок к развитию письменности, грамотности. Сначала появились многочисленные переводы греческих и болгарских книг и церковного и светского содержания, их с удовольствием читали. Так русские люди знали многое из того, чем располагала книжная культура Восточной Европы и Византии. При храмах были открыты школы, организовывались библиотеки. За весьма непродолжительное время после Крещения страна совершила колоссальный скачок из языческого разобщенного дикого в духовное, культурно развитое общество. Достижения (как богословско-догматические, так и художественные), выработанные Византией за тысячелетнюю историю, были сразу восприняты на Руси. Здесь сразу укоренилось почтение к книге и к дару слова. В древнерусской литературе недостойные, грязные события изображались крайне редко или совсем не изображались, дабы не осквернить слово (Иисус Христос – Бог-Слово). Отсюда красота и высота древнерусской литературы (прекрасная риторика, агиография, летописи).

Подобным образом относились и к изобразительному искусству: восприняв завет апостолов почитать святые иконы и зная учение Василия Великого о иконе («поклонение иконе восходит на первообраз»), всегда особо уважительно относились к иконам и иконописцам. По преемству сохранялась традиция византийского письма (золотой фон, изысканность письма, сочетания цветов, утонченная прорисовка ликов и фигур), но и народные традиции (разномасштабность фигур, большая мягкость и округлость ликов, четкая прорисовка событий для ясности и укрепления веры молящихся, орнамент в виде листьев винограда) постепенно сливаясь с греческим каноном создали уникальную русскую иконопись.

Еще один характерный признак для всего русского самосознания – представление об идеале непосредственно связано с понятием красоты как некой полноты и цельности. Это сказалось на всем русском искусстве.

Вообще переплетение христианских и народно-языческих влияний привели к тому, что в мировой истории называют феноменом русской культуры. Ее характерными чертами являются стремление к монументальности, масштабности, образности; цельность и простота в искусстве, изящество в архитектуре, мягкость, жизнелюбие, доброта в живописи, постоянное искание глубокого смысла в литературе. Переживание красоты как святости будет в Росси всегда сокровенным идеалом и непреложным законом для каждого истинного творца (иконописца, книжника, зодчего).