Gustav_Shpet_i_sovremennaya_filosofia_gumanitarnogo_znania_2006
.pdfтребовал, с точки зрения Шпета, серьезного анализа и честных выводов относительно последствий, каковые имело усвоение идей Гегеля и Фейербаха с подачи «пропагандистов и интерпре таторов» в лице Белинского и Чернышевского.
На этом фоне и возникла основная для Шпета тема, обозна ченная у Герцена так: «Одно из существеннейших достоинств русского характера — чрезвычайная легкость принимать и усва ивать себе плод чужого труда. И не только легко, но и ловко: в этом состоит одна из гуманнейших сторон нашего характера. Но это достоинство вместе с тем и значительный недостаток: мы редко имеем способность выдержанного, глубокого труда. Нам понравилось загребать жар чужими руками, нам показалось, что это в порядке вещей, чтоб Европа кровью и потом вырабатыва ла каждую истину и открытие: ей все мучения тяжелой беремен ности, трудных родов, изнурительного кормления грудью — а дитя нам. Мы проглядели, что ребенок будет у нас — приемыш, что органической связи между нами и им нет»6. Эта тема находит свое дальнейшее развитие в статьях Шпета «О гегельянстве Белин ского» и «Источники диссертации Чернышевского», а также в не законченной рецензии на книгу Ильина «Философия Гегеля», в которых Шпет анализирует «особенный» тип российского осво ения выстраданных Европой идей. Но главная беда не в этой особости. Даже готовое знание на российской почве прижива ется странно. Эта легкость и ловкость усвоения, о которой гово рит Герцен, — усвоения без методологической рефлексии — вы растает у Шпета в серьезное исследование проблемы историческойроли и ответственностиинтеллигенции.
Мы ломним, что Шпет рассматривает этапы развития двух типов интеллигенции — правительственной и оппозиционной. Но не здесь проходит раздел, не в этом противоречие. Основа ние для противопоставления выбранных Шпетом фигур (Лавро ва и Герцена, с одной стороны, и Белинского и Чернышевского,
сдругой) лежит 1) в отношении этих мыслителей к философии,
кнауке, к философии как чистому и строгому знанию; 2) в отно шении их к культуре в том смысле, в каком понимает культуру Шпет. Эта тема возникла в его творчестве еще в 1912 году. В пись
•ГерценА. И. Дилетантизмвнауке//ГерценА. И. Собраниесочинений: В8 т. Т. 2. М., 1975. С. 8.
ме к жене от 5 июля 1912 г. он пишет: «Есть что-то отталкивающе отвратительное в человеке, “занимающемся” личным усовершен ствованием, в то время как взрастившее его общество, народ падает духом и стонет в безвременье, ибо некому, некому указать ему пути! А те, на кого он возлагал свои надежды, увы, занялись личным усовершенствованием... История не есть история лич ного совершенствования, а есть история роста духа народного,
вконечном счете, духа человечества... И кто хочет, чтобы и его капля труда нашла себе место в этой общей сокровищнице, дол жен иметь общение с этими великими прошлого — и это и есть чтение книг, их изучение, а я хочу еще и свою каплю добавить...»7. Но реально — это совершенно прямая, непосредственная и жи вая реакция на постановку вопроса у Герцена, вслед за Гегелем размышлявшего о природе интеллектуального труда и призвании ученого, философа. Шпет убежден, что культура —это последняя реализация культурно-исторического сознания, формируемого,
впервую очередь, образованным и интеллигентным сознанием.
Вней фиксируется общное самосознание народа и его творец и репрезентант — творческая, в историческом быту рожденная аристократия. И в этом приведенном отрывке — все проблемы, о которых размышляет Шпет, даны как бы в экзистенциальном аспекте, т. е. применительно к пониманию собственной роли, своего места в философии, пониманию себя как философа и сво ей собственной роли и места в истории русской культуры. Вот этот аспект мне кажется очень интересным, очень важным.
Но именно уже в этом достаточно раннем письме 1912 года мы фиксируем у Шпета какое-то внутреннее противоречие, ко торое будет волновать его потом все время. Да, творческая арис тократия призвана оставаться в рамках чистого искусства, чисто го знания. Ее призвание состоит в том, чтобы сохранить верность чистоте философии. Но при этом Шпет хочет быть со своим на родом, хочет «указать ему пути» и «свою каплю добавить» в об щее дело возрождения России. Возникает вопрос: возможно ли оставаться только в сфере чистого знания, чистого интеллекту ального образованного сознания, не уходя в эту самую жизнь?
7ЩедринаТ. Г. «Я пишукакэходругого...»:Очеркиинтеллектуальнойбио графии Густава Шпета. М., 2004. С. 246.
Это, по сути, вопрос о действительном носителе идеи твор ческой аристократии в России. Так, Герцен критически отно сился к «касте ученых», рисуя, практически, ее сатирический портрет. Этот сатирический портрет русского интеллигента, схваченный Герценом, как я понимаю, найдет свое воплощение в описании жизни, личности, биографии Чернышевского в ста тье Шпета. Но есть и другие носители культурно-исторического сознания. Говоря о творческой аристократии, Шпет обращается, конечно же, к Пушкину как к первому аристократу духа, русскому человеку, который эту проблему поставил на обсуждение, выра зил ее. Шпет приводит в своих записных книжках цитату из Пуш кина: «Почувствовали ли, что цель художества есть идеал, а не нравоучение». Он признает за Пушкиным роль первого борца с утилитаризмом, с прагматизмом, т. е. видит в нем мыслителя, ко торый первым выразил мысль о творческой аристократии. Шпет пишет в «Очерке...»: «Когда Пушкин в критический момент бан кротства правительственной интеллигенции заговорил о твор ческой аристократии, когда в нашу образованность впервые просочились идеи философии без назидательности, науки без расчета, искусства без “пользы народной” и когда на спонтан ное развитие русской народности были брошены первые лучи рефлексии, все это сверкнуло вспышкой молнии»8. В письме Н. И. Игнатовой в 1921 году Шпет пишет: «Хотите знать, какая была бы Россия, если бы Пушкин был не случайностью, т. е. если бы Россия устроилась по Пушкину? Прочтите внимательно, взве шивая каждую букву и каждый тон между буквами его крошечные заметки об аристократии»9.
Но тут же, т. е. в 1921 году, Шпет сомневается. Да, Пушкин — великая русская литература, да, он явился выразителем общного самосознания, национального духа. Но явился ли он реально та ковым, был ли он, действительно, национальным духом? Был ли он, действительно, «в творческом быту рожденным», как гово рит Шпет, российским аристократом. Он пишет в одном из пи сем, что свободное от полезности знание не прививается на рос
* ШпетГ. Г. Очеркразвитиярусскойфилософии//ШпетГ. Г. Сочинения. М., 1989. С 46.
9 ГуставШпет:жизнь вписьмах. Эпистолярноенаследие/ Отв. ред., сост., коммент. Т. Г. Щедрина. М., 2005. С 358—359.
сийской почве: «Прихожу в отчаяние: последняя связь оборва лась! Я все спасался в “будущее” и не хотел допускать такого обоб щения, которое история могла бы опровергнуть. Больше всего цеплялся за Пушкина. Сегодня и с этим покончено! Где в нем русский “дух”? Его творчество есть именно его творчество, — гения, не выросшего из русского духа, а лишь воспринимавшего в себя этот дух, и что он сказал бы, если бы воспринял его до конца? А вот где подлинный русский дух: как Пушкина у нас воспринима ли? Ведь единственное честное русское восприятие было у Писаре ва: бесполезен, и не нужно его. В остальном или ложь, —Пушкин ли бесполезен!?., или лицемерие, — какая еще нация способна на такое лицемерие? — Пушкина признаём, потому что и просве щенные мореплаватели так делают —признают, хотя и бесполез но... Уйти, уйти!.. И в то же время я чувствую, что все мои диат рибы по поводу русской утилитарности и моральности — из того же русского духа, — желание “исправить”, что я сам им отравлен,
ичто может быть, во всяком другом месте, я и не прилажусь...»10.
Ив другом письме в этом же году: «Пушкин — великая, величай шая случайность». Я думаю, это тоже имеет личный характер. Эта оценка — из серии его размышлений о собственной творческой судьбе, о собственном месте в русской философии, о природе собственного творческого аристократизма. Вопрос, следователь но, для Шпета в том, насколько он сам как русский философ есть явление необходимое? Не есть ли он сам случайность, как и Пуш кин, и Петр, и Юркевич и многие другие? Это как бы выдает в Шпете человека сомневающегося, противоречивого в своей глубине, но очень честного, смелого и мужественного.
Иеще одна цитата из письма Шпета. В 1936 году он пишет
Л. Я. Гуревич: «Мне хотелось бы, чтобы Вы прочли мою статью о Герцене, — сейчас я бы начал с того, чем кончалась тогда моя речь —с последней ее фразы!»11. И вот эта фраза: «За конечным решением своей проблемы Герцен обратился к жизни, и он от вечает на свой философский вопрос не только философски, но и всей жизнью своею. Здесь, во всяком случае, кончается миро
10Письмо Г. Г. Шпета к Н. И. Игнатовой от 15 февраля 1921 г. II Густав Шпет: жизнь в письмах. Эпистолярное наследие. М., 2005. С. 355-356.
11Письмо Г. Г. Шпета кЛ. Я. Гуревичот 7сентября 1935 г.// Шпет вСиби ри: ссылка и гибель. Томск, 1995. С'. 57.
воззрение, кончается дух и идея, потому что начинается осуще ствление идеи, воплощение духа, начинаются будни, частности, повседневность, заботы и тревоги, радости и огорчения, ошиб ки и успехи, удачи и провалы, —начинаются “душевные драмы”, начинается биография...»12. Я думаю, что работы Шпета по истории русской философии это как раз попытка написать идейную биогра фию русской философии именно в том смысле, в каком он говорил о биографии в 1936 году, т. е. почти в самом конце жизни. Думаю, что вся жизнь Шпета — это подтверждение выбора, который он сделал, и того решения для себя проблемы, что есть деяние в философии. Вся жизнь философа — это его деяние, быть после довательным и честным до конца. Поэтому, находясь в ссылке, он изо всех сил старался закончить перевод гегелевской «Фено менологии духа», т. е. начав с Гегеля и вернувшись к нему. Мне кажется, что трагизм его судьбы может быть понят чисто в древ негреческом смысле, когда побеждает долг над чувствами. В дан ном случае, он оставался в рамках философии чистой и строгой, не сорвавшись в жизнь, в политику.
В черновиках Шпета есть проект изучения философии в сред ней школе. Этот проект предполагал, что в средней школе школь ники должны изучать историю жизни великих философов и на примере их жизни осознавать, что есть философия в нашей жиз ни. Вот, я думаю, что пример Шпета, пример его жизни, его судь бы, это для нас именно такой пример. Шпет не только в конце жизни отказывается от идеи чистого знания. Он гораздо раньше об этом говорит. Он говорит, что философия не есть только чис тое знание, она также есть еще тип очень сложного переживания. Я еще один пример хочу привести. Мы почему-то не говорим об этом совершенно, а именно, об отношении Шпета к Фейербаху. А сам Шпет весьма недвусмысленно и довольно часто обращает ся к нему. В частности, в статье о Чернышевском, которая» на мой взгляд, если бы она была дописана до конца, носила бы название «О фейербахианстве Чернышевского», подобно статье «К воп росу о гегельянстве Белинского», где он попытался развеять этот миф о Белинском-гегельянце. Шпет проанализировал творче ство Белинского и показал, что он воспринял идеи Гегеля толь ко в духе решения своих личных проблем. А у Чернышевского
** ШпетГ. Г. Философское мировоззрение Герцена. Пг., 1921. С. 53.
просто близко ничего не было к Фейербаху, потому что он даже Фейербаха не прочитал. Но, говоря о Фейербахе в 1929 году, Шпет вот что говорит. Это одно из наиболее ярких, выразительных признаний Шпета, которое выдает в нем мыслителя весьма близ кого к Фейербаху, с точки зрения восприятия его как философа, как личности философа. Он пишет: «В духе самой этой совре менности, высказывает тягостные для теоретического мыслите ля сомнения. Пусть эти взгляды не устарели, но своевременно [ли] самое внимание к ним перед лицом насущнейших практи ческих требований дня? Вопрос —жгучий для мыслителя, в осо бенности, когда счастливый деятель рядом с ним решает его так легко и победно! Ответ Фейербаха, хотя имеет значение не толь ко личного, но и принципиального оправдания работы мысли теля в годину действия, прежде всего, раскрывает увлекательную личность этого страстного, все подчиняющего своей идее и сво ему назначению, философа. От начала и до конца он был одушев лен твердою философскою верою в практическую правду свое го дела и в жизненное право своего назначения мыслителя»1*. Мне кажется, что этим все сказано.
Вся проблема России — это постоянная борьба народа с ин теллигенцией. Интеллигенцию представляли аристократы духа, и сам Шпет был одним из них. Восставший народ уничтожил интеллигенцию, в том числе и Шпета. Но сам Шпет пытался всю жизнь ответить на проблемный вопрос о социальном статусе интеллигенции как творческого выразителя народного духа. Я думаю, что Шпет не нашел исчерпывающего ответа на этот во прос. Он с сомнением смотрит на историческую действитель ность: если Герцен — случайность, Юркевич — случайность, Пуш кин — случайность и сам он —Густав Шпет — случайность, то вправе ли он, да и мы сегодня, уповать на то, что именно творческая аристократия спасет Россию или приведет ее к Ренессансу? Во прос остается открытым.
19 Шпет Г. Г. Источники диссертации Чернышевского // Новое литера турное обозрение. 2002. № 1. С. 11.
А И. Резниченко
ГУСТАВ ШПЕТ, ПАВЕЛ ФЛОРЕНСКИЙ И «ПОЛЕ ФИЛОСОФИИ»
... Полеявляетсяместом,действийипротиводействий, (...) агентыреагируют на отношения силы, на структу ры, ониихконструируют, изобретают, воображают, пред ставляютсебеит. п. Инесмотрянапринуждениясосто роны сил, вписанных в эти поля, и детерминациюих по стоянныхдиспозицийсиламиполя, агентыспособны вли ять на эти поля, действовать в них, согласночастично предустановленным направлениям, имея при этом неко торыйзапассвободы.
Поль Бурдье
«Поле политики. Поле социальных наук. Поле журналистки»
Все нижесказанное — лишь отголоски одного очень давнего спора. Этот спор, полемика или зачастую просто «ругань» воз никли на страницах различных печатных изданий в период 1914— 1916 гг. в связи ситуацией, связанной с Германией и войной. Мы помним эрновские филиппики —«Столкновение духа Германии и духа России мне представляется внутренней осью европейской войны. Все другие силы группируются по периферии. Гордая, материальная, внешняя идея германская сталкивается со смирен ною, духовною и внутреннею идеею русскою»1, и мы помним ответ С. Л. Франка и М. М. Рубинштейна на вопрос о том, вино вен ли Кант, принцип автономии нравственности, трансценден
1ЭрнВ. Ф. Меч и крест// Эрн В. Ф. Сочинения. М.#1991. С 297.
тальное единство апперцепции и категорический императив в появлении крупповских пушек8. М. М. Рубинштейн ответил на этот вопрос отрицательно, говоря о том, что кантовская этика — благо и что его философская позиция не несет никакой ответ ственности за появление Круппов». Как и большинство предре волюционных дискуссий*, формально она не закончилась ни чем, хотя имела глубокий философский смысл: в этой полемике про исходило становление национальной идентичности, «русского духа», а в новоевропейской философской традиции «дух» — это немецкое слово. Во многом именно ей оказались заданы опреде ленные типы, стереотипы и установки, связанные с поиском ответа на вопрос —а что есть русская философия сама по себе, in intra, как таковая? Является ли она носительницей платоничес кой традиции духовности, которая наследуется почти биологи чески, а поэтому «у нас» Логос, а «у них» логика, поэтому «у нас» мифотворчество, а<*у них» логические конструкции и т.д., или же наоборот —русская философия есть такая «нутряная филосо фия a la russe», которая не имеет строгого конструкта в своем основании и поэтому не может артикулировать вещи и явления в смысле тех их форм, которые подвластны философии в ее за падном осуществлении.
Казалось бы, и «традиция платонизма» как «голоса Логоса», и стремление к философской точности категориальных схем, за имствованных из философии немецкой, и прежде всего канти анской, воспринимаемой так вплоть до полного нечувствия оче видного различения между Кантом и, скажем, Гуссерлем, должны были воплотиться в текстах. И действительно, анализ истории предвоенных полемик являет нам это воплощение. Однако ис тория «реального прошлого» не есть только история «сбывшихся событий». Любопытной формой прояснения смысла скрытой оппозиции «Платон versus Кант» явились два архивных докумен та: фрагмент из лекций о Канте о. Павла Флоренского 1914 года4;
*См.: Франк С. Л. О поисках смысла войны // Русская Мысль. 1915. >6 12. III отделение. С. 125—133; РубинштейнМ. М. Виноват ли Кант? // Русские Ве домости. 1915. № 33.
*Напомнюещео двухдискуссияхэтоговремени: об имяславии и о нацио
нализме.
4Автографрукописихранится вАрхиве о. ПавлаФлоренского (Москва). ЯглубокопризнательнаигуменуАндронику (Трубачеву)заправоцитирования
и «Работа по философии» Г. Г. Шпета, опубликованная в журнале «Начала» в 1992 году.
О. Павел Флоренский;
(Л. 1.) Платон (+1) Кант (-1)
Жизньиличность Сходство(формальное)
Жил долго: 429—348 гг. до Р. X. = 81 год жил долго: 1742—1804 гг. = 80 л. оба дали все, что моглидать и изменили самихсебя
( . . . )
всецело былипреданыфилософии пользовалисьогромной славою
<Л. 2.) Где сокровище Ваше, там и сердце Ваше будет
Кант
vovfitvа и (paivofitva
Noufievov: Ding anzieh, вещьвсебе
<ратvofieuov:[ощущение], представление... опыт
Истинно-познаваемое—только
явления, а вещьвсебе лишьмнение, основанное на5 практической необходимости
Самое существование вещи в себе непонятно, ибо она бессмысленна (ниедина, ни множественна)... ибо к ней не применимы предикаты чув ственного мира
П латон
vovfitva, и (pa.tvoy.tva
vovfievov: etfiof, идея
(parvofuvov: чувственный мир
Истинно познаваемое—только идеи,
ачувствен{ный)мир—лишьмнение, основанное напрактической необходимости
Самосуществование)чувственного) миранепонятно, ибо он бессмыслен (изменчив etc.), ибо кнему примени мыпредикатычувственногомира
(Л. 3.) Верховн(ый)принцип |
Верховныйпринцип |
идея долга |
идея всеобщегоблага |
нечто ирреальнейшее |
ensrealissimum |
У Канта и Платона — все устремлено. Одно —от неба к земле, от всего к я, другое наоборот — от земли к небу, от я к нему®. Пла тонизм Т Кантиан(ство?)'1
этой рукописи. Цитируется ссокращениями. Подчеркиваниявавтографепе реданыкурсивом;авторское выделениекрупнымшрифтомсохранено.
* Вычеркнуто: нравственных) соображениях.
•Запись на отдельномлистке от 7Л1.1914.
Г. Г. Шпет:
«Отметим только следующие основные принципы Платона, вкоторых раскрывается утверждаемое им начало безусловнойгижиньсл) истина для него предметна и усматривается нашим разумом в идее; Ь) высший принцип всякого утверждения истины есть «то же» в ней, т. е. принцип тожества; с) полнота истинного бытия, познаваемая как конкретная целостность общего; с1) идея выра жает его сущность и всякое бытие утверждается через причаст ность ей или участие в ней; е) идея конечной сущности, блага, разумна, так что за разумом сохраняется его автономия. <...) Сооб разно этому основное начало Канта, законодательство 8иЬ(ъек)та, раскрывается в следующем виде а) в начале познания лежит софизм, выражаемый в дилемме; или предметы или представ ления, —отрицание первой части дилеммы дает утверждение вто рой; Ь) тожество есть принцип аналитических суждений, не рас ширяющих нашего знания, — синтетические суждения имеют своим принципом «я мыслю», а не высказывают истину; с) об щие положения нашего знания имеют абстрактный характер и представляют собой не высказывания об истине, а общеобяза тельные суждения, истинность которых тем более, чем они даль ше от действительности; с1) как источник познания идея антиномична и может играть только роль регулятивного принципа, в роли конститутивного принципа она приводит только к иллю зиям; е) выход из антиномичности разума лежит в отрицании его автономии и через признание его благости»7.
При последовательном прочтении двух этих фрагментов возникает вполне целостный текст — несмотря на то, что его невольные соавторы принадлежат двум разным школам. Первый из них —основной идеолог и лидер московских «неославянофи лов» Павел Флоренский; второй — защитник «философии как строго знания» Густав Шпет. Более того. Несмотря на очевидное различие между формами интерпретаций, философскими влия ниями8, мировоззренческими установками (если Флоренский — это священник Флоренский, Шпет — это философ Шпет), формами ар тикуляции того, что они хотят сказать (Флоренскому важно на
7 ШпетГ. Г. Работа по философии // Начала. 1992. № 1. С. 38—39.
* Скажем, существуеттакое понятие, как«внутренняяформа слова». Оно встречается и является важным конструктивным элементом и системы Фло-