13.3. Механизмы возникновения институтов и институциональных изменений

Возникновение идеи института может происходить тремя путями: она может спонтанно изобретаться и целенаправленно формироваться (проектироваться) или заимствоваться.

Важным для характеристики возникновения и изменения институтов является их деление на спонтанные и целенаправленные.

Спонтанное возникновение или изменение института происходит без чьего-либо предварительного замысла и плана.

Загадка возникновения порядка из хаоса относится к числу тех, которые занимают не только экономистов, но и представителей многих других наук. Порядок в динамике проявляется в повторяемости событий. Однако мы уже отмечали, что не всякая регулярность поведения является следствием существования правила.

Таким образом, загадка спонтанного возникновения институтов состоит не в возникновении регулярностей поведения как таковых (они могут возникать и как следствия естественных причин, и как результат повторения чужого успешного опыта), а в появлении внешнего механизма принуждения следования определенному стандарту поведения.

Логику спонтанного, самопроизвольного возникновения норм можно представить в виде следующей схематической модели. Индивиды, наблюдая поведение других индивидов, строят необходимые им для принятия своих решений прогнозы их действий. Если такой прогноз неоднократно подтверждается, у индивида формируется ожидание относительно поведения другого (других). Таким образом, он начинает располагать не только прогнозом как таковым, но и уве­ренностью в том, что его прогноз будет верен всегда. Уверенность — чисто психологическое состояние, однако для ограниченно рациональных индивидов оно столь же значимо для принятия решений, как и достоверное знание.

Пусть индивид I^α сформировал у себя совокупность ожиданий относительно действий другого индивида I^β. Исходя из них, он принимает решения относительно собственных действий, преследующих некоторые цели. Если фактическое поведение I^β в некий момент обнаруживает несоответствие сформировавшемуся ожи­данию I^α, так что оно создает препятствия для достижения его цели, I^α испытывает фрустрацию — эмоциональное состояние стресса, вызванное возникшим несоответствием. Фрустрации, в свою очередь, часто преодолеваются проявлениями агрессии по отношению к тому, кто вызвал подобное состояние¹. Индивид I^β, ставший объектом агрессии, может воспринять ее как наказание за свое действие, — особенно, если насильственное действие сопровождается сообщением о его причине, т.е. указанием со стороны I^α на «неправильное» поведение индивида I^β. Естественное стремление избегать наказания в дальнейшем вырабатывает у I^β — адресата санкции, — «условный рефлекс», сдерживающий проявления поведения, вызывающего санкционирование со стороны I^α, чьи ожидания подверглись фрустрации.

При этом для I^α совсем не важно, является ли «отклонившееся» от его ожиданий поведение I^β действительной или мнимой помехой достижения его цели. Для фрустрации и последующего агрессивного поведения достаточно того, чтобы он считал, что такое поведение выступает помехой, способной принести ему ущерб.

В результате в сознании (или подсознании) индивидов, несколько раз столкнувшихся с проявлениями агрессии в ответ на свои схожие действия, формируется устойчивая связь: если я делаю А, следует санкция; я не хочу санкции; следовательно, мне не нужно (я не должен) делать А.

Для того чтобы предложенная схематическая модель соответствовала реальности, необходимо выполнение важного условия: потенциал насилия «гаранта нормы» должен быть выше, чем потенциал насилия ее адресата. Если фактическое соотношение этих потенциалов для индивида, испытывающего фрустрацию, и того, кто ее вызвал, обратное, то агрессия (наказание нарушителя) становится маловероятной: издержки санкционирования могут превысить выгоды от него². Поскольку речь идет о возникновении норм в группах, то обязательное наличие в них лидеров, занимающих позиции А в иерархиях, подсказывает, что действенными «гарантами» возникающих внутригрупповых норм будут, скорее всего, именно они.

Из приведенной выше логики следует, что возникающее правило будет обеспечивать максимизацию полезности лидеров. Тем самым, загадка появления неэффективных (в смысле обеспечения роста общественного благосостояния) институтов перестает быть таковой: все дело — в неравномерности распределения потенциала насилия внутри группы. Иными словами, спонтанно возникающие нормы поведения самим механизмом своего генезиса «настроены» на реализацию частных интересов индивида, обладающего максимальным потенциалом насилия.

Разумеется, вполне возможны ситуации, в которых интересы лидеров совпадают с интересами других участников группы. Например, защищенность прав собственности важна как для лидера, так и для рядовых участников группы. Аналогично, защита исполнения контрактов также желательна лидеру группы, как и рядовым ее участникам.

Альтернативные объяснения возникновения институтов можно найти в работах по теории игр и экономическому анализу права.

Возникновение институтов: объяснение с позиций экономического анализа права и теории игр

Одной из первых работ в рамках экономического анализа права была книга Роберта Элликсона «Порядок без права»¹, основанная на эмпирическом изучении механизмов разрешения конфликтов в одном из сель­скохозяйственных районов Калифорнии. Исследуя взаимодействия ско­товодов и земледельцев, Элликсон установил, что, несмотря на существо­вание развитой правовой системы, при решении возникающих проблем (потравы, нарушения границ участков и т.п.) они опираются не на нее, а на «самодельные» неформальные нормы. Объяснение этому автор видит в таких понятиях как взаимность (реципрокность) и репутация. В малых группах, тесно связанных множеством соседских, семейных, дружеских и т.п. отношений, стремление повысить (или сохранить) свою репутацию, связываемую с проявлением взаимности, оказывается тем механизмом, который формирует послушание формирующимся неформальным нормам взаимоотношений в сфере разрешения производственных конфликтов.

Более общий характер имеет подход к проблеме генезиса норм, реализованный в ряде работ Ричарда Мак-Адамса². С его точки зрения, движущим мотивом для следования норме у индивидов выступает потребность в приобретении признания других, т.е. уважения, что, в свою очередь, позволяет сформировать самоуважение {self-esteem). «Предположим, что в момент времени 1 отсутствует внутренняя установка на одобрение или неодобрение того или иного поведения и нет соответ­ствующей поведенческой регулярности. В момент 2, основываясь на новой информации, осуждение определенного поведения формирует нормативный консенсус. Например, новый консенсус возникает относительно того, что раздельный сбор отходов для их вторичной переработки повышает общественное благосостояние. Этот консенсус повышает выгоды соответствующего поведения, поскольку становится ясным, что оно начинает заслуживать уважения. В момент 3 возросшая выгода от такого поведения стимулирует достаточное число людей вести себя именно таким образом, что и формирует норму раздельного сбора отходов».

Развивая концепцию репутации как источника (или стремления к уважению, что достаточно близко по смыслу и поведенческим проявлениям), Эрик Познер предложил подход к генезису норм, базирующийся на механизме сигнализации². Для Познера отправной точкой является задача кооперации, примером которой служит известная дилемма заключенного, в которой участники не могут реализовать выгоды от кооперации «благодаря» тому, что каждый придерживается доминантной стратегии недоверия. С его точки зрения, источник норм коренится в желании индивидов показать другим, что они могут быть хорошими партнерами для кооперации. Для этого они стремятся «подать сигнал» о том, что они высоко ценят будущее, т.е. имеют достаточно низкий уровень дисконтирования. Иными словами, индивиды стремятся продемонстрировать, что они готовы пренебречь немедленными выгодами от принятия эгоистического решения в игре типа дилеммы заключенного в пользу будущих значительных выгод от устойчивых кооперативных отношений.

Сигнализация — это любые действия, сопряженные с издержками для субъекта, который с их помощью стремится произвести некоторую информацию о себе. Смысл такой информации в общем случае, по мнению Познера, — сказать, что «я хороший, я высоко ценю будущее» (внутри данной группы индивидов). Схожие формы выражения этой информации, такие как этикет, мода, дарение подарков, брачные союзы, демонстративное потребление, участие в голосовании, расовая дискриминация, национализм, лояльность внутри мафиозных групп, являются очевидными социальными нормами. Иными словами, нормы представляются при таком подходе ничем иным как со-продуктом желания быть участником кооперативного взаимодействия.

Большое число авторов, исследующих проблему возникновения институтов, подходит к ее решению на основе теоретико-игрового подхода¹. Для этого можно выделить как минимум два основания. Во-первых, теоретико-игровой подход фактически разделяет принцип методологического индивидуализма, во-вторых, по самому своему построению отражает множество различных действий игроков, так что полученные на его основе объяснения будут представлять некоторый социальный феномен, — например, институт, — результат комбинирования действий отдельных индивидов. Основная идея моделирования формирования институтов в теории игр заключается в том, чтобы интерпретировать институт как некоторое равновесное состояние, достигаемое сознательными или неосознаваемыми действиями множества игроков. Эта идея была представлена уже в фундаментальном труде Дж. фон Неймана и О. Моргенштерна², начавших традицию применения теории игр в эконо­мических исследованиях, в которой решение игры трактовалось как «стандарт поведения». Соответственно, возникновение института — не что иное, как появление того или иного равновесного состояния. В явном виде это четко сформулировал Дэвид Льюис, утверждавший, что социальные конвенции являются равновесными результатами решения координационных задач³.

Целенаправленное возникновение или изменение института происходит в соответствии с некоторым осознанно разработанным планом.

Целенаправленное введение института может осуществляться на основании:

1) договоренности внутри группы индивидов для реализации интересов всех участников группы; 2) или принудительного введения правила «самым сильным» индивидом (или группой) для реализации его частного интереса, в том числе — за счет ущемления интересов других индивидов. Рассмотрим последовательно оба механизма.

Механизм возникновения нормы как добровольной договоренности основывается на положении инструментальности (instrumentality proposition)⁴. Согласно этому положению, если норма удо­влетворяет нужды коллектива индивидов, то она, скорее всего, возникнет. Тем самым полагается, что возникающие нормы эффективны в том смысле, что они отвечают целям индивидов, входящих в этот коллектив.

Для целого ряда групп справедливым является утверждение о том, что они существуют для того, чтобы доставлять своим членам некоторое совместное благо. Это благо может быть произведено только в том случае, если они будут следовать правилам, сконструированным для того, чтобы обеспечить его производство¹. В этом случае нормы трактуются как общественное (точнее, клубное) благо второго по­рядка, являющееся инструментом для производства «группообразующего» общественного (клубного) блага первого порядка².

Можно выделить три ситуации, в которых через добровольные договоренности могут вырабатываться эффективные институты:

• единодушное решение;

• решение большинством голосов;

• частная двусторонняя договоренность.

Общими для всех трех ситуаций выступают следующие предпосылки: индивиды в группе имеют схожие цели; они способны изобрести или скопировать модель нормы, способствующей достижению этих целей, т.е. предвидеть последствия ее введения; индивиды могут обсуждать варианты достижения их общих целей и выбирать из них те, которые они считают наилучшими. Естественно, как предвидение, так и выбор осуществляются на основе неполной и неточной (может быть, просто ложной) информации, так что фактические последствия решений и действий индивиды могут оценить лишь после того, как они приняты и осуществлены.

Единодушное решение (консенсус) — единственный механизм принятия группового решения, прямо обеспечивающий реализацию Парето-улучшения. Ведь если все члены группы согласны с неко­торым изменением, значит, для каждого из них ожидаемые последствия более предпочтительны, чем статус-кво. Если таким изменением является введение некоторого внутригруппового института, то он оказывается самоосуществляющимся, т.е. следование ему не потребует специальных мер принуждения, — до того момента, когда непредвиденные изменения ситуации для кого-либо из членов группы не сделают для него следование правилу невыгодным.

Принятие решения большинством голосов способно обеспечить реализацию Парето-улучшения только в том случае, если в состав решения входит компонент, нацеленный на компенсацию потерь тем, кого не устраивает «базовое» решение, т.е. совокупная выгода от изменения должна превышать потери от него, приходящиеся на некоторых членов группы (см. главу 14). Именно в таких условиях введение инструментальной эффективной нормы возможно добровольно, большинством голосов членов группы.

Проблема санкционирования нарушителей может решаться при этом двояко: на базе частных санкций, налагаемых сторонниками решения, и на основе выделения специализированного гаранта (гарантов), чьей задачей становится выявление и наказание нарушителей.

Частная двусторонняя договоренность возникает, если внутри группы двое ее членов обнаруживают возможности повысить свое благосостояние, определенным образом скоординировав действия. Подобный контракт является частной нормой¹, координирующей действия двух сторон на определенный промежуток времени.

Поскольку контракт возникает на основе добровольной договоренности, причиной появления стимулов у одной из сторон уклониться от его исполнения (т.е. нарушить норму) могут быть лишь изменившиеся обстоятельства объективного или субъективного характера (например, индивид понял, что запланированные действия не принесут ему той пользы, которая оправдала бы его затраты). В этом случае возможен как пересмотр ранее достигнутой догово­ренности, так и разрыв контракта: решающим фактором оказываются трансакционные издержки обоих действий².

Итак, во всех ситуациях сознательного и добровольного введения нормы (создания института) главные трудности заключаются в том, чтобы понять, отсутствие какого правила мешает повышать благосостояние членам этой группы, и придумать правило, содержащее все компоненты. Важно отметить, что принуждение к исполнению правил, возникших на основании взаимной договоренности, скорее будет осуществлено в малых группах.

В отличие от ситуации добровольного введения той или иной нормы членами некоторой группы (социальной общности), принудительное введение института осуществляется решением индивида (или группы индивидов) с наивысшим в группе потенциалом насилия. Обычно на уровне экономики в целом такой группой является государство в лице некоторого органа законодательной или исполнительной власти, или же политическая оппозиция действующей власти; внутри экономических организаций — руководство.

В основе принудительного введения института оказываются частные интересы игроков политического рынка, стремящихся к введению правил, максимизирующих их личные доходы (или доходы групп специальных интересов, которые эти игроки представляют на политической арене).

Формирование целенаправленных институциональных изменений называется институциональным проектированием.

Поскольку вводимое правило может по-разному влиять на благосостояние других членов общности, важной задачей лидера становится не только проектирование содержания правила, выполнение которого положительно влияло бы на достижение его целей, но проектирование механизма принуждения его к исполнению, поскольку ожидать, что санкционирование нарушителей станет делом рядовых членов общности, ему не приходится. Ведь если содержание правила ущемляет интересы участников, они будут в меру сил противодействовать как введению, так и исполнению правила.